1

1

Москва 1919 года была столицей послесмутного государства со всеми последствиями — неустроенная, голодная, злая. Никем не взятая в пленение, она всё-таки была захваченной — чужой. Самозванная и вненациональная власть? Но большевики-захватчики становились государственниками. Власть тоже не сплошная река антинациональности, антинародности. А геополитика выше политики. А духовность и нравственность выше прогресса. А правда выше силы. И выше России, как говорил Достоевский. «Не в силе Бог, а в правде», — ещё когда сказал Александр Невский. Правда и гонимая восстанет.

Со всех сторон подступалась, огненными валами катилась Гражданская война. Со всех сторон союзники и соседи не прочь были отхватить у России её драматические территории.

Странная страна Россия: в ней даже у страдающих от государства невытравим государственный взгляд: предпочесть соборное своему, личному, хорошо исполнить выпавшее или назначенное дело, будь оно большое или малое — родничок, ручей, приток, впадающие в реку по имени государство. Разумеется, государство — это не двойник Отечества, но всё же и не только рать высших чиновников; «начальство не равно Отечеству», — сказал писатель. Начальство не равно и государству, у государства своё историческое, нам подчас кажущееся иррациональным, а по высшим начертаниям провиденциальное движение.

Общая защита государства требовала и большой армии, и непосредственно сил каждого на своём месте.

Академии Генерального штаба надлежало давать не только высшее военное и исчерпывающее специальное, но и, возможно, широкое общее образование, дабы лица, окончившие её, могли занять штабные и командные должности и были способны откликнуться на все вызовы политической, общественной и международной жизни. Срок обучения устанавливался трёхгодичный для основного курса и одногодичный для ускоренного курса усовершенствования старшего командного состава.

Академия расположилась в доме на Воздвиженке, исторически незаурядном: дворец Разумовского, позже Шереметевский дворец, затем Московская городская дума, затем Охотничий клуб; если не забывать, что после Академии здесь разместится кремлёвская больница, особняк вполне заслуживает не только в архитектурном смысле сложной и неоднозначной оценки, ибо в нём, построенном для жизни, учились древней военной науке убивать и древнему Гиппократову завету исцелять.

Двери Академия открыла в декабре 1918 года, зачислено было около двухсот слушателей. Преподавать направили крупных военных специалистов из бывших генералов и офицеров русской армии, то были А.А. Свечин, В.Ф. Новицкий, К.И. Величко, Б.М. Шапошников, Н.Г. Корсун… Преподаватели опирались на опыт мировой войны, слушателей испытывала совсем иная война — Гражданская, и многие предпочитали, чтобы именно её огненные сполохи освещали страницы профессорских лекций и промёрзлые стены Академии.

Раздавались настойчивые и нетерпеливые голоса, чтобы ввести прикладное преподавание взамен лекционной схоластики. Новый начальник резко выступил против. Он считал, что нельзя ставить академический курс в зависимость от слабой подготовки учащихся и «снизить Академию до степени простой, грубо ремесленной школы».

В преподавателях оказались знакомые и друзья Снесарева — разные, но вполне понятные для его ясного ума и открытого сердца. Слушатели же были пестры, шумливы, непосредственны во всём: и в очевидно приемлемом, и в сомнительном. «Мне было ясно с первых же шагов, что эти “буревестники” создадут для меня как начальника сложную обстановку. И что придётся поломать голову, чтобы установить с ними нужные отношения. Чтобы ближе подойти к ним, знать их настроения, я остановился на системе “открытых дверей”: двери моего кабинета и моей квартиры были открыты для всех и во всякое время», — вспоминал Снесарев академические дни. Главное его правило как начальника Академии: «Я готов был идти по путям замены плохого старого хорошим новым, даже сомнительного прежнего хотя бы также сомнительным новым, но я не мог поступиться хорошим и определённо необходимым прошлым в пользу ещё не испытанного, хотя бы обольстительного грядущего».

Зима выдалась холодная. Закутанные с ног до головы слушатели пытались вести записи, выводили топографические штрихи. И что это были за штрихи! Своевременно Академия дровами не запаслась, случалось так, что недоставало огня, чтобы приготовить обед. По аудиториям холод гулял, словно гонимый полярными ветрами. Слушатели да и преподаватели весь день не раздевались и всё одно мерзли, иные заболевали. И только Снесарев, в назначенный миг появляясь перед слушателями, неизменно снимал шинель и папаху, словно бы он попадал в тёплую гостиную, а не в промороженную аудиторию: памирские и карпатские студёные зимы, верно, пошли ему во благо, прочно закалив его с ног до головы.

Не хватало не только топлива, но и учебных пособий. Решено было издавать читаемые профессорами лекции. За два года образовалась библиотека, необходимая для учебного процесса и научной работы.

Помощником и верным младшим другом Снесарева во многих его начинаниях стал первый слушатель Академии Фёдор Никонов. Несуетливый, но предельно собранный и энергичный человек, потомственный иконописец, он, как не раз говорил, не стал бы нарушать семейный завет, мирно-прекрасное занятие отца, деда и прадеда, но время заставило его пойти по военной стезе, ибо таким образом, практически и не откладывая дела в долгий ящик, можно было помочь Родине. Окончив Академию и адъюнктуру, он поступил на исторический факультет Московского государственного университета, успешно учился и окончил среди лучших. После ареста Снесарева он продолжал его поддерживать чем только мог. Помогал и его семье при строительстве дома в Кускове, бесконечно рад был реабилитации старшего наставника. Он тоже отбыл своё в местах известных, и, штрих любопытный и показательный для атмосферы карающей эпохи, в его обвинительном заключении угрожающе прочерчивала лист фраза-строка: «демонстрировал свою привязанность к Снесареву». Остаётся сказать, что сыновья Фёдора Павловича — Павел и Михаил — продолжат традицию семейного «художества», станут известными живописцами, а старший брат, ещё и скульптор, изготовит памятник, который установят на могиле Снесарева на Ваганьковском кладбище.

Начальник Академии был её мозг, воля и сердце: и хозяйственник, и учёный-ориенталист, страновед, геополитик, статистик, математик, историк, этнограф, военный педагог-преподаватель. Прочитанные им курсы лекций: «Огневая тактика», «Современная стратегия», «Философия войны», «Военная география», «Афганистан» — слово новатора в военной науке.

При нём в Академии были образованы Военно-научное общество, Восточное отделение, Опытная психологическая лаборатория. Последняя — уникальное образование: использовались, по сути, новые методы — генетический, психопатологический, экспериментально-психологический, исследовались проблемы воли, внушения и воздействия, такие неопределённые понятия, как моральное состояние, дух армии, настроение войск.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.