Владимир Соловьев об Иосифе Бродском: Краткая библиография & отзывы

Владимир Соловьев об Иосифе Бродском: Краткая библиография & отзывы

Владимир Соловьев близко знал Иосифа Бродского еще с ленинградских времен и пишет о нем около полувека, начиная с эссе 60-х годов

«Отщепенство», которое широко гуляло по Самиздату, а позднее публиковалось в эмигрантской прессе (первым его напечатал, вкупе со следующим эссе «Разговор с Небожителем», Сергей Довлатов в редактируемом им «Новом американце») и вошло в московскую книгу прозы и публицистики «Призрак, кусающий себе локти» (1992, раздел «Вокруг Иосифа Бродского») и во все издания «Трех евреев. Романа с эпиграфами», начиная с серийной публикации в «Новом русском слове», тогдашнем флагмане свободной русской прессы (1989), и включая отдельные издания – нью-йоркское (1990), питерское (2000) и три московских, считая от «захаровского» (2002). Основополагающими для понимания поэзии, личности и судьбы Бродского следует считать именно книги Владимира Соловьева: помимо упомянутых «Трех евреев» – «Post mortem. Запретная книга о Бродском» (2006), «Два шедевра о Бродском» (2007) и эту, заключительную, итоговую, заветную, которую читатель держит в руках, «Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества» (2015). Три последние книги вышли в московском издательстве «РИПОЛ классик».

Коллаж публикаций Владимира Соловьева об Иосифе Бродском в последней тетрадке иллюстраций носит поневоле частичный, избранный характер. Упомянутые здесь книжные и далее публикации в периодике также далеки от академической полноты. Собрать все воедино – занятие хлопотное и трудоемкое, да и зачем? Однако указать на некоторые необходимо для того хотя бы, чтобы продемонстрировать, что иконоборческие и часто провокативные взгляды и концепции Владимира Соловьева были востребованы, а потому многократно и многотиражно апробированы в СМИ по обе стороны океана, хотя и вызывали полемику и даже скандалы. Попутно таким образом восстанавливается историческая справедливость и заполняются искусственные лакуны, образованные из-за тенденциозности, недобросовестности и вранья иных бродскоедов.

Взять, например, помещенный в этой книге докурассказ «Как поссорились Иосиф Александрович с Евгением Александровичем». Изначальный его абрис под названием «Мой друг Джеймс Бонд» печатался в «Новом русском слове» и «В Новом свете» (Нью-Йорк), «Панораме» (Лос-Анджелес), «Литературной газете» (Москва), а также подробно, близко к тексту, пересказывался в часовой телепередаче из цикла «Парадоксы Владимира Соловьева» (WMRB). К слову, «Литературная газета» опубликовала три большие, по полосе каждая, главы из «Post mortem» (2003?2005).

Это относится и к другим сочинениям Владимира Соловьева о Бродском. «Одиночество свободы», юбилейный адрес к его 50-летию, единственный печатный отклик на его полтинник, изначально был напечатан в «Новом русском слове» 24 мая 1990 года, но потом перепечатывался несчетно (в книгах Владимира Соловьева, включая эту, для которой автор позаимствовал название того давнего эпистолярного эссе, в «Королевском журнале», в «Русском базаре» и др. изданиях). Либо «История одного стихотворения» – статья, посвященная преподнесенному Бродским на совместный день рождения Лены Клепиковой и Вовы Соловьева великолепному стишку. Следует отметить также многочисленные публикации отсеков и блоков этой книги «Разговор с Небожителем», «Три поэта», «Плохой хороший еврей», «Два Бродских», «Дорогие мои покойники», «Мяу с того света, или Жизнь как ремейк», «Иосифу Бродскому в Элизиум», «Анна, Иосиф и сэр Исайя», а также напрямую связанных с Бродским прозаических текстов «Живая собака», «Поэт и муха», «Одноклассница», «Упущенный шанс» и обе части «Казуса Жозефа» – «Перед Богом – не прав» и «На два дома» («Вечерний Нью-Йорк», «Новый американец», «Новое русское слово», «Россия», «Литературная газета», «Слово – Word», «Комсомольская правда в Америке», «В Новом свете», «Панорама», «Время и место», «Ex Libris. Независимая газета»). Это относится и к разбросанным в этой книге эссе Елены Клепиковой «Возвращение к Бродскому», «Бродский – там и здесь» и «Посмеемся над Бродским!» – по сути трилистник, ему посвященный. Они также неоднократно перепечатывались и выдержали проверку временем.

Многие из указанных текстов значительно дополнены, обогащены либо переписаны наново, а некоторые сочинены специально для этого юбилейного издания.

ТРИ ЕВРЕЯ. РОМАН С ЭПИГРАФАМИ

– А знаете ли вы, что Соловьев оклеветал бывших друзей?! Там, между прочим, и вы упомянуты. И в довольно гнусном свете… Как вам это нравится?

– По-моему, это жуткое свинство. Жаль, что роман еще не опубликован. Вот напечатают его, тогда и поговорим.

– Вы считаете, его нужно печатать?

– Безусловно. Если роман талантливо написан. А если бездарно – ни в коем случае. Даже если он меня там ставит выше Шекспира…

Сергей Довлатов. «Новый американец». Нью-Йорк

* * *

К сожалению, все правда.

Сергей Довлатов за две недели до смерти

* * *

Книга мне понравилась. Я давно уже отделяю хорошие книги от плохих по принципу «читается – не читается». Книга Соловьева читается.

Книга писалась в расчете на скандал, но не только. Издана только в расчете на скандал. Отсюда опять же изменение названия. Заставить современного российского читателя купить книгу с названием «Роман с эпиграфами» это нереально, а вот «Трех евреев» кто-нибудь да купит.

А назови книгу «Три русских» – не купят. А «Три чукчи» – купят. «Три казаха» – не купят. «Три мушкетера» – купят. «Три писателя» – не купят. «Три проститутки» – купят. «Три мужика» – не купят. «Три голубых» – купят. В общем, вам понятно, о чем я говорю?

Однако «Роман с эпиграфами» сочинение на редкость талантливое.

Написан нервно, страстно, местами чрезвычайно умно… в целом автор свое сражение с темой выигрывает. А то, что в результате этого сражения пострадали живые и мертвые реальные люди, прежде всего Кушнер и Бродский, так это не беда. Я всегда придерживался простого мнения: если писатель полагает себя в праве, например, убивать своих героев, то визжать по поводу того, что кто-то сделал героем его самого – неблагородно и просто неприлично.

О достоинствах романа Соловьева можно долго говорить. Замечательное чувство ритма, способность вовремя отскочить от персонажа и рассмотреть его в нескольких ракурсах, беспощадность к себе как к персонажу…

Антитеза «Кушнер – Бродский», разъяснять которую не буду, она всем литературным людям известна, сама по себе чрезвычайно любопытна. Соловьев проводит ее блистательно, и неважно: прав он в отношении конкретных живых и мертвых или нет. Антитеза, в общем-то, классическая, ничего нового для этого архетипа Соловьев не придумал.

Но достаточно и того, что он мастерски его препарирует, выбрав в качестве объектов всем известных поэтов. Победили ум, глаз, перо и страстная натура.

Павел Басинский. «Дневник неписателя». Москва

* * *

Роман Соловьева с удивительной органичностью уходит «на глубину» – в родовую тьму семейных истоков, в прятки снов и иные игры подсознания. Это не просто пикантная деталь. Самоанализ, как известно, – одно из ведущих начал современной прозы, тут у Соловьева блистательный ряд предшественников, которых и называть-то страшно: Руссо, Пруст, Толстой Лев Николаевич (Владимир Соловьев, разумеется, сопоставим с ними не в масштабе 1:1). Однако и на подобном затмевающем фоне контуры авторского письма вполне различимы. Я не помню в отечественной словесности писателя, который с такой неукоснительностью разнимал бы себя на части. Свобода игры, воздух вызова – судьбе, читателю, врагу и другу – путеводная нота романа.

Ирина Служевская. «Воздух вызова».

«Новое русское слово». Нью-Йорк

* * *

Новая книга писателя-эмигранта включает в себя переиздание «Романа с эпиграфами», изданного в Нью-Йорке в 1989 г., и мемуар «Два

Бродских». События четвертьвековой давности оживают под пером автора с дневниковой точностью и беллетристической занимательностью. Скандальность и провокационность многих умозаключений

В. Соловьева подвигает читателей не только на сочувствие тем или иным героям книги, но и еще раз на осознание личной мифологемы: кто мы и откуда родом? А название книги расшифровываем для недогадливых: Бродский, Кушнер и автор. Как говорил Довлатов: «К сожалению, все правда».

«Литературная газета». Москва

* * *

«Роман с эпиграфами» выдержал проверку временем. Написанный

25 лет назад и опубликованный 10 лет назад, он читается с огромным интересом, и я думаю, будет читаться потомками, которые, конечно, забудут о поэте Кушнере и других малозначительных фигурах романа, но дух своего времени, так взволнованно и правдиво переданный автором, они ощутят.

Цалий Кацнельсон.

«ОПУС МАГНУМ Владимира Соловьева». Нью-Йорк

* * *

В три часа пополудни почтмейстер принес мне пакет с Вашим романом. Слава Богу, что у меня в доме почти всегда водится запас сигарет, потому что, начав читать, я не мог оторваться, пока не завершил. И при всем накале и страстности трехсот страниц Вашего романа, пожалел, что не заставил себя смаковать его по частям. Вы написали о том времени, когда «функции Бога были присвоены тоталитарным государством», о времени нашей молодости, о чувстве страха, который просачивался сквозь кожу в самую душу. Ваш мемуарный роман вызовет немало споров, возможно, и обид, ибо считается почему-то, что, пока живы все герои, наши с Вами современники, писать о них нельзя. Не знаю, кто это придумал. Что ж нам, дожидаться пока наша память выветрится до состояния маразма и кровожадно подглядывать, когда же уйдут все, кто дорог сердцу и сопричастен нашей молодости? И так уже считаные остались… Даже если бы Вы написали этот роман сейчас, в наши дни, он вызвал бы острую реакцию. Но главное – Вы изгоняли из себя страх, и именно это неправдоподобное состояние, столь редкое для российских литераторов, заставило Вас рассказать и о Вашем близком окружении еще тогда, в семьдесят пятом, когда все мы были вполне молоды. И Вы это сделали первым.

Петр Вегин о «Трех евреях». Лос-Анджелес

ДВА ШЕДЕВРА О БРОДСКОМ. ТРИ ЕВРЕЯ. POST MORTEM

В книгу Владимира Соловьева вошли два текста, названные шедеврами если не автором, то, во всяком случае, с его ведома. «Три еврея» – это Бродский, Кушнер и сам Соловьев. Бродский, как подлинный, вечно полуголодный гений, противопоставляется Александру Кушнеру, «Саше», поэту вроде бы того же направления, но совершенно вписавшемуся в советскую действительность, несоизмеримому с Бродским по таланту, да еще и крадущему темы стихов у поэтов и мыслителей разных времен. Это заявляет Соловьев – и доказывает, не зря он был тогда литературным критиком. В 1977 году вместе с женой Еленой Клепиковой Соловьев уехал в США. Там был написан «Post mortem», где Бродский представлен усталым от славы, почти не способным ничего написать человеком.

«Три еврея» представляются наиболее интересными в этой дилогии.

Это яркий, искренний, вплоть до подлинных имен («К сожалению, все правда», – сказал Сергей Довлатов), разоблачительный и даже наглый рассказ о том времени. Соловьев не жалеет никого, кроме, наверное, Бродского. Больше всех достается Кушнеру, но не щадит он и себя. Резкая повесть Соловьева может раздражать до безумия персонажей, им описанных, особенно Кушнера, которого автор не перестает уличать во лжи, в частности, в его воспоминаниях о Бродском. Эти скандальные «Три еврея», полагаю, будут интересны всем, кто хоть как-то знаком с миром советской литературы 70–80-х. В отличие от желтой прессы, Соловьев практически всегда доказателен. А «Post mortem» – ценнейшее произведение для всех, кто любит стихи Бродского и интересуется его личностью. И до, и после смерти.

Егор Радов. «Лехаим». Москва

POST MORTEM. ЗАПРЕТНАЯ КНИГА О БРОДСКОМ

Вышла еще одна, после «Романа с эпиграфами», скандальная книга живущего в Нью-Йорке критика и писателя Владимира Соловьева. Соловьев любит Бродского безумно. Хотя слово «безумно» для него не подходит. Соловьев умный, я бы сказал, слишком умный. Навязчиво умный. Давит на тебя интеллектуальной независимостью, как бульдозер… Книга Соловьева мне чрезвычайно понравилась. И это именно «заветная» книга, то есть выношенная, глубоко заранее продуманная (не «даль свободного романа») и как бы окончательная. Для Соловьева, разумеется, окончательная.

…Соловьев прежде всего удачно выбрал «точку зрения». Его героиня обожает стихи Бродского, но отказывает ему в сексуальной близости как старику, а значит, с автора и взятки гладки. Сделав свою девушку такой же умной, как он сам, Соловьев беспощадно анализирует личность Бродского, особенно в поздний период его жизни. Я еще не читал книги, в которой Бродский был бы показан с такой любовью и беспощадностью.

…Книга одновременно очень рациональная и эмоциональная. «Рацио» – от Соловьева, оттенки чувств и переживаний – от героини.

Рационально Соловьев делает вывод, что Бродский – это такой «self myth», «собственный миф». Человек хотел одного (любви изменившей ему в Ленинграде женщины), а делал другое: писал потрясающие стихи, получал Нобельку, разруливал ситуацию в американской русскоязычной литературной диаспоре как «пахан» и так далее. И мучительно заботился о своей посмертной славе. О том, что будет за «концом перспективы». А похоронили рядом с фашистом и антисемитом Эзрой Паундом. А клевреты растащили славу на куски, каждому хоть по крохотному, но кусочку. Так тебе и надо. Живи реальной жизнью. Не делай из себя культа.

Но поскольку «по-женски» Соловьев через свою героиню в Бродского влюблен, та же ситуация выглядит совсем иначе. Старик, но какой!

Сколько ума, таланта, бесстрашия в оценке мира и людей! Вариант

«Башни из черного дерева» ныне покойного Джона Фаулза. Вот такая вышла книга.

Павел Басинский. «Русский курьер». Москва

* * *

Перед нами последовательно раскрываются все комплексы, человеческие слабости и «тайные пороки» знаменитого поэта. Происходит решительное срывание всех и всяческих масок, окончательно сдергиваются последние покровы тайны с некоторых темных страниц куда как непростой биографии… Наряду с достаточно любопытными рассуждениями и гипотезами окончательно расставляются все точки над i и по поводу страстей и заблуждений Бродского, и в отношении «катастрофы личной жизни», известной многим истории «менажа а труа», и тому подобных пикантных нюансов.

«Ведомости». Москва

* * *

Те, кто любит Иосифа Бродского (да и те, кто его терпеть не может), почерпнут немало интересного из книги Владимира Соловьева «Post Mortem. Запретная книга о Бродском. Фрагменты великой судьбы: роман с автокомментарием»…

Владимир Соловьев умеет держать читателя в напряжении, в книге есть своя внутренняя интрига, есть столкновение разных мнений (как реальных, так и вымышленных героев). Повествование ведется от лица некоей молодой женщины, которая как бы обращается к умершему Иосифу Бродскому, монолог чередуется с диалогом, сменяющимся перекличкой противоречивых голосов. Текст нашпигован множеством раскавыченных цитат (первоисточники указаны в комментариях).

Стиль – живой, яркий, с потоком сознания, ненормативной лексикой и прочими атрибутами современной прозы.

Автор приятельствовал со своим героем и в Питере, и в Нью-Йорке, где живет и ныне. Он настаивает на том, что его книга – настоящий роман, который он противопоставляет многочисленным мемуарам:

«У меня – правдивая ложь, у них – лживая правда». В основе сюжета – любовная драма Иосифа Бродского. Автор утверждает (и, похоже, он прав), что главной душевной травмой для Бродского был не суд, не ссылка, не запрет на профессию поэта, а измена любимой женщины, Марины Басмановой, и коварство «верного» друга, тоже поэта, Дмитрия Бобышева, которому он так опрометчиво доверил свою невесту…

Эта незаживающая рана болела всю жизнь. Кстати, позднее Бродский объяснял, почему он был так невозмутим на суде: «Это было настолько менее важно, чем история с Мариной, – все мои душевные усилия ушли, чтобы справиться с этим несчастьем». Он, наверное, сам был изумлен, когда обнаружил, что оказался таким однолюбом. «Есть квота любви, положенная на человеческую душу, – откровенничал Бродский, – любить можно только один раз».

Впрочем, измена любимой была не только травмой, но и неиссякаемым источником вдохновения на долгие годы. «И вся его последующая судьба, – утверждает автор, – вся его поэзия – это выпрямление, высвобождение из-под эмоционального стресса того несчастья…» Это видно и по стихам.

Спустя многие годы после разлуки поэт посвящает МБ книгу любовной лирики «Новые стансы к Августе». Похоже, и впрямь первая любовь (особенно если она несчастная) – это неизлечимая болезнь, которая никогда не проходит.

Любовная травма наверняка отразилась и на характере поэта.

Бродский становился все более обидчивым, ревнивым, деспотичным, не терпящим конкуренции, даже мстительным. К примеру, когда Василий Аксенов приехал в США насовсем, то Бродский вместо того, чтобы поддержать его, написал для издательства резко отрицательную рецензию на аксеновский роман «Ожог». А как он ненавидел Евгения Евтушенко! Замечательна его фраза: «Если Евтушенко выступит против колхозов, то я буду за!» От друзей он требовал безоговорочной верности. К родному сыну, очень похожему на него (к сожалению, только внешне), он отнесся прохладно, когда тот навестил его в США…

Можно только гадать, каким стало бы творчество Иосифа Бродского, если б его первая любовь оказалась счастливой.

Лиза Чайкина. «Работа в Красноярске». Красноярск

* * *

Книга Соловьева противопоказана тем, для кого Бродский – культ.

Нет, Соловьев безусловно убежден в гениальности Бродского-поэта, нисколько не сомневается в его масштабе, в том, что он действительно «единственный», вырвавшийся из довольно тесной «ленинградской школы» в мировое поэтическое пространство и, конечно, не только благодаря Нобелевке. Но Бродский как личность показан с безжалостностью, доходящей до обратного эффекта: начинаешь жалеть того, кто до такой степени своими человеческими качествами не соответствует своей же поэтической гениальности. Бродский в романе Соловьева – это Сизиф, который обречен катить в гору камень собственной славы.

Хорошо это или нет – вопрос праздный. Поэт и его личность измеряются иными критериями, не «плохо – хорошо». В противном случае мы должны признать, что Пушкин был светским фигляром, Лермонтов – «язвой», Некрасов – картежником, Хлебников – сумасшедшим, а Есенин – пьяницей и хулиганом. Все это Соловьев прекрасно понимает и никаких «человеческих, слишком человеческих» скидок своему герою не делает. Другое дело, что он не делает этих скидок и тем, кто этого заслуживает как раз в силу отсутствия гениальности.

Книга написана талантливо… Крепкий психологический роман, яркий и живой, написанный в современной манере.

«Российская газета». Москва

* * *

Рекомендуется уставшим от вранья т. н. «мемуаров» и «документальной прозы». Великий поэт – неисчерпаемая тема для паразитирующей своры мемуаристов. Но псевдодокументальная проза может уступить место откровенному полету творческой фантазии: «Настаиваю на художественном вымысле, который есть правда высшей пробы».

Написанная от первого лица – от имени Арины, дочери друзей поэтаизгнанника, это своеобразная исповедь несостоявшейся Лолиты, выросшей бок о бок с гением. История томления двух душ, несовместимых по возрасту и опыту, но привязанных друг к другу, – платоническая и надрывная. Тройное авторство текста (Арина, реальный Владимир Соловьев и Владимир Соловьев, комментирующий текст произведения), пересыпанного бисером незакавыченных цитат и отсылок, дополняется подробнейшим анализом-автокомментарием в лучших традициях литературной критики. Вторая половина увесистого фолианта – примечания к собственному тексту, раскрывающие не только идеи и образы, но и комментирующие каждую цитату, проскользнувшую в тексте.

Трепанируя собственное произведение, автор раскрывает даже источники своей информации…

Место на полке. Между романом В. Соловьева «Роман с эпиграфами» и ПСС Иосифа Бродского.

«Белгазета». Минск

* * *

Роман Владимира Соловьева, известного писателя, критика, политолога, живущего в Нью-Йорке, автора книг, переведенных на 13 языков, посвящен судьбе поэта Иосифа Бродского. В романе многие представители русского зарубежья выступают под своими именами. Среди них – Барышников, Довлатов, Шемякин… Нобелевский лауреат в этой книге предстает самым неожиданным образом. В основе сюжета – то, что исследователи Бродского аккуратно обходят: любовная драма поэта. А в целом – трагедия его жизни. Может быть, потому путь книги к российскому читателю был непрост. Отметим, что в России только «ЛГ» показала широкому читателю несколько фрагментов этого яркого, острого и парадоксального романа. Парадоксального, впрочем, как и все другие произведения В. Соловьева… Есть что-то детективное в этом неожиданном и напряженном романе…

«Литературная газета». Москва

* * *

Рассказ о Бродском – без купюр, сантиментов и иллюзий, скандальных подробностей и фундаментального величия: «Теперь в Рос сии происходит канонизация и даже идолизация Бродского». Стихи Бродского, подробности его биографии и его откровенные беседы с друзьями делают из бронзовеющего гения вполне достойного, но скандального человека (написавшего в своей поэме неформатные слова: «Между прочим, все мы дрочим»). Среди героев повествования: Довлатов, Шемякин, Барышников. Недосказанная любовная драма оберну лась поэтической: «Как пес, я взял твой след в ее теле… Измена – озоновая прочистка любви. Как второе дыхание. Моя измена продлила нашу любовь».

Соловьевская проза отличается от причесанной ЖЗЛ не только скандальной изящностью откровений дружеских бесед, но самим способом познания героя – ее «инструментарий включает скальпель… У меня – правдивая ложь, у них – лживая правда».

«Книжное обозрение». Москва

* * *

Вровень с Бродским.

Название статьи о «Post mortem».

«Литературная Россия». Москва

БЫТЬ ИОСИФОМ БРОДСКИМ. АПОФЕОЗ ОДИНОЧЕСТВА

Владимиру Соловьеву повезло встречаться с Бродским накоротке, в вольной, откровенной обстановке. Это так называемое «личное знание» сразу выделяет его книгу из множества других. Соловьев может главное – понять. И объяснить другим. И делает это страстно и интересно.

Владимир Карцев о новой книге Владимира Соловьева

Данный текст является ознакомительным фрагментом.