Предисловие

Предисловие

Почему психоанализ появился в начале XX века? Почему не на 100 лет раньше? Почему не на 50 лет позже? Почему именно в это время возник феномен Фрейда? Почему его работы расценили как революцию в области понимания психики человека?

За 100 лет до рождения Фрейда психиатрии как медицинской дисциплины не существовало, а нервные болезни были частью общей медицины. Больные с инсультом или воспалением спинного мозга лежали в одной палате с сердечными, легочными или почечными больными, а больные с психическими заболеваниями в лучшем случае попадали в монастыри, а в худшем их могли утопить как ведьм или как одержимых дьяволом. Психологии же как науки не было вовсе.

Положение стало медленно меняться к середине XIX века. Мориц Генрих Ромберг, крещеный еврей из Пруссии, написал двухтомный учебник по нервным болезням, который быстро перевели на английский и русский языки. До этого нервным болезням отводился раздел в общих учебниках медицины. Оказалось, что нервных болезней очень много и знать их досконально врачу-терапевту, который уже держит в мозгу заболевания сердца, легких, печени, почек, желудка и кишечника, кожи, крови и половых органов, просто не под силу. В 1869 году в Москве появилась первая в мире отдельная кафедра нервных болезней при Московском университете. Французы последовали русскому примеру лишь в 1880-х годах. Но в Париже кафедру нервных болезней занял светило — Жан Мартин Шарко. Максимум, что помнят сейчас люди, это «душ Шарко», но Шарко обратил внимание простых смертных, не врачей, на нервные болезни. Он сделал их «модными». До этого от общей терапии уже откололись офтальмология, кожно-венерические заболевания, отоларингология, не говоря о хирургии и стоматологии. И вот теперь независимой дисциплиной стала невропатология.

Психиатрия в это же время билась за право считаться медицинской наукой. Психически больных сначала держали в монастырях, затем придумали отдельные заведения, очень похожие на тюрьмы. Название одного из них, лондонского приюта «Бедлам», стало именем нарицательным. Психиатры тогда разделились на два лагеря — психиков и соматиков. Психики считали, что «душевные расстройства» и есть душевные, не имеющие отношения к структуре головного мозга. Соматики полагали, что «душа» — понятие не медицинское и что психические расстройства или даже просто изменения в поведении и психике человека возникают из-за физиологических, практически химических, нарушений в головном мозгу. Нервные болезни всегда считались частью медицины, а вот психозами медицина все еще брезговала. Стремление невропатологии к независимости и стремление психиатрии к признанию соединились и усилили друг друга.

Казалось бы, речь идет о заболеваниях головного мозга и, шире, всей нервной системы. И, конечно, понятно, что больной с полиневропатией после свинцового отравления и больной, которому везде прыгающие обезьянки мерещатся, должны лежать в разных заведениях. Но вот эпилепсия. Вроде бы, неврологическое заболевание, но со временем у эпилептиков начинает меняться поведение, и психиатр может этим заинтересоваться. Да, шизофрения — для психиатров, а болезнь Паркинсона — для невропатологов. Однако в той же второй половине XIX века описываются неврозы. При них и голова болит, и сон плохой, и поведение дурное. Как быть? Шарко заинтересовали больные истерией. Сначала эта болезнь считалась чисто женским недугом. Потом доказали, что мужчины тоже могут быть истериками, хотя и в гораздо меньшем количестве. Шарко отнесся к истерии как к заболеванию головного мозга и начал соображать, как ее можно вылечить. И тут невропатология и психиатрия посмотрели в глаза своей основной проблеме: диагноз можем поставить точный, а лечить не можем.

Шизофрения, эпилепсия, болезнь Паркинсона, параличи, рассеянный склероз, боковой амиотрофический склероз, сирингомиелия, абсцессы и опухоли головного мозга, миопатии, маниакально-депрессивный психоз, миодистрофии и еще, и еще, и еще — диагноз есть, лечения нет.

Шарко придумал свой знаменитый контрастный душ, сажал паркинсоников на вибрирующее кресло, пробовал гипноз на истеричках. Как полагается французскому мэтру, он рапортовал об успехах, но реально вылечить больных не мог. На его лекции приходили не только врачи или студенты, но и журналисты, писатели, актеры. Еще один доктор, еврей Мориц Бенедикт из Австрии, ввел в набор лечебных средств электротерапию. Лучший невропатолог России Бехтерев изобрел настойку, которую без ложной скромности назвал своим именем. Но, увы, почти все вышеперечисленные болезни остаются неизлечимыми и по сей день.

И вот на этом фоне молодой еврей из Австрии Зигмунд Фрейд попадает в Париж, на стажировку к Шарко. Рассеянный склероз вылечить нельзя, хоть перекувыркнись, стоит ли время тратить? А вот истерия — это интересно, а главное, благодаря Шарко, — модно. До Шарко гипноз считался шарлатанством. Шарко применил гипноз для лечения истерии, и сначала ему показалось, что эффект есть. У Фрейда вышло несколько статей на чисто неврологические темы, но одна из его первых монографий посвящена именно истерии. Гипнотические изыски Шарко желаемых результатов все же не принесли. Фрейд начал искать новый метод лечения и задумался на глобальную тему — о нашем мозге вообще. Существует философский вопрос: а может ли мозг понять сам себя? Далекий от религиозных условностей, Фрейд препарировал сознание человека и докопался до многих ранее скрытых элементов. Его теории наложили отпечаток на всю психологию, психотерапию, патопсихологию, психиатрию XX века. Мало того, литература, кинематограф, театр, живопись, политика и социология — все впитали в себя его идеи. Даже религиозные деятели взяли на вооружение его теории и начали утверждать, что Бог познаваем на интуитивном уровне (подсознательное). Его практический метод лечения неврозов — психоанализ — оказался не очень эффективным как лечебное средство. Теория Фрейда нередко уподобляется революционному перевороту. Столетиями люди считали разум единственной движущей силой в человеке. В начале XX века вдруг открылась новая тревожная истина: анализ сознания оказался недостаточным для понимания человека. Фрейд первым показал подлинную роль бессознательного в психике и повседневной жизни.

Однако его теоретические выкладки продолжают оказывать влияние на наше самопонимание и сегодня. Теперь благодаря Фрейду мы понимаем, что не являемся хозяевами в своем собственном мозге. Структура нашего мозга такова, что мы «имеем право» на иррациональные поступки и на возможность «выйти из себя». «Анатомия — это судьба», — говорил Фрейд. Вперед, к нашей судьбе!

Фрейд не был психиатром, до того как он стал психоаналитиком, он был невропатологом. Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856 года в моравском городке Фрейберге (сейчас город Пршибор в Чехии), находящемся недалеко от границы Австрийской империи с Пруссией и Польшей. С 1849 года эта земля принадлежала австрийской короне, а сейчас родина Фрейда находится в Чехии. Пять улиц, два цирюльника, с десяток бакалейных лавок и одно похоронное бюро. Городок находился в 240 км от Вены, и никакие ароматы бурной столичной жизни туда не доходили. Отец Фрейда Якоб был бедным торговцем шерстью. Недавно он в третий раз женился — на девушке, годящейся ему в дочери, которая год за годом рожала ему детей. Первенцем и был Зигмунд (Шломо Сигизмунд, по-семейному — Сигги). Новая семья Якоба располагалась в одной, правда, достаточно просторной, комнате, снимаемой в доме вечно пьяного слесаря-жестянщика. Якоб Фрейд на полях семейного Талмуда с перерывом в три месяца сделал две надписи: «Мой отец раби Шломо, сын раби Эфроима Фрейда, умер 21 февраля 1856 года» и «Мой сын Шломо Сигизмунд родился во вторник, 6 мая, в половине седьмого после полудня». Мальчик появился на свет необычайно волосатым, «в рубашке», как было принято говорить, и мать сочла это хорошим знамением! Мальчику в жизни должно повезти.

В октябре 1859 года вконец обнищавшие Фрейды пустились на поиски счастья в другие города. Обосновались сначала в Лейпциге, затем в Вене. Леопольдштадт был в то время бедным районом, где ярко горели красные фонари. Тем не менее, через него прошло множество знаменитых венских евреев, позднее переехавших в районы побогаче: Штраусы, Зигмунд Фрейд, Густав Малер, Теодор Герцль… Якоб уже становился, если еще не стал, эмансипированным евреем. Кафтан — длинный жакет с поясом, традиционная одежда евреев в Галиции — сменяется европейским костюмом. Идиш уступает место немецкому. Но и Вена материального достатка не дала. «Бедность и нищета, нищета и крайнее убожество», — так вспоминал Фрейд свое детство. А еще прилежную учебу в лицее, успехи в языках, литературе (особенно античной), философии, похвалы учителей и ненависть сверстников, доводящих черноволосого отличника с тяжелыми кудрями до слез. Из школьных лет он, очевидно, вынес неудобный для последующей жизни комплекс: нелюбовь смотреть собеседнику в глаза.

Многие биографы этого ниспровергателя основ людского понятия о самих себе искали в его детстве необычные моменты. Фрейд помнил себя с очень раннего возраста. К примеру, он сохранил поразительно ясные воспоминания о младшем брате Юлиусе, который умер, когда ему самому было всего полтора года (этот скорбный эпизод стал для Фрейда источником идеи о братской ревности и желании братоубийства и о первичном чувстве вины). Чуть позже мать объяснила Сигги, что такое смерть: «Все мы сделаны из земли и должны вернуться в землю». Она потерла руку об руку и показала кусочки кожи — якобы земли. Мальчик был поражен демонстрацией!

Вообще биографы Фрейда поражались: чуть ли не все его теоретические положения об устройстве человеческой психики имели явные корни в его собственном детстве. Его мать была миловидной, молодой, жизнерадостной и честолюбивой, к тому же обожала первенца до самозабвения. А отец, пожилой, верующий, рабски покорный, вечно заставлял маленького Сигги краснеть. Во все биографии Фрейда вошел следующий эпизод: однажды незнакомец на улице смахнул с головы Якоба Фрейда шляпу прямо в грязь, крикнув в лицо: «Еврей, убирайся с тротуара!» — и тот смиренно сошел на мостовую. Если учесть, что некоторое время отец психоанализа жил с родителями в одной комнате и невольно видел многое из того, чего ему видеть не следовало, неудивительно, что именно он стал автором идеи: каждый мальчик непременно влюблен в мать и ненавидит отца (так называемый эдипов комплекс, по мнению современной психологии, действительно случается, но далеко не так обязателен, как представлялось Фрейду).

Впоследствии, как и положено бедному, но эмансипированному еврейскому юноше, он увлекся политикой и марксизмом. Его лицейский друг Генрих Браун, основавший в 1883 году вместе с Каутским и Либкхнехтом Die Neue Zeit (орган немецкой социал-демократической партии), приглашал его сотрудничать. Но Фрейд сам не знал, чего хотел. В те времена евреи в Европе уже имели возможность получать высшее образование без обязательного перехода в христианство, причем Австро-Венгрия была в этом в первых рядах. Сначала будущий отец психоанализа думал о занятиях правом, потом — философией. Но юристом некрещеному еврею стать было трудно. В результате, морщась от отвращения, он отправился в медицинский — типичное поприще для юноши его национальности в то время. Так он оказался на медицинском факультете Венского университета. Туда он записался не как Шломо Сигизмунд Фрейд, а как Зигмунд Фрейд — собственное еврейство его в то время раздражало. Может, он поменял бы и фамилию, но она ему слишком нравилась, ведь немецкое слово Freude означает «радость, наслаждение»! (Тут уместно сказать, что принятое в русской литературе написание и произношение «Фрейд» неправильно, свою фамилию Сигизмунд-Зигмунд произносил как «Фройд»). Преподаватели относились к нему так себе. Им не нравилась его непоследовательность в увлечениях, поверхностность и ориентированность на быстрое и легкое достижение успеха.

Оставаясь студентом медицинского факультета, Фрейд ринулся в лабораторию физиологии Эрнста Брюке, где и проработал с 1876 по 1882 годы. Он получал различные небольшие стипендии и с упоением изучал половые органы угря и других подобных тварей с малопонятными названиями вроде «петромизон». «Никто никогда, — кипятился Фрейд, — еще не видел яичек угря». «Это были не половые органы угря, а зачатки психоанализа», — хором говорили годы спустя его последователи-психоаналитики. Но дело в том, что Фрейд хотел обеспечить себе место работы после окончания института, стать ассистентом руководителя лаборатории. Не получилось. Вместо положенных пяти он учился восемь лет. И дело не только в том, что в 1879 году он понадобился Австро-Венгрии, готовящейся к войне с Россией, в качестве пушечного мяса (напряженность на Балканах удалось снять дипломатически, и будущее светило через год отпустили доучиваться). «Медицинские предметы не привлекают меня. Я учусь достаточно небрежно», — записал Фрейд в дневнике. В 1881 году 25-летний Фрейд получает медицинский диплом, но это не означает, что, вот, открыл частный кабинет и больные рекой потекли. Для начала частной практики нужны деньги, которых нет, и авторитет, которого тоже пока нет. В чистую науку его никто не приглашал. Кому интересен петромизон? Он нашел место врача в Венской центральной больнице. Центральная больница не принесла молодому еврею-врачу денег и славы.

Далее последовал неприятный период: Фрейд увлекся кокаином, сначала как химическим веществом, но очень скоро — как наркотиком. В лихорадочных поисках пути продвижения Фрейд взял заказ от химической фабрики «Мерк» на исследование свойств этого тогда малоизвестного вещества. Кокаин выделили из растения кока только в 1859 году. Он выяснил, что кокаин обладает болеутоляющим действием, улучшает настроение и повышает работоспособность. «Это средство целесообразно применять при расстройстве желудка, морской болезни, переутомлении, депрессии», — писал Фрейд в отчете для химической фабрики. Эксперименты он проводил по большей части на себе и на своих близких. Посылал небольшие дозы сестре, невесте («чтобы укрепить силы»), рекламировал кокаин среди медиков… Казалось, еще один шаг — и успех у Фрейда в кармане вместе с богатством и славой! В 1884 году выходит его работа о кокаине, 25-страничная статья в медицинском журнале, которая позже вырастает до объема книги. В то время самым близким другом Зигмунда был молодой врач Эрнст фон Флейшль. Однажды при вскрытии он инфицировал палец, пришлось ампутировать. Боль была страшная, и Фрейд, ничтоже сумняшеся, снабдил друга кокаином. Так Флейшель стал чуть ли не первым в мире кокаинистом. Дошло до белой горячки: бедняге виделись змеи, ползающие по его телу. А за Фрейдом надолго закрепилась репутация авантюриста и шарлатана. Куда податься?

И тут в далеком Париже, в больнице Сальпетриер, Шарко создает кафедру нервных болезней и за несколько лет становится светилом новой медицинской дисциплины. Врачи со всей Европы, кому был интересен головной мозг, ринулись в новую неврологическую Мекку. «Стажироваться у Шарко» стало престижным для всех будущих невропатологов. И причем здесь Фрейд со своим кокаином и микроскопическими изысками в организме угря? В той же венской лаборатории, в которой Фрейд резал своих угрей, работали другие исследователи, многие из которых занимались нервной системой. И этому есть свое объяснение. Печень, почки, легкие — анатомия известна практически досконально, а вот мозг, нервы — здесь во многих местах лежала еще непаханая в XIX веке целина. Евреи-врачи, которые получили наконец возможность работать наравне с прочими европейцами, вдруг обнаружили, что, оказывается, все теплые места в медицине уже заняты. Стать светилом в хирургии практически невозможно, профессором внутренних болезней — крайне затруднительно, везде уже своя медицинская мафия, а вот новые неизведанные области медицины — нервные болезни, кожные и венерические болезни, оториноларингология, глазные болезни, — области, куда неохотно идут врачи из-за небольших гонораров и обилия неисследованных болезней, вот туда и попадали такие неприкаянные еврейские врачи, как Фрейд. Если вы возьмете немецкое руководство по нервным болезням конца XIX века, написанное как коллективный труд, примерно треть авторов будут евреи.

У врача вообще есть два направления деятельности — или стать практиком, набираться опыта в известной области, обзаводиться частной практикой и грести гонорары, или же пойти в науку, искать новые лекарства, описывать новые болезни, в общем, творить. Молодой Фрейд, как и многие молодые врачи, не сразу решил, по какому пути пойти. Деньги же нужны. Каким путем они придут быстрее? Ну да, в лаборатории ему поручили изучить нервную систему речного рака. Так, дальше что? Золотом за рака не осыплют. Но вот в больнице молодой врач сталкивается с больным инсультом, а потом ему попадается мальчик с менингитом, а затем помощник пекаря с полиневритом — и все, судьба решена. Кто хоть раз серьезно столкнулся с проблемами нашей с вами нервной системы, навсегда влюбляется в мозг, в его разнообразную работу, которую до сих пор мы не можем полностью понять. Кто-то ищет новое в космосе, кто-то — в родном мозгу. В наше время большинство научных статей по медицине пишется на основании статистической обработки проведенного исследования.

Ста больным сделали операцию этим способом, а сто других больных прооперировали тем способом, у тех, которых «этим», — осложнения после операции случились в 6 % случаев, а у тех, которых «тем», — в 12 %. Вывод: давайте оперировать этим способом и не будем тем. Во времена молодого Фрейда все было по-другому. Юный врач мог написать статью об одном больном, но разобрать его заболевание, его «случай» до тонкостей. Такую статью публиковал журнал, и он получал уважение коллег. И Фрейд несколько таких статей написал. Приятно, но как это совместить с заработком?

Возвращаясь к деньгам: они были нужны как никогда, ибо 26-летний Фрейд женился на молодой девушке Марте Верней. Она была, как говорят, «из приличной еврейской семьи». Ее семья пользовалась большим почетом: дед Марты, Исаак Верней, был знаменитым раввином, один дядя дослужился до профессора Мюнхенского университета, другой — Боннского. Отец Марты был наименее знаменитым Бернеем, но и он за голодранца дочь отдавать не желал. Зигмунду дали понять: свадьба состоится не раньше, чем он будет в состоянии содержать семью. Их помолвка длилась целых четыре года, и Зигмунд написал Марте около тысячи писем. Безумная любовь? Может быть… Вот только странно, что они, живя рядом, очень редко виделись, да и письма Фрейда невесте особенной страстью не дышат. В 1882 году он написал: «Некоторые находят тебя красивой, даже удивительно красивой. Для меня это не так важно». В начале 1884 года: «На том портрете, где ты совсем юная, я вижу, как ты была красива».

Вполне возможно, что жениться Фрейд задумал по иной причине. Дело в том, что, если некоторые биографы первого психоаналитика нам не врут, несмотря на самоуверенные манеры и отпущенную для солидности бородку, он был девственником и ужасно боялся женщин. Однажды, еще в 16 лет, он был влюблен, но некая Гизелла Флюсс его отвергла. Из мальчишеского желания отомстить он приударил было за ее матерью, но никак не рассчитывал, что дородная немолодая фрау и вправду пригласит его в свою постель и придется спасаться бегством. Свою неопытность в вопросах пола Зигмунд считал позорной и стремился поскорее избавиться от нее. С Мартой они поженились втайне от ее родителей. Просто поехали в сентябре 1886 года в город Вандсбек и зарегистрировались в местной ратуше. Чуть позже была совершена и религиозная церемония, и Фрейду пришлось потрудиться, чтобы вызубрить все положенные молитвы на иврите. Фрейд ухаживал за Мартой несколько лет с долгими периодами разлуки. Последний из них, непосредственно перед свадьбой, случился по очень уважительной причине: будущий король психоаналитиков отправился в Париж стажироваться к королю невропатологов, Жану Мартину Шарко.

* * *

Невропатологу 1880-х годов стажироваться у Шарко — это все равно что сейчас компьютерному программисту — у Билла Гейтса. Вот где прорыв к славе и деньгам! И Фрейд в 1885 году отправляется на кафедру нервных болезней в больнице Сальпетриер. Просто так явиться к светилу было нельзя, и Фрейд привозит рекомендательное письмо от другого венского врача-еврея, Морица Бенедикта, тоже любителя нервных болезней и гипноза. Бенедикт позже прославился введением электротерапии в лечение нервных болезней.

В Париже у Шарко Фрейд встретился с первым в своей жизни русским неврологом молодым Л. Даркшевичем. Даркшевич позже дорос до профессора и уже после революции 1917 года выпустил один из самых интересных учебников по нервным болезням на русском языке. Но вот как судьба распоряжается людьми: Даркшевич пошел по проторенному пути, стал профессором, и его никто сейчас не помнит, кроме меня, а Фрейд ринулся в неизведанное, и его сейчас знает весь мир. Шарко, до того как стать неврологом, был анатомом. Он и поручил, по старой памяти, двум молодым врачам, русскому и еврею, сесть за микроскопы и проверить, а как там действительно мозжечок соединяется со спинным мозгом. Совместная работа двух начинающих врачей была опубликована в немецком неврологическом журнале в 1886 году и замечена в России и в Англии.

Но главное, чем эта поездка была полезна Фрейду, заключалось в том, что он попал к Шарко в период увлечения последнего гипнозом. Шарко психиатром не был, как иногда пишут. Его интересовали истерички, но сначала это было вынужденным делом. Во-первых, надо было точно научиться различать эпилептический и истерический припадки, а во-вторых, истерички того времени часто утверждали и демонстрировали, что у них «отнялись ноги», и надо было научиться отличать настоящий паралич от паралича истерического. Решив чисто неврологические задачи, Шарко наконец озаботился лечением этих пациенток. Так как микстуры, души, морские купания и целебные грязи не приносили результатов, единственным вариантом оставалось психическое воздействие. За сто лет до Шарко Франц Антон Месмер это уже пробовал, и небезуспешно, но врачебный мир конца XVIII века объявил его шарлатаном. Стоит ли снова ступать на эту скользкую дорожку, если ты уже признанный медицинский гений? И Шарко бы не стал, если бы шотландский врач Джеймс Брэйд не ввел гипнотерапию в обычный врачебный обиход в 1840-50-х годах. Брэйд и придумал слово «гипноз».

Шарко попробовал гипнотическое внушение на больных истерией, добился внешнего эффекта и встал в позу победителя. Фрейд впечатлился. «Мне случалось, — писал Зигмунд Марте из Парижа, — выходить с его лекций с таким ощущением, словно я выхожу из Нотр-Дам, это новое представление о совершенстве!»

Ему удалось убедить Шарко позволить ему перевести на немецкий язык труды мэтра, включая сборник его лекций. Когда такое разрешение было получено, Фрейд перевел несколько работ Шарко, но не дословно, как профессиональный переводчик, а в пересказе своими словами, что оказалось более выигрышно. Живя в Австро-Венгерской империи, Фрейд, можно сказать, вынужден был быть полиглотом. Еще ребенком он слышал словацкий, немецкий языки; в шестнадцатилетнем возрасте изучал французский, испанский и переписывался на английском со своими родственниками из Манчестера. В школе Зигмунд освоил латынь и древнегреческий. Много позже, в 1914 году, в своем небольшом очерке о школьных годах он писал, что история и культура античности, ее язык были для него «непревзойденным утешением в битвах жизни». Позднее, помимо работ Шарко, он переводил на немецкий сочинения английского философа и экономиста Джона Стюарта Милля. Путешествуя по Италии, Фрейд разговаривал на итальянском. Но, бесспорно, он никогда не чувствовал, что овладел этими языками в совершенстве.

К этому времени он еще колебался, чем бы ему заняться — то ли чистой невропатологией, и он пишет работу по детским церебральным параличам, то ли высшими функциями мозга, и он переводит в 1888 году на немецкий язык 414-страничную книгу А. Бернхайма «Суггестия» (внушение). Шаг за шагом можно следить, как медленно, но верно движется Фрейд к своим будущим интересам. Все это время его уважение к Шарко остается столь сильным, что когда в 1889 году у четы Фрейд рождается сын, отец дает ему имя Жан Мартин — в честь Шарко.

Все это время Фрейд продолжает заниматься психоневрозами, в частности истерией. В 1888 году он написал анонимную статью для медицинского учебника, посвященную истерии. В ней описывается «метод, который впервые применил Йозеф Брейер из Вены», при котором «[мы] под гипнозом заставляем пациента вспомнить психическую предысторию заболевания и определить, в какой момент оно возникло». Слово «предыстория» — типично фрейдовское. Он имел в виду, что, проследив травматическое воспоминание до его источника, можно каким-то образом избавить пациента от вредных эмоций. Позже этот процесс стал называться катарсисом, очищением. Сначала в медицине под катарсисом понимали очищение желудка, теперь это слово приобрело новый терминологический характер. Исследования проводились на Берте Паппенгейм. В то время о ее случае ничего не было написано. Брейер, с которым Фрейд был дружен, не стал использовать «катартический метод» на других пациентах. Это сделал Фрейд, начиная очень осторожно, иногда с помощью гипноза, а иногда и без. Достаточно скоро он понял, что далеко не у всех больных можно добиться катарсиса, а раз так, надо двигаться дальше и искать лучший способ.

Биографии Фрейда, особенно популярные, не дают четкого объяснения, как он нащупал свой метод лечения психологических проблем. Я столь подробно останавливаюсь на ранних «допсихоаналитических» работах Фрейда, так как хочу показать, что его концепция — это не плод «озарения», а результат медленного развития. Шаг за шагом Фрейд подходит к своему главному открытию. В 1891 году он пишет 100-страничную работу по афазии (немоте). Да, есть в головном мозгу два центра речи, да, именно они позволят человеку понять некие звуки как речь и дать приказ языку и губам издать такие же звуки в ответ. Да, если эти центры поражены — человек нем. Но Фрейд добавляет к этому важное значение других частей мозга, которые ответственны за ассоциации и создают те образы, которые потом выражаются в механической речи губ и языка. Вот и еще один шаг к переосмыслению нашего мышления. Книга не дала никакого заработка, из 850 отпечатанных копий было продано лишь 257, и Фрейд получил смешной гонорар в 156 гульденов. Но кто зарабатывает на сугубо научной литературе? Здесь важно признание. В 1893 году он пишет 168-страничную книгу по детским церебральным параличам (ДЦП). Вроде бы, шаг в сторону, но Фрейда интересуют не только спастически сведенные ноги, но и та же афазия и интеллектуальные дефекты у этих больных. В этом же году умер Шарко, и Фрейд отзывается прочувствованным некрологом.

Иногда пишут, что до изобретения психоанализа Фрейд безвылазно бедствовал, но вот в 1893 году он уже приват-доцент Венского университета с нормальной зарплатой. Двигайся он дальше в русле «обычной» клинической невропатологии, дорос бы до профессора, и все в порядке. Прожил бы обеспеченную жизнь врача, а сейчас о нем вспоминали бы так же часто, как о Даркшевиче. Сказать, что на этом этапе своей карьеры Фрейд оставался неизвестным, уже нельзя. Он неизвестен широкой публике, но во врачебных кругах он уже достаточно известен — немецкое медицинское светило профессор Нотнагель включает работу Фрейда по ДЦП в свое многотомное руководство по медицине, и она появляется как отдельная глава в девятом томе этого по-немецки скрупулезного эпика.

Все же вопрос заработка остается насущным. Фрейд хотел денег. Его семья растет как на дрожжах. 1887 год — дочь Матильда, 1889 — сын Жан Мартин, 1891 — сын Оливер, 1892 — сын Эрнест, 1893 — дочь Софи, 1895 — дочь Анна. Бедная плодовитая Марта, вот женушке досталось! Семейная жизнь Марты и Зигмунда, на первый взгляд, удалась. Страсти между супругами никогда как будто и не было, а были взаимное уважение и привязанность. «Мы должны каждый день говорить, что все еще крепко любим друг друга. Это ужасно, когда два любящих сердца не способны найти ни достойной формы, ни времени для ласковых слов… Не надо скупиться на нежность. Чем больше тратите ее, тем активнее она восполняется. Если о нежности забывают, то незаметно утрачивается душевная связь, и отношения супругов бывают подобны в таком случае ржавому замку».

А заработная плата увеличивалась медленнее, чем количество ртов в семье. Выход один — частная практика. Он дает объявления в газеты: «Лечу нервные расстройства разного типа». Оборудует одну из комнат в своей квартире под кабинет. Клиентов пока нет. Но Фрейд уверен, что будут. Он ждет. И вот появились первые, присланные друзьями-врачами. Как же это утомительно — часами выслушивать их жалобы и для вида стучать по коленкам молоточком! Приходят, торчат в кабинете по полдня. И не понятно, что с ними делать. Состоятельным больным можно сказать: «Мадам, поезжайте на воды! Мадам, поезжайте в Неаполь, вам нужны морские купания и ванны». Очень хорошо звучит, но помогает только тогда, когда в этом Неаполе женщина встретит пылкого мужчину и сразу забудет о своих болезнях. Фрейд был далеко не первый из врачей, кто вместо пилюль и ванн вводил чисто психологические приемы в лечение больных. Примерно в те же годы молодой Александр Скрябин, будущее светило русской музыки, так упорно мучил себя и фортепиано, что «переиграл руку», то есть растянул сухожилия на правой ладони. И вот знаменитый московский профессор медицины прописывает ему в качестве терапии пить кумыс и отправляет его на лечение в калмыцкие степи. Скрябин пишет домой письма, как он переезжает с одной станции на другую и все ищет, где кумыс получше. И я долго не мог понять, причем тут кумыс, если сухожилия. Но потом понял: где Скрябин в калмыцких степях фортепиано найдет? Вот рука и восстановится.

Невроз — это очень сложное для лечения заболевание. Оно лежит между классической психиатрией с ее галлюцинациями, иллюзиями и бредом и обычной невропатологией с ее параличами, дрожанием и ишиасом. Как правило, у невротика что-то не ладится в жизни: плохое питание, недостаточный сон, недостаточный секс, усталость, стресс, жизнь с нелюбимым человеком, отсутствие работы или дурная работа без удовольствия, денежные проблемы, проблемы отцов и детей или все вместе. Лечить это сложно и сейчас, не то что 120 лет назад. Фрейд пробует, вслед за Шарко, гипноз. Ничего не получается. Не любит он смотреть людям в глаза — еще с тех самых лицейских пор. Потом изобретает метод концентрации, накладывает руки или палец на лоб больного и начинает давить и спрашивать, что его беспокоит, что, что? Потом от отчаяния пробует массажи, ванны, отдых, диеты, усиленное питание. Все напрасно. Трогать пациентов руками и мучить вопросами он перестал после 1896 года, когда больная Эмма фон Н. пожаловалась, что Фрейд ей только мешает. Видимо, в этот период у Фрейда с опытом работы с пациентами складывается убеждение, что большинство невротических и психологических проблем человека возникает на сексуальной почве.

Сначала у Фрейда, открывшего в Вене частную практику сразу по возвращении с французской стажировки, с гипнозом ничего толкового не выходило. Гипноз сам по себе еще не был достаточно изучен. То один пациент, молодой мужчина, одержимый навязчивой идеей, что его хочет отравить собственный повар, после нескольких сеансов признает невиновность повара и тут же заявляет, что на самом деле убить его собирается собственный отец! То другая пациентка, молодая дама, страдающая нервным параличом ног и расстройством речи, очнувшись от транса, хватается за живот: «Доктор, пользуясь моим бессознательным состоянием, вы обесчестили меня! Я беременна! И чувствую: ребенок вот-вот родится!». Гипноз при работе с подсознанием оказался столь же грубым инструментом, как, скажем, кувалда в ювелирном деле! Позже, уже в XX веке, гипноз вошел во врачебную практику как один из методов лечения алкоголизма, отучения от курения и при лечении некоторых неврозов. Но к этому времени техника гипноза улучшилась. О неудачных экспериментах Фрейда стало известно, и его репутация шарлатана упрочилась.

Вот еще один классический пример, часто упоминающийся в работах о Фрейде. Одна из пациенток Фрейда стала жертвой тяжелой истерии после того, как неожиданно умерла ее сестра. Из бесед с женщиной Фрейд установил, что у сестры был муж, к которому она испытывала сексуальное влечение. Будучи строго воспитанной, она не решалась признаться в этом даже себе самой. Увидев сестру мертвой, она чуть было не обрадовалась, что сестра умерла и ее муж теперь свободен. Однако эта радость почти не была ею осознана. Допустив ее в сознание, пациентка испытала бы огромный стыд. Поэтому она мгновенно вытеснила эту радость. С этого момента она стала испытывать истерические симптомы. Уяснив причину болезни, Фрейд улучил момент хорошего эмоционального контакта и в резкой форме потребовал, чтобы женщина перестала «притворяться» и призналась наконец, что «обрадовалась», увидев сестру мертвой.

Женщина выглядела крайне растерянной, ей было больно и стыдно. Но Фрейд ободрил ее, сказав, что постыдные чувства могут возникать у каждого, такова человеческая природа. Пусть теперь она испытает стыд, страдание, но зато станет здоровой. Болезненные симптомы действительно вскоре прекратились.

У человека есть несколько основных инстинктов, и, когда проблемы сна и личной безопасности решены, проблемы пищевого и сексуального инстинктов выходят на первый план. Эволюция человека как вида связана не с прямохождением или формой руки, как нас учил Ф. Энгельс, а с развитием пищевой и половой сфер. Эволюция дала нам два подарка. Первым подарком человеку оказалась прожорливость. Человек мог есть все, и этим он был уникален. Он мог есть мясо зверей и птиц, яйца, сало, почки и печень; он ел червей, моллюсков, рыб, ящериц и лягушек; он мог потреблять некоторые виды насекомых; он ел фрукты, овощи, ягоды, коренья, злаки, семена, клубни картофеля и даже почти обычную траву вроде щавеля и петрушки. Человек мог пить воду, молоко, кровь, рыбий жир и березовый сок. Практически оказалось, что его пищеварительная система может переварить почти любую органическую массу, кроме жестких древесных волокон и животных костей. Мы редко об этом думаем, но наша пищеварительная система — это уникальный подарок. Подарок этот химического свойства, так как пищеварительные ферменты — это белки, или, если уж совсем по-научному, полипептиды.

Вторым подарком стала гиперсексуальность. Большинство животных имело и имеет один, редко два брачных периода в год. Каждый год, чаще весной или осенью, животные примерно на месяц вспоминали об идее двуполого размножения, образовывали пары, делали детей и снова успокаивались до следующей весны. Самка предка человека эволюционно приобрела способность менструировать не раз-два в год, как большинство зверей, а раз 12–13. У самцов же сексуальный голод из временного превратился в постоянный. Таким образом, человек «научился» делать детей в любое время года. В добылинные времена двойни и тройни рождались у людей чаще, чем сейчас. В целом, создались предпосылки для быстрого роста числа людей. Этот подарок был тоже химического свойства, так как гормоны вообще и половые гормоны в частности — это тоже белки. Во времена диктата христианской церкви говорить о животной составляющей человеческой личности было не принято — о душе надо было думать. Ко времени Фрейда мысли на эту тему стали прорываться наружу. Фрейд уловил веяние времени и пошел чуть впереди основной человеческой коллективной мысли. Если бы он родился на сто лет раньше — в тюрьму бы посадили, а родись он на сто лет позже — его идеи были бы банальными.

Но именно в десятилетие становления Фрейда как мыслителя интерес к сексу стал все серьезнее заявлять о себе. Интерес к этому предмету был, конечно, всегда, но раньше он был глубоко скрываем из-за принятых норм поведения. Но XIX век стал менять эти нормы. Франция давно шла впереди по части эротических произведений, но теперь за ней потянулись и Германия, и даже холодная Англия. Порнография расцвела в Великобритании, например, настолько сильно, что в 1887 году был образован по ее поводу специальный цензурный комитет. За три года своей работы комитет не допустил к печати или постарался уничтожить уже отпечатанные экземпляры в следующем количестве:

/ порнографических и непристойных романов — 879,

/ порнографических и непристойных рассказов — 1162,

/ непристойных песен, отпечатанных на листовках — 1495,

/ порнографических гравюр и рисунков — 10 493.

Потом комитет захлебнулся и закрылся. В его родной Австро-Венгрии Фрейд видел примерно то же самое. Обращали ли внимание на это врачи? Да, обращали, но, разумеется, как врачи, а не как психологи. Когда Фрейд стажировался у Шарко, в том же самом Париже профессор Л. Мартино читал лекции о деформациях женских наружных половых органов. Вот кусочек из его лекции 1884 года:

«Прежде всего, прошу вас помнить, что содомия [анально-генитальные контакты] встречается преимущественно у замужних женщин. Потому ли это, что женщина не понимает унизительности этого акта, или же она уступает нахальству и насилию, или же, наконец, подвергается ей добровольно из ревности и страха, что муж, ради насыщения своих извращенных половых вкусов, обратится к мужской или женской проституции.

Из трех причин, обусловливающих содомию у замужней женщины (незнание, грубость, ревность) А. Тардье наблюдал только две первые. Что касается третьей, то она сообщена моим бывшим учеником, д-ром Бернаром.

Посмотрим, что говорит Тардье. «Странным кажется, — пишет знаменитый профессор, — что содомия рождается часто при супружеских отношениях. Совокупление в задний проход занимает место естественного совокупления, которое иногда вовсе и не практиковалось. В других случаях, через несколько дней после брака, развращенные мужья приступают к своим женам с требованием содомии. Последние, из-за своей невинности или незнания, сначала соглашаются, но впоследствии, смущаемые болью или предупрежденные подругой или матерью, они начинают более или менее настойчиво отказываться от содомии, которая с этого времени может совершаться только насильственно. Благодаря жалобам жены или ее родных, обратившихся под защиту закона, преследующего содомию, особенно совершаемую с насилием, как преступление, нарушающее стыдливость женщины, подающее повод к разводу, судебный врач приглашается обыкновенно для проверки заявляемых фактов». Этот врачебный осмотр должен точно обозначить не только существование или отсутствие признаков содомии, но в нем необходимо еще выяснить, совершались или нет естественные половые сношения, а также описать строение половых органов и отклонения их от нормы, если таковые представляются».

И Фрейд все это знал и читал. Но креативный ум будущего отца психоанализа не просто впитывал информацию, но начинал ее перерабатывать и развивать. И вот смотрите, как из этого куска вырастает целая теория. Человек в сексе может использовать и рот, и гениталии, и анальное отверстие. А как он к этому приходит? И из этого вопроса рождается стройная теория психосексуальных стадий развития человека:

/ стадия первая — оральная: ребенок же сосет грудь матери;

/ стадия вторая — анальная: ребенок перестает пачкать штаны, так как научился регулировать свои естественные отправления, это достойно его внимания;

/ стадия третья — фаллическая: что-то растет у меня внизу, а у девочек не растет — интересно.

Далее идет латентная стадия: ребенок временно переключается на окружающий мир, а уж потом в подростковом периоде начинается генитальная стадия и несколько позже — секс.

Так постепенно, вовлекая в свою теорию все виды человеческой деятельности, Фрейд приходит к мысли, что вся человеческая культура — лишь болезненное следствие вытесненной сексуальности. По мнению ряда современных культурологов, последнее тысячелетие — эпоха великих революций в мышлении. Речь идет об открытиях, смещающих привычный угол зрения на сто восемьдесят градусов, поворачивающих реку нашего сознания в совершенно новое русло. Эти прозрения нельзя игнорировать, тот, кто проходит мимо них, рискует оторваться от реальности, зависнуть между столетиями. Первым открытием, вызвавшим переворот в умах, можно смело назвать страшную идею Коперника о том, что мы, люди, — отнюдь не центр мироздания. Антропоцентристское видение мира затрещало по швам, человек перестал быть пупом Вселенной, потому что у нее, как оказалось, нет ни конца, ни края и ей совершенно неинтересно крутиться вокруг одной лишь планеты Земля. Это и есть стопроцентное изменение видения. Разумеется, христианская Церковь поначалу отнюдь, как известно, не была в восторге от того, что Коперник оказался гением. Новая модель мироздания требовала переоценки ценностей, которая и стала совершаться — медленно, со скрипом, но остановить ее было уже нельзя. Фрейд удивительно четко вписался в этот общий ход эволюции изменения общепринятых понятий и на некоторое время возглавил его. Именно поэтому его известность вышла из чисто врачебного круга и стала всемирной.

Появление теории Фрейда считается революционным переворотом. Столетиями люди простодушно считали разум единственной движущей силой в человеке и называли самих себя, ни много ни мало, homo sapiens. В начале XX века вдруг открылась новая страшная истина: о глубинах бессознательного, которое заявляет о себе поминутно, общается с нами через сны, окружает своей тьмой маленький островок сознательного, привыкший считать себя единственно существующим в этом мире. Открытие венского доктора Зигмунда Фрейда было сродни открытию Коперника: сознание представилось крошечной планетой Земля, затерянной в непредставимых просторах бессознательного. И опять же нельзя сказать, что эта идея понравилась христианской Церкви, в первую очередь Церкви как сообществу верующих. Она оказалась довольно последовательна в своем отношении к открытиям гениев. Но пресловутая переоценка ценностей после этого открытия стала происходить уже с удвоенной быстротой.

В начале XX века, когда многие положения теории были обнародованы и подкреплены доказательствами, венская ученая братия отнеслась к ним с глубочайшим презрением и негодованием. Возмущались все совершенно искренне, приятно чувствуя свою правоверность и правильность. Фрейд оставался в полной изоляции от научного мира с 1896 по 1902 год. Это не означает, что он не пишет и его не публикуют. В этот период выходят статьи Фрейда, в которых явно видно его мировоззрение и разрабатывается его теория: «Наследственность и этиология неврозов» (1896), «Сексуальность в этиологии неврозов» (1898), «Психический механизм забывчивости» (1898).

В конце 1890-х годов Фрейд перенес тяжелый нервный срыв, вызванный агонией и смертью его отца и потерей интереса к сексу после рождения его последнего ребенка. В процессе анализа тяжелых снов и даже кошмаров, преследовавших его в то время, он начал пользоваться психоанализом, этим «говорящим лечением», которое было впервые разработано и применено его учителем Джозефом Брейером. На протяжении последующих 40 лет жизнь Фрейда протекала в обстановке домашней стабильности и великих научных достижений. Позже, уже признанным ученым читая в США лекции по психоанализу, он охарактеризовал некоторые приведенные в качестве примера бессознательные стремления своих пациентов как «отвратительно эгоистические». Описывая в своих многочисленных работах эдипов комплекс, краеугольный камень страданий человека, он употребляет слова «преступное желание» и т. д. Надо было приноравливаться к языку эпохи.

Раз «вытесненная сексуальность», значит, по самому же Фрейду, истоки этой теории надо бы искать в жизни самого автора психоанализа. А жизнь Фрейда давала мало тем для этого. Лет десять брак Фрейдов был совершенно счастливым. Отец психоанализа, которого обвиняли в пропаганде греха, свободных браков и возврата к первобытному состоянию, проявлял необычайную щепетильность в вопросах супружеской верности. Но после рождения шести детей Зигмунд был слишком озабочен проблемой контролирования рождаемости, чтобы сохранить нежную привязанность к жене. А тут еще к ним переехала жить Минна Верней, сестра Марты. И Фрейд, рассудив, что никаких обещаний жене относительно ее сестер не давал, позволил себе увлечься. «Минна очень похожа на меня самого: мы оба неуправляемые, страстные и не очень хорошие люди», — мучился Фрейд. Впрочем, очень скоро он, по его собственному признанию, вообще потерял интерес к практической стороне секса. Зато теоретической стороной увлекся страстно… Карл Густав Юнг, швейцарский врач и в течение некоторого времени ученик Фрейда, вспоминал, как во время бесконечных бдений на пароходе по дороге в США в 1909 году Фрейд убеждал его: «Мой дорогой Юнг! Обещайте мне, что вы никогда не откажетесь от сексуальной теории! Мы должны сделать из нее догму, неколебимый оплот против оккультизма!». Юнг удивлялся: «Когда вы говорите о вашей сексуальной теории, ваша речь становится нездорово возбужденной. Право, я начинаю беспокоиться за вас…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.