4

4

Здесь придётся сделать очередной экскурс в прошлое – относительно того прошлого, о котором речь. Недалёкое, впрочем.

В 1772-95 годах некогда большое и мощное, а к этому времени одряхлевшее и беспомощное государство Речь Посполитая последовательно расчленялось ярыми, бодрыми, агрессивными державами – Россией и Пруссией, а также примкнувшей к ним Священной Римской империей, которая сама была на излёте, но не преминула, конечно, отхватить изрядные куски от соседа, впавшего в глубокий маразм. В 1795 году состоялся третий, последний раздел Польши. Более чем на сто лет она, как самостоятельное государство, исчезла с политической карты мира.

Конечно, польские патриоты никогда не смирились с унижением Отечества, стремясь восстановить его разными способами, как военными, так и дипломатическими. Александр, как известно, к полякам относился сочувственно, трагизм их положения понимал – недаром Чарторыйский оказался одним из ближайших к нему людей. Возможно, вполне возможно, что император взялся бы за восстановление польской государственности, но его опередил… Бонапарт!

В Тильзите Александр как мог отстаивал интересы Пруссии – хотя и в самом деле мог не многое. При этом – чего греха таить, политика есть политика: подвернулась возможность поживиться за счёт Фридриховых владений, города Белостока с небольшой округой – и русский государь эту возможность упускать не стал. Другое дело, что не прояви он твёрдость в некоторых пунктах, Прусского королевства как такового могло бы вовсе не остаться… А так – бытие, конечно, ущербное, но, как говорится, спасибо и на том.

Тильзитским миром Пруссия действительно обрекалась на многие ограничения её суверенитета, как то: порт Данциг объявлялся вольным городом (читай: французским), Висла – рекой, свободной для судоходства (читай: для французских судов), по прусским дорогам могли свободно передвигаться французские войска… От подобных огорчений скоропостижно скончалась королева Луиза; после этого Фридрих-Вильгельм III, и без того склонный к мистицизму, надолго впал в унылое самосозерцание.

Дочь Фридриха и Луизы Каролина, через годы ставшая русской императрицей Александрой Фёдоровной (супругой Николая I), до конца дней своих не могла спокойно вспоминать о Бонапарте, не могла простить ему тех унижений, страхов и бедности, которыми он навсегда отравил её детство[58, 73]…

Разумеется, Наполеон постарался и территориально обобрать меланхолика. Тот лишился практически всего, что приобрели два предыдущих Фридриха: Фридрих II-й великим трудом и тщанием, Фридрих-Вильгельм II-й необыкновенной удачей, плывшей к нему в руки… В том числе и польских земель, полученных в 1772-95 годах.

Бонапарт не был бы политиком, если бы не объявил громогласно о восстановлении польского государства и не провозгласил себя лучшим другом всех поляков на свете. Ход, оригинальностью не блещущий, зато беспроигрышный – в лице польской нации Наполеон нашёл самого преданного и искреннего союзника, пожалуй, единственного в Европе, кто служил Франции и её императору не за страх, а за совесть. «Польский вопрос» Бонапарт сумел решить в свою пользу.

Но опять же: он не был бы политиком, если бы взял и вот так сразу огорошил всех воссозданием независимой Речи Посполитой. Нет, конечно. Это была бы такая бомба, от которой не поздоровилось бы ему самому. Поэтому начал он с паллиатива: образовывалось так называемое Варшавское герцогство, государство, вошедшее в систему многоступенчатого вассалитета Французской империи, причём не на самую высокую ступень. Герцогство формально подчинялось саксонскому королю, тому самому изворотливому Фридриху-Августу, который и стал называться герцогом Варшавским.

Тем не менее – радуйся малому, тогда и большое сбудется; так гласит мудрая пословица… Большинство поляков восторженно приняли Наполеоновы дары. Пусть герцогство! – это ведь начало, первый шаг. За ним последуют другие, и так, постепенно, шаг за шагом, год за годом Речь Посполитая восстанет из праха, словно птица Феникс…

Наполеону пылкие мечты в шляхетских головах были, разумеется, выгодны, и он их исправно подогревал, не давая остыть. Что он думал на самом деле? – очевидно, каждый вправе домысливать за него, как хочет. Александру в Тильзите он торжественно обещал не восстанавливать независимой Польши: для России, имевшей покорённое польское население и ещё помнившей восстание Костюшко, это было бы подобно тлеющей головне возле парадного крыльца. Но варшавскую элиту Бонапарт, ясное дело, снабжал совсем другими обещаниями, и Александр знал об этом – собственно, тут не надо было быть Заратустрой, чтобы догадаться… А Александру и догадываться было незачем, он всё знал досконально.

К этому времени Чарторыйский, уйдя из министерства иностранных дел, проживал частным лицом у себя на родине, а именно в Варшаве, то есть на территории пресловутого герцогства. Той прежней дружбы, что во времена Негласного комитета, между императором и магнатом уже не было, но вполне товарищеские, рабочие отношения сохранялись, и Чарторыйский стал до некоторой степени агентом Александра в герцогстве. «До некоторой степени» – потому что у князя были собственные амбиции, которые, правда, в данном случае совпадали с интересами его прежнего государя. В столь профранцузском обществе бывшему русскому министру большого хода не было – к тому же была пущена в ход смутная легенда о том, что князь Адам был некогда рождён от русского посла в Варшаве Н. В. Репнина [16, т.1, 216]. Ни подтвердить, ни опровергнуть это, правда, ничем нельзя, зато распространить слух и жизнь князю испортить вполне можно…

Хотя он не тушевался и действовал довольно ловко. Ему удалось собрать в Варшаве «русскую партию», соблазняемую посулами Александра. Что мог предложить полякам наш император?.. Отчасти он предлагал демагогию, но всё же неверно считать его в этом случае лжецом. Он умел таковым быть и не стеснялся это делать – однако, умел быть и великодушен. «Польский вопрос» случай крайне нелёгкий, и здесь императору приходилось решать чрезвычайно сложную задачу – как влить патриотизм поляков в такое русло, которое не мешало бы движению огромного корабля под названием «Россия»… Есть основания считать, что он имел в виду реставрацию (тоже, очевидно, постепенную) пророссийского польского государства – но Бонапарт, бурей ворвавшись в Восточную Европу, превратил эти планы в бессмыслицу. Польское государство возродилось профранцузским, и лучшего плацдарма для войны с Россией – буде таковая назреет, Наполеону лучше не придумать. И уж, разумеется, понимал это Александр.

Они с Чарторыйским действовали достаточно грамотно, осмотрительно, и какая-никакая «русская партия» начала создаваться… Но тут царские интриги разгадал и забил тревогу военный министр Варшавского герцогства Юзеф Понятовский.

Понятовские – одна из знатнейших польских фамилий. В своё время блестящий аристократ Станислав Август Понятовский сделался на какое-то время фаворитом Екатерины II, и она вкупе с вездесущим Фридрихом Великим сумела провести бывшего конфидента на польский трон. Станислав Август занимал его долго – 31 год. Сказать, что он правил? это было бы некоторой натяжкой. Большей частью за него правили из Петербурга, Вены и Берлина. Екатерине он оставался послушен – наибольшие территории разделённой Речи Посполитой отошли именно Российской империи. И дни свои бывший король – уже после того, как царить ему было не над чем – окончил в России.

Станислав Понятовский остался в истории последним королём Польши. Его племянник Юзеф, в отличие от дяди настроен был резко антироссийски.

Он заподозрил в действиях Чарторыйского нечто сомнительное и даже опасное, и поднял шум. Это было нетрудно: в герцогстве на французов смотрели как на освободителей, а на русских как на врагов. Немногочисленные варшавские союзники Александра вынуждены были притихнуть. Попытка создать оппозицию провалилась.

Что дальше раздумывал Наполеон сделать с Варшавским герцогством? – вопрос, уводящий во тьму ненужных гипотез. А что было, то было… Играя между честолюбивыми поляками и Александром, Бонапарт не торопился повышать статус вассального образования, но и не забывал о нём, кое-какие преференции ему подкидывал. Шёнбруннский мир, усугубив австрийские печали, добавил герцогству Западную Галицию, чему в Варшаве, конечно, были рады, но вместе с тем и возжелали дальнейшего: аппетит, известно, приходит во время еды. И аппетит этот был больше, нежели то, что мог предложить император Франции.

Отметим: Шёнбруннский мир принёс небольшую добычу и России. Ей отошёл город Тернополь (ныне Украина) с округой. Ход Наполеона понятен: и Александру хорошее дело сделал (тот от подарка не отказался) и Францу свинью подложил (а этот, по расчёту Бонапарта должен был затаить обиду) – а тем самым и Александру жизнь отравил тонко, комбинационно… Но Александр был дальновиднее. Он готов был пережить обиду Франца, предвидя, что вскоре Наполеон обидит и Австрию и Пруссию так, что никаких других эмоций у них больше не останется… И эта догадка оказалась верной.

Sic transit gloria mundi! (мирская слава проходит быстро) – безымянный римлянин, впервые сказавший это, наверное, так никогда и не узнал, насколько он был прав. Властители, избранные, вознесённые, держащие в руках незримые нити человеческих судеб… всех их растворило прошлое, их тени бледнеют в архивных полках, и кому из наших современников дело до тех, кто некогда царил над миром?.. Они такие же тени, как все тени Аида, а их бывшие власть, могущество, богатство – тени теней. Столетья – призраки! Наша планета идёт сквозь них, меняя очертания материков и океанов, рождая и низводя в ничто леса, долины, реки и озёра, стада ящеров, зверей и творения рук людских… Время уносит всё. Или не всё?.. Во всяком случае, власть земную уносит напрочь – и следа не найти.

Сейчас события двухсотлетней давности кажутся полуразмытыми безмолвными картинками: это естественно, и ничего нет удивительного в том, что многое из того прошлого мы открываем для себя заново. Давно забытое старое оказывается новым – ещё одна расхожая мудрость, которая неизменно напоминает о себе, когда хочешь разобраться в делах минувших дней…

Политические деяния Александра Павловича Романова сделали своё дело и теперь тают в уходящем от нас времени. Но всматриваясь в прошлое внимательно, мы можем увидеть, как в дипломатии 1809-12 годов проглядывают черты Александра-метафизика, собеседника вечности, сумевшего провести сложную, опасную, рисковую игру с редким самообладанием – точно он совсем уверился в том, что его ведёт сила высшая, чем у императора французов, калифа, час которого растянулся на несколько лет…

Александр начал свой путь к победе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.