Глава 31. Фотограф Владимир Мусаэльян и генсек Леонид Брежнев

Глава 31. Фотограф Владимир Мусаэльян и генсек Леонид Брежнев

«Хороша машина, но четыре колеса мои…»

Владимир Мусаэльян всю жизнь запечатлевал советских вождей от Хрущева до Ельцина. В течение многих лет он был допущен к телу Леонида Брежнева, пребывая в статусе его личного хроникера. В ТАСС он пришел в 1960 году и до сих пор работает в должности специального корреспондента. «Скромный, не чиновный, не амбициозный человек», – сказали о нем коллеги.

На самом же деле Владимир Мусаэльян – один из самых ярких журналистов XX века, последний фотограф советской империи.

Эту фамилию я запомнил еще в середине 60-х годов, когда в петушинскую районную газету (помните, «Москва – Петушки» Венички Ерофеева?) приехал за репортажем обо мне, тогда начинающем журналисте, тассовский репортер Николай Акимов. От него-то я впервые и услышал о Владимире Мусаэльяне, который в то время уже снимал Генерального секретаря ЦК КПСС Л. И. Брежнева. Помимо написания очерков о колхозниках, секретарях парткомов я пробовал себя и в качестве фотохроникера районной жизни. Какой же творческой завистью проникся я к человеку, допущенному к работе в Кремле! И разве мог я тогда подумать, что через много лет судьба сведет меня с этим уникальным свидетелем многих эпизодов нашей истории, и мы не только станем с ним друзьями, но и совместными усилиями создадим к столетию «дорогого Леонида Ильича» роскошный фото-фолиант.

Владимир Мусаэльян и Леонид Брежнев. Редкий кадр, на котором запечатлен сам фотограф

Надпись на обороте фотографии

За годы знакомства с Владимиром Гургеновичем мы проговорили бесчисленное количество часов о профессии вип-фотографа и, конечно же, о жизни и судьбе хозяина великой державы, рядом с которым Мусаэльян, что называется, дневал и ночевал. До сих пор безуспешно уговариваю скромного, не тщеславного и, я бы сказал, оставшегося верным своей профессии и эксклюзивной должности человека написать книгу о генсеке и о себе. Намекаю, что профессионал его уровня живет на Западе припеваючи и получаю ответ: «Знаю, конечно, но никому не завидую. При Горбачеве мне предлагали, да и сегодня иногда сулят златые горы за эксклюзивные снимки советских вождей. Но я отказываюсь от назойливых просителей. Одна итальянская журналистка обозвала меня сумасшедшим. Но в шутку добавлю, что, когда за серию снимков Брежнева я получил дорогой „Опель“, это было при жизни генсека, Леонид Ильич, поглаживая крылья, пошутил: „Хорошая машина, но четыре колеса мои“. Эта шутка для меня дорогого стоит».

Владимир Гургенович Мусаэльян родился в Москве в 1939 году. По окончании школы поступил слесарем-сборщиком на авиационный завод. Кстати, работал вместе с будущим зятем Брежнева Юрием Чурбановым. Юрий клепал центропланы, а Мусаэльян фюзеляжи. А фотографией увлекался с самого детства. Отец привез с фронта любительскую камеру фирмы «Цейс». Она и привела Владимира Гургеновича, в конце концов, в Фотохронику ТАСС, в 1960 году его зачислили на работу. Окончив с отличием двухгодичный лекторий по фоторепортажу и институт журналистского мастерства при московской организации Союза журналистов СССР, он освоил все жанры специфической профессии.

За годы работы в ТАСС В. Мусаэльян стал лауреатом премии Союза журналистов СССР, отмечен целой коллекцией наград:

– бронзовой медалью на «Пресс-фото» (Прага, 1972 год);

– большой Золотой звездой на международной выставке в Болгарии (1974 год);

– Гран-при и золотой медалью на выставке «Пресс-фото» в Москве (1977 год);

– четырьмя дипломами всемирной фотовыставки «Ворлд пресс-фото» и ее высшей наградой «Золотой глаз» (1978 год). Кстати, за слезы Брежнева на фотографии встречи нашего генсека с генсеком Чили Луисом Корваланом, освобожденным из пиночетовских застенков;

– дипломом и общественной премией профессионального призвания «Лучшие перья России» (1999 год);

– высшей наградой «Золотой глаз» от международной гильдии профессиональных фотографов СМИ России (2003 год);

– четырьмя медалями всех достоинств ВДНХ СССР.

Маститый специалист своего дела имеет два ордена Трудового Красного Знамени, медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина», медаль «В память 850-летия Москвы», медаль «Ветеран труда», медаль имени Ю. А. Гагарина.

По ТАССовской легенде, один из мэтров советской фотографии Николай Васильевич Кузовкин как-то увидел одну – лишь только одну! – опубликованную в журнале выставочную фотографию, сделанную электротехником Володей Мусаэльяном, и предложил ему место штатного корреспондента фотохроники ТАСС. Когда я спросил об этом Владимира Гургеновича, он подтвердил молву и добавил: «Уже 45 лет каждый год я прихожу с цветами на Новодевичье кладбище на могилу человека, которому обязан своей любимой профессией».

На мой банальный вопрос, считает ли он себя счастливым человеком, Мусаэльян разразился эмоциональной тирадой:

– Да, я считаю, что на полную катушку использовал выпавший мне счастливый лотерейный билет, можно назвать его и шансом – я попал на работу в самое престижное фотоагентство страны. Я счастлив оттого, что в 1964 году высаживался на льдину станции «СП-12», находившейся в 100 км от географической точки Северного полюса. Летели мы на эту льдину целых 16 часов. Температура за бортом – 40 с лишним градусов мороза. А потом я изнывал от 40-градусной жары в городе Кушке на 23 столбе границы с Афганистаном. В те же 60-е высаживался с Балтийским десантом на самой западной точке СССР и любовался красотами Камчатки на Дальнем Востоке. Повзрослев и заслужив доверие начальства, я «прикрепился» к теме космонавтики и видел, как готовились к полетам в космос наши первые экипажи. Моя тогдашняя работа была настолько засекречена, что все пленки «компостировались» спецслужбами прямо на Байконуре.

Снимал я и спорт, чемпионаты мира по хоккею и по футболу.

В самом конце 60-х годов стал заниматься политическим репортажем.

– Кто из генсеков был для тебя самой трудной моделью? Ведь ты не только с Брежневым работал.

– Юрий Владимирович Андропов.

– Из-за его закрытости, замкнутости?

– Совершенно верно. Зайдешь к нему в кабинет, а он не один, кивнешь головой: «Здравствуйте, Юрий Владимирович». Молчит, не мигая, на тебя смотрит. Гнетущая тишина. Наверное, думает про меня: чего это он пришел? А я в камеру вижу, как он смотрит на меня, точно сфинкс. Пять секунд проходит, десять. «Ну что, – говорит, – снял?» Я отрываюсь от камеры: «Нет, Юрий Владимирович, еще ни разу не нажал». Обращается к собеседнику раздраженно-извиняющимся тоном: «Ну вот, еще просят». В этот момент я успеваю два-три раза нажать на спуск. И меня выпроваживают из кабинета.

Не могу не согласиться с прописной истиной, что общество, прогресс держатся на профессионалах. Но, как с горечью сказал один наш известный юморист, в России профессионал живет, преодолевая ежедневное презрение номенклатуры. И недоверие. Ведь от отличника-профессионала каждую минуту можно ожидать «подляны» – в виде независимого мнения, свободного поступка. Куда легче с троечниками, с соглашателями. Быть профессионалом в любом деле – высокая нравственная миссия. Не совсем разбираясь в тонкостях, скажем, политического репортажа или событийной съемки, я попросил своего друга разъяснить мне степень риска при выполнении ответственных кремлевских съемок. Историки фотографии знают имя личного фотографа Сталина Вадима Ковригина, обладавшего тонким фотографическим вкусом. Отозванный с фронта талантливый репортер, начав снимать вождя, за какой-то неудачный кадр отсидел в местах не столь отдаленных пять лет. Кстати, лишь близкие люди знают, что любимая работа «наградила» Мусаэльяна двумя инфарктами…

Владимира Гургеновича мой вопрос слегка напряг, он призадумался и откровенно признался мне вот в чем.

– Честно, без лишней скромности хочу тебе сказать, что считаю себя неплохим фотографом. При этом полагаю, что свою профессию я все же до конца не постиг. Мне жалко тех людей, которые думают, что своей профессией они овладели в совершенстве. Недаром же Сократ абсолютно точно сказал, скорее всего, об этом, да и вообще о жизни: «Я знаю, что ничего не знаю…» При скудном фотографическом мышлении и непомерных амбициях покорение фотоолимпа невозможно. Впереди тупик. Эти слова я говорю не только тебе, а повторяю их при встречах со студентами журфаков. Скажу, что событийная съемка заставляет мгновенно оценивать ситуацию, видеть героя в нужном ракурсе и в нужном пространстве. Да, это необходимые моменты. А еще надо иметь в виду и задний план, и свет, и многое другое…

Так вот, применение всего этого и подвело меня к политическому репортажу, который я тяну все последние годы, а они у меня уже приближаются к юбилейному, семидесятому.

Кстати, не могу не сказать о том, что я не мастак снимать спорт, хотя работал на чемпионатах мира по хоккею, по футболу.

Больше удаются портреты. Наверное потому, что очень нравятся лица людей.

– Не ошибусь, если скажу, что главным твоим героем, то есть главной моделью, было лицо «дорогого Леонида Ильича»? Или я не прав?

– Думаю, что ты прав. Леонид Ильич очень любил сниматься и сам определял политику фотографии. Он понимал, что я не просто фиксирую мгновения его жизни, а это нужно для дела, для истории, для него самого. К фотографированию он относился трепетно, ответственно, волей-неволей осознавая историческую значимость вроде бы обычной бытовой работы. К тому же, что очень важно, и в этом мне как профессионалу повезло, Леонид Ильич был импозантным, красивым человеком. Когда он выходил на трибуну, в его редкостно фотогеничном типаже была видна державная мужская стать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.