К пользе Государственной

К пользе Государственной

Во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе Государственной во всех случаях касаться может.

Присяга

«Попал я в такие края, где плеснешь с крыльца воду из кружки, а падет на снег кусок льда», – вспоминал мой прадед.

Слова Ивана Арефьевича о том, что попал он (заметим, попал, а не служил) в такие места, где лютуют страшные морозы, дали направление дальнейшим моим поискам.

Первой пришла мысль, что за проступок сослали его в Сибирь. Но тут же мысль эту и отбросил: знаки воинских солдатских отличий, о которых я знал и которые носил прадед до самой смерти, исключали такой поворот событий.

Тогда, может быть, реорганизация частей Русской армии в период конца пятидесятых – первой половины шестидесятых годов XIX века (на этот счет имелись документы)…

И я предпринял поиски архивных источников о целевом формировании войск (возможно, такие существовали) Восточной и Западной Сибири.

Что же это за места в России, где холода столь жестоки, что остались в памяти солдата, так много повидавшего… Казалось бы, удивить его уже ничем нельзя было, а он и десятки лет спустя рассказывал о них детям и внукам.

Документы, указывающие на укрепление сибирских гарнизонов, я нашел. В них упоминались Енисейская губерния, Верхнеленск и, наконец, Якутск. Анализ этих материалов, в совокупности с другими, касающимися формирования новых полков и дивизий, позволил выстроить цепочку событий, могущих действительно привести Ивана Арефьева в Сибирь.

Но обо всем по порядку…

18 февраля 1855 года скоропостижно умер император Николай I, на престол взошел Александр II, второй уже русский царь, при котором жил Иван, и второй, которому он присягал.

С именем Александра II, как известно, связаны широкомасштабные реформы во многих областях государственного управления и, конечно, в армии. Преобразования, безусловно, касались не только высших чиновников (гражданских и военных), но и широких слоев российского общества, в том числе и простого солдата.

Еще в 1857 году появились так называемые «наставления»; эти своего рода пособия обобщали боевой опыт и способствовали формированию методов планового обучения солдат по единым критериям. Например, существовало «Наставление по употреблению в бою штыка и приклада». В нем, в частности, предусматривалось обучение рукопашному бою в пaрах и при наличии защитных приспособлений: масок, нагрудников, перчаток. В наставлении приводились схемы нанесения ударов при нападении и защите.

Это и другие подобные руководства в первую очередь поступали в войска резерва и в войска центральных губерний страны. Такой подход объяснялся необходимостью: готовить не имеющих боевого опыта солдат пехоты к боевым действиям в современных условиях.

К тому же все шире применялось нарезное оружие. Справедливо считалось, что теперь, когда стрелковые цепи заменили устаревшие сомкнутые линии и колонны, в рукопашном бою солдат уже не чувствовал локтя товарища и должен был действовать самостоятельно, без оглядки. В новых условиях требовалось, чтобы пехотинец, «храбрый, хладнокровный и сметливый, хорошо знакомый с основными правилами употребления штыка», сам находил тот способ действия, который позволил бы ему одержать верх в конкретной ситуации.

Собственно, так ведь и действовали Иван и его товарищи на Кавказской войне, к тому давно приучили их и местные условия, и внезапные схватки с горцами.

Осмысленный опыт Крымской и Кавказской войн виден в этих наставлениях.

В 1859 году появилось «Наставление для образования стрелков». Целью этого наставления было обучение стрельбе из нарезных ружей при дальности до тысячи шагов и более. В батальонах кавказских полков уже использовалось нарезное оружие, однако и после 1860 года практического преимущества солдаты Русской армии от этого не получили.

Когда в горном Дагестане впервые рядом с Иваном упал раненый, которого взял на мушку воин Шамиля шагов с пятисот-шестисот, офицеры, да и сами солдаты, сразу угадали нарезной ствол. Противник получал вполне современные английские ружья через посредство Турции и отдельных перекупщиков.

В начале шестидесятых годов пришло новое «Наставление для стрелкового образования пехоты…», но офицеры и унтер-офицеры кавказских дивизий «наставляли» молодых солдат гораздо раньше, непосредственно в бою. Стреляли из переделанных в нарезные шестилинейных ружей стоя, с колена и лежа.

В период с 1855 по 1861 год Военным министерством и Главным Штабом издавалось много приказов и циркуляров, регулировавших условия службы, предоставление отпусков и увольнение в отставку для нижних чинов армии.

Но вот 17 февраля 1861 года появился документ, касающийся всех и каждого в России. 5 марта, в Прощенное воскресенье, в обеих столицах был объявлен и по церквам прочитан царский Манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости и соответствующие его положения.

Солдаты действующей армии узнали об этом событии к середине марта; крестьяне в армейской форме услышали, что «…крепостное право на крестьян, водворенных на помещичьих землях, и на дворовых людей отменяется навсегда… Крестьянам и дворовым людям, вышедшим из крепостной зависимости, предоставляются права состояния свободных сельских обывателей… Во всех случаях, когда добровольные соглашения между помещиком и крестьянами не состоятся, надел крестьян землею и отправление ими повинностей производится на точном основании местных положений».

Земельные наделы, которые выделялись даром, «на точном основании положений», потом назвали «нищенскими», или «сиротскими», прокормиться с них было невозможно.

И все же главное заключалось в том, что не мог теперь помещик продавать крестьян, делать распоряжения по их семейным делам.

Пока служил мой прадед, там, за пределами армейских частей, создавались сельские общества, волостные правления, нарождалась новая, свободная жизнь…

Узнать бы, услышать, что думали, говорили о том наши прадеды, посмотреть бы глазами Ивана Арефьева на все происходившее…

С этих пор в армии шпицрутены практически не применялись. Но оставались еще розги, и наказание ими назначалось по решению командира части; впрочем, в боевых условиях – только за трусость и неисполнение команды.

Словом, при новом императоре солдаты Русской армии почувствовали иное к себе отношение, особенно после того, как в 1863 году Высочайшим приказом отменили «прогоняние сквозь строй и шпицрутены». Сделал это Александр II, «желая явить новый пример отеческой заботливости о благосостоянии армии и в видах возвышения нравственного духа нижних чинов».

Впрочем, и раньше иногда бывало, что между офицерами одной части возникали споры и даже конфликты «вследствие различных взглядов их на обращение с нижними чинами». В полк, где служил Иван, из Отдельного гренадерского корпуса перевели нескольких молодых офицеров, так как они «не соглашались мириться с жестоким обращением» с солдатами в своем полку. На взгляд же высокого начальства «шум был поднят ими напрасно… по пустякам».

Примечательно, что в конце пятидесятых годов XIX века в военных учебных заведениях уже появлялись ростки нового, некоторые воспитатели и преподаватели старались привить будущим офицерам Русской армии уважительное отношение к нижним чинам. Часть молодых офицеров сами определялись в этих вопросах, не дожидаясь императорских указов, видели в рядовом боевого товарища. За такого поручика или подпоручика солдат готов был идти в огонь и воду.

Русские офицеры, воспитанники военных училищ и кадетских корпусов, в основном, конечно, дворянского происхождения, являли примеры поразительного порой «вольнодумства».

В Секретную часть Военного министерства поступала следующая информация:

– в 1861 году – об оказавшемся у воспитанника Владимирского Киевского кадетского корпуса «воззвании в пользу Польши»;

– в 1862 году – о преступных действиях прикомандированного к Владимирскому Киевскому кадетскому корпусу подполковника (разбрасывал прокламации, призывая солдат не стрелять в непокорных крестьян);

– о панихиде, заказанной офицерами Николаевской академии Генерального Штаба по расстрелянным офицерам в г. Варшаве;

– о преподавателе 2-го кадетского корпуса, штабс капитане Лейб Гвардии Павловского полка (отчислен из корпуса за знакомство с литераторами Писаревым и Благосветловым)…

И это лишь небольшой срез с подобных обстоятельств, которые в какой-то степени характеризуют русское офицерство, не все, конечно, но определенную его часть. Мы не даем здесь политических оценок, нас интересует другой аспект: такие офицеры, безусловно, видели в солдате не просто нижний чин, а в первую очередь личность, человека…

С общими переменами в обществе и армии несколько улучшился и солдатский быт: с 1859 года выдавали Ивану две пары сапог с двумя парами подметок к ним, на шитье таких сапог шло 15 копеек, на прибор 30 копеек и на чернение сапог 10 копеек – всего 55 копеек сверх амуничных денег.

(Помню, до пятидесятых годов XX века моему отцу, офицеру Советской армии, к новым сапогам тоже всегда выдавали пару подметок из добротной коричневой кожи, черненой по ребру; когда приходило время, отец относил сапоги в мастерскую, иногда же эти подметки доставались мне.)

С 1857 года отменили так называемые порционные деньги, их заменили приварочными, сумма их зависела от стоимости продуктов в месте дислокации войск; скажем, здесь, на Кавказе, принималась во внимание дороговизна, и на солдата причиталось теперь по 3,3 копейки в день, то есть по 12 рублей серебром в год, в три раза больше, чем раньше.

Император повелел: «Не стесняясь огромной прибавкой, которая необходима… для продовольствия вполне достаточного войскам, нуждающимся в пособии, отпускать столько добавочных денег, чтобы солдаты всегда и всюду были сыты». Такие добавки могли составлять до 6 копеек серебром в день, по тем временам – очень большие деньги.

Иван, как и другие солдаты, теперь ел почти всегда досыта, хотя воровали в армии по прежнему – тут что либо поделать не мог никто, даже царь.

И еще новшество: после 1862 года нижним чинам, уволенным во временный отпуск, разрешалось вступать в брак, «не испрашивая на то разрешения начальства». Да только в воюющих полках временный отпуск практически никто не получал…

Впрочем, специально для нижних чинов Кавказской армии, поступивших на службу до 8 сентября 1859 года, установили теперь пятнадцатилетний срок службы для выхода в отставку; Иван мог воспользоваться этим правом уже в 1865 году.

В 1862 году были созданы Варшавский, Виленский, Киевский и Одесский военные округа, а в 1864 году – Петербургский, Московский, Казанский, Рижский, Финляндский и Харьковский. К этому периоду в Российской армии насчитывалось 32 дивизии, 29 из них – четырехполкового состава. Несколько ранее, с 1858 года, начались серьезные подвижки в переформировании дивизий и полков; резервные батальоны ряда дивизий, в том числе 19-й, 20-й и 21-й, преобразовали в сводные резервные полки.

В 1863 году 20 я дивизия располагалась в Терской области. Батальоны 77-го Тенгинского полка стояли в станицах Кембилеевская, Метлы, Галашевская и Сунженская, батальоны 78-го Навагинского полка – в крепости Воздвиженской и станице Аргунской. Батальонам 79-го Куринского полка отводилось укрепление Ведень, а 80-го Кабардинского – укрепление Хасав-Юрт и станица Николаевская.

Отсюда и переводились нижние чины в резервные части, а затем во вновь организуемые полки и дивизии.

В конце лета 1862 года реорганизации подвергли батальоны 20-й и 21-й пехотных дивизий, при этом были образованы новые резервные полки. В том же году резервная Кавказская дивизия возвратилась на постоянные квартиры в Россию, в частности, резервный батальон Тенгинского полка расположился в Славяносербске, а Навагинского – в селе Святодмитровском, Харьковского уезда.

В 1863 году резервные пехотные полки стали действующими, получили новые наименования и соответствующие номера. (Напомним, что общая нумерация полков, которая сохранялась до 1918 года, введена в 1856 году.) Эти новые полки и образовали новые пехотные дивизии, с 23-й по 34-ю.

В 1864 году в Российской армии появилось еще тринадцать пехотных дивизий (номера с 35-й по 40-ю), формировались они в том числе и из батальонов Кавказской резервной дивизии.

Кроме того, «не мало времени потребовалось на уравнение людей в частях войск по срокам службы, так как во вновь сформированных войсках было очень много солдат последних наборов…». Поэтому в 1864 году для уравнения нижних чинов по срокам службы переведены из одних частей в другие более одиннадцати тысяч старослужащих.

Последнее обстоятельство отмечалось во Всеподданнейшем отчете Военного министерства, а также в приказах Военного министра за 1864 год.

Полностью формирование дивизий заняло около семи месяцев, и фактически последний этап завершился только к весне 1864 года. В армии насчитывалось теперь 1336 тысяч нижних чинов.

Таким образом, вновь образованные полки и дивизии, как уже отмечалось, пополнились за счет рядового состава Кавказских дивизий. Именно последнее обстоятельство будет нас в дальнейшем интересовать.

Определим теперь, в какие воинские части попал Иван для прохождения дальнейшей службы.

Наш поиск требует совмещения двух обстоятельств: службы солдата Арефьева в полках, которые квартировали бы в городе Харькове, как мы помним, в период с 1872–1873 годов и до ухода Ивана в отставку в 1875 году, и вместе с тем наличия их в округе, откуда направлялись команды в Восточную Сибирь. Причем полки эти должны были находиться в соответствующем округе в тот период времени, когда команды там формировались.

Согласно Квартирным расписаниям, в период с 1872 года в Харьковском военном округе стояло несколько дивизий, более двух десятков полков, но в самом Харькове и его окрестностях размещались тогда только 121-й Пензенский и 122-й Тамбовский пехотные полки, что входили в 31-ю пехотную дивизию.

Вернемся к документу «Об укомплектовании войск Западного и Восточного сибирских военных округов…». Главный Штаб Военного министерства в 1867 году определил «назначить в этом году на укомплектование… войск Западного и Восточного сибирских военных округов… нижних чинов из Варшавского,.. Виленского,.. Петербургского,.. Московского,.. Казанского… военных округов».

А ранее, в 1863 году, вновь созданные полки, Пензенский и Тамбовский, вошли в состав 31-й пехотной дивизии, которая теперь, в 1867 году, размещалась, наряду с другими дивизиями, в Виленском военном округе.

Уже не менее трех лет прошло с тех пор, как несколько десятков нижних чинов перевели из 20-й дивизии в резервные полки, а затем – в 31-ю дивизию, и среди них Иван, ко времени формирования «сибирских» команд, служил он в 121-м Пензенском пехотном полку.

Виленский округ располагался на западе империи, западнее было только Балтийское море да Варшавский военный округ, севернее – Петербургский округ, а на востоке – Харьковский. Виленский военный округ включал в себя Литву, Эстонию и Белоруссию.

Согласно Квартирным расписаниям, к 1866 году 121-й Пензенский полк, его батальоны и роты размещались в городе Бобруйске; батальоны и роты 122-го Тамбовского полка – в городах Несвиже, Пинске и в селе Тимковичи.

Таким образом, эти воинские части как бы образовали четырехугольник в центральной и юго-западной части округа, причем Несвиж находился в западном его углу, Бобруйск – в восточном, Пинск – в южном, а Тимковичи – чуть южнее линии Несвиж – Бобруйск. Расстояние между расположениями батальонов Тамбовского полка достигало 150 верст и более.

Бобруйск, самый молодой и самый крупный из перечисленных населенных пунктов, был основан в XVII веке и, по существу, представлял собой крепость на реке Березине. В шестидесятых же годах стал он уездным городом Минской губернии.

Окруженный болотами и лесами Несвиж, известный с XII века, относился к той же губернии.

Что касается Пинска, то город этот на реке Пине, притоке Припяти, упоминался еще в XI веке. Также окруженный болотами, многочисленными реками и речушками, часто выходившими из берегов, находился он практически на границе с царством Польским.

Через большое село Тимковичи проходила дорога на Польшу.

В этих краях солдаты Русской армии могли видеть великолепные замки и монастыри. В здешних городах на грязных немощеных улицах православные храмы соседствовали с костелами и синагогами, а рядом с крепкими кирпичными постройками стояли неказистые деревянные дома. В то время большинство тамошнего городского населения составляли евреи – торговцы, шинкари. Конечно, был люд и неимущий, иногда просто оборванцы встречались. Называли здесь евреев жидами, что, впрочем, в Белоруссии и Западной Украине не несло уничижительного оттенка, куда более обидным звучало «кацап» для русского или «хохол» для малоросса. В местечках Западной Украины слово «жид» и вовсе сохранялось как самоназвание вплоть до начала XX века.

Села и деревни населяли в основном белорусы. А что касается коренных жителей Пинска, то некоторые исследователи относили их даже к «малорусскому племени».

Торговля хлебом и солью, лесные промыслы (лес сплавлялся из Припяти в Вислу), кожевенное дело, изготовление деревянной посуды, пчеловодство в Полесье, рыбная ловля и охота в окрестностях Пинска столетиями определяли жизнь и быт местных жителей.

Многое здесь поначалу вызывало удивление солдата: барашковые шапки и соломенные шляпы мужиков, высокие замысловатые головные уборы женщин, ермолки и крашеные бороды евреев – в одном городе католики, иудеи, православные…

Вскоре после перевода сюда стало известно Ивану о приказе Военного министра № 191, где говорилось: «В 12-й день июля 1864 года Высочайше повелено: в ознаменование достославных подвигов, совершенных войсками Кавказской армии, а также и в воздание храбрости и неутомимых трудов, понесенных войсками в течение борьбы за Кавказ, – нижних чинов, служивших в Кавказской армии до 1864 года и поступивших на службу до 8 сентября 1859 года, увольнять в отставку по прослужении 15-ти лет».

В 1865 году исполнились 15 лет службы Ивана Арефьева в Российской армии, получил он второй шеврон за беспорочную службу и заслужил, соответственно, право на отставку.

В то же время за отказ от отставки установлены были следующие награды и отличия:

«а) серебряная медаль на анненской ленте с надписью „за усердие“;

б) шеврон из золотого галуна;

в) прибавочное содержание в первое трехлетие в размере одного оклада, во второе – двух окладов, в третье – трех и в четвертое – четырех окладов, если оклады сии не превышали 34 р. 28 1/2 к., а в противном случае по сему последнему».

Отметим, что право на сохранение медали принадлежало только тем, кто пробыл добровольно в армии не менее трех лет.

В целом, служба в Виленском округе шла не в пример спокойней, чем на Кавказе; и если не осилил Иван в должной мере грамоту и арифметику до перевода, то именно здесь довершил он свое «начальное» образование.

К тому же присвоение унтер-офицерского звания за беспорочную службу еще в 1857 году было обусловлено умением читать, писать и считать. Звание это присвоили солдату в Виленском округе по списку, утвержденному начальником 31-й дивизии. В роте полагалось иметь, согласно вакансиям, двух взводных унтер-офицеров, мой прадед тогда значился отделенным.

Между тем понятно, что давно уже считался Иван Арефьев «старым солдатом», имел боевой опыт и знания, которые мог использовать он для воспитания и обучения рекрутов.

Кстати, общий срок службы до увольнения в отставку нижним чинам, поступившим на службу до 8 сентября 1859 года, был установлен теперь в 20 лет, а поступившим после этого срока – 15; в бессрочный отпуск первые увольнялись через 15 лет, вторые – через 12 лет.

Да и сама служба во второй половине шестидесятых годов резко отличалась от той, что пришлось хлебнуть рекрутам сороковых, пятидесятых годов. Между прочим, к этому времени Военный министр принял решение «образование рекрут в мирное время… производить в самих войсках; с выступлением же их в поход… в запасных или резервных батальонах…».

Учитывая все эти обстоятельства, и предложил командир роты Ивану остаться на сверхсрочную службу, то есть отказаться добровольно от отставки. Иван Арефьев, как мы знаем достоверно, согласие дал.

Причин для такого решения было, вероятно, несколько: к тому времени служба уже не тяготила, связь его с семьей, скорее всего, утратилась и новой семьей стала семья солдатская, да и установленные льготы, награды и жалованье сыграли свою роль.

Так что дополнительно к двум шевронам за беспорочную службу носил теперь Иван за отказ от отставки шеврон из золотого галуна углом вверх, повыше обшлага мундира, на груди медаль на Анненской ленте, награды за участие в боевых действиях на Кавказе и унтер-офицерские погоны.

Возможно, на решение солдата остаться на сверхсрочную повлияли и изменения, которые происходили в армии во второй половине шестидесятых годов, – к вопросам быта и учебы нижних чинов военное руководство не относились уже как к чему-то третьестепенному. Нельзя не заметить и некоторые новые особенности подхода к обучению в армии.

В одном из трудов, посвященных этому периоду российской истории, говорится, что установление обязательного обучения нижних чинов грамоте и отпуск денег на покупку учебных пособий, бесспорно, может быть отнесено к числу важнейших улучшений по военной части.

Вместе с тем отметим далее ситуацию, напрямую отражающую положение, в котором находились, в частности, солдаты Пензенского и Тамбовского полков. Недостаток офицеров, а также и разбросанность части войск по широким квартирам затрудняли полное применение «означенного», вследствие чего часть нижних чинов не могла быть обучена грамоте. Но, несмотря на это, жесткое требование обучения всех нижних чинов (да и предоставление к тому соответствующих средств) положительно сказалось на распространении грамотности в армии. Военное министерство имело теперь возможность возвращать Государству, взамен необученных рекрутов, «значительную массу» грамотных нижних чинов.

С 1867 года под общим контролем Военного ведомства принимается двухгодичный курс обучения нижних чинов грамоте и арифметике. В 1868 году повелено отпускать всем войскам на каждого рядового 10 копеек в год на приобретение учебных пособий.

В обязанности унтер-офицера Ивана Арефьева входило теперь помогать ротным офицерам приучать (а если необходимо, то и заставлять) молодых солдат к грамоте. К тому времени они сам мог читать рекрутам книжки с незамысловатым сюжетом, выбирал те из них, что, по его мнению, поинтересней, да и попроще. Вполне подходили для этого случая, например, лубочные «Забавные листы. Повесть о Бове Королевиче». Кстати – надо же! – был это изначально белорусский перевод с итальянского, который затем перевели на русский язык. Ставшие, благодаря А.С. Пушкину, «своими» короли Гвидон с Додоном, царь Салтан и множество других персонажей повстречались русскому человеку впервые именно в «Забавных листах».

Для Бовы, что «побивает… метлой… пятнадцать тысяч войска», побеждает в поединках богатырей и, между прочим, отказывается принять «веру латинскую» ради женитьбы на царевне, в итоге все заканчивается хорошо: получает он царство, где живет счастливо с женой и сыновьями. О чем еще мечтать солдату, сидя посреди пинских болот…

…Конечно, по прежнему основное время уходило у солдат на строевые занятия, обучение стрельбе и штыковому бою, опять жена изучение уставов. Всему, что сам знал и умел, Иван Арефьев старался научить новобранцев. Не давал роздыху ни себе, ни им – очень хотелось унтер-офицеру, чтобы в его отделении не осталось лодырей да неучей. Потому и рассказывал он молодым рекрутам, как в Кавказскую войну солоно приходилось бестолковым да ленивым и тем, кто плохо владел оружием.

Старый солдат, Арефьев, как и было принято, пользовался теперь большей личной свободой, мог чаще покидать роту, да и время наступило мирное. В воскресенье, начистив еще раз пуговицы на мундире, прихватывал Иван кулек конфет, а то и бутылку водки, купленную в шинке, и отправлялся на окраину города; здесь в небольшом домике поджидала его хозяйка – муж ее так и не вернулся после Дунайской кампании. (Познакомились они на рынке, где торговала женщина деревянной посудой и ягодой.) К приходу гостя стояли уже на столе сковорода с жареной картошкой да миска с медом.

И все же непривычно казалось здесь солдату. Почти полтора десятка лет провел он в боях и походах, и теперь такая жизнь, ровная да спокойная, не то чтобы тяготила, но стала приедаться – считай, порядком уж отдохнул за три-то года в тихих этих местах.

Самыми жестокими испытаниями были тут, пожалуй, сражения с тучами комаров, что атаковали солдат в летние месяцы. Особенно туго приходилось на учениях. В костры нарочно бросали сырые дрова – только густой дым мог разогнать зудящих кровопийц. Да только ненадолго это помогало.

Как-то в самом начале июня 1867 года отправился Иван по поручению командира роты в Штаб полка. Случилось так, что в тот день приехал в Бобруйск из 16-й пехотной дивизии поручик Домбровский. Направили его сюда, чтобы отобрал он опытных и надежных унтер-офицеров для сопровождения команды, формируемой из нижних чинов 16-й, 26-й и 27-й дивизий, для пополнения сибирских гарнизонов.

У штаба полка встретился ему Иван. Арефьев, увидев поручика, как положено, приветствовал его. Офицер сразу обратил внимание на солдата, на его выправку, знаки отличий.

Иван узнал офицера: в 1859 году совсем молодым подпоручиком тот был переведен в Тенгинский полк из Гренадерской дивизии.

Домбровский спросил фамилию солдата, вспомнил его, стал задавать вопросы: давно ли здесь, есть ли кто еще из 20-й дивизии… Иван отвечал охотно, не забыл он, что офицер никому обид не чинил, при вылазках всегда шел в первой шеренге с ружьем в руках.

Припомнил Иван поручику, как тяжело ранен был тот в одной из стычек в Нагорном Дагестане, думали даже, что не жилец уж молодой офицер.

Домбровский на это ответил: мол, пролежал в госпиталях два месяца, потом получил отпуск на полгода для долечивания. Уехал сначала к родителям в Дрогобыч, а потом «водичку пил в Трускавце… вроде, помогло».

Иван рассказал, что сюда переведен из 20-й дивизии, а служит с ним вместе Тимофей Евдокимов, тот самый, что раненного Домбровского перевязал и горцам лежавшего без сознания подпоручика не отдал. При этом самого солдата ранили в плечо, за это получил он Знак Военного ордена – солдатский Крест.

Ничего этого, оказалось, офицер не знал, не знал и имени своего спасителя, а как попал в 63-й Углицкий полк – так спросить и не у кого было.

Сказал Домбровский Ивану, зачем приехал он в 31-ю дивизию, пояснил, что все сопровождающие вернутся обратно в свои полки и за время пути будет положено им двойное содержание, а возможно, и отпуск. Предложил он унтер-офицеру, которому в полной мере доверял, отправиться с ним, а также позвать в дальнюю дорогу и Евдокимова. Сказал еще, что поохотимся, мол, там на медведей, и пошутил: «Если далеко заберемся, то и белых медведей повидаем». А потом объяснил, что белые медведи живут у северных льдов, вдвое побольше бурых будут и очень уж ловкие: когда на морского зверя – нерпу охотятся, так чтоб на снегу их не заметили, нос свой черный лапой прикрывают, хитрюги.

Иван войну припомнил: когда в поиск ходили, то рожу себе сажей иной раз мазали – так лунной ночью сподручнее и в непогоду с десяти шагов уж не видать…

Нашел Иван Евдокимова, привел его, как просил Домбровский, к штабу. Обнял офицер своего спасителя, поблагодарил тепло, пожал руку – к слову сказать, случай для того времени редкий.

Отметить надо, что кроме тех отличий, что были и на рукаве Иванова мундира, носил Тимофей еще золотой шеврон из галуна – за добровольный отказ от производства в офицеры.

Теперь уже им обоим предложил Домбровский сходить с командой Виленского округа за Уральские горы, путями, которыми ходил когда-то Ермак, и дальше к Лене реке…

Если бы кто другой предложил солдатам добровольно покинуть эти тихие, красивые места, скорее всего, отказались бы они, а тут дали свое согласие. Тем более что предстояло пройти и породной Волге – не был там Иван без малого почти двадцать лет. Да и Тимофей своих навещал давно уж, сразу после ранения; после того отпуска спустя время родились у него парень с девкой, сразу двое…

Встрече солдат с Домбровским предшествовали следующие обстоятельства.

В 1867 году для местных военных команд Сибири предусматривались новые штаты, согласно приказам Военного министра за номерами 281 и 285, причем в Восточной Сибири кроме того предписывалось сформировать восемь новых команд.

В ходе поисков в РГВИА материалов о формировании войск Восточной Сибири я узнал, что большинство дел, которые могли бы касаться этого вопроса, к сожалению, уничтожено «на основании отборочного списка… от 15.05.48 г.», причем подлинный этот список подписал некто «старший архивный технический сотрудник» Е.

Тем не менее поиски мои продолжились и, как показано выше, дали результаты. Вначале найдены были материалы «О комплектовании войск Западного и Восточного Сибирских военных округов…», а затем и документы «О сверхкомплекте войск Западного Сибирского военного округа и об отправке их в войска Восточного Сибирского военного округа».

В те времена нижние чины переводились в войска сибирских округов в том числе и за проступки, например, «за произнесение дерзких выражений против Императорской фамилии». Направляли туда и солдат, «отступившихся от православия». Но к нашему поиску такие случаи прямого отношения не имеют.

Наконец попадается мне дело Главного Штаба Военного министерства «Об укомплектовании местных команд в Восточном Сибирском Военном округе», и практически сразу нахожу я искомый документ. Направлен он был «Его Сиятельству Графу Федору Логиновичу Гейдену» за подписью Командующего Войсками Восточного Сибирского военного округа в конце апреля 1867 года, а 2 мая лежал уже на столе Начальника Главного Штаба.

В документе отмечалось:

«Рапортом от 18.01. с. г. за № 124 я просил господина Военного Министра об исходатайствовании законного утверждения предположений Военно Окружного Совета Восточно Сибирского военного округа относительно увеличения команд Иркутской и Енисейской губерний.

…Я просил о командировании кадра из старослужащих чинов полевых войск, расположенных во внутренних губерниях России.

Выбор людей… полагаю полезным произвести на тех же основаниях, на которых он производился в 1865 году…

Предоставление этого выбора ближайшим командирам частей войск весьма легко может привести к тому, что назначенные в местные войска Восточной Сибири чины не вполне будут удовлетворять действительным требованиям.

При той громадности расстояния, какое придется проследовать… всякий человек слабого сложения или не безупречной нравственности…, не дойдя до места назначения… оставлен будет в одном из попутных госпиталей, делаясь невольной жертвой суровости Сибирского климата, в последующем же потребует еще особого надзора за собой.

…по примеру 1865 года считаю необходимым просить Ваше Сиятельство… не отказать в командировании с этой же целью полковника Клейна.

Штаб офицер этот… исполнением последнее время обязанностей Иркутского Губернского Воинского начальника вполне ознакомился с теми местными особенностями, которыми обуславливается несение гарнизонной службы в Иркутской и Енисейской губерниях…»

В докладе по Главному Штабу, оперативно представленному руководству, предписывалось «назначить в этом году на укомплектование войск Восточной Сибири… нижних чинов из военных округов:

– Варшавского (6 я и 7 я пехотные дивизии), – Виленского (16 я, 26 я и 27 я пехотные дивизии), – Петербургского (22 я и 24 я пехотные дивизии), – Московского (33 я и 35 я пехотные дивизии), – Казанского (2 я пехотная дивизия)».

Здесь же, соглашаясь с мнением Командующего войсками Восточного Сибирского округа, чиновники одного из департаментов Военного министерства подчеркивали: «…но для службы в Восточной Сибири необходимо выбирать людей вполне здоровых и крепкого телосложения, дабы они были в состоянии переносить суровость Сибирского климата».

Как видим, 31 я дивизия не упоминается в этом документе, но в телеграмме об офицерах сопровождения, которым, кстати, предлагалось выдавать годовой оклад жалованья и двойные прогоны, вообще не расписывались номера дивизий, откуда они должны быть командированы, то есть вопрос этот решался в округе.

Вместе с тем в найденных мной материалах значилось: «…в сопровождение нижних чинов, направляемых в Сибирские округа, наряду с офицерами, направлять унтер-офицеров».

Это во первых. А во вторых, как видно из документов, не удавалось в ряде случаев сформировать и сами команды из нижних чинов только упомянутых выше дивизий. Тогда и появились такие, например, доклады Военному министерству: «…ввиду недостатка унтер-офицеров в 6-й, 7-й …пехотных дивизиях выделяли их из…» – и далее упоминались четыре пять других дивизий. Видимо, это было делом обычным, и решалось оно на уровне командования округов и начальниками дивизий.

Вернемся, однако, к докладу по Главному Штабу от 15 мая 1867 года, который определял состав команд, порядок их формирования и следования к местам назначения. При укомплектовании местных команд в Восточном Сибирском военном округе Военным советом сделано представление Главному Штабу об увеличении штата этих команд:

«…сверх существующих 10 местных команд… сформировать вновь 8 местных команд в пунктах:

– в Енисейской губернии – одну, – на Троицком Солеваренном заводе, в Иркутской губернии – 6, именно в гг. Балаганское, Верхоленске, в Братском остроге и на заводах Александровском, Иркутском и Устькутском солеваренном, – в Якутской области – один (в г. Якутске).

Во всех 18 местных командах по новому штату иметь:

Обер-офицеров – 36 Рядовых – 2210

Фельдфебелей – 18 Писарей – 23

Унтер-офицеров – 198 Фельдшеров – 18

Барабанщиков – 18 Цирюльников – 18

Горнистов – 5 Денщиков – 36.

Согласно сему… прибавить 18 обер-офицеров, 1336 нижних чинов, в числе коих 119 унтер-офицеров, 13 музыкантов (барабанщиков и горнистов), 1160 рядовых, 12 писарей, 18 фельдшеров, 8 цирюльников и на все вообще команды 3 х оружейников и 3 х оружейных мастеров.

…Нижних чинов назначать из прослуживших не менее трех лети проявивших желание служить в Сибири, хорошего поведения и вообще со всеми условиями для службы в местных войсках.

…Женатым нижним чинам, назначенным на укомплектование местных команд Восточно Сибирского Военного Округа в видах скорейшего заселения того края, разрешить брать с собою свои семейства, дозволять взимание для них особых подвод.

А. Маршевые команды без оружия и амуниции до Нижнего Новгорода следуют по железной дороге при своих офицерах.

Б. Далее до Перми сплавом по рекам Волге и Каме на компанейских пароходах, эшелонами.

В. От Перми до Тюмени 4-мя эшелонами обыкновенным походным порядком.

Г. От Тюмени до Томска сплавом по рекам Туре, Тоболу, Иртышу, Оби.

Д. От Томска до пределов Восточной Сибири до города Ачинска порядком, указанным в пункте В.

Е. По Восточной Сибири по распоряжению Командующего войсками Восточной Сибири тем порядком, какой он признает более удобным.

Во время пути нижним чинам производить следующее довольствие:

а) по железной дороге – на общем основании, б) по Волге и Каме – кормовыми деньгами по 8 коп. в сутки на человека.

Далее довольствовать кормовыми деньгами для команд, не имеющих штатного устройства.

По Сибири кормовыми деньгами и винными порциями по рекрутскому положению».

Позже, в сентябре, когда обозы были уже в пути, появился приказ по Военному ведомству, где в силу возникших с формированием команд трудностей предписывалось, в отличие от приведенного выше документа, «…допускать комплектование местных команд Восточно Сибирского военного округа не одними старослужащими нижними чинами, также и молодыми солдатами, не прослужившими трех лет, ровно рекрутами, окончившими образование в резервных батальонах и других частях».

Теперь уже вряд ли могли командиры полков и дивизий в полной мере исполнять указание о назначении в команды солдат, только «проявивших желание служить в Сибири, хорошего поведения».

Вернемся, однако, в Виленский военный округ, где назначенные офицеры сопровождения уже подбирали надежных унтер-офицеров, которые могли бы справляться на протяжении длительного и трудного пути с возложенными на них задачами.

А задачи эти оказались непростыми.

Во первых, помощь офицерам в организации движения по установленному маршруту с достаточно жесткими контрольными сроками прибытия в пункты следования. Нарушение сроков, например, из-за замерзания рек, сезонной непроходимости дорог или иных подобных обстоятельств могло привести вообще к срыву движения команды.

Во вторых, хотя в тексте рапорта на имя Гейдена упоминается, что не желательны для отправления в Сибирь люди «не безупречной нравственности», понятно, что каким бы ни был отбор, «ближайшие командиры частей войск» постараются при малейшей возможности избавиться именно от таких солдат.

Следовательно, поддержание дисциплины в подобранной таким образом команде, которая к тому же должна следовать через места достаточно глухие, также целиком ложилось на немногочисленных офицеров и унтер-офицеров сопровождения.

В третьих – это вопросы снабжения, организации транспорта, квартирные и денежные, наконец, охраны – ведь с оружием следуют только сопровождающие.

Из Виленского округа необходимо было сопровождать команду из 360 нижних чинов, среди них 41 унтер-офицер и порядка 10 человек с семьями. В качестве сопровождающих отобрали восемь унтер-офицеров и среди них Иван Арефьев.

Когда завершили все формальности, отобранные в дивизиях солдаты отправились походным порядком в Вильно, где располагался Штаб военного округа. Там провели смотр состояния здоровья и внешнего вида всех нижних чинов, включая сопровождающих, однако положенные в таких случаях вопросы на предмет выявления жалоб и претензий представителями командования почему-то не задавались.

Иван стоял в строю, вспоминал, как прощался с товарищами в полку, особо с солдатами своего отделения. Время возвращения никому известно не было, одно ясно: уходят они с Евдокимовым не на один месяц.

Ротные и батальонные командиры их-то как раз отпускать не хотели, но список, представленный за подписью полковника Клейна, никто корректировать не решился. Остальные унтер-офицеры отбирались Домбровским в других полках, все они отслужили более десяти лет, были среди них участники и Крымской кампании.

В Вильно команда, уже в полном сборе, окончательно подготовилась в дорогу: офицеры сверили списки, сделали необходимые запасы продовольствия, здесь же решился вопрос и с транспортом. На все это ушло несколько дней.

Вильно расположился на реке Вилии, на месте впадения в нее реки Вилейки, еще в XIV веке; жителей в нем насчитывалось тогда не более восьмидесяти тысяч. В XIX веке этот губернский город чем-то походил на белорусские города: то же соседство православных храмов с католическими соборами и еврейскими синагогами, то же поразительное величие и красота старинных построек на грязных немощеных улицах, запущенные дворы.

Перед походом Иван с Тимофеем отстояли утреннюю службу в Пятницкой церкви. После службы, выйдя из под сводов храма, солдаты еще раз перекрестились, надели фуражки и, по совету Домбровского, отправились прогуляться по городу. Между прочим, постояли у старинного собора Пречистой Богородицы (только через год он будет освящен как православный) и уж потом зашагали к казармам.

На следующий день в шесть утра после построения и переклички, докладов офицеров команда Виленского военного округа двинулась в путь…

Вдогонку этой и другим командам послана была телеграфом Юза телеграмма за подписью генерал фельдмаршала графа Берга, где среди прочего отмечалось: «…офицерам сопровождения выдать годовой оклад жалованья и двойные прогоны».

Видимо, вопрос содержания унтер-офицеров сопровождения решался другим циркуляром, мне неизвестным, но думаю, что в части оклада жалованья нечто подобное все таки определялось.

Из содержания упомянутой телеграммы можно также предположить, что время в пути рассчитывалось длиною в год.

Приведем еще выдержки из предписания Военного министерства, которое требовало неукоснительного исполнения: «Военный министр, озаботившись соответственным выбором укомплектования команд…, приказал, чтобы назначенные на укомплектование чины были осмотрены на пути следования в С. Петербурге, Москве, Казани…, причем больные или не соответствующие не посылались бы далее, а заменялись бы другими, из ближайших к назначенным пунктам полевых войск».

Документ этот подписал собственноручно Начальник Главного Штаба.

Отсюда, между прочим, следует, что такая замена могла производиться отнюдь не в соответствии с желаниями нижних чинов. Да об этом тогда и не говорилось.

Офицеры, направленные в Восточный Сибирский военный округ не в качестве сопровождающих, а для дальнейшего там прохождения службы, отбывали, скорее всего, в иные сроки и независимо от движения команд.

Часть из них находились в отпусках, а часть наверняка писали рапорты, где излагали причины, которые, как они считали, делали новое назначение совершенно невозможным.

В пути следования ответственность за всевозможные происшествия возлагалась на сопровождающих, что, как уже отмечалось, предусматривалось изначально.

Итак, команду Виленского округа возглавляли поручики Домбровский и Зинович с приданными им унтер-офицерами сопровождения в количестве восьми человек. А еще были с ними: один писарь, один цирюльник, барабанщик без барабана да оружейный мастер.

В четыре вагона третьего класса эшелона, прибывшего в Вильно, уже погрузились около трехсот нижних чинов из Варшавского округа; для солдат Виленского округа предусматривалось такое же количество вагонов на триста шестьдесят человек. Ко всему привычные, солдаты кое как разместились, и поезд тронулся в Санкт-Петербург. Особых хлопот дорога сопровождающим не доставила; несколько раз Домбровский и Зинович прошли по вагонам, которые занимали солдаты; сами они и два фельдшера ехали вторым классом.

Спать Ивану пришлось сидя, некоторые устроились между лавками. Проводник показал, куда ходить по нужде, где брать воду.

Как и большинство, Иван ехал поездом впервые. Пыхтение и шипение паровоза, стук колес, гудки, дым и копоть да еще и теснота – что здесь хорошего! Поразила солдат скорость – верст сорок в час, они и думать не могли, что возможно так быстро ездить. Пока было светло, те, кто мог протиснуться к окнам высотою в аршин, таращились на пробегающие мимо картины.

В Петербург приехали очень рано, при свечах, за окнами едва светало. Построились командами, отдельно нижние чины Виленского округа, отдельно – Варшавского. В казармы отправились куда-то в район Карповки, неподалеку находились еще казармы – Гренадерские, построенные гораздо раньше.

Отсюда солдат не выпускали, здесь они ели и спали, здесь в бане дорожную пыль смыли. Потом (было это, как говорят документы, 23 июня) устроили трем командам, включая петербургскую, смотр. Смотр проводил Начальник местных войск Петербургского военного округа.

Стоя в строю, видел Иван генерал майора, придирчиво оглядывавшего каждого. Задавал он нижним чинам и офицерам вопросы, потом, считай, каждому десятому приказал предъявить скатанные шинели. Когда стал генерал вызывать офицеров по списку, выяснилось, что нет на плацу поручика Зиновича…

Замечаний было высказано много. Обнаружилось, что солдаты дивизии, откуда командирован и Зинович, шинели имели негодные – видно, свои, 1867 года выдачи, распоряжением командиров оставили в ротах. Заменили же их старьем, совсем изношенным, да еще без пуговиц. Отметили и другие недостатки, о которых Зинович не мог не знать. Вероятно, в дивизии исправить положение либо не смог, либо не захотел, и неслучайно поэтому решил он начальству на глаза не показываться.

Домбровский же в шинельных скатках, конечно, ничего заметить не мог, да и проверять солдат из дивизии другого офицера казалось ему неловко. Теперь все нарекания приходилось выслушивать ему.

Как и другие сопровождающие, Иван все это понимал, обидно ему стало за своего командира, тем более что солдатам 16-й дивизии никаких замечаний на смотре не предъявили и жалоб от них не услышали, а внешний вид и обмундирование солдат удостоили даже особой похвалы.

Хотя из казарм не выпускали, все же несколько человек после смотра ушли в самовольную отлучку и вернулись только утром следующего дня, а один вовсе не возвратился и числился теперь в бегах. Троих к утреннему построению обнаружили пьяными, один из них оказался из команды Виленского округа. Десять человек за самовольную отлучку и пьянство и двоих по болезни оставили в Петербурге.

25 июня команды, теперь уже трех округов, погрузились в поезд и отправились в Москву, куда и прибыли на следующий день без приключений.

Красивое здание Николаевского вокзала солдаты увидели только со стороны – разгружался эшелон недалеко от вагонного депо. Как водится, после переклички проследовали строем вдоль путей и, оставив вокзал по левую сторону, направились частью в Покровские, частью в Хамовнические казармы.

В Москве повторилось все то же, что и в Петербурге, с той лишь разницей, что обошлось без беглецов и пьяниц – из казарм солдат не выпускали. Кое как привели в порядок мундиры, частично заменили шинели, нарекания на которые были еще в Петербурге, однако там по каким-то причинам вопрос этот не решился. Провели еще один смотр.

Через два дня поезд с командами четырех уже округов, включая Московский, отходил с Нижегородского вокзала.

Деревянное здание Нижегородского вокзала выглядело совсем неказистым по сравнению с Николаевским. Располагалось оно тогда за чертой города, на той территории, что занимает сейчас Курский вокзал, выстроенный значительно позднее.