Глава 12 МАСТЕРСТВО. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ КАЧЕСТВА. ДРУЗЬЯ ХАРЛАМОВА

Глава 12 МАСТЕРСТВО. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ КАЧЕСТВА. ДРУЗЬЯ ХАРЛАМОВА

Во время работы над книгой у автора возник небольшой спор с коллегой. Тот заметил, что биографии известных людей, тем более ушедших из жизни, изначально предвзяты и из-за этого их не так интересно читать. Дескать, о своем персонаже автор и собеседники, которых он цитирует, вспоминают только хорошее и главный герой всегда представляется «белым и пушистым».

В целом я поддерживаю собеседника. Но не в случае с Харламовым. Именно такие люди должны быть символами нации. «В наше время нужны герои, на которых можно равняться. И Валерий Харламов отлично подходит на эту роль», — абсолютно верно сказал Борис Михайлов.

Убежден, что о таких людях нужно писать и говорить, чтобы молодое поколение, — если оно хочет прожить эту жизнь не в погоне за мишурой, не в плену у накопительства, а с высоко поднятой головой, с достоинством человеческим, «честно и совестно», — знало, как это можно сделать. Ведь для этого совсем не обязательно уходить в монастырь и налагать на себя кучу самоограничений.

Разве Харламов не любил модно одеваться, так что его иногда за глаза называли «пижоном»? Разве не имел одну из лучших в Москве коллекций пластинок? Разве не флиртовал с самыми красивыми девушками столицы? Разве не феерил в ресторанах, пуская «винную струю» со своими друзьями, и не наполнял ванну шампанским?

Святым, может, и не был. Но был светлым. Стремился уловить все солнечные лучики тепла и доброты в этой непростой жизни. Свет своей натуры, море обаяния дарил людям. Бескорыстно. На льду и в жизни. Чтобы радовались. «Слава, живи полной грудью, жизнь прекрасна», — как-то сказал он Вячеславу Фетисову. «Мне стремление жить потихонечку, полегонечку неприятно. Так же, как неприятно нарочитое стремление выделиться» — так формулировал он один из главных принципов своей жизни на льду и вне льда.

«Он был человеком, к которому всегда можно было обратиться. И он никогда не отказывал в помощи, всегда был готов помочь. По любому вопросу. И было у него другое качество. Он опережал тебя: ты еще не обратился к нему с просьбой, а он словно знал о том, что ты именно сейчас нуждаешься в помощи. Он никогда не был над, он всегда был внутри команды. Был очень открытым по отношению к людям, открытый человек», — вспоминал Сергей Гимаев.

«Мы несколько раз проводили отпуск вместе в Ялте. Я могу сказать, что отношение людей к нему было фантастическое. Ему на улицу выйти было просто нереально. Народ к нему тянулся. Видны были влюбленные глаза людей, общавшихся с ним. Он никогда никому не отказал ни в автографе, ни еще в чем-то, ни в разговоре. Тогда же не было айфонов, он бы уже ослеп от этих вспышек в наши дни. Он очень доступный и легкий был человек», — признавался Вячеслав Фетисов.

Переговорив с десятками людей, знавших его, прочитав высказывания о нем людей, уже покинувших этот мир, скажу, что Харламов действительно был уникальным человеком. Да, со своими слабостями. Мог откровенно послать в известном направлении пристающего к нему пьяного болельщика, требующего составить компанию. Но кто бы не сдержался в такой ситуации? Вообще, кто из нас безгрешен?

Запомнился Валерий Борисович Харламов «миру и городу» светлым чистым человеком. О чем, собственно, и сказали его близкие и товарищи на страницах этой книги.

Он сражался за своих товарищей, болельщиков, за стяг своей родины, которая платила ему не огромными премиальными, а беззаветной и искренней любовью.

Тут мы подходим к весьма важному моменту. Предложения уехать за границу, а попросту сбежать сыпались на Харламова как из рога изобилия. Он конечно же не мог не знать, что, уехав в Северную Америку, будет чувствовать себя королем, не зная никаких материальных проблем и купаясь в достатке. Видел же, как живут звезды НХЛ, которые были на порядок ниже его классом и талантом. С другой стороны, здесь, чтобы купить «Волгу», одному из лучших игроков страны приходилось брать в долг деньги у своего друга Мальцева.

Жил в «трешке», а не на собственной вилле, как запросто мог бы за океаном. Только уйди на «ту сторону» — и будешь купаться в роскоши. Так был ли какой-то внутренний конфликт у Харламова — конфликт, кажущийся неизбежным в этой ситуации для человека, заслуживающего несоизмеримо большего, чем имеет? Ведь слухов вокруг «отъезда за бугор» было столько, что однажды от одного болельщика я даже услышал «версию» о том, будто аварию Харламову подстроил КГБ: дескать, чтобы он не уехал за границу. Абсурднее и нелепее не придумаешь.

Когда я спрашивал у собеседников, знавших Харламова, о том, была ли у него некая внутренняя драма: дескать, мог стать очень богатым человеком за океаном, а не уехал, — ветераны смотрели на меня, мягко говоря, с удивлением, едва ли не крутя пальцем у виска.

«Я говорил и говорю: Валера ни при каких обстоятельствах не уехал бы за границу, не сбежал бы, что бы там ни говорили сегодня отдельные злопыхатели. Он был офицер, человек чести, сильно любивший свое отечество, родных, друзей. Валера ни за что бы не уехал. Ни за что. На историческую родину, в Испанию, на время, потренировать, способствовать развитию хоккея, — это может быть. Да, у него была несбыточная по тем временам мечта — вернуться в Испанию. Он, конечно, внутренне переживал, что так вот запросто не может поехать туда, когда захочет. Это было невозможно, так как Валера был офицером. А так чтобы сбежать… Никогда и ни за что. Невозможно вообразить, чтобы он предал своих родителей, маму Бегоню и дядю Борю, пожертвовал бы любовью миллионов, — признавался Александр Мальцев. — Бегство за деньгами для нас было немыслимым поступком. Это было бы настоящее предательство нашей страны, всего того, ради чего мы жили. Кроме того, мы презирали тех, кто продает честь и родину за деньги».

«В 1972 году, когда мы выиграли игру в Монреале, к нам подошел хозяин “Торонто” и предложил нам деньги, чтобы мы завтра надели его форму. Ко мне, к Валерке и Петрову. К тройке. Когда он назвал сумму, я сказал, что мы советские миллионеры. И всё. Он сказал: “Извините, я не к тем людям обратился”. Конечно, впоследствии мы думали, почему бы нам там свои силы не попробовать. Но на тот момент даже в мыслях ничего подобного не было, — вспоминал Борис Михайлов. — Мы воспитаны были на преданности родине, на идеалах и т. д. Честь флага нам была дороже всего. Мы должны были доказать, что наш строй самый лучший».

Зачем Харламову было уезжать в годы его расцвета?! Ведь у него было ВСЁ. А самое главное — подлинная всенародная любовь. Что показал день его похорон, когда рев, плач сотен людей перекрыли шум ливня…

«Игра Валерия вызывала желание подражать. Причем далеко не только в том, что касается сугубо технических его достижений, а прежде всего в том, что относилось к неукротимому его бойцовскому духу, с особой силой проявлявшемуся в играх за спортивную честь родины. Выступая на чемпионатах мира и Европы, в международных турнирах, сражаясь с канадскими профессионалами, Харламов никогда не чувствовал себя просто игроком, старателем на россыпях спортивной удачи. Нет, он боролся, что называется, не на живот, а на смерть за победу сборной Советского Союза. И когда под сводами ледовых дворцов звучал наш гимн, Валерий чувствовал гордость не за себя, не за команду даже, а за державу. Патриотизм советского спортсмена, советского человека был свойствен ему в самой высокой степени», — сказал о Харламове и о всем этом поколении победителей Анатолий Владимирович Тарасов.

«Он был не просто хороший человек. Он был Человечище» — так точно и емко охарактеризовала Валерия Харламова супруга Юрия Блинова Татьяна Семеновна. Она знает, что говорит: Харламов, с которым они познакомились еще в юности, десятки раз был в их доме, фактически стал членом их семьи. В этой яркой фразе, по сути, квинтэссенция всех бесчисленных высказываний и воспоминаний о нем, часть которых приводится в этой книге. Приведем еще одно высказывание. В нем вылетающими будто искра из-под кремня рублеными фразами также предельно емко и выразительно сказано о Валерии Харламове. «Он знал славу. Но не знал себе цену. Не хотел знать. За пределами площадки был заметен меньше других. Порой застенчив. Невероятно застенчив. Ценил дружбу. Берег ее. Благодарил хоккей за то, что свел его с прекрасными людьми. Тянулся к семье, к детям. Любил детей. И дети тянулись к нему. И свои. И чужие, — писал о Харламове близко общавшийся с ним спортивный журналист Олег Спасский. — Когда Валерия уже не стало, разговаривал о нем с Чернышевым. Аркадий Иванович, с участием которого сложилась вся история отечественного хоккея, сказал: “Это величайший хоккеист современности. Говорю не только о нашем хоккее. И очень скромный человек. Деликатный, чуткий”».55

В этой главе, лежащей вне каких-то биографических и хронологических рамок, мы поговорим о мастерстве и уникальности Харламова на льду и вне его. Расскажем о его человеческих качествах, о его друзьях, предоставив слово тем, кто близко знал Валерия Борисовича.

Как уже известно читателю из предыдущих глав, богатырем Харламов не был, но с детства виртуозно владел коньками. Благодаря сильным ногам, великолепной координации движений (наверное, сказались испанские гены) мгновенно менял ритм бега, буквально на месте набирал скорость и так же ее гасил. И всё это, как отмечали игроки и журналисты, происходило без особых усилий. «Руки он укрепил упорными тренировками. Обладал Валерий редким для хоккеиста качеством: он умел одновременно маневрировать скоростью и работать руками, играл при этом с поднятой головой, отлично видел, как говорят игроки, “поляну”. Добавьте к этому артистический дар. Он смотрел, допустим, налево, видел там партнера, начинал поворачиваться туда, и соперник был уверен, что он именно туда пошлет пас. Но прекрасно развитым периферическим зрением он в то же время видел партнера справа, и именно ему следовала абсолютно неожиданная для обороняющихся передача», — писал журналист Владимир Дворцов.

«Валерий — он гений, он волшебник. Все говорят, дескать, техничный игрок — это тот, который один на один может обыграть. Техничный игрок — тот, у которого нет потерь, который, что бы он ни сделал, сохранял шайбу. Тот, у которого любой бросок результативен, а любая передача доходит до партнера. Любой твой финт проходит, ты не теряешь шайбу, ты принимаешь любую передачу, тебе можно отдать шайбу, и ты ее не теряешь, шайба подконтрольна тебе. Вот это техничный игрок, у которого нет проблем ни с чем. У Харламова не было проблем бросить — он любой бросок мог сделать. Правильно говорят, что он шайбу мог подкинуть, переложить — и всё. Он просто великий в этом плане. Я думаю, что его главное достоинство было, когда он только появился, когда дебютировал на льду, — это высочайшая техника на высочайшей скорости, — признавался в беседе известный хоккейный аналитик и комментатор Сергей Гимаев. — Я вот так скажу. Если обратить внимание, как большинство игроков в обводку идут — большинство все равно на две ноги встают и не толкаются, пытаются клюшкой обыграть. Харламов же мог переложить с крюка на крюк; даже за спиной мог переложить клюшку. По владению шайбой сейчас с ним можно сравнить разве что Пашу Дацюка. Подавляющее большинство людей — предсказуемы. Харламов, не теряя скорости, мог сделать всё, что угодно».

«Я брошу хоккей, как только пойму, что перестал делать сюрпризы моим оппонентам, зрителям и себе», — сказал как-то Валерий Харламов. Он и играл ради того, чтобы зрители радовались. Чтобы трепетно ждали неповторимого сюрприза от него. Того самого волшебства. Чуда не по расписанию. Потому так ценил доверие зрителей, пришедших на стадион для того, чтобы посмотреть на его игру. «Он считал глубоко недостойным схалтурить, поберечь свои силы, когда команда буквально ложится костьми, избежать силового единоборства с соперником, превосходящим в габаритах и в весе. Он никогда не пытался применить коварный, нечестный прием, не помню случая, чтобы он нарочно стукнул кого-нибудь клюшкой или коньком, даже просто оттолкнул плечом, если толчок этот не был вызван прямой необходимостью овладеть шайбой или уберечь ее. Валерий никогда не спорил с судьями и редкие наказания — удаления на две минуты — сносил сдержанно и терпеливо», — вспоминал Анатолий Тарасов.

Лучшие защитники мира говорили о том, что если не распознаешь заранее финт, который задумал Харламов, и уступишь ему хотя бы миллиметр, то пиши пропало. Обведет, оставит в дураках. «Попробуйте в одном из матчей проследить за “репликами” (движениями) Харламова. Если отгадаете, сумеете предсказать его игровой ход, решение той или иной ситуации хотя бы в одном случае из трех, значит, в вас пропал талант хорошего хоккейного защитника», — иронизировал великий технарь Анатолий Фирсов в своей книге «Зажечь победы свет».

«Есть выражение: искры летят из-под коньков. Когда Харламов шел к воротам, было ощущение, что искры летят из-под его коньков», — признавался Григорий Твалтвадзе.

Решения Харламова действительно обычно казались непредсказуемыми. Создавалось ощущение, что он и сам не знал, что сделает в следующую секунду. И вдруг следовал ход, совершенно неожиданный для соперника. Это был игрок невероятной интуиции, которая подпитывалась как вдохновением, так и теми огромными знаниями, которые он имел, собирая всю информацию о вратарях и защитниках, противостоявших ему.

Во многом из-за этих его нестандартных действий, непредсказуемости от Харламова всегда ждали чуда. «Его мышление было создано для игр. Харламовское понимание ситуаций отличалось от принятых канонов. С шайбой или с мячом шел он не туда, куда предполагали соперники, а бросался в самую гущу, на эшелонированный участок обороны, чем вызывал смятение у противника и создавал оперативный простор для партнеров. Мог сделать всё и в одиночку, от первого хода до последнего, но чаще делился с товарищами радостью лихой атаки. Харламовские импровизации — это хоккейные мелодии, которые были столь любимы в его бытность и над которыми не властно время», — убежден партнер Харламова по тройке в детско-юношеском ЦСКА Владимир Богомолов.

Работая совместно с журналистом Олегом Спасским над автобиографией, Харламов в конце повествования поделился любопытными наблюдениями о своем видении базовых принципов хоккея. Среди них он особенно выделял игровую скорость. «Моя скорость — это скорость составления задач, которые не по силам разгадать защитникам. Перехитрить опекуна, поймать его на ложный прием, оставить его с носом доставляет мне, не скрою, величайшее удовольствие. Вот мчатся на меня два защитника, каждый размером с приличную гору, но я спокойно иду на сближение, показывая то одному, то другому, что намерен провести поединок именно с ним, а в последний момент проскакиваю между ними, как между Сциллой и Харибдой, к воротам соперника. Так забросил я в Канаде шайбу в матче с хоккеистами ВХА, и этот мой гол показывали потом несколько раз по телевидению, — с удовольствием вспоминал Валерий Харламов. — Но еще больше я люблю коллективные голы, голы, которые мы забиваем втроем — Борис Михайлов, Владимир Петров и я. В одну секунду следуют два паса в одно касание. Шайба летит от моей клюшки к клюшке Бориса, от него в то же мгновение к Володе, и тот отправляет ее мимо защитников, мимо вратаря, выманенного вперед, в незащищенные ворота».

Что же такое фирменная харламовская обводка и что нового, помимо «проскакивания между Сциллой и Харибдой», привнес в этот компонент Валерий Харламов? «На льду он любил отпустить шайбу в пространство между собой и защитником, с которым затевал игру в кошки-мышки. Тот азартно бросался за легкой добычей. Тонко чувствуя дистанцию, Валерий выкрадывал шайбу буквально из-под носа защитника — и был таков. Позже это назовут обводкой будущего. До Харламова классическим считался постоянный контроль шайбы — у него она бывала вроде бы и ничейная», — признавался Владимир Богомолов.

«Обводка — вот одна из страстей и одна из самых сильных сторон этого игрока. На первых порах он даже злоупотреблял ею, но потом все образовалось, и Валерий поставил ее на службу звену. Его скоростные проходы, его филигранный дриблинг позволяют ему стремительно проходить в зону, оставляя за спиной защитников соперника или, наоборот, притягивая их как магнитом к себе. Это открывает оперативный простор для партнеров, — анализировал игру Харламова его кумир Всеволод Бобров. — Валерий во время обороны своих ворот как бы умышленно чуть отстает, чтобы при первой же возможности рвануться вперед. Он как дамоклов меч всегда “висит” над воротами соперников, всегда готов броситься вперед, чтобы лично забить гол или создать голевую ситуацию партнерам».56

Харламовская обводка не имела ни капли сходства с чьей-либо другой. Именно она является ключом к пониманию того, что представлял из себя хоккей Харламова. «Он не применял ни величественных плавных жестов, ни проворного клюшечного фехтования мастеров, сложившихся до введения силовой игры. Его набеги на тылы соперника не были размашистыми, скорее были прямыми, с небольшими резкими отклонениями. Обводя защитников, он подправлял шайбу себе на ход самую малость. Незаметно, так, как в выездке опытный всадник неуловимыми для наблюдателя движениями направляет коня. Харламову этого было достаточно. Когда он шел вперед, все его тело волновалось, чутко жило, хитрило, загадывало загадки защитникам, — писал известный хоккейный обозреватель Юрий Цыбанев. — Харламов неведомым способом развил в себе редкое чувство игровой гармонии, вкус к атаке. Товарищам Харламова по игре оставалось быть его единомышленниками. Для них, игроков первостатейных, эта задача была несложной и приятной. Он сохранял за собой игровую инициативу в матче с любым соперником, для него не было неподходящих, неудобных. Выходил ли он в форме ЦСКА против “Спартака” или в форме сборной против команд Канады, Чехословакии, Швеции, ритма дыхания его игры не сбивал никто».57

«Валера изумительно быстро катался, ухитряясь обводить на бешеной скорости несколько соперников. Он был актером на льду и в жизни: любил петь и танцевать. Валера полукровка, его мать — испанка. Полукровки обычно талантливые люди», — признавался в интервью в 2013 году многолетний врач хоккейной сборной Олег Белаковский.58

Но ни его скорость, ни неуловимая обводка, ни броски, которые ставили в тупик лучших вратарей мира, не «свалились на Харламова с небес». Это стало результатом его невероятного трудолюбия и конечно же упорства и силы воли. В отличие от его друга Александра Мальцева, с его действительно врожденным талантом, Божьим даром, который он стал щедро использовать с первых дней появления на льду. У Харламова всё было не так гладко, читатель уже успел заметить, через какие испытания прошел он в юности.

«У нас с Мальцевым много схожего. Не только путь в сборную. Но и манера игры. И манера одеваться. Мы одного роста, одного веса, и потому коньки подбирает один — размеры совпадают. И рубашки, и брюки, и костюмы каждый легко подбирает и для приятеля — совпадают не только размеры, но и вкусы», — признавался Валерий Харламов.

Интересными наблюдениями о Харламове и Мальцеве поделились два известных российских телекомментатора в беседе с автором этих строк. «Мальцев — это действительно самородок. Харламов также достаточно рано начал заниматься хоккеем, и у него, как и у Мальцева, было блестящее катание. Если их сравнить по технике, то они очень схожие. Они — великие мастера. Они и дружили. Мастер мастера чувствует. И все-таки они отличались. У Мальцева была достаточно высокая стойка на льду: от этого ему что-то было проще делать. Харламов же, если внимательно посмотреть на его катание, фактически стелился по льду. У него была настолько низкая стойка, что переложить корпус ему было очень просто. Это талант. Этому не научить. Ты рождаешься с этим», — анализировал игру двух мастеров хоккея Сергей Гимаев.

«Я бы не назвал Харламова, как Мальцева, самородком. Потому что его все-таки сделали тренеры. Тот же Ерфилов, тот же Тарасов. Но при всем при этом такую фантазию, которая в нем бурлила (я не знаю, можно это назвать управляемой фантазией или нет), я не видел ни у кого. Может быть, в силу даже какого-то темперамента. Многие говорят, что Фирсов был техничнее, чем Харламов, а Мальцев мог сотворить то, чего вообще никто не мог сделать. Но он потом сам объяснить это не мог, как он это сделал. А когда Харламов что-то творил на площадке, всегда было ощущение, что это абсолютно неподготовленная импровизация. И если ты видел его игру в первый раз, возникало ощущение, что ты видишь игру гения. Он и был гений. Я могу однозначно сказать, что для меня с детства и до сих пор — сколько лет прошло, как нет уже Харламова, — для меня он как был богом, так он богом для меня и остается», — признавался Григорий Твалтвадзе.

В беседе с Владимиром Владимировичем Юрзиновым автор этих строк также попросил одного из лучших отечественных хоккейных тренеров сравнить Александра Мальцева и Валерия Харламова с точки зрения природы их таланта. В хоккейном мире не секрет, что отношения между Юрзиновым и Мальцевым, некогда партнерами по «Динамо», долгие годы оставались сложными. Юрзинов честно сказал, что «был основательно обижен на Сашу». Но вот что интересно: Юрзинов, в высшей степени восторгаясь Харламовым и подспудно тая обиду на Мальцева, ставит динамовца по уровню таланта выше армейца. «Мальцев был такой талантище, которого не могли испортить никто и ничто. Ни тренеры, ни обстоятельства, ни спиртное. Это талант исключительно врожденный. А Валера, на мой взгляд, в равной степени — талант как врожденный, так и сделанный. Им самим, его наставниками», — полагает Владимир Владимирович. По словам Юрзинова, в становлении Харламова огромную роль сыграли его упорство и трудолюбие, поездка в Чебаркуль и армейские нагрузки, благодаря которым он «оброс мускулатурой»: «Сама армейская, тарасовская школа сформировала у него дух победителя. Этой школой выращен и сформирован был Валера Харламов. Мальцеву же этого ничего не нужно было. Ни Чебаркулей, ни особых физических нагрузок. Он привык быть один в поле воин. В том смысле, что он был прирожденный вожак, именно он вел за собой партнеров по “Динамо”, которые уступали и ему, и соперникам в мастерстве. А по характеру, по силе характера я ставлю выше Валеру Харламова».

Дружба армейца и динамовца зародилась на глазах Юрзинова. «Харламов и Мальцев оттого так сдружились, что люди были искренние. Саша когда начинал играть, то забывал про всё, концентрировался на игре. То же было и у Валеры. У них внутри была только игра. Оба светились радостью от игры. Хотя их талант вне льда нужно было держать», — признался Владимир Владимирович. Такие же отношения, по его словам, у Харламова были и с Валерием Васильевым. «Вася (Васильев) и Харлам тоже были не разлей вода. Валера Васильев был тонкий по душевной организации человек. Интересный человек. Вы не представляете, какая душа была у него запрятана. Тонко чувствовал любую фальшь. Страшно ранимый, всю боль и переживания предпочитал держать в себе. Никогда не показывал этого. Оба сблизились также, потому что были людьми искренними, не терпели подлости, предательства. Когда мы вернулись с Кубка Канады, то я увидел, что Валерка Васильев уже не тот. Гибель Харлама он переживал страшно», — вспоминал Юрзинов.

«Сколько раз Володя Писаревский мне говорил, что он в своей жизни, повидав немало поколений хоккеистов, видел только двух человек, которые вот так бы ошеломляюще врывались в большой хоккей. Харламов и Мальцев. Именно врывались. Наверное, поэтому они и были друзьями на протяжении многих лет», — признался в беседе Григорий Твалтвадзе.

— На чем, на твой взгляд, основывалась эта дружба? — интересуюсь у Твалтвадзе.

— Я думаю, на молодости. Это вообще очень редкий случай, когда два талантливых, два абсолютно гениальных пацана так вот искренне потянулись друг к другу. Ведь Мальцев никогда не называет его Валера, он всегда произносит, вспоминая о нем, — Харлам. Хотя многие цээсковцы до сих пор говорят: Валерка, Валера. А он: Харлам, Харлам. Есть какая-то дворовая, неподдельная составляющая этой дружбы, она присутствовала в этих отношениях.

«Валера очень любил жизнь. Однажды в конце сезона, когда мы с ЦСКА выиграли чемпионат СССР, решили отметить это событие у меня в квартире, — вспоминал Сергей Гимаев. — Мы прилично выпили и приехали домой; нас много народу было, и жены были. Выпить было. А закусить — нет. И мы пошли с Валерой в магазин на Беговой. Пришли в магазин. Там Харламова все узнали и очень сильно обрадовались. Спрашивают: “Ну, чего вы хотите? Выполним любой каприз. Пойдемте в подсобку”. И там дали нам огромную индейку. Никогда не думал, что индейка может быть такой огромной. Мы ее приготовили в духовке и два дня ели. А еще Харламов был очень доброжелательный. Однажды сидим, отдыхаем, он говорит товарищу по команде: “Я выпил, сейчас не могу ехать, а ты езжай на моей машине”. — “Как я могу ехать на твоей машине 00-17, все будут думать, что Харламов едет!” — “Нет, давай езжай. Сойдешь за меня”. Было очень весело. И когда приезжали в Ялту, в Крым, там его все очень любили. Ездили и на “Таврию” на футбол, и в Алушту, и везде были ликование и восторг, что приехал Валера. Мы очень любили Алушту. Рядом Ялта. Приезжали в Гурзуф. Гостиница “Ялта” в то время была пристанищем игроков. Фрунзенский санаторий — туда ездили больше тренеры. Там было больше дисциплины, отбой и всё такое. Ребята и лечились там, и отдыхали, и по всему побережью ездили. В Алуште — розовое шампанское. Он любил шампанское: розовое шампанское или шампанское из Киева. Водку не пили. Другое качество. Торты всегда везли из Киева. И обязательно крымское шампанское».

«Одна из фишек крымского футбола: на матчи часто приезжали посмотреть хоккеисты. Летом же все, как правило, отдыхали в Крыму. Вот, к примеру, Михайлов, Петров, Харламов брали машину в Ялте и приезжали на футбол. Харламов, помню, как-то говорит: “Не надо нам в ложу. Поставьте скамеечку у поля, хотим игру послушать”. И садились поближе к запасным. Это сейчас запрещено, а раньше проблем не было», — вспоминал бывший игрок футбольного ЦСКА Анатолий Коробочка в одном из интервью.59

Харламов неистово работал над собой, чтобы быть лучшим. Не признавал второе место, даже за бильярдным столом страшно расстраивался, когда проигрывал. Мог после этого надолго уйти в себя, хотя товарищи уже забыли о поражениях. Сестра Татьяна признавалась, что, возвращаясь домой после неудачных игр, сразу затихал и уходил в другую комнату, переживая проигрыши. «У него всегда было стремление, чтобы самое лучшее, что только есть в арсенале хоккеистов, было и у него. У него была такая манера игры, такое профессиональное отношение к своему ремеслу: если ты профессионал, то ты должен всегда быть готов выйти на лед. Вспоминаю, с какими травмами Валерка играл — и ноги распухали так, что хоккейные ботинки на них не налезали. Однажды он приехал с первенства мира с такими распухшими голеностопами, что ничего ему подобрать не смогли. В итоге сабо какое-то нашли, оно только на эту ногу налезть могло. А у него ножища распухшая, я вам скажу, размером была чуть ли не с валенок. Доктор Супруненко был в ЦСКА, обкалывал Валеру от боли постоянно», — вспоминал Михаил Туманов.

Харламов начисто опровергал существующий стереотип, что с годами хоккеисты утрачивают азарт и интерес к тренировкам, в особенности атлетическим. Дескать, становятся более вальяжными и иногда филонят в отличие от молодых, которым есть, что доказывать тренеру. «Прыгать и бегать со штангой весом в 60-70 килограммов, заниматься акробатикой для развития ловкости и координации движений, играть в футбол и баскетбол одновременно, в два мяча (есть такое неувядаемое упражнение), — все это доставляло Харламову мальчишеское удовольствие. Он умел многое лучше других, но никогда не кичился тем, например, что умеет крутить сальто и с места, и с разбега, и назад, и вперед, ходить, прыгать, бегать в стойке на кистях, что в беге с 70-килограммовой штангой делает резкие скоростные рывки. Если иные из спортсменов тренируются регулярно под известным давлением тренеров и коллектива, то Валерий воспринимал эту необходимость как норму своей жизни», — вспоминал Анатолий Тарасов.

Как уже говорилось, у Харламова был свой «свод хоккейных правил». Он последним из игроков выходил на лед и последним уходил со льда, оставаясь на тренировках, чтобы еще пробить буллиты. Завязывал шнурки сначала на левом ботинке, только потом на правом. Но было еще одно, что конечно же бросалось в глаза болельщикам. Он не праздновал забитые голы, не вскидывал вверх руку с клюшкой, как это делали другие игроки. Вот как он сам объяснял свою манеру: «Забросив шайбу, я не вздымаю вверх торжествующе свою клюшку. Не первый гол и, надеюсь, не последний. Можно радоваться, торжествовать, забросив последнюю, решающую шайбу, которая приносит команде звание чемпиона мира или страны, олимпийского чемпиона. Но стоит ли радоваться, забив гол в начале сезона, когда всё еще впереди, когда ждут команду и тебя вместе с ней и удачи, и огорчения? Да и о сопернике подумать надо. Его чувства понять нужно. Так зачем эта демонстративная радость?»

В начале своей карьеры и Харламов, и его товарищи по клубу и сборной с иронией относились к суевериям. Понятно, что все эти причуды — на поле надо выходить с левой ноги и креститься перед этим, как практикуют некоторые футболисты, или, например, как делают бейсболисты, укладывать на ночь перед игрой в постель бейсбольную биту, — скорее являются некоей психологической встряской. Но когда дорогу клубному автобусу перебежит черная кошка, а твоя команда-лидер вдруг проиграет, да не раз, а другой и третий, а в день игры упадет вилка из рук и постоянно будет развязываться шнурок у кроссовки, а ты будешь промахиваться из самых выгодных положений, как и твои партнеры по команде, в отличие от соперников, у «которых залетает всё», — тут и в самом деле поверишь в приметы.

Да и психологи говорят, что ритуал, которым спортсмен дает своей психике своеобразный сигнал успокоиться, гораздо лучше утомляющего ожидания перед стартом. У хоккеистов ритуалов меньше, чем у футболистов или легкоатлетов, но и у них есть свои причуды. Так, феноменальный Уэйн Гретцки однажды перед матчем случайно уронил на клюшку присыпку, а его родной «Эдмонтон» разгромил соперника и сам «Великий» набрал несколько очков в игре. С тех пор перед игрой он под аплодисменты болельщиков высыпал порошок на свою клюшку. Вдобавок Гретцки никогда не стригся до и во время серии плей-офф. Однажды поход в парикмахерскую обернулся тем, что его клуб проиграл все четыре матча серии. Знаменитый Рей Бурк вытаскивал шнурки из ботинок и перешнуровывал их.

У вратарей, как известно, еще больше «тараканов в голове». Эдда Белфора нельзя было трогать за амуницию перед игрой — мог смачно врезать. Жослен Тибо брал в руки секундомер и за шесть с половиной минут до начала матча поливал себе голову из бутылки с холодной водой. Легендарный Патрик Руа во время игры разговаривал со штангами ворот, как с близкими друзьями. Но больше всех шокировал партнеров известный канадский вратарь 1960-1970-х годов Гарри Смит. Он в перерывах матчей первым забегал в раздевалку, скидывал с себя всю экипировку, несколько минут, «на фарт», ходил по раздевалке нагишом, затем так же быстро одевался и как ни в чем не бывало выскакивал на лед.

У советских хоккеистов «ритуалов» было поменьше. Но зато партнеры могли, например, шнурки завязать с мылом на узел или заусенчики снять на коньках, чтобы те не катились. Бывало, приходит молодой в команду, весь в напряжении. Идет в уборную перед игрой. «Ты куда пошел?» — говорит ему опытный хоккеист. «В туалет». — «Правильно! Лучше раньше, чем вовремя!»

Развлекались и игрой в числа. С годами у Харламова и его товарищей появилась забава — «счастливое число 100». В то время номера машин были четырехзначными. Кто-то случайно заметил, что если навстречу клубному автобусу едет машина, а сумма номера у нее равна ста: например, 45-55 или 63-37, то в предстоящем матче ЦСКА непременно выигрывал. Так и ехали на матчи, веселясь и разыскивая «армейскую соточку». А потом выходили на лед. Но все-таки в хоккее побеждают не ритуалы и суеверия, а люди, что убедительно доказывали Валерий Харламов с товарищами.

В харламовском «своде хоккейных правил» важное место занимали представления о благородстве, мужестве и силе воли. «Спортсмен, как и тренер, должен с достоинством переносить неудачу, поражения. Уметь видеть причину проигрыша в собственных ошибках, промахах и просчетах. По-настоящему мужественный хоккеист не может не быть человеком душевно щедрым, умеющим принять на себя вину (не только свою, но, может быть, и партнера!) за неудачу, не быть не расположенным к людям. Подлинный мастер не мелочен, он не считается с тем, кто сделал больше, а кто меньше», — признавался Валерий Харламов.

Его били. Били нещадно. Били жестоко. Не только канадцы. Часто неумышленно. Но по ноющим голеностопам. Часто так отвечали те игроки, которых он, как говорят хоккеисты, финтами усаживал на пятую точку. Таили злобу. Потом дожидались момента и били. В те годы игроки получали очень болезненные травмы. Нападающие взяли на вооружение не просто кистевые броски, а научились мощно щелкать по шайбе. Первыми это ощутили вратари и защитники с их допотопной защитной амуницией.

«Под шайбу наши игроки всё время ложились. Особенно защитники. Да и нападающие ложились, ничего. Так были воспитаны, что надо ложиться, — вспоминал Александр Гусев. — Хотя у некоторых игроков был очень сильный бросок. Как, например, у Фирсова. Хотя тогда никто не замерял скорости полета шайбы, все знали, что щелчок у него страшнейший. Рыжему Сидельникову (вратарю “Крыльев Советов”) однажды так попало от Фирсова, что через шлем ему рассекло голову Мы тогда играли в “Лужниках”. Нас выпускал в большинстве Тарасов: Фирсов — слева, я — справа, соперника раскатывали и щелкали».

При этом игроки часто скрывали боль, понимая, что не могут подвести своих товарищей. «У Гены Цыганкова трещина кости была, попали ему в ногу. Терпел, выходил на лед. У Валеры Васильева однажды семь зубов разом вылетело. У меня тоже однажды после броска все зубы загнулись, потом кое-как выправили, — продолжает Гусев. — У нас тогда не было защитных зубных кап, как у боксеров. Мы и не знали, что это такое. Однажды мне в висок шайба попала. А висок не защищен был. У меня месяц голова болела. Сейчас-то всё защищено, сейчас новые шлемы, а тогда тоненькие такие “касочки” на голове болтались, мы их называли “мыльницами”».

Игроки тех лет постоянно доказывали свое мужество на площадке. «Принять на себя шайбу, посланную мощным броском, да еще с небольшого расстояния, решится совсем не каждый игрок: боль мучительная. И когда видишь, как встает со льда защитник, принявший на себя сильнейший щелчок армейца Анатолия Фирсова, Александра Бодунова из “Крылышек” или кого-то из канадских нападающих, когда видишь, как он морщится, корчится от боли, но все же встает и, ковыляя, спешит на помощь партнерам, то волей-неволей заражаешься мужеством товарища, его самоотверженностью. Твой партнер не лежит на льду, не покидает площадку, а пытается снова вступить в борьбу, пытается помочь ребятам. Те смотрят на него и понимают, по крайней мере, чувствуют где-то в глубинах сознания, что и они должны вот так же не жалеть себя во имя командного успеха. И это увлекает, поднимает всех хоккеистов, и зрители аплодируют команде, которая вдруг начала играть так, как давно не играла», — признавался Валерий Харламов, который никогда не щадил себя и не играл сверхосторожно. Разве что первые месяцы после возвращения на лед после аварии 1976 года.

Не случайно гимн отечественного хоккея — «Трус не играет в хоккей» композитора Александры Пахмутовой на стихи Николая Добронравова и Сергея Гребенникова — появился на свет в ту славную эпоху, в 1968 году. Мало кто знает, что песня эта получила большую популярность и в Северной Америке, особенно после того, как ее записал на пластинку популярный певец из США Пол Анка.

Однажды, когда Леонид Трахтенберг спросил Харламова, что остается в памяти после матчей, тот ответил: «Усталость, которая долго держится в мышцах, если игра не шла, и быстро проходит, если матч был интересным и мы победили. А главное — остается счастье, что была игра и скоро будет другая».60

«Что больше всего привлекало в игре Харламова? Незабываемые по искусству исполнения заброшенные шайбы, которые поднимали на ноги двадцатитысячные дворцы спорта, ярчайшая игра, всегда неразгаданная соперниками, действия, им осмысленные, но, казалось бы, всегда против логики? Не только это. В бешеном ритме хоккея, соответствующем темпу века, он, Харламов, заставлял остановиться и задуматься: как всё талантливое, его игра вызвала размышления об огромных возможностях человека, — писал журналист Юрий Цыбанев. — Появятся новые звезды. Будут играть и лучше. Но никто не будет играть так, как играл Валерий Харламов, человек, даривший людям радость».61

Сами армейские игроки порой поражались тому, что творит на тренировках и в официальных играх «семнадцатый номер». Бывает, что спортсмены такое показывают на тренировках, даже мировые рекорды бьют, а в игре или соревновании при стечении большого числа зрителей тушуются, затихают и повторить показанное, как ни стараются, не могут. «Валерка и на тренировке, и в игре иногда такие вещи показывал, что голова кругом ходила. Некоторые вещи, конечно, как шайбу, забитую шлемом, что он сделать на тренировке запросто мог, в игре нельзя повторять. Там надо забивать и выигрывать. Но когда он свои финты коронные применял, защитникам очень тяжело против него приходилось, — признается Александр Гусев. — Непредсказуемый был. Он и любой частью клюшки, и коньком пас мог отдать. Он всё мог сделать. И шайбочку взять, перекинуть через игрока в игре. Играем как-то в первенстве СССР за ЦСКА, он к середине площадки откатывается, берет шайбу на крюк. На него идет игрок, он через него перекидывает шайбу, не давая ей опуститься на лед, ловит ее и держит на крюке. Навстречу еще один защитник. Он и второго таким же макаром перекидывает. Шайба, наконец, падает на лед, и он выезжает к воротам один на один. Кто еще может это сделать? Он владел клюшкой как своими пятью пальцами. Я не играл, слава богу, против него в официальных играх. Так же и против Мальцева тяжело было играть. Необычные, талантливейшие люди».

Однажды в ответственном матче внутреннего чемпионата, когда ЦСКА играл со «Спартаком», а напряжение нарастало с каждой секундой, Харламов вдруг улыбнулся и показал всем, игрокам, тренерам, болельщикам, с блеском исполненный прием — знаменитый финт Анатолия Фирсова «конек — клюшка — конек». Но не просто повторил, вот в чем была задумка. А еще и умудрился провести силовой прием в отношении противника. Этот игрок оказался на льду, а Валерий Харламов с еле заметной улыбочкой на устах уже мчался дальше, к воротам.

«Валера опередил свое время однозначно. Он и сейчас с таким мастерством все равно сильнейший был бы. Сейчас иногда смотришь, думаешь: бегают вроде хоккеисты быстро, но толку никакого», — делился своими размышлениями Александр Гусев.

По его мнению, главным человеческим качеством у Валерия Харламова была доброта. «Что надо, поможет всегда. Но душу свою перед всеми не раскрывал. Что там дома у него было, это он особенно не рассказывал, всё в себе держал. А так с ребятами очень хорошие отношения были, компанейский был, и в компании мог участвовать, и что ни попросишь, всё было, — вспоминал Гусев. — Он, как все. Базар-вокзал идет, травим байки, анекдоты, что-нибудь вспоминаем. В основном всё было одинаково: игры-тренировки, игры-тренировки».

«Валерка был хороший человек, простой, нормальный мужик, — заметил в беседе Георгий Хитаров, который тесно общался с Харламовым в последние годы его жизни. — Симпатяга, внимательный, добрейший. Таких больше нет. Надо куда-нибудь поехать, едет без раздумий. Надо помочь кого-нибудь встретить, он — первый. Без раздумий. Особенно его любили детишки в нашем дворе. Бывало, припаркует машину, жена с сыном и дочкой поднимаются наверх, в квартире его ждет мама Бегоня, а он, скинув куртку, начинает играть в футбол с мальчишками. Пацаны уже знали, если ЦСКА выигрывает, то Валере дадут увольнительную и он приедет навестить родителей. Как только въезжал во двор на “Волге”, дети тут как тут. А он гоняет с ними мяч, пока его за руку не возьмешь и домой силой не загонишь».

Георгий Хитаров познакомился с Валерием Харламовым в 1979 году. За год до этого он приехал в столицу из Батуми и устроился на работу в мясной павильон Тишинского рынка, куда приезжали за продуктами известные спортсмены и артисты.

В один из дней на рынок зашла сестра Харламова Татьяна и, подойдя к прилавку, заговорила с кем-то на испанском языке. Хитаров оживился, его мама была гречанкой. Речь зашла о схожести языков южно-европейских народов. Так завязалась дружба с семьей Харламовых, которая продолжается до сих пор, несмотря на то, что из жизни давно ушли и сам великий хоккеист, и его родители.

«Хоккеисты любили приезжать ко мне после игр на Тишинский рынок. Я к этому времени ставил большой казан, где готовил хашламу (мясо с зеленью). Наготове было вкуснейшее чешское пиво, которое мне специально для советских хоккеистов разрешали приобрести в посольстве ЧССР. Я расставлял стулья, стелил на них фанеру, так что получался импровизированный стол. Ребята начинали съезжаться к восьми вечера, — вспоминает Георгий Хитаров. — А у нас на рынке тогда работала немного странная, чудаковатая уборщица-ассирийка. Едва завидев “Волги” спортсменов, она кричала на весь Тишинский что есть мочи: “Рынок — смирно! К нам приехали выдающиеся советские хоккеисты!” Да тише ты, говорили ребята. Но было поздно. Никакой конспирации не получалось. Все четыре больших павильона знали, что олимпийские чемпионы приехали покушать хашламы и выпить пивка. Бывало, пропускали стопочку водочки. Но все знали меру. Наутро в “Динамо” и особенно в ЦСКА обязательно был кросс».

Компания в 1970-е годы у хоккеистов была славная — все красавцы и весельчаки, лучшие парни Советского Союза, как на подбор: Харламов, Мальцев, Михайлов, Петров, Цыганков, Лутченко. В конце 1970-х добавились молодые Крутов, Фетисов, Касатонов, Дроздецкий. Харламов как-то сказал Хитарову про Фетисова: «Этот парень будет выдающимся игроком, вот увидишь». «Ни про кого другого Валера так не сказал. Брал он с собой Славу на все мероприятия», — вспоминает Георгий Хитаров.

«Валерия все, пожалуй, искренне любили, считали человеком себе близким, но доступностью его не злоупотребляли — в отношении к нему чувствовалась какая-то бережность. Во всяком случае, именно такое впечатление у меня создавалось, — вспоминал Владислав Третьяк. — Харламов был добр, очень добр, более того — великодушен. От Валерия Харламова я за все годы ни разу не услышал ни единого упрека. Он, наоборот, всегда спешил утешить. “Не обращай внимания”, — говорил, хотя вряд ли сам умел спокойно, хладнокровно пережить неудачу. Он был спортсменом, бойцом, каких мало… Вместе с тем в простоте Харламова было немало обманчивого. Точнее сказать, простота была настоящая, высокая, гордая простота большого, честного человека», — полагает Владислав Третьяк, приводя пример, как один хоккеист ЦСКА в конце 1970-х годов, который так и не заиграл на высоком уровне, набивался к Валерию Борисовичу в друзья после нескольких удачных игр. «Почувствовав себя с Харламовым “на равных”, он неоднократно звал Валеру в гости, посмотреть его новую однокомнатную квартиру, но так и не дождался. Отказать Валерий — уж такой характер — не мог, однако и пересилить неприязни к эгоцентричному юнцу тоже не смог — не пошел».62

Харламов никогда не забывал о людях, которые дали ему путевку в жизнь: родных, тренерах, учителях. «Когда Валерий учился в школе, нам, учителям, он доставлял только радость. Душевным, чутким человеком оказался Валерий и став взрослым. Когда я заболела, приходил в больницу, подбадривал. А каким вниманием меня, пожилую, скромную учительницу, окружили в больнице, когда все узнали, что “старушку” приходит проведать сам Харламов», — вспоминала его школьная учительница Галина Михайловна Миляева, которая до сих пор дружит с Татьяной Харламовой и часто приходит к ней в гости.

Однажды у пожилой женщины, жившей в том же доме, где и Харламовы, отмечался день рождения. Туда пригласили Бориса Сергеевича и Бегоню. Валерий, забежавший на пять минут после матча домой, узнал, что родители приглашены на торжество к соседке. Чуть позже в квартире именинницы прозвучал звонок. Открыв дверь, пожилая женщина увидела своего знаменитого соседа. Он, как настоящий идальго, опустился на колено, взял руку женщины и галантно поцеловал ее. Все были в восторге. Не имея цветов, он, улыбающийся своей обезоруживающей улыбкой, сделал женщине, да еще на глазах у всех соседей, такой подарок, о котором та вспоминала годы спустя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.