Буддисты

Буддисты

Настоящее имя У Цзэтянь было У Чжао. Когда я пришел к ее могильному холму, то увидел, что он больше, чем у Цинь Шихуанди, гораздо больше. Он настоящей горой возвышается над слякотным ландшафтом. Девушка-билетерша сначала не понимает моего вопроса, а потом начинает смеяться:

– Нет, это не искусственный холм, как над могилой первого императора. Императоры династии Тан использовали для своих могил уже существующие горы.

Каменистая аллея ведет вверх, на гору, с обеих сторон стоят статуи лошадей и ученых, и у многих из них нет головы. Старик в шляпе остановился, погрузившись в мысли, перед одной из лошадей. Я подхожу ближе и слышу, как он тихо разговаривает сам с собой.

Вокруг стоит полная тишина. Небо серое, моросит дождь. Идеальная погода для посещения покойников.

У Цзэтянь лежит здесь уже тысячу триста лет. Я пытаюсь представить ее себе. Она кажется мне не такой нежной, как наложница Ян Гуйфэй, и не такой злой, как вдовствующая императрица Цыси. Мне кажется, она больше похожа на жену Мао, Цзян Цин: осознающая свою власть женщина, обладательница бархатного туалета, только, пожалуй, гораздо красивее.

Когда в 637 году У Чжао появилась при дворе Танов, ей было всего лишь тринадцать лет. Тогда ничто не предвещало того, что однажды она поставит с ног на голову всю империю. Но она была не такой, как все. Ей было мало косвенной власти. Ей исполнилось уже шестьдесят пять лет, когда она решилась свергнуть династию Тан и основать свою династию, Чжоу. Она присвоила себе титул Святая и Божественная Императрица и пробыла на троне до самой смерти, тринадцать лет.

Впрочем, на ее могиле нет ничего примечательного: низкая башня, группа статуй, стела. Статуи изображают мужчин в различных костюмах, стоящих в ряд, руки соединены под рукавами. Почти ни у кого из них нет голов. Я снова вспоминаю о мрачных бандах, бесчинствовавших по всему Китаю во времена Культурной революции, о разрушенном храме на холме с чили недалеко от Пинъяо, и о том, как вздыхал дедушка Лю, рассказывая о тех временах.

Некоторое время я бесцельно брожу, погруженный в грустные мысли, а потом останавливаюсь перед стелой. Она вдвое выше человеческого роста и выполнена из светлого камня. На ней нет совершенно никаких надписей. Я дважды обхожу ее вокруг, чтобы убедиться, что это действительно так: на ней ни одного иероглифа, она совершенно гладкая.

Здесь никогда ничего не было написано? Или все стерли? Я смотрю на пустую каменную поверхность, и чем мягче моросящий дождь опутывает мое лицо, тем больше я понимаю, как идеально подходит эта стела У Цзэтянь. Как будто императрица, которую восхваляли за ее красоту и проклинали за жестокость, женщина, сделавшая буддизм государственной религией и свергшая династию, говорила: «Думайте обо мне, что хотите».

Когда я спускаюсь по дороге через поля по северному склону, то воображаю себе, какие сокровища могут быть спрятаны под этой горой. Странно, что власти до сих пор не решились раскопать могилы Цинь Шихуанди и У Цзэтянь. По официальной версии, у государства еще недостаточно технических возможностей для этого. Это идет вразрез с белыми линиями на земле вдоль дорог и с разрушенными старыми центрами городов, но я все равно рад этому.

Я иду по грунтовой дороге, спускающейся к равнине. Небо серое, мир лишен четких очертаний, а по плечам похлопывает мелкий дождик. Мне кажется, что я почти дома, в Бад-Нендорфе. Земля здесь гористая, но не такая, как в Шаньси. Там дорога извивалась тысячей петель вокруг гор, а здесь она проходит относительно прямо и упирается в зияющую пасть, ведущую внутрь горы.

Сначала я останавливаюсь, потому что над входом в тоннель висит табличка:

«ПЕШЕХОДАМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН».

Я поднимаю голову и высматриваю обходной путь через гору, хотя бы козью тропку, но там нет ничего, кроме густого кустарника. Я решаюсь и надеваю налобный фонарик – другого выхода нет.

За одним тоннелем следует другой, пыль опускается слой за слоем, и я пытаюсь перебить тоннельный привкус, глотая колу. Вечером я прихожу в маленький поселок, состоящий из пары домиков и бензозаправки. Я такой голодный, что первым делом заказываю себе еду, не заботясь о ночлеге. И, конечно, переедаю. Когда я наконец покончил с ужином и, держась за живот, спрашиваю у хозяина насчет комнаты, то получаю сокрушительный ответ: все уже занято. Неподалеку, видимо, идет большая стройка, и деревня полна сезонных рабочих.

Я оглядываюсь и замечаю, что они сильно отличаются от водителей грузовиков: они не носят рубашки с воротниками, у них на ремне нет чехлов для мобильного и связок с ключами. Зато он смотрят робкими и любопытными глазами бездомных и выглядят очень усталыми. Я с трудом закидываю за плечи поклажу, беру лыжные палки и машу рукой. На улице стемнело. До этой деревни я прошел тридцать километров, а до следующей мне надо пройти еще двадцать. Несколько человек провожают меня до дверей. Я снова машу им рукой, и они застенчиво машут мне в ответ, потом я медленно начинаю свой путь. Каждый шаг дается мне с трудом. Я слишком много съел.

Ночью меня ждет еще один тоннель, причем самый ужасных из всех. Я иду к нему уже час, и бесконечная очередь из машин сообщает мне о его приближении. Здесь почти одни грузовики, несколько маленьких легковушек выделяются среди них, как гномы среди великанов. Когда я спрашиваю у одного водителя, что случилось, он отвечает со вздохом: «Несчастный случай. Ничего не поделаешь».

Я не считаю машины, но перед входом их здесь, наверное, несколько сотен. Тоннель бесконечно долгий. Примерно посередине стоят два полицейских перед своей машиной. Я не знаю, как им удалось попасть сюда. Они взволнованно беседуют. Я вижу причину пробки: два тягача столкнулись друг с другом.

Я останавливаюсь и наблюдаю за происходящим: полицейские со своей машиной, гигантские тягачи, желтый свет тоннеля и фар, бесконечная очередь грузовиков. Как они разберутся? Как они собираются освободить тоннель, когда нет ни тротуара, ни распределительных полос?

Один из полицейских замечает меня, показывает на меня пальцем и орет: «Ты!!!» Полицейский бросает панический взгляд в направлении, откуда я пришел, а потом поворачивается к своему коллеге. Тот лишь пожимает плечами. Он выглядит так, как будто собирается что-то еще сказать, но потом опускает руку и лишь машет, мол, проходи. Его голос подгоняет меня: «Выходи! Здесь слишком опасно!»

Я наконец-то выхожу из тоннеля, его желтое освещение остается позади, а я вступаю в ночь.

Километровая пробка продолжается и в этом направлении, но здесь царит атмосфера вечернего пикника: моторы и фары выключены, из некоторых кабинок несется музыка, люди сидят вместе перед своими грузовиками и беседуют о чем-то. Некоторые играют в карты, кое-где видны бутылки водки. Один водитель грузовика бреется, глядя в зеркало заднего вида, другой спит. Больше часа я ковыляю мимо этой пробки, и, хотя ноги болят, на душе у меня легко: я-то могу идти куда хочу.

Я останавливаюсь на денек в красивом городке Биньсянь и радуюсь пагоде в центре него, а еще тому, что иероглиф слога «бинь» – тот же самый, что и в китайском имени Джули. Он означает «изысканный» или «украшенный».

Кстати, мы снова перезваниваемся. Это хорошо.

За городом Биньсянь начинается край пещерных храмов. Я лазаю по шатким лестницам, балансирую на деревянных лесах и вдруг оказываюсь перед мягко улыбающейся статуей Сюаньцзана, самого знаменитого китайского путешественника. Он одет в роскошные одежды, на голове нарядная шапка.

Сюаньцзан был буддийским монахом и современником У Цзэтянь. В 629 году, незадолго до того, как она приехала ко двору в качестве наложницы, Сюаньцзан просил у императора разрешение отправиться в Индию, чтобы принести оттуда на родину буддистские писания. И хотя император не разрешил, Сюаньцзан все-таки отправился туда. Его путешествие длилось семнадцать лет. Он прошел через западный Китай, Центральную Азию и добрался до Индии. Когда он наконец вернулся в столицу со свитками, его встретили как героя. Почти тысячу лет спустя с ним случилась та же история, что и с персонажами Троецарствия: его увековечили в романе о временах империи Мин.

Его история была сильно приукрашена в произведении «Путешествие на Запад», и это сделало путешественника широко известным. Потом о нем сняли сериалы, и сегодня уже каждый ребенок знает Сюаньцзана под псевдонимом Тан Сенг, Монах династии Тан.

Все знают, что он путешествовал с четырьмя духами-помощниками, которые выглядели как обезьяна, свинья, лошадь и уродливый мужчина, и все вместе они боролись против других духов и демонов. Мне потребовалась пара минут, чтобы понять, что статуя, перед которой я стою, изображает вовсе не самого Сюаньцзана, а его художественный образ Тан Сенг. За узду он держит лошадь, рядом стоят свинья и обезьяна.

Покинув пещерный край, я подхожу к поселку, окруженному шахтами. Повсюду клубится пыль. В одной гостинице сидят двенадцатилетние подростки и пьют пиво со вкусом лимона. Начинается полдень, на стене висит постер с водопадом. Еда не особо вкусная. Дети с пивом украдкой наблюдают за мной, один из них берет сигарету. Я бы желал сказать, чтобы они повременили с алкоголем еще хотя бы пару лет, но что я могу тут поделать. Я жую пресную лапшу и смотрю на водопад. Он светится голубым.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.