И между строчек синий платочек

И между строчек синий платочек

Об этой песне стоит рассказать подробнее.

Однажды зимой сорок второго на концерт ансамбля в горно-стрелковой бригаде прислали щупленького корреспондента фронтовой газеты. Ему поручили дать отчет о выступлении артистов.

После первого, дневного концерта он подошел к Шульженко:

– Лейтенант Михаил Максимов!

Клавдия Ивановна с любопытством смотрела на юношу, выглядевшего школьником, которому с чужого плеча выдали гимнастерку с двумя кубиками в петлицах.

Смущаясь и робея, лейтенант сказал Клавдии Ивановне, что вчера написал песню.

– Мелодию я взял известную – вы, наверное, знаете ее – «Синий платочек», я ее слышал до войны, а слова написал новые. Ребята слушали – им понравилось…

«Синий платочек» Шульженко знала. Она вспомнила далекий, из другой жизни августовский вечер 1940 года, когда слушала в Москве в Эстрадном театре уютного маленького парка джаз-оркестр под управлением Генриха Гольда и Юрия Петербургского, составленный целиком из польских музыкантов, с недавнего времени – осени 1939 года – ставших советскими гражданами.

Был смешной веселый конферанс. Конферансье – на этот раз женщина – изображала актрису, которая, собираясь вести программу симфонического оркестра, совершенно случайно оказалась на эстрадном. Читая заготовленный для «другого ведущего» текст, не удерживалась от комментариев и доверительно сообщала залу все, что думает и о концерте, и о его участниках.

– Юрий Петербургский – руководитель этого джаза, – объявляла она по бумажке. – Известный прекрасный композитор. За ним числится 250 песен и романсов. Вы помните «Утомленное солнце», «Донну Клару». Из последних – они будут исполнены – «Синий платочек», «Рафалек». – И уже от себя добавляла: – Ему 42 года, лысый – не первой свежести, но великолепный пианист!

Она не преувеличила – играл Петербургский блестяще. Большинство его мелодий оказались знакомыми, а новые легко запоминались. Запомнился сразу и «Синий платочек», подхваченный вскоре многими эстрадными исполнителями. Но Шульженко петь его не стала: текст песни показался малоинтересным и банальным.

– Если то, что я написал, вам понравится, – сказал Максимов, – может быть, вы споете…

То, что написал лейтенант, Шульженко понравилось. «Синий платочек» теперь был не девичьим атрибутом, что «мелькнет среди ночи»., как в прежнем варианте. Бесхитростно песня рассказывала о разлуке с любимой, о проводах на фронт, о том, что и в бою солдаты помнят тех, кого они оставили дома, и сражаются «за них – любимых, желанных, родных», «за синий платочек, что был на плечах дорогих».

В тот же вечер, когда Максимов передал Шульженко новый текст, она сразу, без репетиций исполнила песню в концерте.

Очевидно, нужно было быть рядом с бойцами, жить их думами, волнениями, надеждами, чтобы песня прозвучала так эмоционально насыщенно, как у Шульженко: от нежности к любимым до ненависти к врагу.

Успех «Синего платочка» был необычайным. Шульженко пела его в каждом концерте. Порой слова песни переписывали после выступления под диктовку певицы. Песню узнали и полюбили, ее запели всюду. И случалось, в частях, где Шульженко еще ни разу не выступала, еще до начала концерта ей подавали «заявку» на «Синий платочек».

С «Синим платочком» связаны сотни писем фронтовиков, приходивших к певице, десятки воспоминаний, свидетельствующих о том, чем стала эта песня в годы войны.

Подполковник А. Егерев рассказывал: «До войны я был секретарем Волховского горкома комсомола, а с начала войны – в армии, на Ленинградском и Волховском фронтах. В сентябре 1941 года был первый раз ранен, а через четыре месяца – второй.

И вот весной 1942 года политотдел 54-й армии Волховского фронта поручил мне, еще не совсем выздоровевшему, принять джаз-ансамбль Клавдии Шульженко и сопровождать его по частям фронта.

Обстановка тогда была больше чем напряженная. Фашисты ежедневно бомбили Волхов, железнодорожный узел и мост, шестую ГЭС и алюминиевый завод. Иногда налетали 50–60 вражеских самолетов сразу, и город содрогался от разрывов. И несмотря на это, ежедневно в течение двух недель было не менее одного-двух концертов ансамбля.

Помню, давали концерт в 544-м эвакогоспитале – в актовом зале школы № 2 Волхова. В этот момент начался массированный налет вражеской авиации, но концерт не прервался, так как в основном в зале лежали тяжелораненые – эвакуировать их было нельзя, да и некуда. От близких разрывов бомб вылетали стекла, но Клавдия Ивановна продолжала петь.

Другой случай. Поехали давать концерт на аэродром, расположенный в непосредственной близости от фронта. Около аэродрома попали под бомбежку. Пришлось переждать. Как только она кончилась и вернулись летчики, летавшие на задание по тревоге, в блиндаже состоялся концерт. Он длился более двух часов, а слушателям все было мало!

Когда объявили, что концерт окончен, встал летчик Герой Советского Союза Николай Пелютов и попросил Клавдию Ивановну: спойте еще раз песню «Синий платочек», а я, мол, обещаю, что в первом же бою собью фашистский самолет.

Слово свое он сдержал – через два дня в армейской газете была статья под названием «Как песня помогает бить врага».

Эпизоды, описанные А. Егеревым, не были исключительными. Это будни Шульженко.

«Песни Шульженко, как снаряды и патроны, были нужны нам в бою. «Синий платочек» и сейчас с нами – на всю жизнь!» – сказал в недавней беседе участник боев за Ленинград Герой Советского Союза В.Ф. Голубев.

– Меня не смущало, что песня эта мужская, – вспоминала Клавдия Ивановна. – В том довоенном концерте в «Эрмитаже» ее пел сам автор. И это вполне естественно: речь в ней – от лица мужчины.

Синенький скромный платочек

Падал с опущенных плеч.

Ты говорила, что не забудешь

Светлых и радостных встреч.

Но это же не помешало Изабелле Юрьевой тут же включить песню в свой репертуар и сразу же записать на пластинку! Мне рассказали, что во фронтовой бригаде на каждом концерте, по три-четыре раза в день, ее пел Михаил Гаркави, и всегда с огромным успехом. Его жена Лидия Андреевна Русланова слушала, слушала мужа и полгода спустя сама записала «Платочек» на пластинки. С довоенным текстом, конечно. И никто этому не удивился, разве что сам Михаил Наумович. Да и я ведь тоже спела еще до войны немало мужских песен – взять хотя бы ту же «Челиту».

Правда, с военным «Платочком» – особый случай. Я словно ждала его. Ну ведь никогда у меня не было такого, чтобы как только Миша Максимов вручил мне свой текст, я спела эту песню. Никакой оркестровки не было, музыканты за моей спиной удивленно слушали меня, а я пела с нашими аккордеонистами, двумя Леонидами – Беженцевым и Фишманом. Они за пять минут сочинили отличный аккомпанемент!

Но вот заметьте, с этого вечера и начались мои приключения с «Синим платочком».

Невероятно, но на том премьерном исполнении находился фронтовой кинооператор, который приехал снимать выступления актерских бригад. Как потом выяснилось, снимал он не столько артистов, сколько тех, кто их слушал: с таким заданием его послала Студия документальных фильмов, на которой готовилась картина «Концерт фронту».

– Артистов мы снимаем в Москве, на сцене Театра Красной Армии, – сказал он Шульженко. – И мне кажется, что лучше вашего «Синего платочка» для этого фильма не придумаешь!

Через неделю ей передали приказ: «Шульженко в сопровождении двух аккордеонистов срочно вылететь в Москву для съемок в киноконцерте по заданию командования РККА». К приказу прилагались три пропуска для въезда в столицу, которая тогда еще была закрытым городом.

Москва поразила безлюдностью и сумасшедшей маскировкой: Большой театр она расколола надвое: одной части как бы не было вовсе, а другая – приобрела странную архитектуру с нелепыми аркадами и готическими окнами, на крыше Зала Чайковского примостилась изба, а колонны Театра Красной Армии черная краска уменьшила вдвое – отчего издали он смотрелся как одноэтажное сооружение непонятного назначения. Съемки и шли как раз здесь.

Режиссер М. Слуцкий, делавший фильм по сценарному плану А. Каплера, объяснил Шульженко, что картина готовится для фронтовиков, многие номера, в частности «Синий платочек», включены в программу киноконцерта по их просьбе. Фильм должен быть снят в предельно короткие сроки: его ждут на фронте.

Сюжет картины крайне прост. Фронтовой киномеханик (А. Райкин), появлявшийся вначале, приезжал в одну из частей действующей армии. Он приготавливал аппаратуру, натягивал экранную простыню и начинал сеанс. Это был фильм в фильме. Такой прием давал режиссеру возможность быстро снять выступления артистов, не ставя их в зависимость друг от друга.

В «Концерте фронту» приняли участие М. Царев, И. Козловский, М. Михайлов, И. Ильинский, Л. Утесов, Л. Русланова, Ансамбль ЦДКА, Карандаш (М. Румянцев), сестры Кох и другие. Большинство из них выступили со старым, довоенным репертуаром. Шульженко была среди тех немногих, кто исполнял песни, рожденные войной.

Огромную сцену Театра Армии превратили в съемочный павильон. Но, очевидно, здание не отапливали всю зиму и в припозднившуюся весну оно сохранило лютый мороз. Во всяком случае, когда раздалась команда «Мотор!» и Шульженко, сбросив шубу, начала петь, оператор через минуту остановил камеру:

– Клавдия Ивановна, – попросил он, – пожалуйста, встаньте на светлом фоне: на нем не будет так заметен пар изо рта…

Первый дубль удовлетворил всех. Но тут на сцену поднялся консультант – высокий чин с тремя шпалами – и начал говорить долго и невразумительно. Ему все понравилось, но надо сменить платье: золотые цветы и листья не соответствуют военному лихолетью.

Спорить с ним не имело смысла. После перерыва, в который все отогревались чаем, Шульженко пела в черном до пят платье, которое отыскали в театральной костюмерной. На этот раз замечаний не было, и на следующее утро Фронтовой джаз-ансамбль уже встречал свою солистку.

Несколько месяцев спустя «Концерт фронту» вышел на экраны страны – фронтовые и городские. В самолете доставили его и в Ленинград, где фильм начал свое путешествие с кинопередвижками, обслуживающими защитников города.

На ленинградское радио посыпались письма с просьбой передать «Синий платочек» в исполнении Клавдии Шульженко. «Радисты» обратились за помощью к директору Экспериментальной фабрики грампластинок Владимиру Александровичу Заикину.

Его фабрика с начала войны оказалась единственным в стране предприятием, выпускающим грампластинки! Апрелевский и Ногинский заводы были переданы Наркомату боеприпасов и перешли на выпуск иной продукции. Прекратил на время изготовление матриц и Дом звукозаписи.

Полукустарная фабрика в блокированном городе, несмотря на непредусмотренное сокращение штата, неимоверные трудности с топливом, электричеством, продолжала работать. Из-под ее единственного пресса регулярно появлялись новые черные диски. Их было немного: иной раз десяток, иной – сотня. Другим стал их репертуар. В него вошли записи «острой необходимости»: здесь была пластинка, на одной стороне которой суровый голос многократно повторял: «Воздушная тревога!», а на другой – звучавшее как музыка – «Граждане! Воздушная опасность миновала. Отбой!». Здесь были пластинки с инструкциями «Как тушить зажигательные бомбы» и «Как оказать первую медицинскую помощь».

Среди этих записей «Синий платочек» оказался едва ли не первой песней, отнесенной в разряд остро необходимых. Используя старое приспособление, изобретенное почти десять лет назад, Заикин воспроизвел «Синий платочек» непосредственно с кинопленки. Вместе с записью репортажа о вручении частям Ленинградского фронта гвардейских знамен (на другой стороне) пластинка была отправлена на радио и в воинские подразделения.

Ровно через год после рождения военного «Платочка» Шульженко пригласили записать его в Доме звукозаписи. Она пришла в хорошо знакомое серое здание, тоже холодное. Долгие месяцы записи на воск не производились. Теперь положение изменилось: военное ведомство получило указание восстановить выпуск граммофонных дисков. Наркомат минометного вооружения отвел на Апрелевке небольшое помещение для прессового цеха, и отныне завод производил пластинки и минометы.

Дом звукозаписи почти не отапливался. Станки в аппаратной стояли укрытыми брезентовыми шатрами, в каждом обогревательные приборы поддерживали температуру, ниже которой восковые блины пришли бы в негодность, да и сами станки не смогли бы вращаться. Не снимая пальто, Шульженко вошла в студию «А» и запись началась. От дыхания певицы микрофон покрывался инеем, но она пела так, как никогда раньше.

Закончила петь и была уверена, что лучше не сможет, что этот первый вариант должен быть и последним. Но когда прошла в аппаратную, навстречу кинулась молоденькая женщина, вся в слезах, – оператор Галя Журавлева.

– Клавдия Ивановна, я испортила вам запись! Вспомнила, как провожала на фронт мужа, как он в последний раз поцеловал нашу дочурку, и не могла сдержать слез. И не заметила, как они попали на воск и растопили его…

– Таким браком можно гордиться, – заметила Шульженко.

Я задал Клавдии Ивановне чисто технический вопрос, давно мучивший меня:

– Как получилось, что «Синий платочек» вы записали 13 января 1943 года, а номер пластинки 139 – такие ведь давались на полгода раньше, в сентябре сорок второго?

– А вы не знаете, кто еще в том сентябре был в Доме звукозаписи? – спросила Шульженко.

Я заглянул в свой «кондуит»:

– С номером вашего «Платочка» соседствуют записи джаза Скоморовского: «Бушлат» Константина Листова (№ 135 – 36), «Застава дорогая» Соловьева-Седого (№ 137) и почти рядом «Бескозырка» Ильи Жака – ее записали несколькими днями раньше.

– Раньше или позже – значения не имеет. Важно, что в тот день, когда нам назначили визит в ДЗЗ, там находились музыканты Якова Борисовича, а значит был и Илюша, – сказала Шульженко.

Сколько они не виделись? Чуть больше года. А казалось, будто прошло столетие: столько пережито. Не случайно же люди тогда делили время на то, что было до войны и после ее начала.

Незадолго до июня 41-го она спела для пластинок новое Илюшино танго. Запись шла в студии Ленинградского радио, а он так же, как в сентябре 42-го, стоял у окна тонмейстера, и она пела, не спуская с него глаз:

Веря в светлую встречу, тебя прошу:

Пиши, мой друг, пиши

Хоть пару нежных строк.

И пусть умрет в тиши

Любой упрек…

Любовь и счастье нам не измерить.

Узнаю радость я – любить и верить.

Я в сердце любящем тебя ношу.

Веря в светлую встречу, тебя прошу…

Ничего необычного, но какое-то предчувствие наполняло слова песни особым смыслом.

Пластинка с этим танго по неизвестным причинам в свет не вышла. Илья вскоре принес ей пробный экземпляр с белой этикеткой, где ни автор, ни исполнительница не значились. И это тоже внушало тревогу.

С его песнями она не расставалась. Все, что он написал для нее, в том числе и появившееся в предвоенный год, она пела и в мирное время, и в голодном Ленинграде: «Вам показалось» – слова Кронфельда, «Нюру» Финка и две песни на стихи Григория Гридова – «Ночи черные» и заклинание «Все будет так, как было прежде»…

В том сентябре 1942-го Фронтовой джаз-ансамбль разместился в студии ДЗЗ, заняв еще теплые стулья, освобожденные скоморовцами. Шульженко волновалась. Закрыв глаза, она попыталась сосредоточиться и думать только о песне. Потом кивнула дирижеру и запела: «Помню, как в памятный вечер»… Увидела побледневшего Илюшу, спазм перехватил горло, и она разрыдалась.

– Понимаете, – сказала Клавдия Ивановна, – я ведь пела не о платочке, а о себе, о нем, о жизни.

Запись, получившая номер 139, тогда так и не сделали. Не пришла Шульженко в студию и на следующий день, ни через месяц, ни до конца года. До тех пор, пока джаз Скоморовского оставался в столице.

Их встреча в сентябре стала последней. Вскоре после премьеры «Городов-героев» в Театре эстрады и показа этого спектакля в Летнем театре парка ПДКА, Фронтовой джаз-ансамбль отправили на длительные гастроли в Среднюю Азию. «Откормиться», как сказали в Гастрольбюро. А затем дороги Шульженко и Жака и вовсе разошлись. В 45-м джаз Алексея Семенова распустили, Шульженко с мужем переехала в Москву и шесть лет не приезжала в Ленинград. Илья Семенович работал с ансамблями на фабрике местного значения, в студии на набережной Невы, но когда Клавдию Ивановну пригласили записаться там, его уже не было.

Вернемся к «Синему платочку».

– А я-то думал, – признался я Шульженко, – что 13 января вы пришли в ДЗЗ, чтобы специально записать только одну песню. И даже где-то написал об этом. Мол, «Платочек» так ждали на фронте, что вы, несмотря на напряженный график репетиций в эстрадном театре, урвали время на запись.

– Во-первых, до премьеры еще было полтора месяца, – заметила Шульженко. – И если выдумаете, что в театре кипела работа, то заблуждаетесь. У нас вообще поначалу все готовится ни шатко ни валко, а заканчивается общим авралом: и день, и ночь без отдыха. В январе художник еще работал над эскизами декораций, наш директор Румнев бегал по канцеляриям, чтобы раздобыть мануфактуру для музыкантов – костюмы, что они получили за два года до войны, изрядно поистрепались, да и мне нужны были новые туалеты – хотя бы по одному на каждое отделение.

Во-вторых; я чувствовала себя виноватой перед оркестром из-за того сентябрьского срыва: они-то собрались все в студии и разошлись несолоно хлебавши. А вы знаете, как музыканты относятся к записи на пластинки, – для них это всегда неплохой приработок. Может быть, уже подсчитали ожидаемую сумму: ведь мы получили разрешение на запись десяти песен!

И 13 января я спела не только «Платочек», но и «Маму» Табачникова и «Давай закурим» его же. А позже «Мы из Одессы моряки» Милютина, «Мою тень» Тимофеева, ну в общем весь комплект. Жаль только, что «Вечер на рейде» я так и не записала: редактор сокращать его не мог, а на две стороны у нас разрешения не было.

Между прочим, – закончила Клавдия Ивановна, – последнюю порцию песен я спела за три дня до премьеры «Городов». И декорации, и костюмы привезли в театр только 23 февраля. И мы бы наверняка провалились, если бы Политуправление не решило в день 25-летия РККА устроить в театре торжественное заседание, после которого мы дали концерт. И опять всю ночь репетировали, чтобы на следующий день все же показать премьеру.

В июне 1943 года Союз композиторов созвал в Москве первое совещание, посвященное песням Отечественной войны. И не странно ли, о «Синем платочке» говорили больше, чем об иных произведениях.

На совещании у него оказались и сторонники, и противники. О нем не только спорили с трибуны, но и, как признался один из выступающих, «очень много говорили в кулуарах». Споры эти, горячие и острые, порой принимали несколько академический характер.

Люди, говорившие о песне, иногда не представляли, какую роль она уже сыграла и продолжала играть на фронте.

Противники «Синего платочка» удивлялись его популярности, казавшейся им особенно странной, если учесть, что в то же время другие, с их точки зрения, хорошие массовые песни никем не поются! Они пытались объяснить его успех исключительно «исполнительским мастерством» певицы, обрушиваясь на вальсовую форму «Синего платочка», по их мнению, вообще неприемлемую для современной военной песни.

Композитор В.А. Белый на том же совещании метко окрестил подобную позицию «гувернантской». Ее приверженцы, сказал он, «склонны чрезвычайно ограничивать рамки допустимого в области бытовой музыки, отказывают в праве на гражданство городскому фольклору».

Детальный анализ этой песни сделал композитор Д.Б. Кабалевский, возглавлявший в те годы музыкальную редакцию Всесоюзного радиокомитета.

«Вопрос популярности «Синего платочка», – сказал Дмитрий Борисович, – очень ясный. Этой популярностью он пользуется, по-моему, по трем причинам.

Первая причина – та, что он удовлетворяет в каком-то смысле потребность в лирической песне, которая велика в народе.

Вторая причина – та, что в нем есть абсолютное сочетание текста и музыки. В тексте этой песни нет ни героев, ни героических подвигов, ничего, кроме чистой лирики. Эта лирика так же элементарна в своем выражении, как элементарна и музыка песни, но отсутствие противоречия между текстом и музыкой делает эту песню очень органичной.

Третья причина – та, что при всей примитивности музыка этой песни идет от традиций старинного русского вальса – вальса, на который также имеется спрос».

Когда я прочел Клавдии Ивановне эти цитаты из архивных раскопок, она то удивлялась, смеялась, восхищалась, то вдруг делалась серьезной, а потом сказала:

– Да, я была на этом совещании. Перед его открытием мы дали концерт, и я спела «Платочек». Этим все и ограничилось. И какое счастье, что не слыхала ни слова из этой дискуссии ученых мужей. Отдать столько сил скромной песенке! Знай это я, как сороконожка, которую спросили, с какой ноги она начинает идти, задумалась и не сдвинулась с места, точно так же не смогла бы, наверное, спеть ни слова из раздерганного на части «Платочка»!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.