На берегу Волхова

На берегу Волхова

15 янв. 1942 г. 208-й день войны. На Волховском фронте отмечаются вклинения противника.

27 янв. 1942 г. 220-й день войны. На фронте группы армий «Север» противник добился тактического успеха на Волхове.

30 янв. 1942г. 223-й день войны. Чрезвычайно напряженная обстановка на Волховском фронте.

31 янв. 1942 г. 224-й день войны. В районе Волхова обстановка еще более обострилась.

Из военного дневника начальника генштаба вермахта генерал-фельдмаршала Франца Гальдера

К вечеру 6 февраля наш лыжбат прибыл в расположенный на восточном берегу Волхова Селищенский Поселок. Опять пепелища, пепелища и пепелища… Уцелевшие избы переполнены местными жителями и военными.

Среди одноэтажных деревянных домишек чужеродно возвышается длинная-предлинная махина из красного кирпича. Фабрика не фабрика, замок не замок, крепость не крепость… Восточная стена загадочного сооружения украшена высокими колоннами в классическом стиле.

В «красную махину» нас тоже не пустили. Оказалось, в ней разместился пр_ифронтовой госпиталь. Одна старушка дала нам добрый совет:

— Вы, сынки, еще раз наведайтесь в Аракчеевскую казарму и пошукайте ход в подвалы. Они аграма-а-ад-ные, немцы в них своих коней держали.

Аракчеевская казарма! Теперь-то я сообразил, что это за циклопическое красное здание. Вспомнил, что при Александре I и Николае I в Новгородской губернии были сосредоточены крупнейшие военные поселения, которые долгое время опекал всесильный временщик Аракчеев. Значит, эта каменная громада — памятник аракчеевщины. Нынешнее официальное название — Селищенские казармы, но старые люди не забыли еще и прежнего наименования.

За грудой кирпичного боя действительно оказался вход в обширнейшие подвалы. В подземельях свободно разместился весь наш лыжбат. Темно, то и дело вспыхивают огоньки спичек. Очень нужны фонарики, но их имеют только некоторые командиры. Чрезвычайно трудно достать батарейки.

Поверх плотно утоптанного конского навоза натрушены солома и сено, настелены еловые лапки. По всему видно, что до нас здесь переночевала не одна тысяча маршевиков.

В двух-трех местах возвышаются пирамиды битого кирпича и мусора: здесь снаряды, а скорее всего, авиабомбы прошили казарму сверху донизу. По скрипу над проломами легко догадаться, что они прикрыты досками. Но над одной из пирамид зияет отверстие, и из него время от времени что-то сыплется. Видимо, этот специально оставленный люк служит санитаркам мусорной ямой.

Когда мы разместились, нашлись любопытные, которые, несмотря на усталость, решили разведать обстановку. В их числе оказался и я. Взобравшись на пирамиду и высунувшись по пояс из люка, я увидел необычайно больших размеров зал. Высокие стрельчатые окна забиты досками, заложены мешками с песком и кирпичами, задрапированы картоном и старыми одеялами. Полумрак. Кое-где на стенах висят самодельные застекленные фонари, на подоконниках стоят небольшие керосиновые лампы, коптилки. Раненые лежат на койках самых разнообразных фасонов — видимо, собранных в окрестных разрушенных домах, — а также на грубо сколоченных дощатых нарах или прямо на носилках.

Раненые поверх одеял укрыты шинелями и ватниками, многие лежат в верхней одежде. Между рядами коек снуют белые и серые халаты. Далеко-далеко, в самом конце зала, время от времени открывается дверь и из помещения какого-то специального назначения вырывается сноп электрического света.

Неподалеку от люка около одной из коек хлопочет пожилая женщина в белом халате, со шприцем в руках. Заметив меня, она сказала:

— А-я! Опять белое привидение из подземного царства!

Я хотел было кое о чем спросить женщину, но в это время сильно застонал раненый, и она занялась им. Уступив наблюдательный пункт стоящему в очереди «белому привидению», я пошел спать.

В два часа ночи я на пару с Авениром заступил на пост у входа в подвалы. Крепко я разоспался, очень уж не хотелось вставать. Но на свежем морозном воздухе сонливость сразу же улетучилась, и я невольно залюбовался звездным небом и величественной панорамой, открывшейся перед нами с вершины холма, на котором расположены Селищенские казармы.

На востоке во всей своей красе сверкает Орион, левее и ниже его таинственно мерцает Сириус. На западе Лира и Лебедь, спустившись с околозенитных высот, нависают над горизонтом. Казалось бы, эти созвездия, которые наши далекие предки нарекли столь поэтическими именами, благословляют обитателей планеты Земля на мир и покой. Но — нет! Именно под Лирой и Лебедем горизонт полыхает багровым пламенем, и оттуда доносится гул большого боя.

Из «надземного царства» спустился вниз и стал рядом с нами высокий мужчина. Тоже в белом наряде, но иного покроя: без капюшона и шаровар. Иначе говоря, во врачебном халате. Закурил и нам предложил по папиросе. Авенир с охотой угостился, а я поблагодарил и отказался — некурящий. Мы считаемся не часовыми на посту, а дневальными и поэтому не отказываемся от беседы с незнакомым пока человеком в белом халате.

— Вы врач из этого госпиталя?

— Да, врач… Сейчас у нас хирургическая страда. Вон из тех мест, — наш собеседник описал рукой дугу, указывая на далекие очаги багрового зарева, — непрерывным потоком поступают раненые. Немало и обмороженных. Попадаются одновременно и раненые и обмороженные. Работаем — прямо с ног валимся. Вот воспользовался небольшой паузой, вышел на свежий воздух…

— Вы представляете себе, как сейчас проходит линия фронта? Как далеко от нас вон то зарево? За какие селения идет бой?

— Более или менее. Раненые привозят нам самые свежие и достоверные фронтовые новости. Нам нет нужды передвигать на карте красные флажки. Выйдешь ночью из хирургической — и перед тобой гигантская панорама в натуре.

…Начнем хотя бы справа. Еще 28 января войска 59-й армии освободили селения Кипрово и Пересвет-Остров. Это к северо-западу от нас, на том берегу Волхова. Затем наше продвижение вперед на этом участке застопорилось: из соседней деревушки Вергежи немцев выбили только вчера днем. Сейчас они отчаянно контратакуют. От Селищенского до Пересвет-Острова по прямой более двенадцати километров…

— Пересвет… Пересвет… — повторил я несколько раз. — Очень знакомое слово! От него так и веет былинной стариной.

Сообща мы вспомнили, что Пересвет и Ослябя — два русских витязя, начавших Куликовскую битву поединком с ордынским богатырем Челубеем. Это описано в «Задонщине».

— Передвинемся сейчас влево, к самому яркому и обширному зареву, — продолжал врач. — Прямо на запад от нас, в девяти километрах от Селищенского, — железнодорожная станция и поселок Спасская Полнеть. Сейчас части 2-й ударной ведут бой в двух-трех километрах от станции. Значит, от нас до большого зарева шесть-семь километров.

… Вообще события здесь развивались так. Волховский фронт форсировал Волхов на протяжении двадцати четырех километров. Но, пройдя девять-десять километров, наши войска уперлись во вторую линию укреплений — вдоль шоссе и железной дороги Новгород — Чудово. Здесь прорвать оборону пока что удалось всего лишь на четыре километра. Для армии это чрезвычайно узкие ворота! Поэтому Волховский фронт сейчас прилагает все усилия, чтобы одновременно выполнить две задачи: одними частями 2-й ударной продвинуться как можно дальше в глубь прорыва, другими — во что бы то ни стало расширить ворота. 2-й ударной помогают 59-я и 52-я армии. Левый опорный столб этих ворот, или, как говорят во многих областях России, левая верея, уже установлен. Это станция и поселок Мясной Бор. Из них немцев выбили 24 января. А вот правую верею — я имею в виду Спасскую Полисть — пока что не удается закрепить.

…Итак, продвинемся влево от большого зарева. Там, на юго-западе от нас, — Мясной Бор. Хотя станция и поселок уже в наших руках, в соседних деревушках продолжают упорно сопротивляться блокированные вражеские гарнизоны. Бои там такого же масштаба, как у Спасской Полисти. Зарево выглядит намного слабее, потому что Мясной Бор расположен от Селищенского значительно дальше, чем Спасская Полнеть.

… На десятки километров западнее ворот тоже идут жаркие бои. Но нам уже не видны те далекие зарева, и гул сражений у Большого Замошья, Финева Луга, Сенной Керести заглушает более близкая канонада.

— Выходит, перед нашим лыжбатом, как в сказке, три дороги — три судьбы, — задумчиво сказал Авенир. — То ли к Спасской Полисти — устанавливать правую верею, то ли к Мясному Бору — укреплять левую верею, то ли через раскрытые ворота с ходу двинем в глубинку прорыва.

Итак, в Малой Вишере с обстановкой на Волховском фронте нас познакомили «солдатский телеграф» и коммиссар Емельянов. Здесь же военврач показал, как это выглядит на местности.

Затем наша беседа совершенно неожиданно соскользнула в иное русло.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.