Сколько их упало в эту бездну!

Сколько их упало в эту бездну!

«Мы были с ней как сестры»

Лидия Степанова, близкая подруга Изольды Извицкой со студенческих лет

Мы были с ней как сестры. У меня не было никого ближе, чем Изольда, да и у нее в Москве тоже никого ближе меня не было. Изольда была очень добрым человеком. Даже тогда, когда она сама мало получала, сколько раз все раздавала и приходила без денег, говоря при этом: «Лида, ну как я могу не дать, если у них дети, а у меня никого нет». Доброта и щедрость ее были безграничны. Нельзя было похвалить при ней что-то из ее одежды. Я как-то с восхищением отозвалась об ее обновке — костюме и сразу услышала в ответ: «Ну, и бери это, возьми его себе». Мы с Танечкой Конюховой, возможно, в чем-то расходимся в отношении Изольды, потому что у них достаточно часто пересекались жизненные пути. Ведь и Володя, Танин муж, сначала ухаживал за Изольдой, даже просил ее развестись с Бредуном. Это чтобы были ясны некоторые обиды Тани. Родители Владимира, жившие в Санкт-Петербурге, так тепло относились к Изольде, что даже после женитьбы своего сына на Тане и рождении внука не снимали ее портрет со стены.

Мне очень грустно вспоминать, как один проходимец под личиной журналиста выведал у меня разные моменты жизни Изольды, а потом состряпал достаточно грязный материал. Смысл такой: «Представительница рабочего класса получила такую славу, что не смогла с ней справиться…» А ведь отец Изольды был с высшим образованием. И родилась она в Москве, а не в Дзержинске, как часто о ней пишут. Ее отец — химик, приехал туда по распределению. Мать — педагог. Я обратилась тогда за помощью к другу детства Элему Климову — мы оба с ним из Сталинграда, чтобы он мне помог призвать этого писаку к ответу и забрать у него редкие фотографии, которые он взял на время для своей статьи, да так и по сей день не вернул. Однако это оказалось пустым делом, мне даже не смогли помочь в Гильдии актеров. А ведь он забрал у меня все. Мы пытались развенчать этого негодяя, да все зря… А потом, в передаче «Чтобы помнили» Леонид Филатов зачитал одно из тех писем Изольды ко мне: «Мой дорогой Лидок!..» И показал одну из принадлежащих мне фотографий, подписанную Изольдой: «Моей самой любимой, самой дорогой Лиде!» Позже у меня еще пропал на работе и громадный пакет с последними имеющимися фотографиями Изольды, так что в память о нашей дружбе почти ничего не осталось…

Сначала Изольда жила в коммуналке — двухкомнатной квартире на двоих. Ее соседкой была работница «Мосфильма». Эта жилплощадь находилась в доме, где жили режиссер Григорий Чухрай и актриса Наталья Фатеева. Мы как-то вместе с ней шли и встретили Наташу с ребенком на руках. Я отошла в сторону, чтобы им не мешать, Изольда меня представила Фатеевой: «Это моя лучшая подруга». Потом я видела Наташу на похоронах. Она сказала много прочувствованных, полных боли, слов об Изольде. Вскоре после этого я посадила две березки на могиле подруги и не пускала туда Бредуна…

Когда Изольда получила новую отдельную однокомнатную квартиру, Бредун был на съемках, поэтому переезд на новое место взял на себя мой муж и его друзья. Телефона, понятное дело, еще не было. Каково же было мое удивление, когда задним числом я узнала, что новоселье справили без нас. Оказывается, одна из моих подруг, Рорка Новоселова (по паспорту носящая редкое революционное имя Аврора, историк по образованию, мы с ней вместе учились), взялась нас позвать, да так и не сделала этого, надеясь, таким образом, рассорить с Изольдой. Это ей, в конечном счете, на какое-то время удалось — мы не общались с Золей несколько лет. Рорка ревновала к нашей дружбе. Ей льстило знакомство с знаменитостью и она не хотела ни с кем делить Изольду. И хотя сама она ей не нравилась, Золя, в случае чего, всегда могла взять у нее денег взаймы — муж Рорки был физиком и в ее доме они всегда водились. В период переезда вопрос денежных средств стоял особенно актуально… Это все выяснилось потом, при случае, но неприятный осадок остался на всю жизнь. Мы с Изольдой все же помирились и больше не расставались. После смерти Изольды Рорка пыталась со мной наладить отношения, но я так и не смогла с ней больше общаться. Так хочется научиться прощать, но это ведь она хотела оттеснить меня от Изольды. Потом даже Эдька, чувствуя свою вину, бросился перед нами на колени: «Извините, но мы не смогли до вас дозвониться, а ведь именно вы тогда помогли Изольде перебраться на новую квартиру». Но это уже было неважно…

«Изольда была скрытным человеком»

Надежда Румянцева, сокурсница Извицкой, снималась с ней в картине «Очередной рейс»

Я пришла во ВГИК только на третий курс. И у меня было много своих сложностей — от ГИТИСа хвосты какие-то остались, потом здесь что-то сдавали, а там этих дисциплин не было. Когда я училась у Ольги Ивановны Пыжовой в ГИТИСе, сложилась такая ситуация — меня позвали сниматься в фильм о ремесленниках «Навстречу жизни» по повести Василенко «Звездочка». Я спросила совета у Ольги Ивановны — соглашаться мне на эту роль или нет, она сказала: «Поезжай!» А когда я вернулась, выяснилось, что я сильно отстала — мои ребята уже учились на четвертом курсе, третьего курса вообще не было, мастера не набрали. А мне надо было на третий. Я оказалась на перепутье. И тогда в министерстве кинематографии мне сказали: «А почему бы вам не продолжить учебу во ВГИКе?»

И я опять бросилась к Ольге Ивановне за советом. И была удивлена ее ответом: «Какая разница — у каких педагогов учиться? Они все одной школы». Я была огорчена — как, думаю, она так легко меня отпускает, нет, чтобы как-то уговаривать: «Надя! Ты сильная. Возьми и сдай экзамены за целый курс и приходи ко мне на диплом…» И я на нее обиделась, надулась, как мышь на крупу: «Ну и пусть! Ну и пойду во ВГИК». Документы на новое место были пересланы через министерство.

Прихожу туда 1 сентября. Все на меня косятся. На курсе в общей сложности 20 человек. Ребят тоже можно понять: вдруг на третий курс приходит к ним непонятный какой-то гномик. Сижу так скромненько в уголочке, открываются двери и в аудиторию входят Ольга Ивановна и Борис Владимирович! Оказывается, они были руководителями этого курса, а мне даже в голову не пришло уточнить — к кому я поступаю. А Ольга Ивановна, тем временем, одновременно преподавала в двух вузах, как это делали многие. В ГИТИСе она всегда вела национальные курсы. Ей нравилось заниматься студиями. Она готовила с ними целый готовый репертуар, учитывая их национальные предпочтения, литературу, плюс русскую классику. Когда такая студия приезжала после выпуска к себе на родину, ей сразу предоставляли театральную площадку. И ее учеников много было по всем республикам.

А я, ничего этого не зная, все время, пока не попала во ВГИК, носила обиду на Ольгу Ивановну, что она не уговаривала меня остаться в ГИТИСе. Вот так я попала в этот коллектив. Мне пришлось сдавать экзамены за целый курс. Было столько своих забот, трудностей… Мне вообще было не до того, чтобы с кем-то знакомиться и подружиться. Я даже не сразу узнала, как кого зовут, потому что я по сути училась еще и дополнительно — все время ездила к каким-то педагогам, что-то там сдавала… Я никогда не была у педагогов на особом счету, не чувствовала себя любимицей.

С Изольдой мы столкнулись только на дипломе, когда ставили «Спутников» Пановой. В спектакле был занят почти весь курс. Я играла беспризорную Васку, а Изольда играла девчонку легкого поведения, там всего одна женская роль. Хирурга играла Руфина Нифонтова.

У нас же тоже была своеобразная национальная студия — было четверо украинцев: Булгакова, Владимирова, Фушич и Пархоменко, двое латышей: Астрида Гулбис (позже она работала на телевидении), Таллис Аболиньш.

Что говорить о характере Изольды, она была достаточно скрытным человеком, хотя вела себя очень мило. Не болтливая, вся в себе. Часто зрители судят по актерам по их ролям. И если экранные героини Изольды были хохотушками, это еще не значит, что такой же была она и в жизни. Она мало с кем общалась, все держала в себе. Так сложилось, что ребята относилась ко мне с некой опаской — почему это Ольга Ивановна взяла меня сразу на третий курс, по-матерински опекала, и у нас сложились очень хорошие, доверительные отношения. А ведь мы с ней вместе прошли достаточно большой путь, начиная со студии Детского театра, в который я попала в 16-летнем возрасте, потом ГИТИСа и кончая ВГИКом. Ольга Ивановна своих учеников всегда напутствовала так: «Жизнь твоя будет намного легче, если ты будешь популярен». После первой же своей картины я поняла, что это так: на мое имя стали приходить письма, меня стали приглашать на разные встречи…

С Изольдой после окончания института в работе мы встречались лишь однажды. Это было через три года после окончания института. Мы вместе снимались на Свердловской студии в картине «Очередной рейс» с Жорой Юматовым и Славой Чеканом. У нас с Изольдой даже не было общих сцен. Я играла с Жорой Юматовым. Так получалось, что и на студию мы приезжали с ней в разное время. Все, снимающиеся в этой картине, были из одного театра. В то время нас даже не спрашивали — хотим мы сниматься или нет. Если на актера поступала заявка, его просто в административном порядке назначали на ту или иную роль. Потом, когда у него появлялись популярность и имя, он уже мог выбирать. А до этого вопрос решался нажимом, вплоть до увольнения из театра. Позже, когда объединение возглавил Пырьев, я к нему обратилась с жалобой на это, на что услышала его отеческое: «Плюнь и забудь, что они там говорят. Ты пока работаешь у меня», ведь Театр киноактера существовал тогда при киностудии «Мосфильм».

«Сколько раз я просила режиссеров: «Дайте ей прийти в себя, воспрянуть и отдохнуть от водки!»

Тамара Семина, работала с Извицкой в Театре киноактера

Я считаю, что та трагедия, которая произошла, в конечном итоге, с Изольдой, идет от нашего отношения и от отношения государства к своим гражданам. И сегодня рядом с нами немало подобных трагедий. Так и будет продолжаться, пока мы не перестанем пресмыкаться и преклоняться перед зарубежными актерами с их многомиллионными состояниями. Взять хотя бы наши ставки советских актеров, которые получали копейки. И никого не интересовало, на какие иногда вредные для здоровья эксперименты мы шли ради своей работы. Взять хотя бы мою Катюшу Маслову, когда мне было поставлено условие ради роли сильно поправиться, во мне на тот момент было всего 43 килограмма, а средств на это нет. И как меня откармливали всем миром…

Изольда знала о моем отношении к ней, что я ее люблю. К сожалению, в Москве-то меня почти не было — моя жизнь прошла в поездках. Я все время снималась по разным городам и весям: Ленинград, Валдай, Свердловск… Разве все упомнишь. Раньше картины снимались подолгу. Взять хотя бы тот же «Вечный зов». Сколько лет жизни он забрал, мы пол-России облазили, где только не побывали! Порой оказывались и там, где в ту пору не было электричества. Молодые люди не только не знали, что такое Москва, понятия не имели о другой жизни! А тут к ним в гости пожаловали кинозвезды…

Или взять ту же картину «Коллеги». Мы ее снимали в Подмосковье. И даже там не было электричества… Так что вся жизнь моя прошла на колесах, дома проездом была, Володя, мой муж, часто со мной уезжал. Так что в Москве больше транзитом бывала. Не успеешь приехать, позвонишь-переговоришь со всеми знакомыми и поехала дальше. Вот такой «рваной», насыщенной жизнью я жила. На встречи-посиделки времени вообще не оставалось.

Насчет Изольды мы можем гадать и только домысливать — как там могло все получиться… Да, насчет детей ничего не получилось. Жалко. Такая судьба. Эдик — добрейшей души человеком был. Мы с ним в «Коллегах» играли. Как партнер он был просто замечательный. Потрясающий артист. Это играл он большей частью гадов, сволочей всяких. С годами у него фактура изменилась, он заматерел, ему стали другие роли предлагать. А начинал он с положительных. Характер у него хороший был. А в смысле их совместного с Изольдой жития — это только их дело. Встревать между супругами — неблагодарное дело. В этом вопросе даже мать с отцом лишние. Никто не может понять двух людей. Поэтому я никогда и не участвовала ни в каких оценках, ни в каких разборках друзей, когда те спорили между собой или расходились. Муж и жена — одна сатана. Право, откуда узнаешь, как повернется жизнь?

Почему так сложилось у Изольды с Эдиком? Наверное, такова их судьба. Ведь каждому отмерено что-то свое. Конечно, мы считаем, что много несправедливого. Но виной всему, конечно, то пагубное дело, которое погубило многих светлых людей. Даже таких, как Валентина Серова. Господи, как я ее спасала! Мы с ней вместе в одном спектакле играли и подружились. Помню, как она приносила в театр продавать свои шмотки. Какой был старинный гранатовый браслет, совершенно невероятной красоты… Уговаривала: «Томик, купи! Дешево продам». Как я ее уговаривала не делать этого: «Валентина Васильевна, я вас умоляю: не продавайте его! Я вам денег одолжу». А она стеснялась денег занимать. Это же все на водку… — «Нет, нет… Я его все равно продам». И продала. За копейки! А люди пользовались этим. Просто обирали. А потом в возрасте у нее пошли увлечения молоденькими мальчиками. Альфонсы пользовались ею, вытаскивали у нее все. А она не понимала этого. Была влюблена, верила в их искренность и бескорыстие. И делала все, что ей говорили, и продавала, и продавала… Горе. Все это от беззащитности и ненужности. Когда все от тебя отворачиваются.

Виноваты и примитивные эти режиссеры — надутые пузыри, которые дальше своего носа ничего не желают видеть… И однажды увидев в каком-то материале актера, только так его и представляют, навязывая ему и в дальнейшем узкие рамки амплуа. И другого ничего не могут предложить. А надо с актером работать, нести за него ответственность, как это делается на Западе., где заключаются контракты на пять, десять лет, под актера пишутся сценарии. На моей бытности один-единственный режиссер — Швейцер, снявший меня сначала в роли Катюши Масловой, позже пригласил на роль Ольги Трегубовой в картину «Время, вперед!» Я играла комсомолку. Щебенку таскала… И это совершенно уникальный случай. Ради этой роли я даже отказалась от замечательной роли в шолоховской «Донской повести», отдав ее Людмиле Чурсиной только потому, что не захотела повторяться и копировать Катюшу Маслову. Это я Чурсину «родила»! Даже она не знала, что я не только уступила ей эту роль, но и сама предложила ее кандидатуру режиссеру. Я подарила ей и «Журавушку», и Анфису из «Угрюм-реки». Вот так я разбазаривала свои предложения — направо и налево… Бывало, в этот момент я была занята, а с Анфисой произошла совершенно другая история. Я так мечтала об этой роли… Тогда только начиналось телевизионное кино, вот я и посчитала, что у меня нет времени связываться с сериалами, это неизбежно принесет мне разочарование. Как меня тогда ругали и уговаривали: Весник, Балашов, Рыжов Иван Петрович: «Ты не понимаешь, от чего отказываешься, идиотка…» Да, мне приходилось не раз слышать подобное в свой адрес.

А Изольде никто никогда не предлагал ничего подобного. О ней никто никогда не заботился и не думал. Она не была нужна. И что тут делать, если актеры поставлены в столь совершенно идиотское положение… Взять хотя бы того же Мишу Кононова, прекрасно снявшегося в «Большой перемене». Сегодня его нет. А ведь и он на долгие годы пропал — под него не было материала. И только когда он ушел, все вспомнили, какой он замечательный был актер. Незадолго до смерти он принимал участие в передаче Малахова «Пусть говорят». Предстал какой-то потерянный, изможденный, в какой-то жалкой маечке.

Там же был устроен мост с Америкой, в котором участвовала Лена Соловей. Все все время охали: зачем она уехала… Да кому она тут была нужна? Она бы пропала! А там она вся такая цветущая, полненькая, счастливая, потому что взяла и полностью поменяла свою жизнь. И она довольна ею. Занимается каким-то кружком, детьми. Ее дети уже выросли, получили образование, есть и внуки. А что бы она здесь имела? Пенсию 3 тысячи рублей и все? Умная женщина. На передачу пришел Никита Михалков, которого все так долго ждали, наш царь и бог. Смотрит на экран: «Зачем ты уехала? Возвращайся!» А потом комментирует: «Я ее помню в состоянии постоянной беременности»…

А ведь подобная участь — удел абсолютно всех киноартистов. Поэтому они и боготворят театр, работают в нем. Вон сегодня Лена Королева звонила. Рассказала, как недавно операцию перенесла и как Саша Калягин и общество театральных деятелей помогали — и деньгами, и операцию тяжелейшую профинансировали, и в отдельную палату поместили… А теперь ждут в театре. Это — уникальный случай! А в кино как? Поматросили и бросили…

Взять даже меня. Что происходит в последнее время… Прихожу на съемки: «Где режиссер?» — «А мы его выгнали!» Сегодня продюсеры руководят всем съемочным процессом. Озвучивают, ни черта в этом не смысля. Потому что все деньги делают. И снимают они того, кого хотят, — родственников, своих проституток, только не профессионалов. Последние годы многие известные актеры прошлого, подзабытые немного, стали снова успешно сниматься: Рая Рязанова, Николай Мерзликин… А сколько лет их не замечали…

От характера в профессии тоже много зависит. Вот меня хоть ножом режьте, я не буду ни перед кем унижаться и сюсюкать. Лучше буду голодать и грызть свою несчастную черствую корку хлеба. Режиссеры и сегодня про меня не забыли, предложения поступают бесконечно. И слава богу. Просто у меня сейчас такая полоса идет после потери мужа — Володи, я до сих пор никак не могу прийти в себя, все по больницам… У меня муж 15 лет болел. Я все эти годы выкинула из своей актерской жизни, жила только ради него. А ведь у женщины средних лет каждый год на счету. Часто в свой адрес слышала: «Ой, Тома, тебе памятник надо ставить, как ты за Володей ухаживала. Что ты для него сделала». А как иначе… умер — рядом с Высоцким его на Ваганьковском кладбище похоронила.

Звонят мне из мэрии 13 октября: «Тамара Петровна, мы разрешили вам захоронение вашего мужа на Троекуровском кладбище». А я им в ответ: «Благодарю вас, вы очень добрые, чуткие люди. Дело в том, что 6 октября было 9 дней Володе. И я его уже захоронила на Ваганьковском кладбище». — «Кто вам разрешил?» Вот так. А я просто пошла и сделала. И все эти 15 лет мне незнакомые люди помогали — кто с лекарствами, когда Володя был после инсульта, кто еще чем мог. Потому что меня любят, и Володьку любили. А в Гильдии хоть бы раз помогли. Одни разговоры. Однажды не выдержала и сказала: «Да вы бы хоть для хохмы дали одну пилюльку, чтобы показать, что хоть какое-то внимание оказываете». Там на лекарства выделяется в месяц какая-то сумма, так замучаешься чеки собирать. Жуткое дело. И сейчас те же чужие люди мне помогают и навещают в больнице. А ни Союзу, ни Гильдии это не нужно. При том, что там девочки хорошие работают, но что они могут…

Вот и Изольда. Она просто всего этого не выдержала. А представляете, что для меня, актрисы, значат последние, выброшенные на ветер, 15 лет… Это же бесконечные больницы, больницы… И ничего я сделать не могла — ни работать, ни куда-то уехать. И как я это пережил. Без копейки денег! Порой не верю сама себе. Как это все получилось… Знала только одно: я должна…

«А наутро по Би-би-си передали, что умерла советская секс-бомба…»

Кирилл Столяров, актер, дружил с Эдуардом Бредуном

Когда я поступил во ВГИК, курс, на котором училась Изольда Извицкая, заканчивал учебу. Так что в институте мы параллельно просуществовали год. И как первый курс частенько бегали им помогать декорации устанавливать… А потом мы встретились с Изольдой в Театре киноактера. Она на сцене немного играла, больше снималась. А потом началась вот эта трагедия. Я дружил с ее мужем, Эдиком Бредуном. Вместе играли в одном спектакле.

Самое печальное, что я сразу вспоминаю при упоминании о ней, это то, как она умерла. Помню, меня вызвал наутро к себе директор — я был председателем профкома у себя в театре. Оказывается, по Би-би-си передали, что в Москве умерла советская секс-бомба… И начались претензии к руководству театра. Он искал у меня поддержки: вы подтвердите, что они сами пили… Глупости, конечно. Но такое время было. А то, что она погибала у всех на глазах, это верно. И что теперь обвинять во всем Эдика? Делать это, тем более, задним числом. Тут как-то была передача про Женю Ташкова и Катю Савинову, все видели. И вдруг мудрый голос за кадром сказал: «Она бросилась под поезд, потому что он заглядывался на молодых актрис». Кто это говорит, по какому праву? Отвратительная манера расставлять подобные акценты в чужой судьбе. Кто смеет это делать?

Кто знает — не встреть Изольда Бредуна, сложилась бы ее жизнь по-другому… Ведь и с другими случались аналогичные ситуации. Я не раз думал — отчего подобное происходит? На мой взгляд, все дело в образовании. В вузы приходят молодые люди разной культуры, часто неподготовленные к жизни. А вокруг столько искушений… Особенно тяжело не поддаваться им, став известными. И это не только у нас, подобное очень характерно для Америки. Так случилось и с Изольдой. «Прогремела» на весь мир, а что дальше… Защиты от соблазнов — никакой. Если ты работаешь из картины в картину, как лошадь, — ты живешь. Как только пауза — нечем заняться, ее заполнить, особенно если нет жизненных интересов. Не хватает внутренней культуры. Ничего, кроме работы неинтересно. Чем заполнить паузу? Вот ведь в чем дело. Да если еще и детей нет…

Когда ты вступаешь в эту зыбкую профессию, обязательно нужно думать о тех запасных аэродромах, которые в случае чего выручат тебя. Нужно иметь хоть какие-то другие интересы в жизни, помимо своего дела. Однажды может наступить момент, когда ты будешь не нужен искусству, — что тогда, с чем остаешься, кому ты нужен? И никто из артистов не защищен. Тот же Петр Алейников. Это как раз и есть то самое испытание огнем, водой и медными трубами. Хорошо еще, если муж рядом непьющий. Эдик-то больше ее пил и умер немного позже от цирроза печени. Многие умерли через эту беду. И Серова та же, ну мало ли кто еще. У нас как раз был целый цикл этой беды. А все дело в неподготовленности людей. Только что она была звездой и вот уже никому не нужна…

Женский алкоголизм страшнее мужского. И если женщина на себя берет часть «застолья», чтобы уберечь мужа, то она, вполне возможно, «подсаживается» на это. И в этом тоже есть своя доля правды. Ведь и семья у актеров и актрис редко состоится. А ведь семья — это защита. В ней свои интересы — ребенок, дом… А когда этого нет: студенческое жилье — общежитие, когда купили колбасы и бутылку водки, а дальше все идет по накатанной… А ведь можно заняться и чем-то другим: скажем, увлечься живописью или чем-то еще. А то ведь, как правило, актеры ничем не интересуются. Таково общее состояние. Почему-то режиссерам удобнее считать актеров «детьми», так удобнее — чем они глупее, тем лучше. Они должны безоговорочно смотреть режиссеру в рот, безропотно верить, считая его царем и богом. Актеров берут без особого интеллектуального багажа, он мешает в работе — поверить какому-то достаточно примитивному режиссеру будет трудно. Я, скажем, не смогу. Вот Бабочкин Борис Андреевич не мог с режиссерами разговаривать. Его уровень был значительно выше. Хотя он был гениальный актер, но фактически сыграл всего одну роль (но там причины иные).

Что касается Изольды — это был замечательнейший души человек. Чистейшей, добрый, обаятельный, отзывчивый… Но вот свалилась слава. И она ее не перенесла — и подготовка сама, и культурка… Не готова. И когда учили, об том не думали — кто знает, что с человеком случится. Сопротивляемости нет. Это не заложено и в системе образования. Человек, мечтая стать звездой, зачастую не отдает себе отчет в том, что, если это случится, не будет продолжаться вечно, как невозможно оставаться вечно красивым и молодым. Любови Петровне Орловой это как-то удавалось, она держалась, в ней было что-то такое…

Вот из мхатовского и вахтанговского училищ более закаленные люди выходят, к жизни подготовленные лучше, чем из ВГИКа. У нас больше занимаются профессией, что произойдет с самим человеком потом, мало кого заботило. Кинематограф полностью поглощает человека. Мне не раз приходилось от друзей других профессий слышать, что они никого из кинематографистов в консерватории-то не видели. Изольда тоже туда не ходила. И я, пока меня однажды товарищ не привел. В наше время, когда появилось разрешение смотреть экспрессионистов, что стало для нас настоящим открытием, читать самую разную литературу… А тут девочка с периферии — что она знает о жизни? Поэтому и экзамены в институте порой превращались в тягость, потому что надо было успеть заявить о себе в профессии. И в вузах готовили узких специалистов, незащищенных перед жизненными трудностями.

Думаю, что такие люди, как Изольда, сегодня не были бы востребованы в профессии. В коммерческом кино не важно кто играет — берут проституток, любовниц продюсера… Качество их работы никого не интересует. Кино перестало быть искусством и превратилось в простое заполнение паузы, в работу под суфлера. Меня вот сейчас пригласили в 120-серийный фильм. Я подумал и не поехал, отказался, ведь только в сценарии заявлены 400 серий, а события и дальше будут развиваться. Я не знаю — будет ли осуществляться этот проект или нет, но для меня он не годится. И пока вообще приходится отказываться от кино, как и от телевидения. Оно тоже превратилось в работу под наушники. Мы — воспитанники другой системы. Сейчас же используется только типаж.

Изольда училась у лучших педагогов ВГИКа по актерскому мастерству — у Бибикова и Пыжовой. Я был у них на дипломе — замечательном спектакле «Спутники» Веры Пановой. И вообще это курс был изумительный, просто выдающийся. И трагический — многие погибли. Лешка Пархоменко погиб. Он играл Рогожина в «Идиоте». И сразу куда-то исчез. Гениальный артист Юра Белов. Тоже закончил грустно. Мы с ним в театре играли Булгакова. Помню, как у него посреди спектакля что-то произошло с головой, — текст забывал. Потом пропадал куда-то… Тоже оказался незащищенным перед ударами судьбы.

Единственный, кто у них продержался, так это Генка Юхтин. Он такой незаметный, тихий был, а самый крепкий оказался. Правда, и славы-то у него особой не было, хотя первые фильмы были замечательные — «Весна на Заречной улице», «Дело Румянцева». Сам он из детского дома. Потом он до конца играл в основном эпизоды. Вот Надя Румянцева — она стойкая. У нее много было своих интересов. Она и с мужем была за границей где-то — в южной Азии, что ли. У нее и дачка, и остальное все в порядке. Детей мужа воспитывала. Словом, маленькая, но со стержнем.

Была у них еще Майка Булгакова. Тоже пила и закончила трагически, но в автоаварии. Внешне там выглядело все благополучно. Она с удовольствием работала и на эстраде — хорошо пела. Муж у нее был австриец. И первый, Лешка Габрилович, — тоже человек вполне обеспеченный. И опять же дочка у нее от него осталась. И все равно ее судьба трагична… Вот Таня Конюхова — молодец, держится. Она до сих пор и выступает, и снимается, да еще и преподает. У Тани — характер! Она и общественной работой занималась, у нее на все имеется своя точка зрения…

На судьбе Изольды мы видим, что быть хорошим человеком в этом мире мало. Взять сегодняшних звезд. Кто сказал, что эта слава долговечна… Сегодня они мелькают на экране, а завтра забыты. Правда, у этих ребят совсем иной подход к жизни — они успевают быстренько зацепиться — заработать себе на домик, купить машину, отложить на будущее, овладеть какой-то другой специальностью. Вот они не пропадут. И все же и здесь будет немало падений.

Раньше были другие времена. Как Алла Ларионова с Колей Рыбниковым говорили: «Мы работаем на унитаз». Печально, но так и было. Чтобы обзавестись каким-то эксклюзивными туфельками или каким-то платьем нужно было ехать за границу. А для этого нужно было унижаться, чтобы получить право туда как-то выскочить. Вот вроде одна из самых обеспеченных семей — и дети были, а тоже никуда не денешься. Сложно было выжить, если нет у тебя звериной хватки. Были такие люди у нас, и много. Скажем, такой была Лидия Николаевна Смирнова. Кругом звезды, а она вся такая одинокая. И пробилась. И дольше всех продержалась. Это совсем другой характер — жуткий, жестокий. Царствие ей небесное. А человек мягкий был обречен. Та же Валентина Васильевна Караваева, сыгравшая когда-то Машеньку. Похожая судьба. Таких людей надо как-то оберегать. Конечно, если рядом такой муж, как Пырьев, Александров, Герасимов… можно еще о чем-то говорить. А если нет могущественного покровителя, трудно пробиться в этом мире.

Времена еще были такие. Когда после отмены культа Сталина, культа личности Хрущев пришел к власти и много чего наобещал, но ничего не изменилось… Это было вторым крушением надежд. Первое произошло после войны. Сначала постановление ЦК 46-го года, а затем линчевание Зощенко и Ахматовой. А ведь люди надеялись на лучшую жизнь — что отменят колхозы, станет полегче интеллигенции, вернутся кое-какие льготные порядки… Заслужили люди это за подвиг свой в войне, а им свободы и не дали. То же самое и с Хрущевым — когда отменили какие-то сталинские порядки, дальше ничего не последовало. А потом — «бульдозерная» выставка… И все тут же кончилось на корню. Но обещание свободы подарило нам целое поколение.

Когда я поступал в институт в 54-м году, сразу появилось столько интересных людей, взять даже ребят нашего курса: и Тарковский, и Шукшин, и Генка Шпаликов, и Мален Хуциев… Новые веяния в кинематографе и поэзии. Ведь все шестидесятники начинались в конце 50-х. Тут и Изольда тоже. А потом безработица, нет ролей. Ну что она успела сыграть… А потом лишь небольшие рольки. Вот она и начала пить. Приходила в театр — пряталась. Закутывалась в платочек, чтобы ее не видели. Опухшая… Она и сама понимала, что гибнет.

Когда я приходил к Эдику, нас назначили в народную дружину: собрали артистов, мы начали ходить по подъездам на Мосфильмовской и рядом… Все — молодые ребята. Они тоже жили там недалеко. Помню, прихожу как-то к Эдику: «А где Изольда?» — «Да она ушла». А у них там ниша такая была, смотрю, а она там, за занавесочкой. Она закрывалась и лежала там на кровати. Ей стыдно было появляться — знала, что плохо выглядит. Это уже было какое-то обреченное состояние. С Эдиком Золя познакомилась еще в институте. Он учился на курс старше, у Райзмана. Его сокурсником был Володя Гусев. С Эдиком мы в театре играли «Ивана Васильевича» по Булгакову, а вот у Золи никаких ролей не было, да и в кино к тому времени тоже, ее вытаскивали — кто как мог.

Изольда появлялась бледная, опухшая, неумело намазанные красные губы… Все это уже было как-то не так… Да и ролей-то у нее было не так много: «Сорок первый», «К Черному морю» — это она в институте снималась, откровенно слабый фильм, «Доброе утро» — это они с Таней Конюховой играли. Две однокурсницы снимались вместе. Две-три картины, больше и не припомню. Остальные — незначительные. Большей частью это были не роли, а рабочие дни. Это когда тебя вызывают на съемку попросту подзаработать — в массовку, в окружение. А Изольда все-таки заявила о себе как актриса мирового масштаба после «Сорок первого»… В этом все дело, а не в слабости характера. В то время у нас много людей, и не только в кинематографе, воспринимались лишь как рабочие инструменты.

Вот и Изольде никто никогда не говорил, что она звезда, на нее в Театре киноактера не ставились спектакли. Там таких звезд навалом и все они — «бездельники». И не из-за того, что не работали. Взять тот же Театр киноактера. Ведь у нас долгое время даже не платили за спектакли. Это считалось учебно-тренировочной работой. Не снимаешься — тебя платят зарплату пятьдесят процентов. Это половина той нищенской зарплаты, которую ты получаешь. И за это ты обязан хоть что-то репетировать и заниматься творческой деятельностью. Долгое время спектакли вообще не оплачивались, но при этом считалось, что человек, который в них работает, находится в простое, он — балласт для рабочего коллектива. Это даже и по бухгалтерским отчетам так считалось. Поэтому не все стремились играть на сцене…

Помню, первая зарплата, когда мы поступили, была 80 рублей. А общая зарплата — рублей 100–120. А так ты 50 процентов получаешь, но зато можно устроиться на дубляж. Когда ты попадаешь в эпизод какой-нибудь, то и зарплата сразу идет полная. И уже не важно — день ты работаешь или два дня. Да съемочных получишь где-то за месяц, все равно существование нищенское. Это ужасно. Ставки артистов кино были мизерные, и мы подписывали на то договора.

Когда приходит артист театра сниматься, он ставит свои условия. Допустим, назначает собственную ставку — те же 250 рублей за месяц. Это выше, в 2–3 раза больше, но он сам ее себе назначал. Ау нас в театре у снимающегося актера еще шли отчисления на остальных, кто находился в тот момент в простое. То есть жуткая система. Никто же не был заинтересован в сборах. Главное — идеология, чтобы на экране были целина, колхозы, стройки. Поэтому и тематика так называлась — колхозная, производственная… Поэтому у нас и актеры были с лицом колхозника, как Иван Петрович Рыжов, который не сидел без дела. А вот Аллочка Ларионова — на нее не было ролей. А она — красивая женщина, заявила о себе, должна была дальше как-то развиваться. У нас ведь немного было в кинематографе красавиц: Орлова, Ладынина, Целиковская, Макарова… А потом пошли простые русские женщины. Наверное, чтобы женщины не комплексовали перед экранными красавицами. В первую очередь приветствовалась индивидуальность. Нонна Мордюкова, Нина Сазонова простых колхозниц играли.

Изольда тоже мало вписывалась в эту систему. Помню по институту — она была самой красивой у них на курсе, поэтому сразу и начала сниматься. У меня даже где-то долго хранился журнал — первый или второй номер «Советского экрана», на обложке которого Золя. В каком-то голубом шарфике, по-моему, где-то на Ленинских горах, как символ молодой актрисы той эпохи. Таня Конюхова пошла дальше, затем Люся Гурченко, Зина Кириенко… А Изольда началась очень сильно, да сорвалась. Много было таких актрис. Вот Лида Драновская, главная роль которой так и осталась в картине «Поезд идет на восток». Потом еще такое дело, о котором не очень хотелось бы говорить: за взлетом очередной звезды очень ревностно следили ее конкурентки — и на «Мосфильме», и в комиссиях сидели, не пропускали. Тут тебе и завистники, и жены режиссеров. Целый клубок. Чтобы как-то пробиться, нужна была сильная спина, хорошая опека, вплоть до партийной организации, могущественные связи. А у Изольды всего этого не было. Она до этого не опускалась. Получать роль через постель — распространенный способ в кино по всему миру — тоже было ей не по душе…

«Она была совсем молодой, я еще моложе…»

Юрий Назаров, актер, снимался вместе с Эдуардом Бредуном

С Извицкой мы не были близко знакомы. Встретились как-то однажды, на каком-то застолье у друзей, году эдак в 64-м. Одна встреча… Одно общение «ни о чем». Она была совсем молодой, я еще моложе — я с 39-го года, она 32-го. Ни до, ни после, мне так и не удалось встретиться с ней в кино. Вот с Эдиком, ее мужем, мы как-то работали вместе.

Да, у нее была трагическая судьба. Жутко неприятно, что она умерла такой молодой… Ее смерть стала тогда для всех настоящим шоком. То, в чем мы любили обвинять цивилизованный мир, когда никому нет дела до другого человека, оказывается, может произойти и у нас…

Как актер могу отметить, что у нее есть несколько достаточно достойных работ в кино, немало и небольших ролей. Ведь часто мы снимаемся в малюсеньких эпизодах и сами потом не можем точно вспомнить эти картины. У меня у самого этих эпизодов «чертова бездна». Сейчас вообще наступили довольно «занятные времена». Как бы вписалась такая актриса, как Изольда, в эту систему, не знаю. Вряд ли. Иногда приходится соглашаться на роль, чтобы совсем уж не выпадать из общего потока, толком даже не предполагая, о чем фильм. Возможно, даже снявшись, ты так никогда и не узнаешь — стоило ли это делать. Достойных картин в последнее время появилось немало, а недостойных еще больше.

Я никогда не воровал, не грабил, никогда не жил за чей-то счет. Никогда никому не рыл яму, чтобы он ногу подвернул, а я бы вылез… вроде и скрывать-то мне нечего. Но бывает и такое, что о чем-то не хочется говорить. А сейчас пошли такие времена, что, общаясь с журналистами, бывало, попросишь: «Ребята, не надо об этом писать…» Значит, будь уверен — именно об этом и напечатают! Потом жалеешь. Ведь такая жизнь сейчас пошла — тотальная, скрытая, надо уметь о чем-то и умолчать. Не знаю, как жила бы сейчас Изольда… Ведь сегодня и профессии-то нашей, по большому счету, нет, как нет и идеологии. А без идеологии искусства не бывает и быть не может! Поэтому и нет по-настоящему стоящих картин. Как говорится: «От ворон мы отстали, а к павам не пристали». Мы без ума прокляли все прошлое, а по-прежнему крутим старые картины, не всегда самые лучшие. Но зрители смотрят их с таким восторгом, что просто диву даешься. Оно и понятно, потому что на каком бы уровне таланта это ни было сделано, это всегда были фильмы про людей, затрагивающие общечеловеческие проблемы. А теперь порой смотришь кино… не хочется называть имена — шикарно, профессионально сделанное кино. Там люди режут дружка дружку, а мне на это наплевать, не жалко никого! Ну, режут они друг друга, ну, режьте, ребята, вам нравится это занятие, это ваше дело… Это кино не затрагивает никакие струны души.

Все, что у нас было, мы предали. И все под что-то пыжимся, корячимся… А это не наше, русскому человеку чуждое. Словом, во всем этом сейчас очень трудно разобраться — что происходит.

А взять того же нашего «Рублева». Сначала он числился в сотне лучших мировых картин, теперь уже в десятке. А это наш фильм, родненький. Наш — русский, советский, праведный — про людей, про жизнь, про смысл жизни, про проблемы человеческие — про Родину и предательство, про муки творчества…

Однако самое настоящее предательство происходит у нас сейчас. Массовое и всеобъемлющее. Всю страну предали, не подумав совершенно. Наш бывший председатель Госкино, не знаю — жив ли, нет ли, Филипп Тимофеевич Ермаш, на каком-то застолье уже после всего этого, с горечью сказал: «Странное дело — все, что было разумного, толкового при социализме, мы порушили, а все дерьмо с Запада взяли…» И продолжить эту мысль можно было бы так: конечно, дури у нас было выше крыши. Но, разрушая, нужно было хорошее все же оставить. А то произошло наоборот. Мало у нас своего было дерьма, так нет — с Запада еще нагребли, присвоили. И в результате — многое растеряли. Поэтому и сочувствия у людей нет. Все опирается на индивидуализм. А это смерть обществу. Дружка дружку перережут… А общество всегда двигал коммунизм — и первобытный тоже. Только существуя и помогая друг другу, можно выжить и развивать общество, только вместе, сообща. А сейчас российскому маразму дана полная свобода.

И я не устаю повторять: имея такие вершины, как Тарковский и Шукшин, как мы можем лебезить перед Западом, умиляться, если вдруг получилось не хуже, чем в Голливуде или у французов. Так и хочется крикнуть: «Ребята! Вы забыли? Это у нас был Тарковский и Шукшин! Шукшин — это наш родненький, Тарковский — режиссер мировой. Перед ним почтительно сгибали поясницы Бергман и Феллини.

Это у нас были: Эйзенштейн, Довженко, Райзман, Ростоцкий, Донской, Чухрай, Калатозов…

Это мы должны гордиться! Фильмы этих режиссеров до сих пор востребованы по всему миру. И с каждым годом их популярность только растет».

«Она никогда не была звездой в нынешнем пошлом понимании этого слова»

Михаил Ножкин, встретился с Извицкой на съемочной площадке ее последней картины «Каждый вечер в одиннадцать»

На съемках с Изольдой мы мало общались. Она появилась в Сочи всего на несколько дней, в самом начале — приятная, спокойная. Она была скромным, симпатичным, улыбчивым и милым человеком. В отличие от многих своих коллег не надувала щеки, ей не мешала ее популярность, значимость. Она была несколько застенчива. Она оставалась сама собой — скромным, и симпатичным, воспитанным человеком. Не знаю, какой она была в другой среде, но там, на съемках, она не жила актерской жизнью — в том уродливом широком обывательском понимании. В ней не было актерского позерства, показухи, философствования. Она просто потихонечку, повторюсь, даже как-то застенчиво делала свое дело, что мне было удивительно, ведь Изольда была в высшей степени профессионалом. У меня даже сложилось такое впечатление, что ей было неловко играть эту маленькую роль. Вот чем было это продиктовано. Конечно, она об этом не говорила, но роль была ей явно не по рангу, не по таланту. Конечно, она ее очень мило отработала, но с некой грустинкой в глазах, потому что ее к этому времени уже не снимали, и она была в некотором забвении. И все же, слава Богу, она никогда не была звездой в нынешнем пошлом и примитивном понимании этого слова, хотя и была более популярна, чем некоторые сегодняшние знаменитости.

Ничего не могу сказать, просто жалко хорошего талантливого человека. Конкретика меня никогда не интересовала — я ничего не знал о ее судьбе, какой у нее муж… Я немножко из другой колоды и подобным никогда не интересовался. Узнал уже после, хотя до сих пор не знаю — что там и как…

Что такое актерская судьба — это и малокартинье, и многокартинье… Разве можно это разделять. И хорошее, и плохое. Если говорить о подобной судьбе, можно и Катю Савинову вспомнить. Забытые талантливые люди, очень цельные, скромные. Уж как там их личная жизнь сложилась — не знаю, что-то их не устраивало в мире, в котором они живут, какая-то несправедливость. Не вписались в систему отношений: перестали снимать — отсюда и личные обиды, и незанятость. Система кинематографа была и есть, только стократно опошленная — нужно унижаться, выпрашивая роли, бегать, заискивать перед режиссерами… Результат мы на экране видим. Изольда не производила впечатление актрисы, «актрисули», которая только и знает, что «хи-хи», да «ха-ха»…

В жизни она была красивее, чем на экране. Наши актеры тем и отличаются от голливудских, что те в кино — все, как на подбор, красавцы, а в жизни увидишь… Наши — наоборот. Я многих мировых звезд видел в жизни, начиная с Софии Лорен, которую вблизи увидишь где-нибудь на фестивалях — полное разочарование. Недаром они, насколько я знаю, с собой своих фотографов возят, гримеров, операторов, которые их снимают, зная все тонкости их лица, в особых режимах, ракурсах… А для актрис всегда было особенно важно, как их снимают. Посмотрите на ту же Мэрилин Монро — так называемый секс-символ всех времен, народов, эпох и вселенных. Они что только не меняют у себя — на любую пластическую операцию готовы, на смену имени, только бы прорваться на экран. Посмотрите на ее реальную фотографию, ведь ничего общего с той, которую мы знаем по кино. А у нас посмотрите — красавицы! Все, как одна, которым эти Дины Дурбин и Марики Рокк и в подметки не годятся! Возьмите Аллу Ларионову, Лидию Смирнову, Любовь Орлову — очаровательную звезду по мировым понятиям, Клару Лучко, Таню Самойлову, Таню Конюхову… и т. д. и т. д, которых можно долго называть. А из молодых — какие есть красавицы… Они и в жизни были не хуже, я их достаточно хорошо знал. Та же Ларионова — образец русской красоты, от Бога, от рождения. Она же была очень скромным, очень порядочным человеком. Спокойным, уравновешенным, в ней не было этой надутости, кичливости, вновь повторюсь, этой «озвезделости» и «звездонутости»! И Изольда была из той же породы красивых скромных наших актрис, которые очень достойно вели себя не только на экране, но и в жизни, что немаловажно. Ведь беда многих, уж не говорю о Западе, возьмем наших нынешних — никчемных, «звездонутых» барышень и ребят, которые переоценивают свою значимость, — с важным видом, надув щеки, ходят, с экранов не слезают, с умным видом философствуют, рассуждают о каких-то материях, в которых ни хрена не понимают.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.