Злоба

Злоба

Телефон звонит, за окном светло, а часы показывают почти одиннадцать. Неужели я действительно так долго проспал? Еще не проснувшись окончательно, я хватаю трубку и узнаю, что через полчаса я должен освободить комнату. В противном случае мне придется платить еще за полдня. Я благодарю и сообщаю, что мне потребуется на десять минут больше.

В половине двенадцатого телефон звонит снова. У меня есть еще минута. Я смеюсь и вешаю трубку.

Когда я спускаюсь в холл, портье сообщает мне, что я опоздал. Да, соглашаюсь я, но я опоздал-то всего на пару минут!

В холле разражаются громы и молнии, произносятся пламенные речи, и наконец портье отмахивается от меня и кидает через стол квитанцию и пару чеков. Итого шестьдесят юаней. Мне начислили оплату еще полдня за опоздание менее чем на десять минут.

Я со злобой требую заведующего.

Появляется некая дама, представляется менеджером и заявляет с каменной миной, что правила, к сожалению, нельзя изменить. Но они будут рады, если я когда-нибудь еще раз у них остановлюсь.

Все остальное происходит как во сне. Моя рука комкает деньги в кулак:

– Забирайте себе и вторую половину! – кричу я и бросаю комок им обоим в лицо. Осыпается дождь из голубых и зеленых бумажек.

По дороге через внутренний двор я ворчу что-то про обман и несправедливость. Звук моего голоса разбивается о стены, уборщица с интересом смотрит мне вслед. У гостиницы есть прикрепленный к ней ресторан. Я влетаю в него и вижу сотни лиц: там, как оказалось, собираются на свадьбу гости. Пару секунд я стою в замешательстве, потом поднимаю руки и объявляю:

– Мне очень жаль, я бы хотел пожелать вам всего наилучшего, но я должен сообщить, что в этом месте плохо обслуживают гостей!

Два охранника деловито вышвыривают меня на улицу. На тротуаре перед входом в гостиницу вокруг меня собирается толпа. Я оказываюсь в этой толпе на голову выше всех, но это хорошо: так им лучше видно, как у меня идет пена изо рта от бешенства.

Им это нравится. Они обсуждают меня, изучают мою мимику, показывают на меня пальцем. Солнце слепит меня. Какая-то морщинистая старушка выделяется из толпы и спрашивает, почему я не иду в полицию? Или к правительству?

К правительству? Мой путь туда занимает двадцать минут. Я с важной миной прохожу через ворота и замечаю над собой табличку:

«ВЕСЕЛОГО ФЕСТИВАЛЯ ВЕСНЫ» – написано на ней красными иероглифами, и на секунду я вспоминаю, что мне вообще-то давно пора быть в дороге, тем более что и Терракотовая Армия уже совсем недалеко.

Здание имеет заброшенный вид, вахтер просит меня подождать. Я грызу ноготь и удивляюсь сам себе: куда исчезло мое бешенство? Я здесь лишь для того, чтобы завершить начатое.

Серый человек препровождает меня в серую комнату. Я очень вежливо рассказываю ему обо всех несчастьях, что со мной приключились. Он внимательно все выслушивает, достает сигарету и делает серьезное лицо. Время от времени он кивает. Когда я заканчиваю, он делает пару звонков. Потом спрашивает, готов ли я встретиться с хозяином гостиницы.

… – Но для чего? – возмущенно восклицает Джули. – Они же тебе ничего не сделали!

Солнце светит. Полдень подходит к концу, город остался несколько километров позади меня.

– Хозяин гостиницы пришел, – продолжаю я, – им оказался такой толстяк в костюме. Он все время потел и извинялся, и в конце концов хотел всучить мне стопку денег. Но я не взял. И знаешь почему?

– Потому что ты знал, что был не прав? – Голос Джули звучит резко.

– Нет, потому что для меня вопрос был не в деньгах, а в том, что людей необходимо наказывать за их поведение. Я так ему и сказал!

Я стараюсь рассмеяться, но в ответ слышу тишину.

– Ты еще здесь? – спрашиваю я через пару секунд.

– Шаби! – слышу я в ответ.

«Шаби», если переводить цензурно, означает что-то типа «тупая корова», и если подумать, оно похоже на «nuibi» и, вероятно, раньше означало что-то хорошее, но потом их поменяли: в отличии от «nuibi», что в принципе означает нечто положительно-одобрительное, «тупая корова» – одно из самых грязных оскорблений, какие вообще можно сказать кому-нибудь. Это ругательство часто используют таксисты в Пекине.

Джули мечет в меня гром и молнии. Эти бедные люди в гостинице были совершенно правы. Они дважды предупредили меня о времени, дважды! И то, что я иностранец, совершенно не означает, что я могу поступать так, как мне заблагорассудится. И вообще, что стало со знаменитым планом: идти домой как можно быстрее? Я больше ссорюсь со всеми подряд, чем спешу домой.

Она ругается, ругается и ругается, как могут ругаться только девушки-перчики из провинции Сычуань, и я понимаю, что она на самом деле права: я все такой же вспыльчивый, как и раньше. Три месяца в пути, и ничего не изменилось.

Я вспоминаю еще кое-что: когда я приду в Сиань, мне придется забронировать билет на самолет до Пекина, чтобы продлить паспорт. Кроме того, на правой ноге у меня болячка: она красная и невыносимо чешется, придется полечить ее где-нибудь. Но сейчас, наверное, не самое подходящее время, чтобы сообщать об этом Джули. К счастью, ее гнев, как правило, быстро улетучивается.

Мне потребовалось пять дней, чтобы добраться до Терракотовой Армии. По дороге я проходил через некоторые деревушки, по которым можно было сказать, что за полвека они ничуть не изменились: дома из коричневого кирпича, между которыми тянутся веревки для белья, дымящие трубы фабрик, партийные лозунги на стенах. На улицах только дети и пожилые люди, пахнет горящей древесиной и углем.

В городе Вэйнань мне встречается картина, изображающая Лэй Фэна, образцового солдата. Краски немного выцвели, но он все такой же обнадеживающий и толстощекий, как всегда. Можно легко представить себе его на обложке детской шоколадки, если бы он не держал в руках пулемет и вообще не был бы такой трагической личностью.

Он погиб 15 августа 1962-го, в двадцать один год. Ему на голову упала деревянная мачта. Еще один погибший солдат народно-освободительной армии Китая, несчастный случай на производстве, ничего особенного. Но его гибель пришлась на очень политически напряженное время: молодые народы в Африке отрекались один за другим от европейских колонизаторов, в Карибском море СССР и США ходили по лезвию атомной войны, а в Китае бушевала борьба за власть, грозящая свержением правящей партии. Кипели споры из-за провалившегося Большого скачка.

Некоторые высшие должностные лица уже осмеливались косвенно критиковать Мао за это, а он в ответ высказывал возмущение, что «злодейские интриги» и «реакционные мысли» проникли в верхушку партии. В этой ситуации как раз вовремя всплыли дневники погибшего солдата Лэй Фэна. Они были полны восторженного почтения к армии и к председателю Мао, к ним прилагались фотографии идеального китайского солдата: Лэй Фэн штопает носки, Лэй Фэн работает в поле, Лэй Фэн читает трактаты Великого Кормчего, Лэй Фэн с ручной гранатой.

Мао Цзэдун был в восторге. 5 марта 1963 года, еще до того, как он прославил деревню Дачжай как пример для сельского хозяйства, он объявил китайскому народу, что теперь все без исключения должны учиться у товарища Лэй Фэна. И это означало, что именно молодые люди должны почитать его, Председателя Мао, больше, чем своих учителей или даже собственных родителей.

Сегодня все опять изменилось, и если в этом году пятого марта снова будут отмечать день Лэй Фэна, то можно ожидать скорее чуть больше мусора в городском парке, чем декламации детьми цитат из Мао.

Я спрашиваю себя, какие бы взгляды имел Лэй Фэн сегодня, будь он жив?

В этом году ему бы исполнилось шестьдесят восемь, он был бы примерно ровесником президенту Ху и премьер-министру Вэню и принадлежал бы именно к тому поколению, жизнь которого сильнее других оказалась переломана коммунизмом и политическими кризисами, последовавшими за ним.

Как бы он относился к Мао Цзэдуну? Я вспоминаю слова дедушки Лю, которые он сказал мне тогда, в своей пещерной квартире, перед тем как погасить свет и пойти спать: «Мао Цзэдун-а-а-а-а… он тогда был уже совсем стариком».

Приближаясь к полю раскопок Терракотовой Армии, я сворачиваю с улицы и иду по проселочной дороге. Стоит тишина, поля смотрятся мягко, а на востоке свет вечернего солнца заливает горизонт. Я волнуюсь, так как впервые передо мной лежат окрестности, которые я знал уже раньше. Все ли Хранители гроба на месте? Что я почувствую, когда ступлю на улицу, по которой как-то раз уже прошел?

Я иду до поздней ночи, и мне приходится ночевать в гостинице народно-освободительной армии, потому что я хочу подойти к Терракотовой Армии как можно ближе. Сначала мне страшно переступить порог, но, когда я отваживаюсь осторожно спросить, не сдается ли у них номер, женщина за стойкой регистрации добродушно смеется: нет проблем, это здание только принадлежит военным, а вообще это обыкновенная гостиница.

Мне выделяют комнату. Она простая и чистая, только постельное белье выглядит необычно, потому что на нем написано большими иероглифами: «БАЗОВЫЙ СКЛАД АРТИЛЛЕРИЙСКО-ТЕХНИЧЕСКОГО СНАБЖЕНИЯ ВВС СИАНЬ». Я раскладываю поверх кровати свой спальный мешок и ложусь на спину.

Интересно, что делают мои военно-воздушные друзья из Хуашань? Ночью мне снится множество маленьких Лэй Фэнов, которые вышвыривают меня из гостиницы, наводя на меня автомат и дружелюбно улыбаясь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.