История первая. Съемки без оператора

История первая. Съемки без оператора

На фильме «Бабник» у меня был оператор Филипп Михайлов (он сразу попросил меня поставить в титры фильма псевдоним и потому в этой истории будет фигурировать под своим псевдонимом.) Филипп пришел со своей бригадой ассистен-тов, работали они быстро, четко, претензий у меня к ним не было, попутно ребята из его брагады продавали нам пленку по бросовой цене, говорили, что «Кодак», но как выяснилось после проявки, временами это была «Свема» вместо «Кодака». Но потом Филипп сидел в цехе обработки пленки, давал указания цветоустановщице и в результате «Свему» нельзя было отличить от «Кодака» или наоборот. Он сам признался, что к фильму поначалу относился халтурно, знал, что собираемся снять за 10 дней и потому не думал, что за такой срок можно сделать что-то стоящее. А когда потом получил дополнительно к гонорару деньги от проката фильма, изменил свое мнение о фильме и, соответственно, отношение ко мне, стал позванивать, напоминать, чтоб на следующий фильм я взял бы обязательно его. И я его пригласил и он снял несколько эпизодов в «Новом Одеоне». Я был им доволен и собирался пригласить на следующую картину, но когда мы приступили к съемкам «Жениха из Майами» он был занят на какой-то картине и «Жениха» снял прекрасный оператор Борис Кочеров, с котором я решил после этого не расставаться –настолько он был профессионален и психологически комфортен в нашей немногочисленной группе. Мы с Кочеровым сняли «Жениха», потом «Третий не лишний» и когда собрались снимать «Импотента»

выяснилось, что Кочеров уходит помогать своему сыну-бизнесмену в его работе.(Следует сказать, что Кочеров успешно помогал сыну, стал миллионером и сейчас является владельцем нескольких лечебных корпусов в Карловых Варах). Нам было жаль терять такого прекрасного оператора и хорошего человека, но, что поделаешь! И потому снимать «Импотента» я пригласил Филиппа Михайлова. Мы сняли почти всю картину в Москве и должны были улететь в Дубай снимать начало фильма.

Туристическая фирма, в которую мы обратились, дала нам внушительные скидки на путевки и потому к нам стали проситься в поездку люди, не входящие в нашу группу. Нескольких мы взяли с собой, включая моего приятеля режиссера-документалиста, страстного фотографа-профессионала, который сказал, что в виде благодарности за поездку будет помогать нашему оператору, а заодно изучит съемки кинокамерой (на видео он умел работать). Короче, в последний день, перед самым моим отьездом в Дубай у меня произошел конфликт с Михайловым из-за пустяка: он позвонил ко мне за несколько часов до моего отлета (сам он должен был прилететь вместе с актерами) и стал катить бочку на нашего директора по какому-то пустяковому вопросу. Я несколько раз мягко пытался прекратить этот ненужный именно сейчас разговор, но он упорно продолжал его, добавляя какие-то, по его мнению, важные факты, аргументы... Постепенно я стал раздражаться и довольно твердо говорить ему, что он должен делать то, что говорит ему директор (вопрос касался покупки фото и кино-пленки). Тот обрушил на меня новый каскад аргументов, суть которых все равно не могла изменить моего мнения. (К слову, при всех положительных профессиональных качествах, Филипп Михайлов то и дело цапался с кем-нибудь из членов группы, оскорблял их, иногда и незаслуженно). Его настырность и склочность, учитывая, что в этот момент я был озабочен тем, что нужно успеть собрать вещи, ничего не забыть и хотя бы часа два поспать, привели к тому, что я в конце концов сказал ему:

– Все! Раз ты не слушаешься меня, можешь не лететь в Дубай. Такой человек нам в группе не нужен!

И положил трубку. Но состояние, в которое он меня ввел было настолько сильным, что я тут же позвонил директору и сказал, чтобы тот сдал билет Михайлова и ни в коем случае не допустил бы его прилет в Дубай. С тем мы и улетели –техническая часть группы. А утром в аэропорту я сказал режиссеру-документалисту, вылетавшему с нами:

– Ты хотел научиться снимать кинокамерой – снимай. Ты теперь наш оператор и твою путевку мы тебе оплатим.

Он обрадовался, правда, сказал, что первый раз будет снимать на кинокамере и ему будет нелегко. Я успокоил его, сказав, что нам, в прошлом инженерам, снять несколько эпизодов не составит сложности. И вот тут я ошибся.

Неприятности начались сразу, как только наш документалист открыл кофр с камерой. Он не мог камеру собрать. Общими усилиями, руководимые моим сыном, выпускником МИФИ, мастером на все руки мы собрали камеру. Но выяснилось, что никто не знает, как зарядить кассету пленкой. Пошли звонить в Москву Кочерову.

Тот сказал, что вышлет с Державиным книгу, где есть схема зарядки пленки в кассету, а узнав, что мой сын Сережа с нами, попросил его к телефону и через несколько минут беседы с Кочеровым Сережа сообщил, что ему все ясно, проблем нет, он хоть сейчас может зарядить кассету. Но прямо сейчас он не может этим заняться, так как договорился с какими-то ребятами пойти на пляж. Камеру он зарядил поздно ночью, накануне приезда актеров. Все было готово к съемке. И тут вдруг начал выступать наш документалист. Суть его выступлений сводилась к тому, что раз он взял на себя функции оператора, то ему положены еще и суточные, кроме того, что мы оплатили его путевку. Мы решили, что он прав и постановили оплатить ему суточные. На следующий день начались съемки и все вроде бы шло неплохо.

Камера работала, Сережа подзаряжал кассеты и наводил фокус. К концу второго дня документалист сказал, что хотел бы ко всему иметь еще и гонорар нашего оператора. Мы с директором опять согласились с ним, но окончательное решение вопроса решили оставить на Москву, когда пленка будет проявлена. Наше решение ему не понравилось, он стал ворчать, что он работает, а как у него получится, это совсем другой вопрос и т.д. Все наши попытки объяснить ему, что он не професионал, а кот в мешке, что мы рискуем, доверив ему камеру и что те деньги, что мы ему уже заплатили, вполне покрывают его труд, но если после проявки выяснится, что снял он все хорошо, то мы ему доплатим еще столько же. Короче, его нытье привело к тому, что я послал его туда, куда до этого послал Михайлова и решил дальше снимать сам. Все ночные виды из машины Державина, виды Дубая и Абу-Даби, а также начало картины с видами бухты и самолет, пролетающий над мечетью – все это снимал я и мне ассистировали попеременно, мой сын, моя жена и наш директор Соколов. Эти кадры оказались самые пригодные для монтажа, хотя все кадры, снятые в Дубае имели один общий недостаток – правый верхний угол кадра был почти везде засвечен. Потом Кочеров нам объяснил, что у «Конваса-автомата», имеющего сразу три объектива, при съемке два неработающих объектива должны быть обязательно закрыты крышками. А у нас эти объективы были вообще выкручены и потому через эти отверстия в камеру попадал свет. Все это мы выяснили, когда приехали в Москву.

Документалист, увидев свою «работу», тихо ретировался, отказавшись от претензий на гонорар оператора: кадры, снятые им, в отличие от наших, имели передержку экспозиции, в игровых сценах актеры почему-то попадали в кадр не целиком, а фрагментарно – эти уличные сцены пришлось переснимать в Москве в ресторане на Арбате. Кадры чересчур засвеченные мы исправляли на Мосфильме на очень дорогой американской установке... Кое-как спасли начало фильма, но опытному глазу профессионала все эти дефекты будут заметны. И все это произошло в результате моего скандала с Филиппом Михайловым. Не взыграй моя кавказская кровь, возможно все прошло бы гладко и фильм бы от этого только выиграл. Но, что поделаешь... А за такой необдуманный поступок (съемки без оператора) Госкино бы точно меня отстранил от дальнейшей работы над фильмом а может, и вообще в кинематографе.