Фаина Раневская и Всеволод Кочетов
Фаина Раневская и Всеволод Кочетов
Как удивительно устроен мир!.. Вот в то время, когда жила, играла Фаина Раневская, многие и многие персоны, с которыми ей приходилось сталкиваться, были известны, знамениты, имели награды, пользовались привилегиями, подаренными властью. Проходит время. Мы помним о Фаине Раневской, но забыли о них.
Иногда мне кажется, что достаточно открыть какую-либо книгу о Фаине Георгиевне – да вот хоть эту самую! – найти оценку, которую Раневская дает какому-либо известному человеку, посмотреть на нее и увидеть удивительное. Если Фаина Раневская высказывалась о человеке плохо, то спустя многие десятилетия история, что называется, узаконила ее слова. И наоборот. Если она считала человеком умным, порядочным, талантливым, то он и сегодня воспевается современниками.
Для примера возьмите и сравните хотя бы Максимилиана Волошина и Сергея Михалкова. К одному в действительности не зарастает народная тропа. Его могила стала местом духовного очищения для тысяч людей. Он является олицетворением страсти к поэзии и пожизненного служения ей. А второй стал тем субъектом, о моральном облике которого сегодня часто слышны самые резкие суждения.
Важно отметить вот что: Фаина Раневская никогда не выносила оценку именно творчеству, чистому искусству как таковому. Для нее творчество было в первую очередь духовным проявлением личности, следовательно – нравственной категорией. Фаина Георгиевна считала главным в искусстве именно высшие проявления гуманизма, человеколюбия, правды.
Она могла быть снисходительной к уровню творчества, видела слабые и сильные стороны того или иного мастера, принимала все это спокойно и ровно. Но когда художник терял нравственную опору, вместо истинных духовных ценностей ставил во главу угла партийные и советские лозунги – Раневская этого не прощала. В таких случаях она была беспощадна, безжалостна. Актриса прекрасно понимала, что через искусство людей можно как облагораживать, вести их к свету, так и зомбировать, прививать слепоту и глухоту к человеческой боли.
Всеволод Кочетов, некогда известный, даже блистательный писатель. Его сейчас не изучают в школе. А было такое. Его творчество подавалось детям как яркий пример социалистического реализма в литературе.
По образованию Всеволод Кочетов – агроном, окончил техникум. Он работал на колхозных полях, но получал за это одни «палочки». Так тогда называли трудодни. Нужда заставила молодого человека искать себе места на судоверфи. Там платили хорошо, причем настоящими деньгами.
О работе судоверфи он писал заметки в газету. В них говорилось о перевыполненных планах по клепке и сварке, о комсомольских активистах и коммунистических субботниках. Умный молодой рабочий был замечен и приглашен журналистом в ленинградскую газету. Это произошло в 1938 году.
Когда началась война, Всеволод Кочетов стал военным корреспондентом на Ленинградском фронте. Оно и не удивительно. Тогда каждый журналист был на вес золота.
Сейчас много пишут о том, как в годы страшной блокады жили простые ленинградцы, и как – военная, партийная верхушка. Жуткая правда о марципанах и красной икре для отцов-командиров получила огласку. Мир узнал о райкомовских столовых, где кормилась эта элита, о полноценном питании со свежим мясом, витаминными овощами, белым хлебом.
Был ли Кочетов среди тех, кто неплохо кормился в этих столовых? Возможно. Видел ли он ленинградцев, умерших от голода и холода прямо на улицах? Конечно. Знал ли он о блокадной пайке черного хлеба? Да.
После войны Всеволод Кочетов стал писателем. Первая его большая повесть под названием «На невских равнинах» увидела свет в 1946 году. Эта книга о войне не принесла автору особого успеха. Потому что центром своей повести и всей вселенной Кочетов сделал партию. Советский патриотизм в повести был настолько искусственным и выпяченным, что вызывал отторжение даже у простых читателей, не говоря о тех, кто хотя бы немного знал литературу.
Но Всеволод Кочетов не упал духом. Он понял главное, что требовалось от литераторов того послевоенного времени: агитация и еще раз агитация. Писатель учел свои ошибки, допущенные в первом произведении, и написал роман опять же в духе социалистического реализма. «Дни Журбиных». Прошу обратить внимание на такое вот название.
В центре этого романа – семья Журбиных, потомственных рабочих судоверфи. Вот тут и пригодился Кочетову его собственный опыт работы на похожем предприятии. Ничего необыкновенного в романе нет. Это обычная зарисовка с агитационным подтекстом, где смелые, преданные делу партии простые рабочие берут верх над всякого рода карьеристами.
Но сейчас Всеволод Кочетов знал, чем привлечь интерес простого человека к роману. Крайне важна линия личных отношений. Он очеловечил свое произведение, поставил во главу угла простых людей с их проблемами. В сюжете есть даже развод. Такое явление, конечно, не поощрялось партией, но тут был расторгнут брак с нехорошим человеком.
Роман получил успех, ожидаемый автором. Он был мгновенно переведен на максимально возможное число языков для распространения по бескрайним просторам Советского Союза. Съемочная группа тут же приступила к его экранизации.
В целом и общем со своим романом «Дни Журбиных» Всеволод Кочетов попал в яблочко и был награжден орденом Ленина. Кстати сказать, и фильм получился, как тогда говорили, жизненный. Очень популярный в свое время.
Этот успех толкнул Кочетова на написание нового романа в том же духе соцреализма, но с задачей конкретно идеологического плана. Кочетов решил размахнуться посильнее и сделать роман, в котором развенчивались бы достижения так называемой оттепели. Вы знаете, что после смерти Сталина наступило некоторое ослабление идеологического давления. Была реабилитация, прозвучали слова о недостатках культа личности и перегибах на местах, о несправедливости приговоров.
Нет, не зря то время назвали оттепелью. Люди и в самом деле вздохнули легко, в первую очередь – творческие. Это случилось первый раз за многие десятилетия.
Так вот, Кочетов поставил себе задачу во что бы то ни стало показать, что сама оттепель – явление крайне отрицательное, что послабление партийного контроля дало возможность тлетворному влиянию Запада проникнуть на нашу социалистическую родину. Считал ли он так на самом деле, был ли уверен в своих мыслях и выводах? Вполне возможно.
Кочетов, в принципе, угадал. Коммунистическая партия именно так и думала. Но это был весь выигрыш автора. Во всем остальном роман оказался просто безнадежным. Слабость в художественном плане, преувеличения, гиперболизация несуществующих проблем и явлений – все это вызывало у профессиональных литераторов уже не злость, а улыбку. Роман открыто раскритиковали за художественную беспомощность в самой главной партийной газете «Правда»
Но Всеволод Кочетов не сдался и написал новый роман. Страшный и грозный. В котором со всей прямотой – так ему казалось, – остротой и убедительностью доказывал губительность влияния западной культуры на советских людей. В общем, писатель выступил против разложения советского общества западной псевдокультурой и пропагандой.
Над этим романом многие литературоведы открыто смеялись. Было опубликовано даже два фельетона под весьма интересными названиями. Всеволод Кочетов назвал свое произведение совершенно невероятно: «Чего же ты хочешь?» Первый фельетон, в котором роман был охарактеризован как бездарный, имел название «Чего же он кочет?», а второй, не менее едкий – «Чего же ты хохочешь?». Авторы фельетонов – З. С. Паперный и С. С. Смирнов.
Более того, было опубликовано письмо за подписью двадцати писателей, деятелей культуры против публикации этого романа. Он назывался открыто мракобесным.
Но партия прекрасно видела все старания и идейную преданность писателя Кочетова. Только таким людям и можно доверять власть. В результате Кочетов становится секретарем Ленинградского отделения Союза писателей России. Он был главным редактором «Литературной газеты», журнала «Октябрь».
Всеволод Кочетов застрелился из охотничьего ружья в 1973 году. Ему был всего шестьдесят один год. Самый расцвет творческих сил, когда накопленный опыт и знания кладутся на бумагу естественно, без усилий. Вокруг этого самоубийства ходило много слухов и кривотолков. Вскоре соратники и товарищи писателя утвердили в обществе мнение о том, что у Кочетова было раковое заболевание. Он застрелился, чтоб не страдать самому и не мучить близких.
Не станем спорить. Для нас несомненно другое. Человек был яркой звездой советского писательства, а превратился в не самого удачного автора романов, который оставил после себя вопросы об истинной причине самоубийства.
Простите, мы немного отвлеклись. Вы вправе сейчас спросить: при чем же здесь Раневская? Они встречались – Кочетов и Фаина Георгиевна?
Нет, не встречались. Но у Раневской было желание увидеться с Кочетовым.
В журнале «Октябрь», в котором в то время Кочетов был главным редактором, вышла его статья, размышление о войне. В частности, он отдельно рассматривал блокаду Ленинграда.
Что произошло? Почему вдруг Кочетов вспомнил об этой трагедии? Дело в том, что к этому времени в газетах и журналах стали появляться стихи, рассказы, письма блокадников. Мир начинал содрогаться от ужаса, плакать и негодовать.
Всеволод Кочетов помнил, конечно, свою первую повесть о войне и блокадном Ленинграде. Он не забыл, каким героем была там партия. Писатель утверждал, что его Ленинград – совсем не такой. Он героический, полон воли и жизни, в нем почти нет людей, умирающих от голода. А тут!.. Соврал, выходит, товарищ Кочетов?
Вот он и написал большую-большую статью о том, что очень многое в сегодняшних воспоминаниях так называемых очевидцев – преувеличение. Все было совсем не так. Мир в глазах каждого человека всегда индивидуален. Всем нам свойственно драматизировать, преувеличивать свою боль, обращать излишнее внимание на личные чувства.
Раневская читала эти строчки Всеволода Кочетова. Она вообще не пропускала ничего, что печаталось тогда в толстых журналах, публиковалось в центральных газетах и было посвящено искусству. При этом актриса, как и всегда, высказывала вслух свое мнение. В какой-то момент она вдруг отшвырнула журнал в сторону так резко, что страницы шумно зашелестели.
– Что случилось? – Глеб Скороходов, журналист и друг Фаины Раневской, испуганно вскочил со стула.
– Этот писатель, с позволения сказать, считает, что страдания несчастных ленинградцев в годы войны, людей, брошенных собственным правительством на произвол судьбы, преувеличены! Нет, надо брать стул, идти с ним через весь город, на Тверской бульвар и там публично размозжить ему череп!
– Вы о ком, Фаина Георгиевна? – осторожно уточнил Скороходов.
– О Кочетове, будь он забыт!
А ведь почти сбылось. Хотя есть группа верных товарищей, которые и доныне устраивают литературные чтения, посвященные Кочетову.
Мне сейчас это уже не кажется! Так и было в действительности. Фаина Раневская служила некоей универсальной лакмусовой бумажкой. Перед ней раскрывались все. Кто не хотел, того без проблем разгадывала она сама и никогда не ошибалась.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.