3

3

На явке в Скавшине. — Старобинские листовки. — Двадцать партизан против немецкой дивизии. — Операция Николая Шатного. — Каждый партизан должен быть агитатором. — Гибель Якова Кривальцевича. — Партизанские группы становятся отрядами. — Легенда о Князь-озере. — Встреча с пинскими партизанами. — Наш лагерь на Червонном озере. — Пополнение. — Наш связной Петрович.

Еще на областном совещании в Минске мы договорились, что при необходимости одна из наших подпольных явок будет в деревне Долгое Старобинского района. Там по решению бюро обкома для подпольной работы остались председатель Долговского сельсовета партизан гражданской войны Гаврила Стешиц, коммунист Антон Дрезголович, председатель Скавшинского колхоза Дмитрий Хомицевич и некоторые другие коммунисты района.

К Скавшину мы подошли ночью. Немцев в деревне не было. Один из дозорных встретил нас у крайней хаты деревни, узнал меня и, подойдя близко, незаметно для других поздоровался.

— Я Кривальцевич, — тихо сказал он, — Яковом зовут.

— А Гордей Кривальцевич и Дмитрий Хомицевич здесь? — спросил я.

— Здесь, — быстро ответил Яков.

Вскоре выяснилось, что у Дмитрия Хомицевича уже есть партизанская группа. В нее вошли Александр Янович, Иван Черняк и другие местные колхозники.

Хомицевич рассказал нам про свой первый бой с оккупантами. Было это в начале июля. Разведка донесла, что с Ананчиц на Домановичи идет крупная фашистская часть. Хомицевич собрал партизан и дал приказ встретить врага огнем. К этому времени у них был ручной пулемет, четырнадцать винтовок, пять автоматов, пистолеты.

Бойцы разделились на три группы и залегли у дороги, недалеко от разрушенного моста. По обеим сторонам дороги тянулся густой, местами заболоченный лес. Войти в него фашисты не решались и выслали на дорогу разведку. Разведчиков было немного, их надо было бы пропустить и ударить по основным силам, но Хомицевич еще не имел боевого опыта и приказал партизанам открыть огонь по разведчикам. Пока велась перестрелка, вражеская часть развернулась, и начался неравный бой, гитлеровцы пустили в ход даже артиллерию.

Маленький отряд не мог выстоять против такой силы, и партизаны отошли в глубь леса. Оккупанты весь день обстреливали из минометов заросли, но не осмелились подойти к Домановичам. Они были уверены, что против них действует регулярная часть Красной Армии.

Мы временно остановились в деревне Скавшин. Здесь было меньше дорог, и гитлеровцы наезжали сюда не так часто. Надо было немедленно установить непосредственную связь с подпольным центром района. В Старобинском районе должны были остаться председатель райисполкома Василий Меркуль, редактор районной газеты Иван Жевнов, секретарь райкома комсомола Малкин, уполномоченный Комитета заготовок Никита Бондаровец и другие местные работники.

Для связи с ними мы послали Якова Кривальцевича. Он вернулся на другой день и передал небольшой пакет, старательно завернутый в кусок материи.

— От Гаврилы, — объяснил он с довольной улыбкой.

— Из деревни Долгое? — спросил я.

— Оттуда.

Да, это в самом деле радостная весть! Коммунист Гаврила Стешиц партизанил в гражданскую войну, и его опыт мог принести нам большую пользу.

Стешиц сообщал в своей записке, что группа районных работников находится вблизи деревни Красный Берег и что в ближайшие дни он организует встречу подпольного обкома со старобинцами. В пакете кроме записки лежали листовки. Мы развернули и удивились: совсем свежие, еще даже краской пахнут!

Но Хомицевич нисколько не удивился. Он положил листовки себе за пазуху и сказал:

— Вот хорошо, это уже четвертая. Отдам своим ребятам, они живо расклеят…

Хомицевич к случаю рассказал о старобинских коммунистах. Они начали готовиться к подпольной работе чуть ли не с первого дня войны. 23 июня Жевнова направили в Слуцк, чтобы достать там тексты последних сообщений из Москвы. Гитлеровцы усиленно бомбили город, он горел, но Жевнову все-таки удалось связаться с местной редакцией.

Вернувшись домой, он вызвал наборщиц Ольгу Мелешко и Женю Воробей.

— Идите в типографию, — сказал он, — будем работать.

Девушки на миг растерялись:

— Фашисты близко!

— Ничего, — успокоил их Жевнов. — Окна снаружи забьем досками, оставим только одно небольшое окошко со ставнями, что выходит к реке.

И девушки стали работать. Вскоре была напечатана листовка с обращением партии и правительства ко всем советским людям. Эту листовку немедленно разослали по сельсоветам.

В первые дни оккупации старобинские подпольщики собирали оружие, боеприпасы и одну за другой выпускали листовки. 3 июля они записали по радио речь И. В. Сталина и в тот же день выпустили ее большим тиражом. Листовка с этой речью была также разослана во все сельсоветы и колхозы района.

В первой декаде июля, когда оставаться в городе стало уже невозможно, подпольщики разрушили типографию, а шрифт, бумагу и печатную машину вывезли в лес…

В Скавшине мы пробыли недолго. Гитлеровцы после стычки с группой Хомицевича начали выслеживать партизан и вскоре напали на наш след.

Однажды поздней ночью прибежал к нам Яков Кривальцевич и объявил:

— В Домановичи наехало много гитлеровцев, они хотят окружить Скавшин.

По совету домановичских коммунистов мы решили перебраться в деревню Драчава. Уходить надо было немедленно. Посланная нами разведка выяснила, что все выходы из Скавшина уже блокированы. Дело осложнялось еще тем, что Иосиф Александрович Бельский был болен и не мог уйти с нами. Местные патриоты обещали надежно спрятать его. А мы огородами выбрались за деревню.

Спустя несколько дней Яков Кривальцевич привез в Драчаву Бельского, а вскоре к нам пришел связной от Меркуля и Жевнова. Мы отправились на встречу со старобинской группой.

Деревня Красный Берег расположена в пяти километрах от Драчавы. Вокруг леса, болота, больших дорог поблизости нет. Кроме Меркуля, Жевнова и Бондаровца в деревне находились районные работники: Мурашка, Ширин, Хинич, Садовский, Хомич, Дрезголович, председатель колхоза Бородич. Группа держала тесную связь с местными коммунистами и активом. Жизнь здесь шла по-фронтовому. Каждый день был заполнен боевыми делами. Партизаны взрывали мосты и дороги, поджигали склады. Даже когда у них не было ни тола, ни подрывных мин, ни клиньев для крушения поездов, они ухитрились пустить под откос вражеский эшелон. Послали группу партизан в Житковичский район, и те ломами и крючьями разворотили рельсы. Не имея необходимого оружия, партизаны обстреляли моторизованную дивизию и на несколько дней задержали ее продвижение. Это было большой заслугой старобинцев. Василий Меркуль, человек вообще немногословный, рассказывал об этом охотно и с гордостью.

Оккупанты должны были идти из Старобина на Ленино — Житковичи — Петриков — Мозырь. Об этом узнал Гаврила Стешиц через своих связных в Старобине и известил Меркуля. Позднее дополнительно выяснилось, что дивизия направлялась на один из важнейших участков фронта.

Меркуль отдал приказ выступать. Партизаны построились, командир обошел строй: мало бойцов, очень мало. Там дивизия, а тут два десятка человек. Но это не остановило. Решили дать бой оккупантам, использовать для этого группы Стешица и Хомицевича. Не удастся нанести врагу серьезный удар, так хоть попытаться задержать дивизию.

Вышли на дорогу возле деревни Долгое и продуманно, с учетом всех обстоятельств расставили засады.

Впереди фашистской дивизии ехал отряд мотоциклистов. Первая засада подпустила его на близкое расстояние и открыла огонь. Гитлеровцы прорвались-таки вперед, но их встретила другая засада. Несколько мотоциклистов было убито, а остальные побросали машины и рассыпались по кустам.

Тогда штаб немецкой дивизии выслал роту солдат. Партизаны встретили и ее огнем. Завязался бой. Немцы вызвали подкрепление. Бой тянулся долго. К концу дня гитлеровское командование выслало еще одну роту с заданием окружить партизан.

Но из этого ничего не вышло. Заняв удобные позиции, партизаны продолжали обстреливать врага и наносить ему ощутимые потери. Настала ночь. Гитлеровцы решили, что против них действуют очень крупные силы, и рано утром выслали уже полк с заданием прочесать лес. Прочесывали они его целый день и никого не нашли — партизаны были уже в другом месте. Когда дивизия наконец решилась двинуться вперед, партизанские пули снова посыпались на нее. Под Домановичами гитлеровцев «угостили» еще раз, у Червонного озера — еще.

Таким образом, крупная оперативная часть немецкого центрального фронта шла по старобинским дорогам около недели.

Один из боевых эпизодов был связан с именем Николая Шатного, отважного партизана из отряда Меркуля. Получив разрешение идти на задание, он взял с собой двух человек и отправился на большак.

Шатный — по специальности автомеханик, и ему хотелось захватить немецкую легковую машину. Дело не простое. Подорвать или подбить автомобиль легче, но на испорченном никуда не поедешь. Важно было раздобыть машину на полном ходу.

Партизаны подошли к небольшому мостику, вытащили из него поперечную доску, а сами залегли в кустах. Полдня лежали, пока дождались подходящего случая. К мостику подошла машина — новенькая, с блестящими полосками по обеим сторонам кузова. Шатный взглянул — и забилось у него сердце от нетерпения.

Шофер въехал на мост. Увидев широкую щель, он остановился, вышел из кабины и тут же упал, скошенный снайперской пулей Шатного. Гитлеровцев, среди которых был один офицер, захватили так стремительно, что они даже не успели вынуть оружие.

Возвращаться бы теперь в лагерь с богатыми трофеями, но Шатный задумал другое. На трофейной машине он решил проехать по оккупированным деревням и селам, по полицейским гарнизонам, посмотреть, что там делается и какие собираются силы. Он натянул на себя комбинезон убитого шофера, одному из товарищей велел переодеться в форму немецкого обера, а другому стать его переводчиком.

Благополучно проехали по Домановичам, Долгому, Махновичам. Полицейские вытягивались в струнку перед «паном офицером». В местечке Погост большой полицейский гарнизон. Часовые пропустили Шатного. Проехал он по одной улице, по другой, и вдруг у него возникла новая идея: захватить бургомистра со всеми его бумагами. Такую задачу Меркуль поставил перед партизанами уже давно, но осуществить ее до сих пор не представлялось возможным.

Догнав на улице полицая, «офицер» приказал показать, где живет пан бургомистр. Полицай угодливо сел в машину. Бургомистра дома не оказалось, но тот же полицай быстро разыскал его. Бургомистр снял шапку, сначала низко поклонился, показав «гостям» потную лысину, а потом браво выпрямился.

«Офицер» буркнул что-то нечленораздельное, замахал руками, а переводчик закричал на весь дом:

— Где шляешься в служебное время, горбатый дурень? Разве не знаешь, что пан городской комендант изволил приехать!

— Не знал, паны, не знал! — дрожащим голосом оправдывался бургомистр.

— Собирайся, поедем с нами, — было приказано ему. — Возьми с собой все документы.

Шатный хотел привезти бургомистра и сдать своему командиру, но, заехав в лес, не выдержал, остановил машину и начал сам допрашивать фашистского прислужника.

— Давай сюда бумаги! — приказал Шатный уже без переводчика.

Бургомистр побелел.

Просмотрел Шатный одну бумажку, другую и отложил в сторону. Потом достал из папки длинный лист, и на лице его появились суровые складки.

— Чья работа? — угрожающе спросил он.

— Это мне прислали, — пытался оправдаться бургомистр, — подневольный я человек.

— Врешь! — крикнул Шатный. — Сам ты вынюхал, выследил… Хочешь выслужиться!..

В его руках был список старобинских партизан. Чем дальше читал его Шатный, тем сильнее дрожали от гнева губы, мрачнело лицо. В списке значились Меркуль, Жевнов, Бондаровец, Бородич, Ширин и многие другие.

— Смотри, — говорит Шатный своему «офицеру» и показывает ему список. — Птички стоят против каждой фамилии, а в скобках черные кресты.

— А вот и ты, — замечает «офицер», заглянув в конец списка.

Шатный быстро переворачивает лист и видит свою фамилию.

Против нее — крест.

— Что это означает?! — кричит Шатный и подносит бумагу к близоруким глазам бургомистра.

Тот одурело крутит головой.

— Не знаю, ничего не знаю…

— А, не знаешь! — еще больше обозлился Шатный и вытолкнул бургомистра из машины. — Так я тебе растолкую…

Меркуль сделал потом выговор Шатному и даже хотел сурово наказать его за самовольство. Никто не разрешал ему расстреливать бургомистра, хотя тот и заслуживал этого.

— Не выдержал, товарищ командир! — откровенно признался Шатный. — Как увидел черные кресты, все во мне закипело. Не выдержал…

На следующий день после встречи со старобинской группой в Красном Береге состоялось заседание бюро обкома. Первым обсуждали вопрос о связи с другими районами. Коммунисты остались в подполье в Краснослободском, Копыльском, Гресском районах и в городах Бобруйске, Слуцке, Борисове. Большая группа коммунистов была оставлена в Минске. Для связи с ними были выделены уполномоченные обкома. Для непосредственного руководства партизанской борьбой на Старобинщине утвердили бюро районного комитета КП(б)Б. В него вошли Меркуль, Жевнов, Дрезголович, Ширин и Бондаровец.

На заседании неожиданно всплыл один важный вопрос. Когда зашла речь о политико-воспитательной работе среди населения, один из старобинских коммунистов бросил реплику:

— Надо гитлеровцев бить, а не ходить по деревням.

Кое-кто его поддержал: теперь, мол, не до собраний, все внимание надо сосредоточить на одном, главном — на боевых операциях.

Недооценка политико-воспитательной работы среди населения в первые дни оккупации таила в себе большую опасность. Бюро обкома решительно осудило эти настроения. Товарищи не понимали, что теперь людям, больше чем когда-либо, нужно правдивое большевистское слово. Обком наметил мероприятия по массовому выпуску листовок. В сельсоветы и колхозы были направлены уполномоченные райкома. На них возлагалась задача довести до сведения широких масс решения ЦК КП(б)Б и Минского обкома о развертывании партизанского движения. Каждый партизан должен быть и агитатором — такая установка была взята обкомом с первых дней подполья.

Только мы собрались расходиться, как в избу вошел связной от Хомицевича. Он принес нам тяжелое известие: эсэсовцы расстреляли Якова Кривальцевича. И он рассказал, как все это произошло.

Ничем не поживившись во время налета на Скавшин, фашисты ринулись на Домановичи. Хомицевичу с группой удалось скрыться, а Яков попал в руки оккупантов.

Фашистская нечисть ликовала. В штаб был послан хвастливый рапорт, что разгромлен крупный центр большевистского подполья и в ближайшие один-два дня все подпольщики на Полесье будут выловлены и уничтожены. Самонадеянным оккупантам, которые привыкли к легким победам на Западе, и в голову не могло прийти, что на советской земле все будет иначе. Они думали, что если попал в руки один партизан, то скоро попадут и остальные. Своя, мол, рубашка ближе к телу: пообещай человеку жизнь, он все расскажет.

В штабе дивизии Якову Кривальцевичу предложили сигарету и лист бумаги.

— Пиши, — сказали ему, — старайся припомнить всех.

Офицер с переводчиком вышли, в комнате остался только часовой.

Через некоторое время офицер вернулся. Сигарета лежала перед Яковом, на листе бумаги не было ни одной буквы. «Рус неграмотный», — решил офицер и приказал переводчику записать все, что скажет арестованный.

Переводчик сел напротив и уставился на Кривальцевича.

— Что, только крестики ставить умеешь? — насмешливо спросил он. — Говори, я сам запишу.

— Запиши на своей шкуре, — спокойно ответил Кривальцевич, — что мы не те, за кого ты нас принимаешь!

Офицер вопросительно взглянул на переводчика, тот криво усмехнулся и процедил:

— Герой в лаптях, здесь это в моде.

— Скажи «герою», — небрежно бросил фашист, — что мы не любим медлить. Если ему трудно вспомнить то, что нам нужно, мы можем помочь.

Он постучал пальцем по кобуре, шагнул к окну и прикрикнул:

— Слушай, морда!

— Слушаю, господин, — подобострастно пролепетал переводчик, сгорбившись и моргая глазами.

— Не спеши! Скажи ему, что немецкие власти не остаются в долгу перед теми, кто оказывает им услуги. Рус может получить деньги и землю, которую у него отобрали большевики.

Переводчик старался изо всех сил.

— Земля у тебя была? — спросил он у Кривальцевича.

Яков молчал, в глазах его светились ненависть и отвращение.

— Конечно была, — заспешил переводчик. — Только, наверно, маловато. Ну, при новой власти ты можешь получить больше… Тэ-эк… — переводчик оттопырил нижнюю губу, оскалил зубы, — и считай, что задарма, так себе, за какие-то пустячки…

— Собака! — с ненавистью проговорил Кривальцевич. — Выродок! И как тебя земля носит, поганого!

В тот день допрашивали Кривальцевича несколько раз. Сначала старались обмануть его, подкупить, потом угрожали смертью, пытали. Штаб переехал в другое место. Якова забрали с собой. По дороге били его палками, ставили под расстрел, потом снова пробовали подкупить, вырвать признание обманом.

— Откуда он родом? — спросил вдруг офицер у переводчика.

— Как откуда? — не понял вопроса переводчик.

— Где его дом, семья, жена?

— В Скавшине, — ответил переводчик.

— Хорошо, мы его заставим говорить.

В Скавшине гитлеровцы сразу же направились в дом Кривальцевича. Они собирались схватить его отца, жену, детей и пытать их до тех пор, пока арестованный не заговорит. Но хата была пуста, скавшинцы после налета фашистских молодчиков почти все ушли в лес.

Тогда фашисты стали рубить мебель, побили посуду, забрали одежду, зерно. Потом подожгли гумно, хлев, хату, а Кривальцевича держали на улице, чтобы он все это видел.

Ничто не поколебало мужественного советского человека. Он погиб, не сказав фашистам ни слова о партизанах. Тяжело было, что человек погиб, не успев проявить все свои силы, развернуть все свои способности. Но это еще раз подтверждало, что такой народ, как наш, никогда не покорится врагу. Какая несокрушимая отвага, какое мужество! Первые дни войны… Еще не собраны силы в тылу врага, еще кое-где прячется по углам неуверенность, а этот рядовой советский человек не сломился перед оккупантами. Он смело смотрел в лицо смерти. И он победил, хоть и отдал за победу свою жизнь…

Смерть Кривальцевича была тяжелой утратой и очень серьезным предупреждением нам всем. Стало ясно, что наша тактика нуждалась в некоторых изменениях. В первые дни подполья мы не требовали от партизанских групп перехода в лес на боевое положение. Некоторые из них оставались в своих деревнях, обрастали резервами, препятствовали появлению полицейских гарнизонов. В этом тоже было немало положительного. Однако жизнь показала, что, живя у себя дома, партизаны иногда забывали о строжайшей конспирации, допускали ослабление боевой дисциплины и легко могли попасть в ловушку.

На бюро обкома мы решили перевести всех старобинских партизан на лагерно-боевое положение, как следует вооружить их и подчинить единому руководству — бюро подпольного райкома партии.

Курс был взят на то, чтобы с первых же шагов своей деятельности партизанские группы становились партизанскими отрядами, привыкали вести широкие боевые действия, маневрировать и оказывать сопротивление захватчикам. Если у партизан будут успехи в борьбе с врагом, им будет обеспечена и поддержка народа. Люди и у себя дома нас не подведут и найдут дорогу в лес.

К концу августа подпольный обком КП(б)Б перебрался на более удобное для работы место — Червонное озеро. Этот чудесный уголок природы славится своей живописностью на всю Белоруссию. В зелени лесов, среди густых зарослей и лугов раскинулась широкая, светлая озерная гладь. Возле озера, там, где берега повыше, растут стройные белоствольные березы, а вербы склоняются своими ветвями до самой воды.

Много легенд ходит на Полесье об этом озере. Одна из них говорит, что в незапамятные времена жил у Князь-озера, так в старые времена называлось оно, старый рыбак Андрей с дочерью Надейкой. И такая она была красавица, что во всей округе подобной не сыщешь. От сватов отбоя не было: за сотню верст приезжали. Только от Надейки всем отказ. Слюбилась она с панским сокольничим Иваном.

Посредине озера, на острове, окруженный дубовыми стенами стоял тогда княжеский замок. И был тот Иван самым лучшим сокольничим у князя. Стал Иван просить князя, чтобы позволил ему жениться на красавице Надейке.

— Хорошо, — говорит князь, — только сначала я хочу посмотреть, на ком ты женишься. Понравится невеста — помогу тебе свадьбу справить!

Один раз, возвращаясь с охоты, заехал князь посмотреть на суженую Ивана. Как взглянул на красавицу, сердце у него загорелось.

— Ну что ж, — говорит, — любимый мой сокольничий, справляй свадьбу. Я тебе буду посаженым отцом.

Устроили гулянье, собрались гости. Повенчали Ивана с Надейкой. Сидят они в красном углу, как пара голубков. Тогда встает посаженый отец их — князь, черный, как туча, внезапно закрывшая небо.

— Гей вы, слуги мои верные! Не было еще такого, чтоб рабу моему доставалась жемчужина моего княжества. Возьмите сокольничего, закуйте ему руки кандалами, а Надейка моей будет.

Онемели гости от неожиданности, потом пошел среда них ропот:

— Не по совести поступаешь, князь…

Разъярился князь. Приказал гостям убираться подобру-поздорову.

А над озером небо все мрачнее да мрачнее. Молнии так и блещут. Загорелся замок, как свечка. А потом остров вместе с замком стал в озеро уходить и исчез под водой…

Еще не так давно такие вот легенды рассказывали о Червонном озере. Попы охотно поддерживали таинственные, религиозно-мистические сказания. Это привлекало людей в богатую церковь, отстроенную в деревне Червонное озеро. От церкви через болота к озеру и дальше к ближайшим деревням была прорыта канава. В дни больших церковных праздников крестьяне на лодках приплывали по канаве на богомолье. Это был единственный путь… Местные жители прозвали эту канаву «ездовней».

В годы первых пятилеток колхозники расчистили и расширили «ездовню», она стала мелиоративным каналом. От него пошли каналы поменьше. Десятки гектаров непролазной топи были таким образом осушены и превращены в поля. Червонноозерские колхозы собирали с них богатейшие урожаи зерна, овощей. Это был самый урожайный уголок Старобинского района.

Работая секретарем Старобинского райкома партии, я часто бывал на озере. В то время я не думал, что этот красивейший уголок Полесья станет прибежищем подпольного обкома партии, одним из центров боевых действий партизанских отрядов Полесья и Минщины.

За несколько дней до нашего прихода на Червонное озеро произошло очень важное событие.

Однажды под вечер Меркуль и Бондарь отправились в Скавшин. Шли, как и всегда, болотом. Вдруг из лесу показались вооруженные люди в гражданской одежде. На фашистов это было не похоже — они ходили больше по дорогам.

На всякий случай Бондарь и Меркуль притаились за стогом. Неподалеку пожилой бородатый человек сгребал отаву. Они попросили его узнать, что это за люди. Бородач, видно, был не из боязливых, взял баклажку и пошел к лесу, как будто за водой. Увидев, что он идет в их сторону, люди остановились, и невысокий грузный мужчина, перетянутый ремнями, вышел вперед и махнул ему рукой.

— Он похож на одного моего знакомого, — сказал Меркуль, — но ручаться не могу, лицо плохо видно.

Неизвестные долго беседовали с бородачом и, должно быть, выведав все, что им нужно, попрощались с ним, а сами нырнули в густой ельник.

Вернувшись к нам, бородач рассказал, что люди эти спрашивали дорогу на Любань, сами они из-под Пинска. В группе около двадцати человек.

Чтобы не упустить их, Бондарю и Меркулю пришлось пойти на риск. Бондарь залег под стогом, а Меркуль через кустарник побежал наперерез незнакомцам. Но все обошлось как нельзя лучше. Это были пинские партизаны. Командовал ими бывалый и опытный человек Василий Захарович Корж. Я встречался с ним в первые дни коллективизации и некоторое время вместе работал на Старобинщине. Старый коммунист, опытный работник, Василий Захарович пользовался большим авторитетом в районе. Он в рядах бойцов республиканской армии Испании боролся против испанских фашистов. Перед войной работал в Пинском обкоме партии.

Мы знали, что Корж оставлен на оккупированной территории. Еще в то время, когда Минский обком находился в Мозыре, я встретился с Минченко, приехавшим к нам из Пинской области. Он коротко рассказал о подполье и о том, что Корж остался в качестве командира партизанского отряда. На одном из заседаний бюро обкома партии я говорил о необходимости связи с Коржем. Корж, узнав, что у нас действуют партизанские отряды и где-то в этих краях находится Минский подпольный обком партии, сам решил пойти на связь с нами, воевать вместе, развернуться как следует, а когда позволят условия, возвратиться к себе.

Появление Коржа имело для нас большое значение. У нас были смелые и инициативные партизаны, отважные люди, способные на самые героические дела, но им недоставало командира, опытного в партизанской войне. Таким командиром мог стать Корж. Мы были уверены, что он сумеет придать более широкий размах партизанскому движению. Наши партизанские группы использовали главным образом тактику засад. Это было правильно: в первый период борьбы ничего лучшего и не придумаешь. Группы были небольшие и разрозненные. Но теперь многие группы выросли в отряды, назрела необходимость в разнообразной и многогранной партизанской тактике. Стало возможным проведение крупных операций, а для этого нужна координация действий иногда нескольких отрядов. Вот здесь и должно пригодиться военное мастерство Коржа.

…Червонное озеро нас очень устраивало. Оно находилось на стыке нескольких районов. Отсюда легко связаться с соседними: Житковичским, Копаткевичским, Петриковским и Ленинским. Правда, они были не нашей области, но для партизанской борьбы это не имело значения. Нас очень интересовали Минск, Бобруйск, Осиповичи, Слуцк. Через Любань и Старобин мы могли связаться и с этими городами. Кроме того, нам стало известно, что недалеко от озера, в деревне Рог, находится много раненых бойцов Красной Армии. Некоторые из них уже подлечились, но не знали, что им делать. Их помощь очень пригодилась бы нам. Твердо надеясь на солдат и актив червонноозерцев, обком, отправляясь на озеро, отказался от предложения Меркуля взять из отряда несколько бойцов. При обкоме должна быть небольшая, но по-настоящему боевая, оперативная группа. Действия наши с каждым днем расширялись и усложнялись. Нужны были люди для связи с остальными группами, отрядами, с городами, районными центрами и для многих других целей. Эту группу мы решили создать на месте.

Прибыв на озеро, я вызвал из деревни начальника почтового отделения коммуниста Якова Бердниковича. Из беседы выяснилось, что в деревне есть по крайней мере полтора десятка человек, которые уже действуют как партизаны, и большое количество людей, готовых хоть сегодня вступить в отряд. Мы поручили Бердниковичу связаться с ними, а сами занялись устройством жилья.

Под одним из деревьев облюбовали уютное местечко и соорудили шалаш. Пока Войтик занялся «оборудованием» его, мы — Мачульский, Бондарь, Бельский и я — решили обсудить план наших дальнейших действий. Ощущалась настойчивая необходимость укрепить связи с остальными районами. Нас беспокоило, что уже несколько дней не было известий из Любани. Я намеревался послать туда Войтика, в Краснослободский район — Бородича. В Копыльском, Гресском, Руденском и смежных с ними полесских районах надо было побывать самим.

Нам было известно, что в Краснослободском районе партизанами руководил секретарь райкома партии Жуковский, в Копыльском — инструктор райкома Жижик, в Гресском — заведующий военным отделом райкома Заяц, в Стародорожском — Петрушеня, в Руденском — Покровский, в Борисовском — Яраш, Ходоркевич, в Бегомльском — Манкович, в Червенском — Романенко, Плоткин, Кузнецов, в Смолевичском — Марков, в Плещеничском — Ясинович. Чтобы шире развернуть работу партийных и комсомольских организаций, необходимо было подобрать кадры и повсеместно создать подпольные райкомы. Находить новых людей, воспитывать их, втягивать в работу — это была нелегкая задача. И эта задача стояла перед нами.

Мачульский, Бондарь и Бельский с наступлением ночи отправились в Красную Слободу, Копыль, Гресск, а мне предстояло связаться с полесскими районами. Мы считали также, что Мачульскому надо попытаться добраться до Минска, побывать в Борисове, Плещеницах.

На следующий день ко мне пришел Бердникович, и мы с ним отправились в деревню Рог. Любопытно было посмотреть, что там за бойцы, о которых так много говорили как о людях не очень дисциплинированных и беззаботных.

Деревня Рог напоминала Красный Берег. Такая же по величине, с такими же хатами. Только болот вокруг меньше да грунтовые дороги проходят не так далеко, как в районе Красного Берега.

На улице безлюдно. Одна женщина вышла со двора с пустым ведром, сделала шагов пять нам навстречу, потом, блеснув глазами, быстро вернулась назад. Вскоре вышел парень в военной гимнастерке и уставился на нас пытливым взглядом.

— Что, не узнал? — насмешливо спросил Бердникович. — Не бойся, люди свои.

— Вас-то я узнал, — холодно ответил парень и не двинулся с места.

— Из тех самых? — тихо спросил я, когда мы немного отошли.

— Из них, — ответил Бердникович, — самый главный авторитет!

— Фашистов еще не было здесь?

— Нет, фашисты еще не заглядывали, а вот житковичские полицейские, — не скрывая тревоги, рассказывал Бердникович, — повадились сюда, уже несколько раз были. Все этих ребят выслеживают. Недавно нашли одного, еще совсем больного, с тяжелой раной в груди. Вытащили из каморки, взвалили на телегу и увезли. А женщину, которая прятала парня, избили до полусмерти.

Мы зашли в небольшую хату в конце деревни. Встретила нас молодая хозяйка, в белом платке, смуглая, с бойкими карими глазами. Бердниковичу она сдержанно кивнула головой, а на меня посмотрела долгим испытующим взглядом.

— Свои, — сказал Бердникович. — Принимай гостей, Наталья.

Он, видимо, на правах близкого человека в этом доме пригласил меня сесть, не ожидая, пока это сделает хозяйка, потом присел у стола сам. Наталья все бросала на меня короткие пытливые взгляды.

— А где же твоя старуха? — обратился к ней Бердникович.

— А там где-то, на огороде, — быстро ответила Наталья, — с картошкой мы еще не управились. Может, позвать?

— Нет, не надо, пусть себе копается. А молодой твой где?

Женщина вспыхнула:

— Какой молодой?

— Ну, тот самый, с зелеными петлицами.

— Какой же он мой? — вдруг повысила голос Наталья. — Какой же он мой?! — И, обращаясь уже ко мне, с жаром продолжала: — Человек кровью истекал, пуля плечо насквозь пробила, ну, подобрала я, выходила. Так разве ж это мой? Поправился, встал на ноги и пускай себе идет, куда надо… Я давно ему говорю, чтобы шел к своим, на фронт. И он пойдет, вот только еще один его товарищ поправится.

— Хорошо, хорошо, — успокоил ее Бердникович. — Никто тебе плохого не говорит. Иди скажи ему, пусть позовет сюда своих дружков, скажи, что командир партизанского отряда приехал и хочет с ними поговорить.

— Сейчас, — ответила женщина и выбежала из хаты.

— Боевая, — заметил вслед ей Бердникович. — Сама хочет идти в партизаны, да свекровь не с кем оставить; муж еще в тридцать девятом в армию ушел. Она живо их соберет. Ее слушаются, а меня, черти, должно быть, намеренно избегают.

И военные в самом деле скоро явились. Они пришли под командой того самого парня, который встретился нам на улице. Парень был в сержантской форме. Оставив своих товарищей в сенях, попросил разрешения войти, прищелкнул каблуками и доложил, что все в сборе, за исключением одного бойца, который еще не может ходить. После этого он назвался — Иван Петренко.

Зашли все в хату. Наталья быстро разместила их и сама присела у печки.

— Ну что ж, ребята, — обратился я к бойцам, — подлечились, набрались сил?

— Подлечились, товарищ… — поднявшись, начал сержант и запнулся.

— Что, не знаешь, как дальше, с кем имеешь дело? Для того и встретились, чтобы познакомиться.

И тут вдруг заговорила Наталья. Она даже раскраснелась от волнения, вскочила с места.

— Я ж тебе говорила, кто это, я ж тебе говорила! И что он сомневается, если ему правду говорят? Ну что это за человек такой упрямый?

Наталья сделала шаг ко мне:

— Я вас узнала, товарищ Козлов. Как только в хату зашли, так и узнала. В прошлом году было совещание в Минске — всех колхозных передовиков вызывали. Видела я вас там и слышала, как вы выступали.

— Да кто же сомневается? — переступая с ноги на ногу, оправдывался сержант. — Никто не сомневается. А если бы сомневался, не привел бы ребят. Слушаем вас, товарищ командир.

— Оружие у вас есть? — спросил я.

— Есть.

— В порядке?

— В полном порядке, — ответил сержант.

— Пора приниматься за дело, ребята, — строго сказал я. — Будете помогать нашим партизанским отрядам. Вы, сержант, назначаетесь старшим группы.

— Есть, — козырнул сержант, и голос его дрогнул. — Мы уже давно, товарищ командир, хотели снова взяться за оружие, да, по правде сказать, не знали, куда податься, с чего начинать. Оторвались немного мы…

Было назначено место и время сбора. Бердникович отправился уведомить своих. На обратном пути на улице я подозвал сержанта Петренко и показал ему фашистскую листовку, которую только что принесла мне Наталья. В листовке было напечатано, что гитлеровская армия подошла уже к самой Москве, что через месяц-два большевики капитулируют и во всей России будет установлен лучший в мире «новый порядок».

— Это вы видели? — спросил я.

— Видели, — покраснев, ответил сержант. — Прошлой ночью кто-то подбросил.

— Вот то-то и оно, что прошлой ночью. Фашистский прихвостень, агент гестапо у вас под носом листовки разбрасывает, а вы тут погуливаете…

И, отведя парня в сторону, я приказал:

— Сейчас же пошлите своих бойцов по всем соседним деревням, чтобы расклеили везде наши листовки.

Я дал сержанту экземпляров пятьдесят недавно выпущенной листовки. В ней рассказывалось, что наши войска ведут беспощадную борьбу с врагом, отстаивая каждую пядь советской земли, что гитлеровцы несут большие потери в живой силе и технике, что в тылу разгорается пламя партизанской борьбы и сотни тысяч патриотов Белоруссии поднялись на всенародную битву с ненавистными фашистскими поработителями. Листовка призывала население не верить фашистской лжи и активно участвовать во всенародной борьбе с врагом.

Через несколько дней в лагерь пришел связной от Меркуля. Это был счетовод Старобинской МТС Степан Петрович, которого я знал еще с того времени, когда работал директором этой МТС. Петрович доложил:

— Пришел с донесением штаба.

— Что ж, давай сюда.

— Вот я сейчас все расскажу.

— А письменно?

— Ничего не писали, Василий Иванович, остерегались фашистов. По району рыскают отряды эсэсовцев: наши засады растревожили оккупантов. Я и так все помню, все до мелочей — был же там, своими глазами видел.

И Петрович начал рассказывать. Голос его звучал молодо и даже торжественно, когда он говорил об успехах партизан. На его загорелом, уже далеко не молодом лице часто появлялась веселая усмешка. Наиболее меткие слова он подкреплял выразительными жестами, и доклад получился очень впечатляющим.

— Вчера между Сухой Милей и Листопадовичами мы загнали в болото фашистский эскадрон, — рассказывал он. — Наша разведка донесла, что каратели едут в Листопадовичи. Ну, известно, зачем едут. Два дня тому назад они побывали в Пруссах, Чепелях, Погосте, Чапличах, Зажевичах. Мы уже знали про их зверские расправы. Они выгоняли на улицу мужчин, ставили их в ряд, потом выводили каждого десятого и расстреливали. Это за то, что жители будто бы связаны с партизанами.

По дороге в Листопадовичи в одном месте есть гать. По обеим сторонам гати густой кустарник, болото вязкое, почти непролазное. Перед этим дождь прошел, так оно совсем в трясину превратилось. Меркуль решил замаскировать засады в обоих концах гати. Я был в передней засаде. Мы взяли ручной пулемет, семь автоматчиков и нескольких бойцов с винтовками. Командиром у нас был Никита Бондаровец. В другой засаде тоже был ручной пулемет и три автомата. Семеро партизан были вооружены винтовками. Второй засадой командовал Федор Ширин.

Сидим, ждем. Появились фашисты, мы даем им возможность взойти на гать. И когда последняя пара всадников отъехала от нас шагов на пятьдесят, Ширин вдруг ударил из пулемета. Автоматчики били метко, короткими очередями, пулемет стучал из болота глухо и грозно, звуки двоились. Создавалось впечатление, что здесь залегли большие силы. Несколько вражеских солдат упало, перепуганные кони рванулись, сбивая с ног пеших. Фашисты повернули назад, а тут встретили их мы. И пошло!.. Ширин косит их с одной стороны, мы — с другой. Что делалось, Василий Иванович, если б вы видели! Меркуль приказал патронов не жалеть, уничтожить весь эскадрон и за счет трофеев пополнить свои боеприпасы.

Так и сделали. Не оставили на гати ни одного живого врага. Многие, конечно, бросились в болото, только это их не спасло. Мы разместились так, что куда бы фашисты ни кинулись, всюду попадали под обстрел.

Было радостно слышать, что старобинцы применяли правильную тактику партизанской борьбы: не засиживались где-нибудь в глуши, а все время маневрировали, внезапно появлялись там, где противник их не ожидал, снова исчезали, чтобы нанести удар в новом месте.

Я поручил Петровичу передать командованию отряда благодарность областного комитета партии и директивы о дальнейшей деятельности отряда. Старобинцам следовало смелей втягивать население в партизанскую борьбу, расширять сеть связных, заслать своих людей в старобинский и погостский фашистские гарнизоны, как можно скорее установить непосредственную боевую связь с соседними районами.

Нам нужен был связной от основного — Старобинского — отряда. Петрович как нельзя лучше подходил для этого. Тем более что в это время обком готовил пересылку в ЦК КП(б)Б всех наиболее важных захваченных документов.

— Пойдешь в отряд, — сказал я ему, — доложишь обо всем и снова вернешься сюда. Скажи Меркулю, что ты останешься при обкоме партии.

— Есть, — с довольным видом козырнул Петрович, но с места не сдвинулся.

— Что еще?

— Товарищ Меркуль приказал доставить вам вот это… Сказал — доставить во что бы то ни стало и отдать вам лично. Эту вещь принес для вас один человек из Чижевич. Помните, с кем вы однажды встретились на болоте у Крушников?

— Федор Вишневский?

— Да, он.

— Так я ведь у него ничего не просил. Мы разговаривали, помнится, минуты три.

— Это ничего, что мало разговаривали, а он все-таки заметил, в чем вы нуждаетесь.

И Петрович вытащил из мешка сапоги, добротные юфтевые сапоги на твердой подошве, с высокими, как у охотника, голенищами.

— Сам для вас сшил, — продолжал Петрович, — а потом несколько суток плутал по деревням, пока не нашел человека, через которого можно передать вам подарок.

— А сам Меркуль и теперь в рваных сапогах ходит?

— Нет, он уже приобулся немного и приоделся. Сапоги ему сшили в Крушниках, достал где-то папаху, плащ, черные усики отпустил. На Чапаева немного смахивает.

Федора Вишневского я знал мало. Встречались когда-то. С кем не приходилось встречаться за годы работы в районе! И вот человеку захотелось помочь партизанам. Я поручил Петровичу обязательно найти Вишневского и передать ему мою сердечную благодарность.

Позднее Старобинский подпольный райком партии организовал в деревне Чижевичи крепкую патриотическую группу. Федор Вишневский был одним из самых активных членов этой группы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.