М. Палант ЕПИФАН КОВТЮХ

М. Палант

ЕПИФАН КОВТЮХ

Стоял март 1918 года. Только что был подписан Брестский мир, со всех фронтов катилась лавина демобилизованных из старой армии. Солдаты неудержимо стремились домой: советская власть дала землю, руки истосковались по крестьянской работе.

Возвращался с Кавказского фронта на родную Кубань Епифан Ковтюх. Долго не был он в своей станице Полтавской. Какие поля раскинулись вокруг!

Только земля принадлежала богатым казакам, а иногородние, должны были батрачить у кулаков.

С шести лет пришлось работать на других Епифану Ковтюху. С трудом удалось получить образование. Пришла война. За храбрость в боях достиг штабс-капитанского чина. Сколько же раз за эти кровавые годы чудились ему родные поля, их запах, простор, покой!..

Не было покоя в стране. Не было его и на Кубани. Правда, большая часть области уже к февралю 1918 года стала советской. Красногвардейские отряды из Армавира, Тихорецкой, Новороссийска и Тамани сжимали кольцо вокруг Екатеринодара, где сидела «самостийная» Кубанская рада; 14 марта над городом взвился красный флаг. Но советские войска были еще плохо организованными и разнородными, большей частью состояли из разрозненных партизанских отрядов. Пользуясь этим, белые войска Добровольческой армии вместе, с частями рады продолжали борьбу и угрожали Екатеринодару. Активизировалось кулачье в станицах: припрятывало оружие, организовывало заговоры.

В эти дни в Таманском отделе3 появился матрос Рогачев, который стал создавать по станицам вооруженные отряды бедноты.

Вот какую картину застал дома по приезде двадцатисемилетний Епифан Ковтюх. Сразу же по приезде сформировал в станице роту, которая под названием 2-й Полтавской влилась в отряд Рогачева.

Ранним апрельским утром за околицей Полтавской показался скачущий во весь опор всадник. Промчавшись прямо к церкви, он ударил в набат. Собравшимся станичникам объявил:

— Товарищ Рогачев кличет отрядников до Старо-Величковской!

Быстро поднял Ковтюх роту и повел ее в указанное место. Там уже собрались отрядники со всего отдела. Рогачев объявил приказ областного Совета: отобрать у враждебных советской власти элементов оружие, подозрительных арестовать и отправить в Екатеринодар, пресекать попытки создания контрреволюционных организаций.

Бойцы вернулись в свои станицы и приступили к выполнению приказа. Но кулаки и офицеры тоже не дремали. В конце апреля вспыхнули контрреволюционные восстания в пяти станицах.

Отряд Рогачева немедленно выступил. Одну за другой очищая мятежные станицы, он, наконец, подошел к Копанской, где сосредоточились основные силы повстанцев. Около 5 часов вечера 26 апреля отряд начал атаку. Она проходила бестолково: многие не имели военного опыта, а сам Рогачев управлять сухопутным боем не сумел. Приободрившись, белоказаки перешли к вечеру в контратаку, стали обходить левый фланг отряда, уже почти забрались в тыл. Казалось, все рушилось.

Но и не в таких переделках побывал на фронтах Епифан Иович.

— Стой! — закричал он. — Слушай мою команду: полтавцы и старонижнестеблиевцы, вперед!

Это были две самые организованные роты. Во главе их Ковтюх бросился на станицу и достиг околицы. В наступившей темноте стали подтягиваться и другие части отряда. Утром провели решительный штурм и заняли станицу. Около 100 мятежников было убито и ранено, 1 100 сдалось, выдав офицеров. Потери отряда составили около 40 человек.

После боя Ковтюха выбрали помощником командира по строевой части.

— Доверие ценю, но соглашусь, если наведем порядок, — сказал Епифан Иович. — Пусть будет правильная организация, настоящий воинский вид, военная дисциплина.

Здесь же отряд переименовали в 1-й Северо-Кубанский полк, который разделили на батальоны и роты. Но до настоящей дисциплины было еще очень и очень далеко. Многим казалось, что она пережиток царского времени. Убедить заблуждающихся могла только сама жизнь.

В начале мая положение на Кубани ухудшилось. Продолжая нагло нарушать условия Брестского мира, немцы перебросили из Керчи на Таманский полуостров 58-й Берлинский полк, заняли ряд станиц и подошли к Темрюку. Снова начались контрреволюционные мятежи.

Вместе с другими частями полк выступил против нового противника. Решительный бой произошел 14 мая у станицы Таманской, немцы и белоказаки были прижаты к морю и начали эвакуацию в Керчь. Но в этот момент среди красноармейцев разнесся нелепый, панический слух о возможном окружении. Бойцы смешались, побежали с криками: «Завели нас, продали!» Противник же, видя перемену обстановки, оправился и даже захватил северную окраину города Темрюка. Белоказаки предъявили ультиматум: выдать большевиков и сдать город к утру.

Но ночью к Темрюку подошли форсированным маршем северокубанцы. Когда рассвело, Ковтюх с холма осмотрел вражеские позиции. Белые засели в глубоких окопах, прикрытых рекой.

Мечтательно подумал Ковтюх: «Эх, хотя бы пару трехдюймовых сюда!»

И тут же вспомнил: в темрюкском отряде была батарея из четырех орудий. Так как Рогачев по-прежнему был в основном агитатором, а всей военной стороной дела руководил один Ковтюх, Епифан Иович поспешил прямо к командующему Таманским фронтом, расположившемуся в восточной части города. Командующий, видимо, чувствовал себя не очень уверенно: во время ночного боя не подавал никаких признаков существования. Батарея оказалась именно у него. После настойчивых просьб Ковтюх батарею получил, указал ей цель. Через десять минут из всех четырех орудий по окопам белых был открыт огонь, под прикрытием которого бойцы переправились через реку и успешной атакой отогнали врага.

Вскоре полк был отведен на отдых в станицу Славянскую. Рогачев уехал, а Ковтюх с помощью командиров Костенко и Зимина и военного комиссара Таманского отдела Решетняка энергично принялся за наведение порядка. Епифак Иович провел точный учет личного состава и некоторое перераспределение бойцов по подразделениям, слабых и неопытных в военном деле командиров сменил. Для всех двенадцати рот удалось получить походные кухни и обоз — это имело большое значение, потому что раньше в полку не было никакого хозяйства и бойцы питались продуктами, либо полученными у местных жителей, либо присланными из дому. На совещаниях комсостава и в беседах с бойцами Ковтюх призывал покончить с расхлябанностью, с бесконечным митингованием.

19 июля полк по срочному вызову чрезвычайного военного комиссариата Кубанской области вступил в Екатеринодар. Белые находились всего в 18 верстах от города, а в нем собрались никому не подчинявшиеся остатки различных разбитых частей. Тогда армейский комитет Северного Кавказа во главе с Иваном Ильичом Подвойским созвал съезд командиров и представителей всех частей и поставил вопрос прямо: будет ли город защищаться, а если будет, то не следует ли объединиться под одним командованием? 20 июля съезд решил: защищаться и объединяться. Командующим фронтом был выбран Ковтюх.

В тот же день новый комфронта издал приказ всем частям выступить из города на позиции. Хотя на съезде представители всех частей обещали «лечь костьми, но белым города не отдать», приказ выполнили только 1-й Северо-Кубанский, 1-й Екатеринодарский и конный полки. Через несколько дней Ковтюх добился выступления еще нескольких частей. Тогда он отдал приказ о наступлении, которое началось на рассвете 26 июля в районе станиц Раздольной, Платнировской и Кирпильской.

Бой шел целый день с переменным успехом. К вечеру Ковтюху удалось сосредоточить на главном участке, у Платнировской, артиллерию, которая вместе с бронепоездом открыла огонь. Несмотря на орудийный обстрел, бойцы поднялись и с криком «ура» бросились вперед. В результате белые были сбиты с позиций и с большими потерями отброшены на 100 с лишним километров.

Вскоре в Екатеринодар вступила отошедшая от Ростова большая группа войск под командованием Сорокина, а Епифан Иович выехал на Тамань, где вспыхнуло крупное восстание. Белоказаки вешали членов станичных Советов и бедняков, грозили навсегда покончить с советской властью. Ковтюх вступил в командование колонной войск, предназначенных для подавления восстания, в которую вошли 1-й Советский полк и три отдельных батальона (в том числе и Полтавский, переданный из 1-го Северо-Кубанского полка).

В разгар подготовки к выступлению Ковтюх узнал тяжелые вести: получившие подкрепления белые выбили части Сорокина из Екатеринодара. Сорокин увел свои войска за реку Кубань в Терскую область, бросив находившиеся на Тамани части на произвол судьбы. Каждый день в лагерь Ковтюха приходили беженцы— члены семей красноармейцев, рабочие, бедняки станичники. Они приносили страшные вести: только в одной Тимашевской белые за два дня публично казнили около полутора тысяч мужчин, женщин и даже детей.

Епифан Иович в гневе сжимал свои тяжелые кулаки, но — кулаками делу не поможешь. Напряженно думал. Спасти людей — бойцов и беженцев — от неминуемой зверской расправы можно было только при одном условии — твердо пресечь начавшуюся панику, выйти в относительно безопасный район, там привести части в боеспособное состояние и оттуда уже пробиваться на соединение с главными силами Северного Кавказа. Если те будут уничтожены — Ковтюх допускал даже самый худший вариант, — пробиваться навстречу войскам центра хотя бы до самого Царицына. Но пробиваться обязательно!

Белые почти полным кольцом окружали колонну Ковтюха, и он отдал приказ отходить в том направлении, где это кольцо еще не замкнулось, — к Черному морю.

Каждый шаг приходилось делать с боем. Особенно жестокая схватка произошла 17–18 августа под станцией Славянской. Шедшие по пятам за красными белоказаки решили отрезать их от переправы через реку Протоку. Единственным средством переправы были железнодорожный и понтонный мосты. Через узкие мосты «адо было пропустить не только все части, но и не меньше 10 тысяч беженцев. Белые старались подобраться поближе, маскируясь среди построек и высоких хлебов. Красные стреляли редко: бойцы имели на руках всего по 10–15 патронов.

Видя слабость огня, белые поднялись в атаку. Бойцы бросились им навстречу. Разгорелась жестокая рукопашная схватка. Руководя боем, Ковтюх одновременно следил за переправой беженцев. Когда те перебрались на другой берег Протоки, Епифан Иович начал отвод войск, выделив для прикрытия самый надежный Полтавский батальон. Когда же и полтавцы закончили переправу, оба моста запылали.

Командир, вытирая рукавом взмокший лоб, подумал, что только один сегодняшний бой стоил всех усилий, затраченных в свое время на поднятие дисциплины и военное обучение.

Но главные испытания были еще впереди. К утру 25 августа колонна Ковтюха в составе 12 тысяч штыков и 680 сабель, при 27 пулеметах и 1 орудии, прибыла на станцию Верхне-Баканскую (Тоннельную). Здесь оказались деморализованные части, собравшиеся из разных мест Тамани, и до 25 тысяч беженцев. В частях роптали, слышались выкрики: «Бей командиров!», «Разбегайся кто куда может!» Под влиянием провокаторов были случаи прямой расправы с командирами.

Под крик и шум улицы Епифан Иович, расположившись в небогатой хате, внимательно разглядывал разложенную на столе карту. Провел карандашом линию вдоль Черноморского побережья: Новороссийск— Геленджик — Туапсе. От Туапсе повел карандаш на восток — к Белореченской, потом к Армавиру. Еще раз взвесил все доводы «за» и «против». Итак, за: 1) от Новороссийска до Белореченской идет исправное шоссе, а дальше — хорошая грунтовая дорога; 2) от Туапсе на Армавир ведет и железнодорожная ветка; 3) путь к Туапсе прикрыт с севера Кавказским хребтом, с юга — Черным морем и занят относительно слабым противником — дивизией меньшевистского правительства Грузии; 4) поход в этом направлении отвлечет людей от мыслей о близости дома и связанных с этим колебаний.

Что же против? 1) На всем пути до Белореченской не найти ни продовольствия, ни фуража, а в частях нет никаких запасов; 2) путь вдоль моря узок и извилист, с трудными подъемами и спусками, нависшие скалы сковывают маневр; 3) многие бойцы вообще не имеют настоящей военной подготовки, а придется вести не простую — горную войну.

И все же сомневаться не приходится. Только вперед!

Не теряя времени, Епифан Иович созвал совещание командиров частей своей колонны и остальных частей. Решено было уходить всем. Ковтюх отдал приказ грузиться в эшелоны. Его колонна выступила первой, остальные части собрали во вторую и третью колонны. Великий поход начался.

Первым препятствием был занятый немцами и турками Новороссийск. Здесь Ковтюх решил использовать внезапность. В полночь 25 августа части первой колонны эшелонами прибыли в Новороссийск, быстро выгрузились и в стройных рядах проследовали через ночной город, держа направление на Геленджик. Вслед за первой колонной прошла вторая и уже утром 26 августа третья колонна, отбивая атаки наседающих на ее арьергард белых. Опешившие немцы и турки не рискнули чинить препятствий многочисленным войскам, погрузились на пароходы и вышли в море. Оттуда они начали было обстреливать последние части третьей колонны, но те уже скрылись в горах.

Бойцы шли не останавливаясь. С ходу сбили белогрузинский заслон и вошли в Геленджик, где заночевали. Утром 27 августа перед выступлением Ковтюх созвал митинг. Он стоял перед людьми, внешне ничем не выделяясь: в такой же простой одежде, стоптанных сапогах, с шашкой на боку. Но вся его невысокая, удивительно крепкая коренастая фигура, широкие плечи, большой лоб, из-под которого остро смотрели серые глаза, — весь облик командира выражал волю и решительность. С вниманием приготовились слушать бойцы, с надеждой — беженцы, с интересом — большая, тысяч в пять, группа матросов с потопленных в Новороссийске черноморских кораблей. Матросы пристали к колонне, но пока не вступили в нее.

— Товарищи! — Ковтюх вскинул правую руку. — Позади нас Новороссийск. Там лютуют белоказаки, морем льется народная кровь. Впереди — белогрузины. Их — дивизия: четыре полка пехотных, один конный, артиллерийская бригада. Что делать нам? Идти назад?

— Нет! — пронеслось по рядам. — Нет!

— Тогда вперед. Будет много боев — до самой Терской области, где главные силы наши. И не дойти нам, не дойти, если не будет у нас железной дисциплины. Вы сами выбрали командиров. Так установим же порядок: за невыполнение боевого приказа — расстрел. Согласны — тогда я поведу вас и выведу, клянусь в том жизнью. Согласны?

— Согласны! Согласны! Веди нас, батько Ковтюх!

— Тогда стройся. Вперед, марш!

К полудню 28 августа подошли к Архипо-Осиповке. Крупный заслон белогрузин засел в горах. Когда головной советский полк вошел в узкое ущелье, противник открыл пулеметный огонь. С моря били из пушек вражеские корабли. Что делать? В ущелье не развернуть бойцов, люди падают под огнем.

— Кукса! — крикнул Ковтюх. Подбежал командир Полтавского эскадрона. — Бери всю кавалерию, пулеметы на повозки и через ущелье — карьером! Проскочишь с ходу позицию — бей их с тыла. Давай!

Понеслись три эскадрона. Выскочили из ущелья, под пулеметами прорвались через позицию белых и начали крушить сзади. Бросилась вперед пехота.

Лишь немногие белогрузинские офицеры успели добраться до своих пароходов, все остальные полегли под клинками, пулями, штыками таманцев. Путь открыт!

И снова поход. Идут эскадроны казачьей бедноты. Пешком бредут босые — обувь уже давно развалилась роты и батальоны иногородних, беженцы — их около 25 тысяч: стариков, женщин, детей. Скрипят колеса беженских повозок, в отчаянной надежде везут люди остатки своего немудреного скарба. Жарко, негде укрыться от солнца, от пыли. Стонут раненые на телегах. Почти нет патронов. И совсем нет продуктов. Ели зеленую кукурузу с соломой, найденные в лесах дикие яблоки и груши, желуди. Но и их было мало. Совсем ослабевшие от голода оставались на дороге.

Примерно в пяти километрах перед Туапсе — Михайловский перевал. К нему единственный подступ через узкое ущелье. Выход из него пристрелян батареей противника. На перевале — крупные силы.

В городе — резервы, штаб вражеской дивизии.

В бухте — пароходы.

Снова крепко задумался Ковтюх над картой. Горы, горы… Вспомнились другие горы — за Араксом, Кавказский фронт, отряд Баратова. Был там такой случай: зашли, казалось по непроходимым кручам, в тыл туркам, ударили из пулеметов. Целая дивизия была разбита… Вот и сейчас надо выступать против целой дивизии. Вторая и третья колонны отстали на несколько переходов. Общим командиром Таманской армии избрали матроса Ивана Матвеева. Но сам командующий идет с третьей, замыкающей колонной. Значит, сейчас надо решать ему, Ковтюху. И он решил: трем эскадронам обойти перевал со стороны гор, ворваться в город, разгромить штаб дивизии; одному пехотному полку спуститься по скалам к морю, добраться по камням до бухты и захватить пароходы, остальным частям атаковать перевал в лоб.

В ночь на 1 сентября началось. Основные части подошли к перевалу. Все выше, все круче подъем, а впереди почти отвесная скала. Бойцы лезли вверх на плечах товарищей, втыкали штыки в расселины меж камней, находили опору и карабкались дальше. Перед рассветом Ковтюх отдал приказ: «В атаку, вперед!»

Без выстрелов — не было патронов — бросились в штыки. Одновременно ударили по городу с тыла, в обход, кавалеристы. Растерявшийся противник оставил позиции и бросился к пароходам, но там тоже уже были таманцы. Вся белогрузинская дивизия — до 10 тысяч солдат — была разгромлена наголову. Потери таманцев составили всего несколько десятков убитыми и ранеными. В Туапсе было захвачено 16 орудий, 6 тысяч снарядов, 800 тысяч патронов, 10 пулеметов. Ковтюх выдержал экзамен…

После Туапсе свернули на дорогу к Белореченской. Хотя по-прежнему было плохо с продовольствием, таманцы повеселели: страшная горная дорога осталась позади, в Туапсе хорошо вооружились за счет трофеев, теперь у каждого бойца было по 200–300 патронов.

В главном штабе белых переполошились. Сам главнокомандующий Деникин приказал генералу Покровскому во что бы то ни стало задержать и уничтожить таманцев.

Первая серьезная встреча с передовыми частями Покровского произошла под станицей Пшехской. В ночь на 11 сентября таманцы окружили и разбили эти части. Покровский отступил к Белореченской, где укрепился в окопах на правом берегу реки Белой.

Ковтюх выехал на разведку местности и решил повторить ночную атаку. Чтобы противник не догадался о плане нового боя, к вечеру 12 сентября части прекратили огонь. Под покровом темноты бойцы подобрались к самому берегу реки и, когда начало светать, бросились с высокого обрыва в воду. Переплыв глубокую реку, быстро взобрались на противоположный берег и без выстрела ворвались в окопы белых. Одновременно кавалерийские эскадроны внезапным налетом проскочили через железнодорожный мост и ворвались на улицы Белореченской. Неся крупные потери, белые в беспорядке бежали, генерал Покровский почти нагишом едва ускакал на неоседланной лошади.

Тогда Покровский решил применить новый, «психологический» метод. Вечером 14 сентября к Ковтюху привели отпущенного белыми пленного с письмом от Покровского. Епифан Иович стал читать. После потока самых отборных ругательств шла суть: «Ты, мерзавец, опозорил всех офицеров русской армии и флота тем, что решился вступить в ряды большевиков, воров и босяков, имей в виду, что тебе и твоим босякам пришел конец: ты дальше не уйдешь, потому что окружен моими войсками и войсками генерала Геймана. Мы тебя, мерзавца, взяли в цепкие руки и ни в коем случае не выпустим. Если хочешь пощады, то есть за свой поступок отделаться арестантскими ротами, тогда я приказываю тебе исполнить мой приказ следующего содержания: сегодня же сложить все оружие на ст. Белореченской, а банду разоруженную отвести на расстояние 4–5 верст западнее станции; когда это будет выполнено, немедленно сообщи мне на 4-ю железнодорожную будку!»

Ковтюх усмехнулся. Ответ был у него уже готов, оставалось подождать несколько часов до начала задуманной атаки. В ту же ночь половина всех сил Покровского была уничтожена, а другая половина откатилась к Екатеринодару, очистив путь таманцам.

Теперь до главных сил красных было уже недалеко. Но те, считая таманцев давно погибшими, продолжали отходить, взрывая все мосты, которые приходилось восстанавливать колонне Ковтюха. В ночь на 17 сентября помощник Ковтюха на легковом автомобиле с пулеметом прорвался через белый лагерь в станицу Лабинскую и успел сообщить уже собравшимся отходить красным частям о подходе таманцев. Вернулся он с несколькими эскадронами конницы главных сил.

И вот 17 сентября в станице Дондуковской произошла долгожданная встреча. Вынесшие невероятные, нечеловеческие трудности, многие бойцы плакали— вспоминая погибших в боях, от переполнявших чувств. Состоялся грандиозный митинг. Единодушно и не раз неслось могучее: «Да здравствует советская власть!»

«В этот знаменательный день, — рассказывал Е. И. Ковтюх, — произошло соединение 40-тысячной массы рабочих и крестьян, которые не отдались на позорное рабство, издевательство, избиение и насилие врагам трудового народа, перенесли все трудности и, потеряв все, что имели у себя дома, достигли своей цели, пробились и влились в общую семью рабочих и крестьян РСФСР».

Вечером 19 сентября, преодолев упорнейшее сопротивление офицеров корниловской и марковской дивизий, защищавших на баррикадах каждую улицу, таманцы освободили Армавир.

Отсюда Ковтюх послал главнокомандующему Сорокину телеграфное сообщение о прибытии и получил ответный приказ остановиться в Армавире, чтобы прикрыть переформирование основательно потрепанных и уставших за время долгого отступления главных сил.

Прикрывая другие части, переформировывались и сами таманцы. Силы всех трех колонн приказом Реввоенсовета Северного Кавказа в конце сентября слились в одну Таманскую армию численностью в 30 тысяч штыков и 5 тысяч сабель при 32 орудиях. Командующим армией был назначен Ковтюх, начальником штаба — Батурин, комиссаром — Ивницкий.

Г. Н. Батурин, участник похода таманцев, писал: «В 1-й колонне Ковтюх пользовался громадным доверием и популярностью, во 2-й и 3-й колоннах тоже слышали и знали о нем, знали также, что Ковтюх шел авангардом армии, памятны были его победы у Архипо-Осиповской, Михайловский перевал и Армавир… Боевые отличия Ковтюха и его популярность вполне соответствовали такому назначению».

Став командиром, Епифан Иович по-прежнему сталкивался с большими трудностями в снабжении своих частей: не хватало патронов, обмундирования, почти половина бойцов ходила раздетой и разутой. И все же боевой дух таманцев, ряды которых цементировали коммунисты, был необыкновенно высок. Армия отбила попытки корниловцев и марковцев, поддержанных алексеевскими и дроздовскими частями, снова вернуть Армавир и сама перешла в наступление на Ставрополь. 25–28 октября развернулись бои за город. Лежа в цепи, бойцы дрожали от холода и прижимались друг к другу, чтобы согреться. Почти не было патронов. Но Ковтюх мастерски разработал план операции: умело проведенная артиллерийская подготовка и внезапная атака принесли успех. Захватив богатые трофеи, таманцы под звуки оркестра вступили в город. За героическое взятие Ставрополя ВЦИК наградил Таманскую армию Красным знаменем.

Последний день боев за Ставрополь Ковтюх с трудом перенес на ногах: начался брюшной тиф. Больного командира перевезли на лечение в Пятигорск.

Как раз в дни болезни Епифана Иовича произошла ликвидация сорокинщины.

Главком северокавказских войск Сорокин не использовал всех возможностей, открывшихся с подходом таманцев. Эсер, авантюрист и властолюбец, он мечтал о личной диктатуре и постепенно убирал всех, кто мог ему помешать. По его настоянию был расстрелян выборный начальник таманских колонн Матвеев за то, что протестовал против гибельного плана Сорокина отходить на Астрахань и предлагал более правильный план движения на Царицын. Вскоре Сорокин расстрелял и руководителей ЦИКа и крайкома Кубано-Черноморской Советской республики, объявив их «изменниками». Новые злодеяния переполнили бойцов гневом. На втором фронтовом съезде в Невинномысской Сорокин был объявлен вне закона и бежал, но был схвачен таманцами и расстрелян. В записной книжке предателя были, кроме убитых Матвеева и секретаря крайкома В. Крайнего, намечены и другие жертвы, в том числе крупнейшие командиры Северного Кавказа: Ковтюх, Федько, Балахонов, Кочергин…

Желая видеть на посту главнокомандующего талантливого командира и преданного революции человека, Реввоенсовет Северного Кавказа предложил этот пост Ковтюху, но он был еще настолько слаб после болезни, что отказался. К тому же Епифан Иович считал себя слишком неподготовленным для поста главкома.

Смятение, вызванное провокациями и изменой Сорокина, имело тяжелые последствия для фронта. Был сдан Армавир, а Таманская армия, которой временно командовал помощник Ковтюха М. В. Смирнов, оказалась окруженной в районе Ставрополя. Тут, несмотря ни на какую слабость, Ковтюх поднялся с постели и выехал командовать Северным фронтом, куда входила прорвавшаяся с большими потерями из окружения Таманская армия. Епифану Иовичу удалось несколько стабилизовать положение на фронте и даже организовать переход таманцев в контрнаступление, но силы покинули его. Еще не оправившись от тифа, он заболел в середине декабря воспалением легких.

Январь 1919 года был тяжелым временем для советских войск Северного Кавказа, объединенных в XI армию. Под напором превосходящих сил деникинцев XI армия отступила от Святого Креста на Астрахань через калмыцкие степи. Сильные метели заносили бредущие по безлюдной степи колонны.

Ели лошадей, которых варили на кострах из повозок. Тиф, цинга и черная оспа косили людей тысячами. Обозы, где раненые и больные лежали вперемежку с умершими, едва ползли по бездорожью, отмечая каждую версту новыми трупами. На одной из таких телег лежал то и дело терявший сознание Ковтюх. Верные таманцы, насколько это было в их силах, выхаживали больного командира. В Астрахань Епифана Иовича удалось доставить живым.

Долго пролежал Ковтюх на госпитальной койке. После выздоровления его вызвали в Москву, в Реввоенсовет республики, для доклада о боевых делах таманцев. Это было в сентябре 1919 года, в то трудное время, когда враг подошел к Орлу и угрожал Москве. В докладе Реввоенсовету Епифан Иович просил разрешения возродить отдельное соединение таманцев (все части, отступившие в начале 1919 года в Астрахань, были переформированы). Приказом РВСР от 9 сентября Е. И. Ковтюху поручалось сформировать

Таманскую дивизию, которой передавались славные боевые знамена бывшей Таманской армии. Ядром дивизии должны были стать пехотная бригада и два кавполка. Кроме того, Ковтюху было разрешено обратиться ко всем таманцам и кубанцам с призывом собираться в Вольске, где был центр формирования. Со всех фронтов сначала одиночками, а потом группами стали собираться в Вольске ветераны.

В конце октября новые формирования Ковтюха были слиты с частями 50-й стрелковой дивизии в одну 50-ю Таманскую дивизию, насчитывавшую до 10 тысяч штыков и сабель. Дивизии под командованием Ковтюха совместно с дивизией под командованием Павла Дыбенко было приказано отбить у белых занятый ими с лета 1919 года Царицын.

В ту зиму Волга долго не замерзала. По реке плыли, цепляясь одна за другую и с хрустом ломаясь, льдины.

Епифан Иович внимательно разглядывал с левого берега реки раскинувшийся перед ними город, и он понимал, что взять Царицын, защищаемый двумя белыми дивизиями, можно будет только с помощью точно рассчитанного и внезапного удара.

— Как только Волга станет, надо будет начинать переправу, — решил Ковтюх. — А так как лед будет еще недостаточно прочен, сделаем заранее переносные мостки через неокрепшие места и «лыжи» из бревен для артиллерии.

С помощью рабочих царицынского артиллерийского завода в город проникли разведчики, которые установили расположение белых сил, узнали, где враг заложил фугасы.

Наконец Волга стала. Поздно вечером 2 января 1920 года по орудийному выстрелу началась переправа. Ворвавшиеся в город пехотинцы в жестоком рукопашном бою выбили белых из Царицына, а бойцы кавбригады перерезали железную дорогу на Тихорецкую. В результате таманцы захватили 60 эшелонов с войсками и имуществом. За героическое взятие Царицына московский пролетариат прислал Таманской дивизии Красное знамя.

Для преследования отступавшего противника был создан сводный кавкорпус из всех кавалерийских частей XI армии во главе с Ковтюхом. За 20 дней, несмотря на бездорожье и отсутствие продуктов, корпус с боями прошел около 270 километров и, уничтожив две белые дивизии, достиг реки Маныч.

В начале марта соединения получили приказ взять Тихорецкую — важный железнодорожный узел и последний серьезный рубеж обороны белых на Северном Кавказе. Таманцы, ослабленные передачей почти всей кавалерии другим частям, подошли к Тихорецкой днем 7 марта. До вечера Ковтюх ждал подхода других соединений, но их почему-то не было. И хотя в Тихорецкой стоял конный корпус генерала Попова в 7 тысяч сабель, а у Ковтюха было не больше 4 тысяч бойцов, Епифан Иович решил выполнять приказ своими силами.

Стояла непролазная грязь; чтобы тащить пушки, пришлось припрягать по 10–12 пар волов. Бойцы оставили при себе только боеприпасы. С трудом пробираясь по хляби, таманцы прошли за ночь на 8 марта 13 километров и достигли станицы Тихорецкой. Сторожевое охранение белых, положившись на погоду, спокойно отдыхало в домах и не заметило, как таманцы окружили станицу. На рассвете, поддержанные энергичным артиллерийским огнем, бойцы Ковтюха ворвались в Тихорецкую. В панике белые бежали на станцию под защиту своих трех бронепоездов. Но и они не помогли: к вечеру станция также была взята.

После падения Тихорецкой белые части покатились к морю. Преследуя их, таманцы дошли до Екатеринодара. В это время Епифан Иович заболел возвратным тифом. Уже без него дивизия прошла до Туапсе, а оттуда к Сочи, где вместе с 34-й дивизией заставила в начале мая капитулировать остатки белых сил. Так закончился замечательный, полный беспримерного героизма двухтысячеверстный победоносный поход красных таманцев от Кубани до Волги и обратно.

Но гражданская война не закончилась. В Крыму укреплялась белая армия генерала Врангеля. Рассчитывая поднять, на Кубани новую волну антисоветских мятежей, 14 августа 1920 года Врангель высадил близ станицы Приморско-Ахтарской десант численностью около 8 тысяч солдат во главе с генералом Улагаем. Надежды белых на массовые восстания провалились, но все же врангелевский десант представлял собой серьезную угрозу. Требовалось быстро и решительно покончить с ним. Реввоенсовет Кавказского фронта поручил Ковтюху, бывшему в то время комендантом Екатеринодарского укрепленного района, организовать контрдесант, который на пароходах и баржах должен был скрытно пробраться по рекам Кубани и Протоке в глубокий тыл врангелевцев — к станице Ново-Нижнестеблиевской, где находились их штабы, и нанести неожиданный и сокрушительный удар.

В распоряжении Ковтюха было очень мало войск, и он обратился с призывом к таманцам снова собраться под боевые знамена. Таманцы и кубанская беднота сразу откликнулись на зов своего командира. Был усилен екатеринодарский гарнизон и в станице Славянской сформирована Таманская пехотная бригада. Кроме того, в станицах прифронтовой полосы таманцы объединились в отдельные станичные гарнизоны.

В 4 часа дня 26 августа вниз по Кубани без гудков и свистков отошли пароходы «Илья Пророк», «Благодетель» и «Гайдамак» с четырьмя баржами. На них плыли специально отобранные Ковтюхом красные десантники. В их рядах было много коммунистов, а комиссаром десанта шел бывший комиссар Чапаевской дивизии Дмитрий Андреевич Фурманов.

Пароходы были старые, изношенные. 130 километров до станицы Славянской шли полдня и всю ночь. Здесь десант пополнился бойцами Таманской бригады и вырос до 1 050 штыков, 155 сабель при 15 пулеметах и 4 орудиях.

Перед отплытием из Славянской Ковтюх созвал совещание командиров и политработников. Машинально покручивая рыжие усы, Епифан Иович говорил:

— От Славянской до Ново-Нижнестеблиевской шестьдесят верст. Река узкая, мелкая, кругом болота да камыши. Поставят беляки пару пулеметов — и всем нам конец. Надо послать разведку по берегам.

Начальником разведки Ковтюх назначил отлично знавшего местность храброго командира сотни Кондру. Тот переодел своих хлопцев в белоказацкую форму, сам нацепил погоны войскового старшины 4 и отправился в путь. За ночь его разведчики тихо, без выстрела сняли белые дозоры.

А по реке плыл десант. Никто не спал: после пересечения линии фронта бойцам было объявлено о цели экспедиции, раньше об этом знали только Ковтюх и Фурманов.

Люди напряженно вглядывались в залитые лунным светом камыши, им казалось, что там виднеются штыки, всадники, слышится лязг оружия. Каждый десантник не раз бывал в боях, но потом все говорили, что такого напряжения, как в эту ночь, не испытывали даже под самым страшным огнем.

На рассвете 28 августа красный десант подошел к Ново-Нижнестеблиевской. Здесь расположился штаб белого десанта, юнкера Николаевского и Алексеевского училищ и несколько формировавшихся частей. В общем белых было намного больше, чем красноармейцев. В 5 часов 30 минут утра под прикрытием артиллерийского огня части Ковтюха бросились в атаку на станицу.

Ожесточенный бой развернулся на улицах, растянувшихся вдоль реки на 6–7 километров. У десанта не хватало сил занять всю станицу сразу, это дало возможность белому штабу прийти в себя и организовать оборону с помощью бронемашины. Красная пехота вынуждена была залечь. Наступил критический момент боя.

Ковтюх понимал, что дело решают минуты.

«Эх, хотя бы эскадрон!» — подумал он, зная, что резервов нет. Под рукой было только три десятка конников.

— За мной! Ура! — закричал во всю свою богатырскую силу командир. Дав шпоры коню, взмахнул над головой блеснувшим на утреннем солнце клинком. Три десятка всадников помчались вслед за Ковтюхом прямо на броневик. Как один человек, поднялись залегшие было пехотинцы…

К полудню все было кончено. Белые потеряли несколько сотен убитыми, в плен сдалось до 1 500, среди них 40 офицеров и генералов. Было захвачено 9 штабов (в том числе и главный штаб белого десанта во главе с генералом Караваевым), много трофеев. Потери красных: 19 убитых и 63 раненых.

Задержка в ходе боя позволила взлететь находившемуся в станице аэроплану, летчик которого сообщил белым частям на фронте о разгроме их штабов. Одна за другой покинули они свои позиции и устремились к Ачуеву, где стояли корабли белого десанта. Но дорога на Ачуев была одна — через Ново-Нижнестеблиевскую. И вот красному десанту, утомленному первым боем, почти израсходовавшему боеприпасы, пришлось вести новый, еще более жестокий бой с противником в десять раз многочисленнее, чьи силы подогревались отчаянием.

Главные начальники белых — генералы Бабиев, Казанович и другие — сами руководили атаками. После 8 часов невероятно напряженной схватки левый фланг красных должен был немного отойти, очистив две северные улицы станицы. Белые хлынули по этим улицам, торопясь прорваться в Ачуев.

Ковтюх не мог примириться с этим. Он приказал нескольким храбрецам проникнуть в часть станицы, отбитую врагом, поджечь там несколько домов и скирд, бросить ручные гранаты в гущу врангелевцев. Когда это было выполнено и у белых поднялась паника, красный десант пошел в атаку. Бойцы бежали, озаренные пожаром, со штыками наперевес, под громкое «ура».

Положение было восстановлено, путь на Ачуев снова закрыт. Белые начали сдаваться. Самые упорные пытались идти в обход, по камышам. Там их ждали засады.

Десант вернулся в Славянскую, сдал пленных и трофеи, пополнился частями 2-й Таманской бригады и вместе с другими частями приступил к очистке побережья от остатков врангелевцев. 7 сентября под огнем уплывавших пароходов белых ковтюховцы вошли в Ачуев.

Комиссар Фурманов дал Ковтюху следующую характеристику:

«За время совместной с ним боевой работы я все время наблюдал его исключительную энергию, мужество и преданность советской власти. Я был военным комиссаром того десантного отряда, который под руководством тов. Ковтюха ходил в тыл врангелевскому десанту, и могу засвидетельствовать, что удачный исход нашей операции в значительной части следует отнести на долю личного руководства, распорядительности и предусмотрительности тов. Ковтюха. Под жестоким огнем неприятеля он так же спокойно и уверенно отдает свои приказания, как и в мирной обстановке».

Кончилась гражданская война. Пламенный коммунист и боевой командир, трижды краснознаменец Епифан Ковтюх поступил в Военную академию. После окончания академии командовал стрелковым корпусом.

Необычайно яркая и цельная натура Ковтюха привлекала к нему внимание людей. На Кубани его называли не иначе, как «наш батько», складывали вокруг его имени легенды, где смешивались быль и вымысел.

В 1921 году с Ковтюхом встретился писатель Серафимович. Рассказ Епифана Иовича о походе таманцев в 1918 году потряс писателя — так было положено начало знаменитому «Железному потоку», в котором Ковтюх выведен «под фамилией Кожух.

Епифан Иович был также описан Дм. Фурмановым в повести «Красный десант» и очерке «Епифан Ковтюх», Алексеем Толстым — во второй книге трилогии «Хождение по мукам», тоже под фамилией Кожух.

Когда «Железный поток» печатался в 1928 году в газете французской компартии «Юманите», рабочий-металлист с завода «Рено» прислал письмо:

«Неужели действительно жил такой Кожух? Неужели могли быть такие герои? Не верится, хотя и хочется поверить…»

А когда Ковтюх послал ответное письмо, в котором подтвердил документальную основу «Железного потока», французский рабочий заявил, что теперь он понял, «как такие люди, как вы, создают подобные чудеса».

Ковтюх и сам взялся за перо, написав книгу «От Кубани до Волги и обратно» (1926 г.), во втором и третьем изданиях она называлась «Железный поток» в военном изложении». В ней он почти ничего не писал о себе, а все о своих любимых таманцах.

Ковтюха уже нет в живых. Но разве забудутся подвиги людей, подобных ему, народных героев того неповторимого времени, когда, говоря словами любимой песни Ковтюха, «как ветер, как песни, как шумный прибой, лились эскадроны железной волной»…