Чернобыль — черная тень системы

Чернобыль — черная тень системы

В канун горькой годовщины диалог двух народных депутатов СССР, двух публицистов — украинца Ю. Щербака и белоруса А. Адамовича.

«… Каким далеким, идиллически безмятежным представляется теперь тот дочернобыльский мир — спокойный, неторопливый, самонадеянный, годами пребывавший в полусонном, поблажливом, вседозволяющем благодушии. Для всех тех, кто прямо или косвенно причастен был к трагедии Чернобыля, время словно бы раскололось на две неравные части: до 26 апреля 1986 года и после…» Так спустя год после аварии писал Ю. Щербак в своей документальной повести «Чернобыль».

…Ине случайно, конечно, став членом Верховного Совета СССР, он, врач, писатель, уже на новом, парламентском уровне продолжает заниматься чернобыльскими вопросами.

Душа А. Адамовича тоже обожжена чернобыльской болью. В июне 1986 года А. Адамович привез М. Горбачеву письмо о ситуации в Белоруссии. На писательском пленуме в Москве в 1987 году он буквально взорвал общественность, заявив открыто, с трибуны о том, что по рекомендации московского института биофизики в Белоруссии чистые продукты смешивают с зараженными, и они расходятся по всей стране: «Москвичи, а знаете ли вы, какой белорусский сыр едите?» В марте 1988-го — вторая встреча с М. С. Горбачевым по чернобыльским делам и как продолжение статья в «Новоммире» — «Честное слово, больше не взорвется, или Мнение неспециалиста»…

Ю. Щербак. На заседании парламентского Комитета по экологии состоялось обсуждение Закона СССР о социальной защите граждан, подвергшихся воздействию радиации вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС. Беспрецедентный закон в истории человечества. Ведь после предыдущих, крупных аварий, катастроф, которых было достаточно в нашей стране, не появился подобный закон. Теперь пришлось его создавать. Очень серьезная, огромная работа. Предусмотрены выплаты компенсации и другие льготы лицам разных категорий, которые трудились, были ликвидаторами или жили и проживают сейчас в районах чернобыльской беды. Этот закон как бы новая точка отсчета.

26 апреля 1986 года — что мы знали тогда об атомной энергетике? Атомщики убедили — то был какой-то гипноз типа Кашпировского, потому что убедили нас, — что АЭС — очень нужная, прогрессивная и безвредная вещь. 1986-й — глухое наше неведение, сознательная блокада со стороны государства любой информации, ложь, подтасовки… Таков начальный период. И через пять лет — Закон, уже принятый в Белоруссии и на Украине, а теперь союзный законопроект. Мы проделали огромный путь, хотя сказать, что все тайны Чернобыля раскрыты, разумеется, нельзя. У чернобыльской истории множество аспектов — и политические, и социальные, и нравственные, и технические и…

На мой взгляд, Чернобыль показал, что существуют тупиковые пути развития технической цивилизации, существуют потенциальные возможности уничтожить, если не всё человечество, то часть его, вовсе не прибегая к каким-то военным акциям. Хиросима и Нагасаки — война, генералы целеустремленно решают сбросить бомбы. Это — одно дело. Но здесь не было генералов, всё возникло в недрах мирного времени. Это новый поворот человеческой цивилизации.

А. Адамович. Вчера я был среди физиков-атомщиков, строителей станций, эксплуатационников, которые, собрав журналистов, публицистов, снова жаловались на то, что у нас блокируется развитие атомной энергетики общественным движением, и довольно злорадно сообщили: а вот армяне сейчас сами просят, чтобы им восстановили работу АЭС. Ну, мы знаем, почему, в какой они ситуации, не от хорошей жизни просят. А в масштабах страны всё по-прежнему. Я формулирую свой взгляд на это таким образом. После Сталина — да и всей этой 73-летней кровавой бани — никто не убедит народ, что можно построить социализм с человеческим лицом. И точно так же никто не убедит людей, особенно белорусов, украинцев и жителей российских областей, на которые легла чернобыльская туча, что можно иметь безопасную атомную энергетику. Это реальность, факты. Горбачеву и Полозкову[120] приходится считаться с первым, а атомщикам придется считаться со вторым, и преодолеть это уже невозможно, потому что слишком дорого оплачены и те, и эти эксперименты.

Обращусь к новым материалам и фактам. В Минске стала выходить газета «Набат», посвященная Чернобылю, экологическим вопросам. В одной статье ликвидатор пишет о том, что с ним вытворяли, что с ним делали чиновники от медицины и вообще власти. Как-то держал я в руках грамоту такого вот ликвидатора. Он принес ее нам, депутатам, со словами: «Передайте правительству, я возвращаю эту грамоту, хотя получил ее на крыше четвертого реактора, получил за свой подвиг, а потом меня просто забыли, нас всех, 600 тысяч ликвидаторов, предало правительство, как оно уже не раз предавало людей». Ликвидатор в «Набате» буквально кричит: «Атомные сволочи!» Вот она, степень гнева людей, которых на годы лишили помощи, в том числе и медицинской. Чернобыль — не только величайшая катастрофа экологическая, техническая, но и — величайшее предательство тысяч людей, которые жили и живут на загрязненных территориях, и от них это скрывали и всячески уговаривали оставаться там, где жить нельзя.

А как вообще проявилась наша система в чернобыльской истории? Давайте посмотрим. Вот собрали 600 тысяч энтузиастов, молодых людей, солдат, обреченных на послушание, и стали кидать в реактор, как швыряли туда песок с вертолетов. Так и сыпали, и они теперь сыплются от болезней, эти молодые ребята. Проявилось «преимущество» нашей системы и в грандиозной пустопорожности совершившегося: были выброшены миллиарды на гигантскую показушную, безрезультатную работу: мыли деревья, крыши, дороги… По одну сторону дороги снимают огромный пласт земли и везут за несколько километров, сваливают в кучи, а по другую сторону бабка пасет коров, кто-то пашет землю, сеет, собирает урожай… А когда бездумно, спешно строили новые поселки — по 10–20 миллионов рублей каждый, которые сейчас, конечно, брошены? Так вот, если и проявилось какое-то особое качество нашей системы, — то это бессмысленное растрачивание человеческих сил, здоровья, энергии, колоссальных средств — собственно всё то, что привело страну во всех других сферах тоже к полному развалу.

Вернусь к новым материалам. В белорусской «Народной газете» опубликована статья «Дочернобыльская радиация: какой она была? Или что происходило на Полесье в 60-е годы». Выясняется — там испытывали тоща тактическое атомное оружие и подвергли радиоактивному загрязнению десятки районов. «… Через четыре года исследований экспедиция пришла к выводу, что наибольшее количество радиоактивных осадков выпало на белорусское и украинское Полесье, на Мещерский край, Прибалтику и Молдавию. Пик пришелся на 1963-й год».

Ю. Щербак. Я впервые это слышу. Это потрясающие данные. Хочу сказать тоже об этих годах. Один из наших гигиенистов, активно участвовавших во лжи чернобыльской (не буду еще раз называть его фамилию, он прославился на весь мир своим интервью в «Известиях», где утверждал, что радиация в Киеве к 12 мая будет уже отсутствовать, но ведь он — специалист по этим вопросам и его ложь не заблуждение невежды, а сознательное действо), так вот он мне в доверительной беседе говорил: чернобыльская радиация — детский лепет по сравнению с тем, что выпало на территории Украины в 60-е годы, когда испытывалось советское ядерное оружие. Супербомба — на Новой Земле. Были огромные осадки, дожди. Кстати, ковда я занимался лейкозами, наша лаборатория проводила эпидемиологические исследования, и мы обратили внимание, что где-то в 1968-м, 1970-м был всплеск лейкозов. Более чем, вероятно, что это хвост тех испытаний, которые прекратились в 1962-м году. И вот он оперировал цифрами, то есть были пятна на Украине, но люди не ведали ни о чем, всё строжайше засекречивалось.

А. Адамович. Я могу привести почти анекдотический пример, он абсолютно ложится на эти факты. Председатель одного нашего процветающего колхоза, — а дело было, когда случилась чернобыльская беда, — поставил торжественно перед гостями банку маринованных грибов: «Я человек предусмотрительный, у меня грибы сохраняются еще прошлогодние. Ешьте смело, дорогие». А гости — физики из Минска полюбопытствовали: «Ну-ну, давай посмотрим». Достали свой дозиметр, а он показывает радиоактивность еще выше, чем в Чернобыле, Думаю, что грибы эти выросли под грохот атомных орудий. Наглейшее преступление — опробовать тактическое ядерное оружие на Полесье.

Послушайте, что написано в «Народной газете»: «Пушки мы затаскивали на военный полигон, а сами уезжали за 20 километров на специальный пункт управления. Оттуда и управляли стрельбой. Чем же они были начинены, если самим надо было „откатываться“ на такое расстояние? На этот счет человеку гражданскому не докопаться до истины, но можно догадываться: тоща в 60-е годы на Полесье испытывалось страшное оружие — с атомной начинкой». Вы должны этот факт проверить у себя на Украине. Может, лейкозы и с ним связаны? Но какое же пренебрежение человеком — устраивать смертельные пробы на густо населенных землях! И какая степень уверенности в непробиваемых заслонах секретности!

В минском университете есть физик Александр Люцко, изучивший историю челябинской аварии, притом не только ее саму, но и как она освещалась и исследовалась у нас и на Западе. Он дал мне рукопись своей статьи «Неизвестная катастрофа», которая готовится к публикации в «Набате». Что сегодня особенно поучительно в той истории, когда мы говорим о нашей системе? Оказывается, поведение властей было абсолютно идентично послечернобыльскому, с одной только поправкой: правду от собственного народа и от всего мира там удалось скрыть, то же пытались сделать и в Чернобыле, но не вышло. Да еще: там зэки сыпались, как песок, тут — солдаты. Казалось бы, такая беда случилась в Челябинске, есть наука, военная, невоенная, что ж она последствия не изучала? Да, изучала — на животных, на людях, долголетние последствия. Но полученные данные надежно упрятали, и то, что могли, просто обязаны были использовать после аварии в Чернобыле, оказалось нереализованным. Всё в сейфах так и осталось, а ученые и партийные мужи талдычили: у нас опыта не имелось, у нас данных не имелось. Теперь мы знаем: всё было, но было специально спрятано. Зато челябинский опыт — против человека, не забыли, развили вовсю. Система обмана, чернобыльская система утаивания, смешение продуктов, которое рекомендовали эмиссары Ильина из института биофизики, пахота зараженных земель, повышенные урожайные планы… всё оттуда, из челябинского преступления, то есть опять показательно, что трагический опыт, который в любой нормальной системе мог быть направлен во благо, — применяли во вред людям.

Тоталитарная система не умеет слышать гениев в собственной стране. Не услышала она и Тимофеева-Ресовского, когда он после челябинской аварии предложил свои уникальные знания для организации радиологического центра по открытому изучению ее последствий. (Об этом рассказывается в прекрасном документальном фильме Е. Саканян о «Зубре»[121]). Ученого просто вышвырнули с Урала. И погрузили всё в черную дыру секретности. А ведь тот Центр мог бы, если не предотвратить Чернобыль, то вооружить нас действенной наукой, и мы не понесли бы таких потерь.

Ю. Щербак. Я был во главе парламентской комиссии в Челябинске. Теперь уже опубликованы данные об этой аварии на Южном Урале в 57-м году, проведено парламентское расследование. Я всё же смею утверждать, что здесь экологическая ядерная катастрофа больших размеров, чем чернобыльская. Но что сделали с людьми — их переселили во времянки, я видел своими глазами этих людей и эти бараки. Сейчас в связи с принятием закона о Чернобыле, о социальной защите, я думаю, будет большой скандал — уральцы, если кто-то из них там остался еще, потому что многие, конечно, уже выехали, предъявят свои права. Медики сделали всё, чтобы затемнить истинное положение, представили нам данные, которые свидетельствуют, что никаких страшных последствий якобы нет. В это трудно поверить: я получал письма от людей, которые рассказывали, что родители погибли, много было заболевших раком. Это естественно, потому что иначе просто быть не могло. Система беспощадна. Я уверен, тысячи местных жителей и зэков прошли через этот ядерный ад. Тогда отходы производства просто выбрасывались. Они накопились в огромных озерах. Мы стояли на берегу самого мрачного озера в мире, — Карачай, где нет ничего живого, черная вода. Наши дозиметры отметили, что за несколько минут мы там достаточно набрали… Если, не дай Бог, прорвется каскад озер, — а там несколько озер, — воды уйдут в северные реки и может быть заражена огромная зона, вплоть до Северного Ледовитого океана. Мы просто еще не осознали, видно, какая здесь таится опасность для России. Наша беседа вроде бы вышла за пределы Чернобыля. Но ведь всё так тесно и глубоко переплетено, завязано. Если же говорить о собственно чернобыльской ситуации, то на сегодняшний день там множество сложнейших нерешенных вопросов, неотложных, связанных с ядерной безопасностью. Стоит временное укрытие — саркофаг, — что с ним делать? Одной из самых больших технических проблем в мире является именно этот саркофаг. Там трещины… Или крышка, знаменитая «Елена», которая поперек стоит — 2 тысячи тонн, а, к сожалению, могут быть подвижки какие-то, и если упадет она — это тоже очень опасно. Кроме того, существует рядом, так называемый, ХОЯТ — хранилище отходов ядерного топлива, и мы не знаем, как быть с этими отходами. Далее. На территории закрытой зоны 800 «могильников» радиоактивных отходов. Представляете, у 200 из них потеряно месторасположение. То есть в спешке забыли их обозначить, а теперь надо разыскивать, что-то предпринимать. Это — огромные капиталовложения, это огромная опасность, которую мы оставляем даже не внукам, а своим правнукам, потому что всё попадет в воды и т. д. Я уже не говорю о пруде накопителей, где очень высокая радиоактивность… Новые технические данные, наше сегодняшнее понимание проблем свидетельствуют о том, что опасность Чернобыля остается.

А медицинские последствия? В 1986-м году было официально объявлено: заболевших лучевой болезнью — 237 человек, погибли в результате лучевой болезни — 31 человек. Думаю, что эти цифры неправдивые. В 1990-м году на съезде союза «Чернобыль» в Киеве уже называлось примерно 5 тысяч умерших и примерно 50 тысяч больных. Совсем недавно я услыхал новую цифру — приблизительно 7 тысяч умерших. Но это все числа достаточно условные, не точные. До сих пор сознательно глушится такая информация.

Когда на комитете обсуждали союзный закон о социальной защите, я сказал, что не понимаю, почему государство не вводит специальный медицинский паспорт для ликвидаторов, для людей, живущих в районах поражения. В комитете Верховного Совета СССР мы провели два слушания на тему медицинских последствий Чернобыля. И чиновники от медицины вынуждены были предоставить нам материалы, фактические данные. Не стану сейчас их касаться. Замечу только, что сегодня, через 5 лет после Чернобыльской катастрофы, мы, конечно, стали гораздо больше понимать.

Мы пытаемся разобраться и в политическом механизме. Работает парламентская комиссия Верховного Совета по выяснению причин аварии. В украинской экологической ассоциации «Зеленый свет», где я являюсь председателем, шесть независимых адвокатов расследуют эту историю. Были предложения назвать это «Чернобыльский Нюрнберг». Я против подобного трибунала, против таких названий. У нас нет намерений, карать, сажать людей, но необходимо понять механизмы действий.

Вот, скажем, кто дал приказ отключить телефон от города Припять? Это же противоречит всем законам. Мы пытаемся сейчас установить: или действовали секретные инструкции — покажите нам их, или то было волевое решение… Это на низовом уровне, а кто на верхушечном, на уровне Кремля дал приказ перекрыть всякую информацию? Известно, что в 3 часа ночи директор АЭС Брюханов звонил в главк. Утром прилетела первая комиссия, министерская. Они увидели огромные масштабы аварии, это уже пошло на уровень Совмина, то есть Рыжков, по закону, должен был утром всё знать. Когда известили Горбачева — не знаю, были слухи, что якобы в 12 дня 26-го. Кто же распорядился сведения засекретить? Сейчас трудно установить, но сделать это надо. Надо поднять протоколы Политбюро, спросить этих господ, которые там заседали, спросить и Президента: какие решения тогда были приняты? Вот такие серьезные вещи, скажем, по политической линии. Наработан огромный материал. На вершинные структуры власти наши эксперты пока не вышли, где-то у подножья пирамиды еще работают. Я вообще боюсь, что будут определенные попытки, — чем выше мы станем выходить, — торпедировать всю нашу работу. А на уровне Киева этих вопросов не решить. Члены нашей независимой адвокатской комиссии встречались с бывшим Председателем Президиума Верховного Совета Украины Валентиной Семеновной Шевченко. Она объясняет: нам давали такие указания, мы не знали подлинных цифр радиации. И вы представляете, она — женщина, мать, стояла на трибуне 1 мая 1986 года, когда полуголые детишки радостно приветствовали нашу родную партию, родное правительство. Щербицкий стоял, стояли эти люди, которые должны были содрогаться от ужаса при виде детей. Они должны были сами уйти и всем сказать, чтобы никто не выходил на демонстрацию, — у них не хватило мужества это сделать.

Теперь открываются многие подробности… Мне показывали кое-какие документы. Например, ЦК Компартии Украины, сознавая все-таки опасность, вроде бы действительно проявил инициативу и хотел вывезти киевских детей в первые дни мая. Ильин и Израэль подписали бумагу, — я сам держал ее в руках, — из которой следует, что нет такой необходимости, поскольку ситуация здесь не угрожает здоровью детей. ЦК Компартии Украины, понимая, что народный гнев не уменьшается, а только возрастает, и что Чернобыль стал очень крупной ставкой в политической борьбе, естественно, всеми силами старается показать, что они не виноваты.

Какова же у политиков мера политической ответственности?

Чернобыльское расследование вскрыло самые неприглядные стороны нашей политической системы, показало ее полную неэффективность, отсутствие отлаженных механизмов четкого автоматического реагирования. Она всегда реагировала только так, как требовало высшее руководство, но соответствовало ли сие закону? Мы сейчас 5-ю годовщину «отметим» и боюсь, что на следующий день после этого, вздохнем и скажем: Бог с ним, сделали, что могли, забудем, и до 10-й годовщины вообще не будет публикаций. Я не за то, чтобы нагнетать, накалять искусственно обстановку в обществе и так много проблем, льется кровь, и, конечно, Чернобыль, в общем-то, отдаляется. Отдаляется во времени, но проблемы не только не исчезают, — они и не убавляются пока.

Более того, например, то, что происходит, происходило в России, я считаю, на уровне тягчайшего преступления против человечности. Российское начальство оказалось еще более реакционным, дремучим, чем даже белорусское и наше украинское, которое возглавлял такой реакционер, как Щербицкий. Не могу понять, как можно столь бесчеловечно относиться к своему народу. В прошлом году я с ужасом узнал, что через 4 года после аварии есть еще села, живущие на пятнах 100 кюри, — это вообще не допустимо, это уничтожение людей, геноцид. Кстати, в беседе, я говорил Борису Николаевичу Ельцину, что необходимо заняться чернобыльской бедой в России. Надо провести и тщательное расследование, посмотреть, почему же бывшее руководство — Воротников, Власов не обращало внимания на такую беду, ничего не предпринимало. В областях же знали, карты были засекречены, лежали в сейфах обкомов, облисполкомов, их надо поднять. Где же ответственность перед народом?!

А. Адамович. Я когда-то разговаривал с академиком В. Легасовым и спросил его: а какая реакция была у Москвы на информацию, которую вы передавали по телефону из Чернобыля. Он сказал: там мало интересовались что, конкретно, происходит, главное было — поторапливание: слушайте, на Западе шумят, так давайте кончайте это! Легасову это казалось странным, если не диким.

Другой разговор — с секретарем обкома одной из наших самых пострадавших областей, теперь бывшим. Я знаю, он вел себя, как и всё начальство на местах, то есть предательски по человеческим меркам, а с их точки зрения — дисциплинированно, по-партийному. Спрашиваю: откуда шел на вас нажим, кто направлял? Он говорит: приезжали из Москвы ученые и убеждали — товарищи, это на несколько месяцев, уйдет всё в землю, у вас в Белоруссии много дождей, уйдет, пересидите, перетерпите, народ не волнуйте, ну, полгода и всё. Потом, говорит, прошло полгода, год, появляются те же ученые. Мы тревожимся, что лучше не становится. Они извиняются — дескать, ошибку допустили, не учли: частицы радиоактивные оказались в капсулах как бы стеклянных и не растворяются в почве, то есть, попросту несут ахинею. Я у него спросил: а на уровне Москвы кто направлял эту политику большой лжи? Он говорит: по-моему, Совет Министров, по-моему, Рыжков.

Велика трагедия Украины, велика беда России. А почему здесь, в России, самым наглым образом бездействовало начальство, наверное, народ должен спросить уже не только с этого начальства, а и с себя: доколе он может быть столь терпеливым? Доколе над его безропотным терпением, которое поэтизируется в литературе и поныне, будут так измываться, — это он у себя тоже должен спросить. А Белоруссия — республика небольшая, и ей угрожает уже полная национальная катастрофа. Два наших крупных ученых Р. Гарецкий[122] и А. Кудельский[123] (их статья в «Немане» называется очень характерно — «Кукушка, кукушка, сколько жить нам на Белой Руси?») пишут: «Чудовищные клешни радиоактивного краба вот-вот сомкнутся на горле полуторамиллионного Минска, — смотрите, они уже совсем близко… Близок день, когда черный и серый пепел радиоактивности, который на нашей карте означает уровень загрязнения более 5 Ku/км²и менее 5 Ku, засыплет светлую часть республики. И ветры, изображенные здесь в виде так называемых „роз ветров“, самые длинные шипы которых угрожают западу и северо-западу, станут перевевать его все дальше и дальше — на поля, на леса, на детей, на будущее». То есть речь идет уже не о беде части нашего народа, отдельных групп населения, а, по сути, о катастрофе всей нации.

Заканчивая наш разговор, я вернусь к его главному стержню. Ну, разве много лет атомной истории, она ведь и не велика вовсе, но за это недолгое время наша система смогла поставить под угрозу жизнь на территории чуть не всей страны.

Годовщина Чернобыля напоминает: он не позади, он — впереди на многие, многие десятилетия. Как и другие последствия, более чем семидесятилетнего тупикового марша нашей системы, которая, конечно, не имеет никакого права на дальнейшее существование.

1991 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.