7. Спартановка

7. Спартановка

Манухин возвратился на КП полка перед вечером. Рассказал Герману обо всем, что видел на огневых позициях. Вспомнив о пылающих сооружениях в районе КП первого дивизиона, спросил:

— А что докладывал Даховник?

— Последний раз он сообщил, что к нему на командный пункт вышло до десятка танков. Два подожгли. Остановить остальных нечем. Вызвал огонь батарей на себя. — Герман произнес это чуть повышенным тоном, а затем тихо добавил: — Погиб командир дивизиона…

— На таких людях, как Даховник, фронт держится, — промолвил Манухин. — Вот и танки остановили. А гитлеровцы хотели взять Сталинград с ходу… Нет уж — дудки!

Неслышно вошел на КП капитан Косырев. Высокий, худой, запыленный. Длинные руки легли по швам.

— Проходи, садись, — предложил ему Герман. Но он отвечал стоя:

— Батареи дрались до последнего снаряда. Пятая сожгла семь танков, восемь подбила. Батарея Рощина последним снарядом подбила шестнадцатый танк. И наших людей погибло много… — Командир второго дивизиона тяжело вздохнул, сел на табуретку,

— Что-нибудь знаешь о Черном, Рощине, Скакуне? — спросил Манухин.

— Черный… — сделал паузу Косырев, — убит. О Рощине ничего не известно. Батарея Скакуна окружена танками. А уцелел ли кто из бойцов, не знаю…

— Да-а, денек, — угрюмо произнес Герман. — Но бой еще не кончился. Раненых переправить ночью на левый берег. Всех оставшихся собрать здесь и ждать моего распоряжения!

— Есть, товарищ подполковник! — поднявшись, ответил Косырев.

На КП то и дело приходили командиры, связные из дивизионов, батарей, чтобы получить указания. Неотложных дел было много. Требовалось пополнить бойцами стоявшие на огневых батареи. Доставить боеприпасы с левого берета. Эвакуировать раненых. Из тех бойцов, которые остались без боевой техники, нужно было немедленно создать группы бронебойщиков и выдвинуть на огневые рубежи.

Появился дежурный, доложил:

— Товарищ подполковник, из третьей батареи прибыли с донесением!

— Пригласи сюда.

Не узнать было в вошедшей девушке Любовь Попову. Гимнастерка порвана. Руки исцарапаны. На лице кровоподтеки.

— Воды… — первое, что вымолвила она.

Ей принесли стакан, второй. Утолив жажду, девушка достала пакет.

— Комиссар Егупов послал меня… Срывающимся хриплым голосом Люба рассказывала о бое батареи с танками.

Танки противника прорвались к мосту через Сухую Мечетку, намереваясь захватить его. Орудийные расчеты уничтожили танки. Но и зенитчики понесли потери. Вышли из строя три орудия. Политрук Егупов собрал бойцов в одну группу. Встретили вражеских автоматчиков огнем из карабинов, пулеметов, забросали их гранатами. Мост удержали…

— И как же удалось пройти сюда? — спросил Манухин Попову.

— Где бурьян погуще — я туда. Ползла…

— А обратно на батарею доберетесь? — посмотрел на девушку Герман.

— Дорога знакомая…

Попова пошла в обратный путь не одна. Более двадцати бойцов, вооруженных автоматами, пулеметами, направились на помощь третьей батарее…

— Обстановка сложная, — проговорил Манухин, глядя на Германа. — Не перейти ли нам на запасной КП?

— Да, пожалуй, верно, — ответил командир.

Ночью штаб переместился в блиндажи, оборудованные в крутости берега в районе Спартановки, ближе к тракторному заводу. Связь была налажена, как только запасной КП. стал действующим.

Несколько раз уже звонили сюда, в штаб полка со второй батареи. И где-то около полуночи снова позвонил Новицкий.

— Лейтенанта Черного доставили ко мне на батарею, — доложил командир второй.

— Черного? — удивился и в то же время обрадовался Герман. — Докладывали, что он погиб…

— Ранен.

…Надвигались сумерки. По дорогам и тропам, которые вели от огневых позиций к Спартановке, двигались раненые. Кто опирался на палку, кого поддерживали под руки товарищи, некоторых несли на носилках. Петухов осторожно и бережно нес на руках лейтенанта Черного. Медленно переставлял пораненные мелкими осколками ноги Синица.

«Скорее добраться бы на медпункт», — беспокоила мысль Петухова, когда они уходили с батареи, где оставался один Громов. Но преодолеть расстояние от Орловки до Спартановки оказалось не так просто. Повсюду рвались снаряды, ухали бомбы. Нужно было дождаться вечера. И первую остановку Петухов сделал недалеко от огневой своей батареи. Расположились в кустарнике.

Со стороны Орловки донесся раскатистый выстрел. Такой звук Петухов мог различить среди любого грохота: это ахнуло их орудие. «Громов выстрелил последний снаряд», — подумал Свирид, и перед глазами возникла картина горевшего танка.

Послышался взрыв, затем второй. «Громов бросил противотанковые», — Петухов посмотрел в сторону огневой пятой батареи. На том месте, где стояли зенитки, поднималась облаками пыль.

И хотя Петухов знал, что танки сомнут последнее уцелевшее на батарее орудие, но в момент, когда это произошло, у него защемило сердце.

— Погиб… — с горечью проговорил Свирид. — Погиб коммунист Громов…

— Жаль, хороший был человек, — проникновенно произнес Синица.

Подняв Черного, все еще не приходившего в сознание, Петухов и Синица зашагали дальше.

Шли лощиной, подминая сапогами густую щетину полевых трав. У Свирида ноша тяжелая, и он снова сделал передышку. Остановились перед спуском в овраг, размытый вешними водами. Петухов уложил Черного на белый, как простыня, ковыль. Рядом сел Синица, протянув уставшие ноги. Взглянул на овраг, заметил невдалеке солдат в касках.

— Неужели фрицы?

— Да, похоже, — подтвердил Петухов. Очнувшийся Черный понял, в чем дело.

— Оставьте меня, ребята, а сами идите, — выдавил он ослабшим голосом.

Свирид ничего не ответил, но про себя подумал, что он должен любой ценой спасти командира. Вблизи разорвалась мина. Шлепнулась вторая, третья. «Как же быть?» — Петухов знал, что раз гитлеровцы заметили их, то будут преследовать. Переложив Черного на плащ-палатку, Петухов быстро поволок его вниз по песчаному скату оврага. Охая и чертыхаясь, следом скатился кубарем Синица. Минометный обстрел прекратился.

— Обвели фрицев вокруг пальца, — довольный удачей, проговорил Петухов, когда они очутились между деревьев на дне оврага.

Наконец они добрались до Спартановки. Трудно было узнать знакомое здание школы. Стены зияли провалами. Левый угол здания обвалился, превратившись в груду битого кирпича. Уцелела лишь та часть школы, где размещался медицинский пункт. Но в нем никого не оказалось, кроме бойца, охранявшего оставшееся имущество.

— Пойдем на вторую, — предложил Синица.

— И верно! — ухватился за эту мысль Петухов. — Это же недалеко.

Вскоре они приблизились к огневой второй батареи. Петухов облегченно вздохнул, увидев нацеленные в небо стволы зениток. При бледном свете луны они казались какими-то таинственными птицами-великанами, вытянувшими длинные шеи.

Часовой, издали заметив людей, окликнул:

— Стой, кто идет?

— Петухов и Синица! — отозвался Свирид.

Кто-то из бойцов, находившихся поблизости, поторопился сострить.

— Синица едет на Петухе!

Но брошенная шутка оказалась неуместной. Батарейцы увидели на руках бойца раненого лейтенанта. Прибежал Новицкий.

— Петухов? Откуда?

— С пятой. А это лейтенант Черный.

— Семен Черный! — словно не веря своим глазам, воскликнул Новицкий. — Отнесите на медупнкт, — приказал он стоявшим здесь бойцам.

А Петухова и Синицу Новицкий пригласил к себе в землянку. Спросил:

— Это и все от батареи?

Петухов рассказал, что произошло на пятой при отражении атаки фашистских танков. Свирид вынул из кармана небольшую книжечку и передал ее находившемуся здесь политруку Михайлину…

— Да… Громов… — проговорил политрук, развернув партбилет.

Наступило молчание. Его нарушил Новицкий.

— Оставайтесь здесь, — сказал он Петухову и Синице. — Теперь опять будете на второй. Спартановку поможете защищать…

О доставленном на вторую батарею Черном доложили на КП полка. Оттуда пришла «санитарка» с врачом Ковальским. Новицкий провел его в землянку, служившую медпунктом батареи. Врач осмотрел раненого. Бок и левая рука были у него забинтованы. Худощавое лицо казалось совсем высохшим и было желтого, безжизненного цвета. Новицкому так и не удалось поговорить со своим земляком. Черный лежал в жару, бредил.

Врач обработал раны и вновь их забинтовал, делая это с особым усердием.

— Думаю, что Черный выздоровеет, — обнадеживающе сказал он, тут же сообщил, что при первой возможности переправят лейтенанта на левый берег Волги.

С тревогой провожал своего друга Новицкий. Спустившись в свою землянку, обеспокоенно спросил дежурного:

— От Сытника никаких сигналов и нет?

— Нет, а давно бы пора им возвратиться, — ответил дежурный.

— Не приключилась ли беда с ними? — с недовольством на себя за то, что не отговорил Сытника от опасной вылазки, сказал командир батареи.

А дело обстояло так.

Перед рассветом, когда наступило затишье, Сытник, разговаривая с Новицким, предложил:

— Надо бы обследовать то место, где располагался КП дивизиона. Может, людей своих обнаружим, документы найдем…

— Согласен, Борис Андреевич. Но кого послать?

— Я пойду, — вызвался Сытник. — И еще человека три возьму.

— Подбери смельчаков.

Желающих пойти оказалось много. Сытник взял в группу Тыртышного, Трисбаева. Лена Земцова упросила Сытника взять и ее.

Тронулись в путь. Шли безлюдными, словно вымершими улицами поселка. За Спартановкой — знакомый пологий холм, где размещался КП дивизиона. Земля будто перепахана гигантским плугом. Среди развалин разбросаны бревна, доски. То тут, то там подбитые, сожженные танки.

— Досталось фрицам, что надо, — заметил Тыртышный.

Не спеша обошли все развалины, всматриваясь в следы бушевавшего здесь боя. В стороне от других, склонив голову и напрягая зрение, медленно передвигалась Лена. «Отсюда он подал последнюю команду «Огонь на меня!» — думала она, стараясь представить, как все это происходило. «А может быть, он не погиб, жив?» — не верилось ей, что никогда не увидит Даховника. Под ногами увидела окровавленный кусок гимнастерки, голенище от кирзового сапога. Возле гусеничного следа в примятой траве что-то блеснуло. Девушка нагнулась, подняла.

— Портсигар! — произнесла она громко. Сытник сразу определил:

— Это Даховника. Спрячьте его.

В одном из обвалившихся блиндажей под бревнами обнаружили трупы двух бойцов.

— Надо откопать! — распорядился Сытник. Отыскав покореженные лопаты, Тыртышный и Трисбаев стали быстро расчищать землю. Тыртышный вынул документы из гимнастерок погибших бойцов, передал Сытнику. Наспех вырыли могилу тут же, на холме, под чудом уцелевшим деревцом.

А вот и главный блиндаж, где находились оперативная штаба, узел связи, комнаты командира и комиссара. Сытник взглянул на вход — он обрушился, как видно, от угодившего сюда снаряда.

— Вот бы раскопать, — промолвил Сытник.

Но в это время увидели направлявшуюся к холму группу фашистов. Оставаться здесь дальше было рискованно.

Пошли обратно к батарее. Холм остался позади. Спустились в лощину. И здесь, осматривая местность, Тыртышный заметил невдалеке какие-то темные пятна. Скрытно подошли ближе: стояли три танка. В стороне от них Сытник увидел мелькавшие огоньки. Похоже, что там тоже был танк, а возле него расположились фашисты и курили. Укрылись все, потом Сытник распорядился:

— Земцова и Трисбаев остаетесь здесь и будете нас ждать. А мы с Тыртышным пойдем к танку.

Отдав документы Трисбаеву, Сытник и Тыртышный направились в ту сторону, где вспыхивали огоньки.

— Приготовься, может, фрица живым схватим, — шепотом проговорил Сытник.

— Я готов.

Шли молча. Уже знали точно: приближаются к одиноко стоявшему танку. Договорились, что и как делать.

Последние метров сто ползли по-пластунски. До танка остались считанные шаги. И вот бросились к фашистам.

— Рус, рус… — испуганно пробубнил немец, потянувшись за пистолетом. Но было поздно. Тыртышный одним ударом увесистого кулака свалил фашиста с ног, намертво зажал запястья, завернул руки назад, в рот сунул кляп. «Ишь, к Волге захотел», — прошипел Тыртышный, наваливаясь всем телом на гитлеровца.

Короткой была схватка и у Сытника. С размаху опустилась рука политрука на голову танкиста. Что-то хрустнуло, послышались сиплые звуки и стихли.

— Капут, — с облегчением вздохнул Сытник и поторопился на помощь Тыртышному.

— Ремень мне, — попросил тот.

— Возьми, — подал Сытник. — Да вяжи покрепче.

Когда гитлеровец был связан, Сытник сказал Тыртышному, чтобы тот осмотрел танк. Григорий забрался через открытый люк в машину. Захватил две полевые сумки, пистолет и вылез обратно.

— Тряпья там полно, как в магазине.

— Мародеры.

Тыртышный взвалил на плечи «языка». Пошли туда, где ожидали их Трисбаев и Земцова.

— Тяжелый, едят его мухи, — ворчал, сгибаясь под тяжестью, Тыртышный.

Трисбаев предложил тащить «языка» вдвоем. Но Григорий развязал ноги пленному, толкнул его в спину дулом автомата, и тот зашагал сам.

— Ишь, понимает наш разговор, — гудел Тыртышный, шагая вслед за «языком».

В густой синеве блекло сияли звезды. То там, то тут слышались одиночные выстрелы.

Группу Сытника на батарее встретили с восторгом.

— Не зря сходили! Один «язык» чего стоит! — говорили бойцы.

Возбужденной и встревоженной возвратилась Лена Земцова. Перед глазами стоял изрытый холм, на котором находился командный пункт дивизиона, трупы бойцов, портсигар.

Узнав от Сытника о найденном портсигаре, Новицкий хотел было посмотреть находку, но прежде надо решить, как поступить с «языком». Позвонил в полк.

— Захватили фрица, танкист-офицер. Как быть?

— Держите под охраной, пришлем машину, — ответили из штаба.

Новицкий вызвал Земцову.

— Что за портсигар вы нашли на месте КП?

— Вот он. — И Земцова положила на стол поблескивающую вещицу.

— Да, — тихо произнес Новицкий и, подержав его в руке, отдал обратно девушке.

А Земцова ожидала случая, чтобы поговорить с командиром о задуманном деле.

— Не хочу больше быть телефонисткой, — твердо выговорила она. — Назначьте меня к орудию!

— Почему это вдруг?

— Не могу больше, не могу, — твердила она. Новицкий доказывал, что ей трудно будет у пушки, что и телефонисткой быть почетное дело. Но Земцова настаивала на своем.

Новицкий что-то обдумывал, решал. Затем сказал порывисто.

— Ну если на то пошло, то переведу…

— Наводчицей?

— Нет. Санинструктором! Санинструктора у нас нет. Погиб…

Земцова задумалась. Ей казалось, что ее место только у орудия. Не зря же она в свободное от дежурства время ходила в расчет, присматривалась, как действуют орудийные номера. Но сейчас, выслушав Новицкого, заколебалась. И после небольшой паузы ответила:

— Согласна!

— Вот и хорошо. А дел много. Раненых нужно переправлять на тот берег. Как говорят — эвакуировать. Приступайте к работе.

В подошедший газик втолкнули толстого фрица — «языка», и Сытник сопровождал его до места.

Герман, почти всю ночь не смыкавший глаз, в это время выслушивал старшего группы бойцов, которая посылалась на выручку третьей батареи.

А батарея дралась героически. После того как Егупов направил с донесением на КП полка Попову, гитлеровцы повели обстрел батареи из пулеметов. Командир единственного уцелевшего орудия сержант Хайдуров, уже дважды раненный, открыл по врагу огонь. Вражеские пулеметы затихли. Автоматчики откатились. Затем на батарее один за другим разорвались три снаряда. Зенитчики увидели на бугре пушку, которая и вела огонь. Загорелись ящики от боеприпасов, вызвав пожар.

Сержант Хайдуров направил зенитку на вражескую пушку и вынудил ее замолчать.

— Погасить пожар! — приказал Егупов бойцам, среди которых были почти одни девушки.

— Воды нет — землей забрасывайте! Да побыстрее орудуйте лопатами! — наставляла подруг Елена Арестова. В семнадцать лет училась в ФЗУ и работала на строительстве тракторного завода на Волге. На батарее среди девчат она была запевалой. Первой бросилась растаскивать горящие ящики. Полыхавшие языки пламени постепенно меркли и гасли.

Но спустя час-полтора на батарее вновь стало светло как днем: фашистский самолет повесил осветительную бомбу — «люстру», — как называли их наши бойцы. Расчет у противника был простой: зенитки начнут стрельбу — и легко будет засечь батарею. Но Егупов не поддался на эту удочку: батарея себя не выдала.

Когда рассвело, бойцы увидели на подступах к огневой позиции немало трупов гитлеровцев.

Утром фашисты снова повели атаки на огневую третьей батареи. А в это время сюда пробилась группа бойцов, присланных командиром полка.

Сюда же, к западу от Спартановки, подходили наши танки, пехота, занимали рубеж обороны. Это радовало уставших, изнуренных непрерывными боями зенитчиков. Егупову передали приказ оставить огневую. У Егупова и его бойцов совесть была чиста. Они стояли до последней возможности. Вместе с другими зенитными батареями не пустили вражеские танки в Спартановку.