Глава 24. Прощай, Валя!
Глава 24. Прощай, Валя!
Окрестные леса вокруг Загорска спасали от зимних холодов. За хворостом ходили, в основном, ребята. Собирали сучья, вязали вязанки и на спине несли их домой. Шли до Скита. За ним начинался густой лес.
Днем за мной зашел Раушка. Было это в конце августа на второй год войны.
– Пойдешь за хворостом? – спросил он.
– Пойду, – ответил я.
– Тогда собирайся скорей. Ребята ждут на улице. Нам надо еще зайти за Калабухом, – торопил он.
От нас пошли к «трикотажному дому». Под окнами все вместе, несколько раз громко прокричали: «Валька! Валька!»
Он показался в окне второго этажа, махнул нам рукой и растворился за стеклом.
Хлопнула входная дверь. Было слышно, как каблуки его ботинок дробью отзываются на деревянных, расшатанных и скрипучих ступенях.
С нами пошел одного с нами возраста Петя Чижов, беженец. Вдвоем с мамой он жил в соседнем доме у одинокой пожилой бабушки. Он перешел во второй класс и осенью должен был пойти учиться в нашу школу.
Пошли вшестером. Впереди Валя, самый старший из нас, третьеклассник. Дорогой увлеченно рассказывал о своей мечте стать военным летчиком и сбивать фашистские самолеты. Он грезил небом.
– Помните, прошлым летом над нами пролетали два самолета. Это были «Хенкели». Я их по рисунку в книге узнал. Был бы я сейчас лётчиком-истребителем, – мечтательно фантазировал он, – как бы дал им обоим, чтоб нос свой к нам не совали, не летали над городом! Когда возвратимся, я покажу картинки самолетов, – пообещал он.
Вот и Вифанские пруды, большой, глубокий с крутым берегом, но нам сейчас не до него. Далеко в небе громыхает, не было бы дождя. Обогнули его. За ним начинался лес, где мы обычно собирали хворост.
Ночью прошел дождь. На скользкой тропинке Валя поскользнулся, зацепился ногой за что-то и упал. Когда поднялся, лицо и руки были в грязи. Трудно было не рассмеяться, глядя на него.
– Вы идите. Я догоню вас, – предупредил он и побежал к пруду.
Что произошло дальше, можно только предполагать.
Вымыв руки, склонился над водой вымыть лицо. На дне, недалеко от берега, он увидел противотанковую гранату. Сбросив с ног старые без шнурков ботинки, полез за ней.
С гранатой в руке, разбрызгивая воду босыми ногами, зашлёпал к берегу. По скользкому откосу вскарабкался на берег, засунул ноги в ботинки. Ему не терпелось поскорее поделиться радостью и показать свою находку.
– Ребята! Что я нашел! – громко крикнул он и побежал с гранатой в руке догонять нас.
Граната в руке Валентина вызвала бурный интерес. Мы побежали к нему. Впереди вприпрыжку Петя Чижов. Какой мальчишка, поиграв с ней, отказался бы от мысли посмотреть, как она шарахнет!
Граната для Валентина была тяжелой. Он остановился, перехватил ее в другую руку. Оглушительным взрывом на наших глазах разметало его, опрокинуло нас, плотно прижав к земле. По голове словно ударили палкой. Зазвенело в ушах. И сквозь этот звон донесся до сознания крик Пети. Сколько прошло времени? Секунды, но и они показались вечностью. Когда мы, преодолевая страх, подбежали к ним, на траве валялся обрубок человеческого тела без головы, рук и ног. То, что осталось от Валентина. На месте живота кровавая рана. Недалеко от него на земле корчился от боли Петя. Он был в сознании и громко кричал. На том месте, где была нога, выше колена зияла рваная рана, красная от крови.
Было очень страшно. Видеть так близко смерть никому из нас до этого не приходилось. Жуткая картина своей чудовищной реальностью. Только сейчас он был с нами, а теперь его нет. Взорвись граната чуточку позже, не было бы в живых и остальных.
Что делать? Оставаться было страшно. Слышать душераздирающий крик Пети было сверх наших сил. Ведь нам тогда было по семь-восемь лет. Испуг, охвативший в первое мгновение, поразил, ужас сковал все внутри, оставив нам единственную способность к бегству. Бросив товарищей, с плачем, слезами побежали рассказать взрослым, что произошло. Борис Зикеев и Костя Овчинников за матерью Пети, а Раушка и я за тётей Зиной, матерью Валентина. Она работала на трикотажной фабрике.
В проходной женщина-вахтёр, увидев запыхавшихся, испуганных в слезах ребят, почувствовала неладное.
– Вы к кому? – спросила она.
– К тёте Зине Калабуховой. Валя подорвался! – размазывая по лицу слёзы, перебивая друг-друга, торопились рассказать, как всё произошло.
– Жив он? – перебила нас вахтёр.
– Неее, – слёзы мешали говорить.
Вторая женщина-вахтёр слушала молча.
– Рая, горе-то какое! Беги за Калабуховой! Вызови её на проходную, а сама оформи в цеху на нее увольнительную! – предупредила вахтер.
Громко хлопнув дверью, Рая побежала в цех, где работала Калабухова.
– Зина, с твоим сыном несчастье. Скорей беги на проходную. Там ждут тебя ребята.
– Что с ним случилось? – тревога охватила ее.
– Не знаю. Ребята плачут, толком ничего рассказать не могут.
Материнское чувство подсказало ей самое худшее, что могло быть. Выключив станок и не произнеся ни слова, побежала на проходную.
Раю окружили работницы. Она повторила, что слышала сама.
– Горе-то какое! Только Зинка чуть пришла в себя после похоронки мужа. Еще от нее не оправилась, а теперь новое горе, – не выдержала одна из женщин, вытирая слезы.
– Бабоньки, расходитесь. Нет у нас времени на это, – женщина в годах, начальник смены, развела руки и сделала шаг по направлению к станкам. Она не была бесчувственной, переживала вместе с ними, но война делала людей жесткими. Какая из Калабуховой несколько дней будет работница? А ее задача выполнить план смены и за нее.
– Галя, – обратилась к ней вахтер, – оформи увольнительную на Калабухову и принеси ее к нам.
С увольнительной на Калабухову, Галя пошла к начальнику цеха.
– У Калабуховой несчастье с сыном. Она побежала на проходную.
– Что с ним произошло?
– Не знаю. На проходную, как рассказала вахтер, прибежали его товарищи за Зиной. В слезах. Рассказали, что сын ее подорвался на гранате возле Скита.
– Пошли кого-нибудь в помощь Калабуховой. Нельзя ее оставлять одну со свалившимся на нее новым горем, – проговорила начальник цеха, подписывая увольнительную.
Пока в проходной никого не было, вахтер продолжила допрос.
– Где случилось-то? Что из вас приходится все вытягивать! – прикрикнула она.
– На Вифанском пруду. Валя вытащил из воды гранату. Она взорвалась, – размазывая слезы по щекам и всхлипывая, рассказывали мы.
– А чего вас туда понесло?
– За хворостом, – ответил Раушка.
– Я не о хворосте. В воду-то зачем полезли. Погода холодная.
Мы не успели ответить. В проходную с территории фабрики вошла работница, остановилась перед вахтёром, подняла обе руки вверх для осмотра.
– Куда идешь в рабочее время?
Работница протянула увольнительную и снова подняла обе руки.
– Иди, – разрешила ей вахтёр, не осмотрев, не ощупав ее, как было положено проверять выходящих работниц.
– Маша, что случилось? – волнение передалось женщине. Она с недоверием посмотрела на нас, недоумевая, почему ее не обыскали и не ощупали как обычно.
– У Калабуховой сын в Скиту подорвался, – ответила вахтёр. – Вот ребята и прибежали за ней.
– Жив? – спросила женщина, обращаясь к вахтеру.
– Не знаю. Баловаться они умеют, а толком ничего сказать не могут.
В проходную, запыхавшись, вбежала тетя Зина и сразу к нам.
– Что с Валей? Он ранен? – голос у неё дрожал, глаза были мокрыми от слёз. Она вытирала их тряпкой, которую сжимала в кулаке.
– Мы пошли в лес за сучьями. Валя пошел с нами, – лепетали мы, глотая слёзы.
– Да не тяните, говорите быстрее, что с ним и где он? – перебила она.
– Зин, чего ты стоишь с ними, теряешь зря время. Беги скорей к сыну!
От трикотажной фабрики до Вифанских прудов километра три. Всю дорогу бежали. Тётя Зина превозмогала себя. Время от времени она судорожно хваталась двумя руками за левую половину груди, неестественно сгибалась, сбиваясь с бега на шаг. Отдышавшись, продолжала бежать, пока не добежали до пруда.
Увидев сына на земле в луже крови, тётя Зина упала перед ним на колени и заголосила так, что мурашки побежали по коже.
Через некоторое время она с трудом оторвалась от него, поднялась и подошла к Пете. Все поняв, опустилась перед ним на колени. Молча низко склонилась над ним, словно прося у него прощения за сына. Тяжело вздохнув, смахнула слезы с лица, поднялась с колен и возвратилась к сыну.
Следом за нами с фабрики прибежали тетя Маша и тетя Люба из «Трикотажного дома». Тетя Маша склонилась над тётей Зиной, обняла её и тихо-тихо что-то зашептала ей на ухо. Тетя Люба подошла к лежащему на траве Пете.
– Готов, – беззвучно прошептала она одними губами и перекрестила его. Внутри закрутилось. Ей стало невыносимо плохо. Голова, ставшая невыносимо тяжелой, тянула к земле. Обхватив росшее рядом дерево обеими руками, чтобы не сползти вниз, старалась победить охвативший её страх. К ней подбежала тётя Маша и обняла ее.
– Люба, что с тобой? Сядь или ляг. Давай я тебе помогу!
– Мне плохо, Маша, так плохо.
– Мне самой плохо, еле держусь, – проговорила тётя Маша.
Немного придя в себя, пошли собирать в траве части тела Валентина.
Прибежали мать Пети, Борис и Костя. Со слов ребят она поняла, что Петя ранен. Но когда увидела бездыханное тело сына, с ней случился нервный приступ. Вся её боль, горе осиротевшей матери, потерявшей единственного сына, выплеснулось наружу. Она оторвалась от него и подбежала к бездыханному телу Валентина.
– Убийца! Убийца! – её колотило. Руки непроизвольно сжались в кулаки. Вот тебе! Вот тебе! – криком исходила она, лишившись рассудка. Она била его ногами, расшвыривая в разные стороны то, что удалось собрать.
В первое мгновение все остолбенели. Первой опомнилась тётя Зина. Она орлицей набросилась на неё, обхватив крепко руками.
– Не надо, не надо, – шептала она, стараясь оттащить её в сторону и защитить сына.
Тётя Люба попыталась разнять их, но не сумела. Так сильно они вцепились друг в друга.
Всё происходило на берегу пруда. Обе женщины не удержались и по скользкому склону скатились в воду. Холодная вода не разняла их. Тётя Зина схватила Петину мать за волосы, стараясь оторвать её от себя. Они падали, поднимались и снова падали…..
– Бей! Ещё бей! Мне жизнь не нужна! – кричала Петина мать. Это был крик обезумевшей от горя матери.
Тётя Зина первой выбралась на берег и в изнеможении упала, а мать Пети, удаляясь от берега, погружалась все глубже, пока не скрылась под водой.
– Ленка, не делай этого! – закричала ей тётя Люба, поняв, что она задумала. Подняв подол юбки, подоткнула его, сбросила обувь и разгребая воду руками, бросилась за ней. Она схватила ее за одежду, но у нее не хватило сил подтащить к берегу. На помощь бросилась тетя Маша. Вдвоем подтащили ее к берегу. Глаза были закрыты.
– Знать отмаялась, – прошептала тётя Люба.
С трудом вытащили безжизненное тело на берег, ставшее непомерно тяжелым.
Тётя Зина была недалеко и всё видела.
– Не может этого быть! Не может! – громко заголосила она, до этого безучастная к происходящему. К ней вернулся рассудок. Она поднялась, подошла, склонилась над ней и стала трясти за плечи.
– Вставай, вставай, – шептала она.
Поняв, что всё уже бесполезно, обхватила голову обеими руками, упала перед ней на колени, и зашептала: «Прости моего сыночка. Он не в чём не виноват».
У неё хватило сил подняться. Шатаясь, как пьяная, возвратилась к сыну и опустилась перед ним на колени. Она не плакала. Только молча, не отрываясь, смотрела на него.
Нужно было что-то делать. Смотреть на это было сверх человеческих сил.
Тетя Маша и тетя Люба отошли в сторону.
– Что делать-то будем? Покойников трое. Вдвоём не управимся. Зинка никакая. На неё надежды нет. В пору её самою нести, – сокрушалась Люба.
– Не знаю, просто не знаю, – Маша была в такой же растерянности. – Ты оставайся здесь, а я побегу на фабрику за помощью. Может дадут двух-трех человек. Нужны топор, гвозди, веревки, мешковина, материал, чем их накрыть. Сделаем носилки. На них и понесем.
– Маша, я боюсь здесь оставаться. Может ты останешься, а я побегу на фабрику.
– Люба, идет война. Мы сейчас не женщины с довоенными привычками, – твердо ответила Маша. Она была крепче духом.
– Я все понимаю, но ничего не могу с собой сладить.
– Беги, только возвращайся поскорее. Забеги в наш дом. Уговори кого-нибудь придти на помощь. Поговори с хозяйкой, у которых жили Петя с матерью. К ней их нести или куда?
– А если она откажется принять? Как будем хоронить их?
Зина слышала разговор. Она поднялась, шатаясь подошла к ним.
– Не согласится, понесем всех ко мне, – горькие слезы навернулись у нее на глаза. Больше она ничего произнести не смогла, закрыла лицо руками и зарыдала.
Люба подошла к Пете, перекрестила его, потом к Валентину, посмотрела на него, так же перекрестила и быстро-быстро пошла по тропинке.
После ее ухода тетя Маша продолжила искать в траве части тела. Мы помогали ей. Нашли палец, часть ноги и всё сносили в одно место.
– Осторожней, осторожней, – шептала тётя Зина. Она не отходила от сына.
По тропинке в нашу сторону шли две пожилые женщины с вязанками хвороста за плечами. Возле Валентина остановились. Постояв, стали креститься, кладя низкие поклоны. Тётя Зина, окаменев в своём горе, не обращала на них внимание, как будто их не было, а они что-то пытались сказать ей, утешить.
Отойдя от Валентина, подошли к Пете. Стояли, набожно крестясь, а потом спустились к пруду, где лежала тетя Лена.
– Такая молодая, как же это случилось? – наклонившись над ней, запричитали старушки.
– Шли бы вы, бабки, своей дорогой. И без вас тут тошно, вся душа перевернулась, – не сдержалась тетя Маша.
У дома, в котором жили Лена с сыном, Люба остановилась. Калитка была не заперта. Вошла во двор и постучала в дверь. На стук вышла сгорбленная старушка, оперяясь на палку.
– Бабушка, произошло несчастье. Лена и Петя погибли.
Она смотрела на Любу старческим взглядом, в котором была размыта реакция.
– Петя не мог погибнуть. Он недавно ушел с ребятами в лес за хворостом, а Лена на работе, – прошамкала она.
– Петя подорвался на гранате. Лену вызвали с работы, она прибежала, поскользнулась, упала в пруд и захлебнулась.
Тут только до старушки дошло, что Лены и Пети уже нет. Она стала креститься о упокоении их душ.
– Лена была мне как дочь, а Петя внук. Они помогали мне на старости. Я не брала с них денег за жилье. Пришел и мой час уйти вслед за ними. У меня больные ноги. Я сама не дойду до магазина за хлебом.
Лену с сыном несите ко мне. Они для меня как родные. Только я не смогу их похоронить, если только в саду. Девочка, ты иди, – проговорила она, – небось тебя заждались.
Это было спасение для Любы. Она не знала, что сказать еще бабушке, чем ее утешить. А она первой утешила ее.
Любы долго не было. Возвратилась не одна. С ней запыхавшиеся от быстрой ходьбы женщины из «Трикотажного дома».
Поплакав, погоревав, принялись за изготовление носилок.
Когда клали Валентина на носилки, тётя Зина ходила вокруг и умоляла класть осторожно. Ей казалось, что сына кладут на носилки неаккуратно и причиняют ему боль. Она потеряла чувство реальности и не могла смириться, что его уже больше нет. Накрыв тёмным материалом, понесли. Сбоку шла тётя Зина, беспрестанно поправляя материал, которым накрыли сына.
Следом несли носилки с Петей.
За его мамой решили пойти вчетвером, чтобы меняться по дороге. С ней осталась одна из женщин.
Возвращались той же дорогой, где оборвалась мечта Валентина.
Слух о том, что Валентин погиб, быстро облетел «трикотажный дом». Когда его принесли, возле дома уже собрались соседи. Возле подъезда поставили носилки, сняли материал. Женщины зарыдали, размазывая по лицу слёзы. Валентина любили. Подождав немного, носилки внесли в квартиру. Торопились возвратиться за тетей Леной. Переложили тело на кровать и тихо, молча ушли, оставив неутешную мать со своим горем. Всю ночь она просидела возле сына, выплакав глаза.
Утром вышла на работу. В цеху старались кто как умел, утешить. Но какие утешения могли сравниться с горем матери?
Вдвоем с начальником цеха пошла к директору.
– Зина, я разделяю твое горе, ты прости, но и пойми меня. Нет у меня ни прав, ни возможностей освободить тебя на несколько дней от работы. Сейчас действуют законы военного времени. Единственно, что могу сделать для тебя, с сегодняшнего дня перевести временно на работу в ночную смену.
Ты просишь изготовить три гроба. На фабрике не осталось досок. Все отправлено в тыл. Походи по территории, по складам. Что-нибудь найдешь. Что касается сбить гробы, ни одного мужчины, кроме меня, на фабрике не осталось. Может быть в доме, среди знакомых найдется кто-то из пожилых мужчин, кто собьет их.
Зина, вот всё, чем могу тебе помочь. Больше у меня нет возможностей, – проговорил директор и тяжело вздохнул, осознавая, что не может оказать помощь матери, на которую свалилось самое большое горе.
Не все было вывезено с фабрики. Нашлись доски. Женщины из цеха после работы на своих плечах помогли перенести их к дому. В сарае сколотили три гроба.
Попрощаться с Валентином, Петей и его матерью пришли учительницы и ребята из их классов, соседи, кто в этот день не работал, товарищи. Не сдерживали слёз. Говорили шёпотом.
Тётя Зина вся в чёрном, в таком же платке на голове, сама почерневшая с глубоко запавшими глазами, не отходила ни на шаг.
В окрестной деревне нашли лошадь. На телегу поставили три гроба. Возница тронула вожжи. Телега заскрипела и застучала колесами по булыжной мостовой. За ней пошли одноклассники проводить их в последний путь.
А в это время доносились со стороны Дмитрова разрывы снарядов. Там гибли люди, много людей и в этом была чудовищная несправедливость. Человек не рождается для того, чтобы погибать на фронте или в тылу, как Валя, Петя и его мама.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.