XVII Возвращение домой

XVII

Возвращение домой

«Я открыл дверь моего дома. Все исчезло: мебель, книги, посуда… зато стены были покрыты непристойными или политическими надписями, спорившими друг с другом. Сверху донизу были слова в честь победы анархистов из FAI, коммунистов, сепаратистов, социалистических республиканцев, троцкистов».

Манерный Париж, раскованная Америка, томная Италия. Уезжая на другие континенты, отдаваясь блеску и суете шумных городов, принимая многочисленных визитеров, позируя перед фотографами, Дали очень скоро начинал изнывать. Душа его кровоточила. Жаждущая отдохновения и свободы, она неистово стремилась домой, туда, где бордовели на солнце чешуйчатые черепичные крыши и небо, распростертое над морской гладью напоминало размытую акварель. По утрам здесь пахло водорослями, а вечером местные хозяйки распускали на больших сковородах солнечно-желтые кусочки масла, добавляли мидии, гребешки, рис, вино и по кварталам разливался аромат знакомой Дали с детства еды. Собираясь в один букет вкусы, звуки, запахи, воспоминания, ассоциации делали его жизнь реальной. Где бы ни находился художник, он предвкушал возвращение домой, в Испанию. Здесь он писал картины, слушал Баха и радиорепортажи с велогонки «Тур де Франс», здесь, отдыхая от работы, играл в футбол с соседом и старинными приятелем. И все было бы хорошо, если бы заискивающего со своими снами и галлюцинациями, видениями и фантазиями Сальвадора не преследовали навязчивые страхи. Гала отлично помнила, как во время знакомства с одним из приятелей «малыша», она услышала от «доброжелателя», что Дали болен шизофренией. С юности психика гения не была устойчива, его часто мучила бессонница, беспричинная тоска. Возраст и напряженная работа усугубляли гнетущее состояние.

«Вспышка безумия угрожала моему успеху, так как я полностью ушел в свое воображение».

Отгоняя хандру и страхи, художник уговаривал себя:

«Ты в Порт-Льигате – это место ты любишь больше всего в мире. Тебя больше не угнетают унизительные денежные заботы. Ты можешь заняться самыми главными, выношенными в глубине души произведениями. Ты совершенно здоров. Ты волен выбирать из всех кинематографических или театральных проектов, которые тебе предлагают. Гала будет счастлива, и ее не будут беспокоить заботы, омрачающие лицо.»

Временами он начинал вести себя так, как когда-то вел себя его погибший друг Лорка. Художник наотрез отказывался засыпать, если рядом не было его ненаглядной Гала.

– Гала, поди сюда, принеси мне подушку и крепко сожми мою руку. Может быть, мне удастся заснуть.

Не позволяя ей лечь, Дали требовал, чтобы жена, к тому времени шестидесятичетырехлетняя женщина сидела рядом с его ложем и «баюкала» своего мальчика. Обладающая фантастическим терпением, Гала не только исполняла все прихоти своего Сальвадора, но и подталкивала его вперед. Больному, тоскующему, уставшему, она не позволяла Дали спускаться с Олимпа, на который они взбирались с таким трудом. Кто-то из современников Дали полагал, что таким образом жена поддерживала в муже жизнь, не давала ему предаваться депрессии и растрачивать зря драгоценное время. Кто-то утверждал, что падкая на деньги, Гала загоняла художника в могилу.

«Встань и иди, – говорила она. – Ты еще ничего не успел. Не торопись умирать».

Под влиянием Гали, буквально загипнотизировавшей его, он перешел от одной крайности к другой и начал делать деньги, вернее, золото, оно было его божеством всю вторую половину жизни, – писал Бунюэль. – Но я убежден, что и сегодня он лишен всякой практической сметки.

И снова чета Дали стала налаживать свой быт, приводя в порядок и перекраивая разграбленный во время войны дом в Порт-Льигате. Правда теперь ни Сальвадору, ни Гала не нужно было заботиться о деньгах. Сориентировавшийся в авангардном искусстве мир без подсказок и просьб охотно приобретал картины, книги, одежду, украшения, головные уборы, созданные непревзойденным мастером. Несмотря на это, Дали продолжал работать с маниакальным упорством. Он писал книги, картины, устраивал персональные выставки в Париже. А в 1950 году он приехал в отчий дом, чтобы отдать последнюю дань умирающему отцу.

– Во всех наших бедах виновна твоя русская дрянь. Отец был прав, – заявила с порога Анна Мария.

Сальвадор смотрел на сестру с жалостью. От ее былой красоты не осталось и следа. Художник знал, что во время войны сестру арестовали и в застенках она подвергалась жестоким, мучительным пыткам.

– Это она, Гала, донесла на меня – исступленно кричала Анна Мария.

Дали ничего не задерживало здесь более. Оттолкнув разъяренную сестру он просто затворил за собой дверь. На этот раз – навсегда.

В послевоенный период художник обратился к классическому наследию, создавал картины на религиозные сюжеты. Среди лучших его работ, написанных в начале пятидесятых годов критики отметили такие, как «Взрыв головы Рафаэля» (1951), «Христос Святого Иоанна Креста» (1951), «Обнаженный Дали, созерцающий пять упорядоченных тел, превращающихся в корпускулы, из которых неожиданно сотворяется Леда Леонардо, оплодотворенная лицом Гала» (1950).

Неотъемлемой частью жизни и творчества Сальвадора Дали стала… реклама. Агрессивная, яркая, она уже по свойски расположилась на его холстах. Ненавязчиво оброненная на песок пачка сигарет «Camel» в «Солнечном столике» и застывшая в воздухе, предлагающая приторное, тягучее удовольствие бутылка «Кока-Колы» в «Поэзии Америки», как оказалось, были только началом. Прошло несколько лет и Дали начал сниматься в рекламных роликах, за участие в которых, гений каждый раз запрашивал сумму равную 10 тысячам долларов.

– Сколько, ты сказала, он хочет?

– 10 тысяч. У тебя проблемы со слухом?

– Неплохо…

– Ты забыл, с кем имеешь дело. Это Дали! Он – король сюрреализма, потрясающий художник. Он работал с Бунюэлем, Хичкоком, Диснеем…

– Убедила. Сдаюсь.

Надо отдать должное Сальвадору Дали, он честно отрабатывал свои деньги, не капризничал и превосходно выполнял все, что от него требовалось. «В рекламе „Lanvin“ y Дали закручиваются усы», – восхищалась публика. Однажды, на вопрос молодого человека, как Дали проделал трюк с усами, художник ответил:

«– Мои усы постоянно осциллируют и не бывают одинаковы даже два дня кряду. В настоящий момент они в некотором расстройстве, ибо я на час спутал время вашего визита. Кроме того, они еще не поработали. В сущности, они еще только выходят из сна, из мира грез и галлюцинаций. Немного поразмыслив, я подумал, что, пожалуй, для Дали эти слова выглядят чересчур банально, и почувствовал некоторую неудовлетворенность, которая толкнула меня на неподражаемую выдумку.

– Погодите-ка! – сказал я ему. Я побежал и прикрепил к кончикам своих усов два тонких растительных волоконца. Эти волокна обладают редкой способностью непрерывно скручиваться и снова раскручиваться. Вернувшись, я продемонстрировал молодому человеку это чудо природы.»

Рекламировал ли художник средство от похмелья «Alka-Seltzer», услуги авиакомпании «Braniff» или шоколад «Lanvin», это всегда было эмоционально, выразительно, ярко. И сегодня рекламные ролики с участием великого мистификатора смотрятся, как произведения искусства.

Логотип «Чупа-Чупс», созданный Сальвадором Дали

Приблизительно в то же время, по просьбе своего приятеля, Дали придумал логотип для конфеты на палочке «Chupa-Chups» – желтый цветок с сочными красными буквами в центре. За час работы, художник «содрал» с друга кругленькую сумму, объяснив это тем, что все, к чему прикасается его рука, должно превращаться в золото. Интересно, что из-под кисти великого мистификатора вышла не только «желтая ромашка», но и логотип, статуя и афиша, сделанные для Евровидения 1969 года. И после смерти Дали, производители рекламы не раз эксплуатировали творчество художника при создании рекламных принтов. Особой популярностью пользовались все те же мягкие часы, символизирующие неумолимо утекающее время.

«Дали Атомикус» Фото Ф. Халсмана, 1948 г.

В последний раз Гала видела Поля до войны. Он был весел, строил планы, читал ей новые стихи и представил красавицу-жену Верочку, известную под артистическим псевдонимом Нуш. Она, действительно, была настоящая красавица. На долю секунды в Гала проснулась ревность. Ангельское личико, тело богини. Она видела Нуш на фотографиях Мана Рэйя. Гала знала, что Нуш пользуется большой популярностью в парижском свете, что она прекрасно поет, танцует, занимается живописью. Кроме того, девушка быстро нашла общий язык с мадам Грендель и Сесиль. Ей, Гала, было далеко до этого ребенка. И все-таки, Поль по прежнему, как мотылек порхал около бывшей жены, не замечая страданий Веры. Он все еще любил свою русскую девочку и подтверждал свою любовь частыми пылкими посланиями. Во время войны письма от Эжена приходили все реже, тон их становился все суше. Коротко, чтобы не сильно волновать Гала, бывший муж писал, как они с Нуш чудом спаслись от гестапо, как пережили голод, разучились смеяться, поседели. Рожденный в рубашке, Элюар пережил избежал расстрела, бомбежки, лагерей, но почти потерял зрение и теперь вынужден был ходить в очках.

«Все изменилось, кроме моего сердца, – писал Поль. – Прошлое ушло очень далеко, но не ты, потому, что ты навсегда осталась во мне, моя маленькая Гала».

Почти сразу после войны сорокалетняя Нуш умерла. Измученная, она упала на улице и мгновенно скончалась. В качестве причины смерти, врачи назвали кровоизлияние. Вероятно, только тогда Поль Элюар осознал, кого он потерял.

«Без Нуш моя жизнь была бы невозможна», – писал поэт своей взрослой дочери.

Нуш —

Откровенность порывов,

Легкость близости.

Без подозрительности, без тревоги

Твои глаза отдаются всему, что видят (…)

Ночью твои ресницы растворяются в темноте…

Скромная, маленькая, изящная, увековеченная такими мастерами, как Дора Маар, Ли Миллер, Пабло Пикассо, Нуш прожила с Полем 16 лет, она прошла с поэтом все тяготы войны, голод, болезни, она пронесла в себе боль ревности.

Тоска Элюара словно парализовала их с Гала переписку. Общие друзья сообщали, что Поль сражен горем, но продолжает работать, ездит по миру, принимает участие в литературных конференциях.

В 1951 году Гала получила последнее письмо от Эжена. Он сообщал, что снова счастлив и женится на некой Доминик Лемор. А через год…

– Галючка… – нервно крутя и покусывая ус, Дали комкал в руке телеграмму. – Галючка… Поль умер. Инфаркт…

«Я вложил всю свою жизнь в любовь к тебе. Я вложил всю свою жизнь в нашу любовь. Я хотел подарить тебе свободу, которую не дал бы тебе никто другой, все возможные наслаждения, все доступные тебе удовольствия. Но, боюсь, ты теряешь меня из виду…»

До самой своей смерти Галючка хранила письма Поля.

Отныне состояние четы Дали насчитывало даже не миллионы, миллиарды долларов. Гала уже не нужно было метаться по галереям Парижа и домам состоятельных людей, чтобы заработать на кусок хлеба. Елена Троянская, прекрасная Редивива, она не успевала контролировать многочисленные источники дохода. Да это было и невозможно. Не прекращающий работать Дали превращал в предметы искусства едва ли не все, что попадалось ему под руку. В перерывах между написанием картин и книг, художник занимался скульптурой, расписывал тарелки, вилки, чашки, пепельницы, стаканы, галстуки, купальники, календари, бумажные салфетки. К ужасу и зависти окончательно порвавшего с Дали, но все-таки интересовавшегося его жизнью Бретона, на «avida dollars» работали стеклодувы, швеи, журналисты, фарфоровые заводы, мебельщики, одержимые «далианством» ремесленники.

Подчиненные расписанию, оговоренному много лет назад, всю весну и лето Сальвадор и Гала жили в Кадакесе, а осенью отправлялись во Францию, останавливаясь по пути в самых дорогих отелях и обедая в лучших ресторанах.

Вечером Гала приходит в восторг от моих картин. Я ложусь спать счастливым. Счастливые картины нашей фантастической реальной жизни. О милый Сентябрь, эти дивные полотна делают нас еще прекрасней. Спасибо, Гала (Это ведь благодаря тебе я стал художником. Без тебя я не поверил бы в свои дарования! Дай же мне руку! А ведь правда, что я люблю тебя с каждым днем все сильней и сильней…

Их временным домом в Париже каждый раз становился роскошный отель «Мерис», расположенный в дворцовом здании между площадью Согласия и Лувром, в нескольких шагах от Елисейских полей, здания парижской Оперы, Вандомской площади и модных бутиков улицы Фобур Сен-Оноре. Засыпая в апартаментах короля Испании Альфонса XIII, нежась в мраморной ванне, любуясь из окна на сад Тюильри с его живописными аллеями и богатой палитрой цветников, Гала, наконец, могла ощутить себя избранной.

Пройдя через нищету и унижения, самоотречение и многочисленные жертвы, Галючка могла позволить себе вкушать красивую жизнь. Вкушая ее, девочка из России, обернувшаяся по мнению Анастасии Цветаевой, иностранкой, боялась и не желала потерять все, что имела теперь.

«Если что-нибудь случится с Дали, я останусь на улице, без гроша в кармане, не имеющая возможности продать ни одной картины», – жаловалась Галючка в минуты слабости своей кухарке Паките.

Заключенный в 1934 году в посольстве Испании брак с Дали Гала называла неофициальным. Относительно спокойной она ощутила себя только в 1958 году, когда в церкви Дельс Анджельс состоялось их с Дали венчание. В тот момент жениху было пятьдесят четыре, невесте – шестьдесят четыре года.

Сам Дали задумался о венчании с Гала в тридцатисемилетнем возрасте, о чем свидетельствует запись в его дневнике:

«Моя идиллия с Гала грозила обернуться смертью. В час, когда я пишу эти страницы, после семи лет совместной жизни, я решаю закончить эту книгу, как роман или волшебную сказку – и обязательно повенчаться с Гала в католической Церкви(…) Вот уж некоторое время я знаю, что начинаю любить женщину, на которой женился семь лет назад. Вернее, я начинаю любить ее по закону католической и римской Церкви и могу сказать себе, как Унамуно, который дал такое определение: „Если у твоей жены болит левая нога, ты должен чувствовать такую же боль в левой ноге“.»

Сама Гала, несмотря на мнимую неустойчивость своего положения долго не спешила с венчанием, дабы не обидеть Поля. На это таинство Галючка решилась только через десять лет после смерти первого мужа.

Если уж суждено быть героем, то лучше стать героем два раза, чем ни одного. Точно так же со времен своего эпилога я не развелся, как это сделали все остальные, а, напротив, снова женился на своей же собственной жене, на сей раз в лоне апостольской римской католической церкви, тотчас же после того, как первый поэт Франции(Поль Элюар) который одновременно был и первым мужем Галы, своею смертью сделал это возможным. Мой тайный брак был заключен в Обители Пресвятой девы с Ангелами и наполнил меня исступленным волнением, превзошедшим все возможные границы, ибо теперь я знаю, что не существует на земле сосуда, который был бы способен вместить драгоценные эликсиры моей неутолимой жажды торжественных церемоний, ритуалов, священного.

И все же, многочисленные страхи не покидали женщину с тысячью лиц. Она, как будто, заразилась ими от Дали. Боязнь нищеты и смерти, недоверие по отношению к людям и самая острая, самая мучительная – боязнь старости.

Отправляясь даже в кратковременные путешествия, молчаливая Гала брала с собой не только одежду, но и два саквояжа, один из которых был битком набит банкнотами, другой – лекарствами. В последние годы жизни, побаиваясь путешествовать в одиночку, уставшая от причуд Дали, она приглашала в компаньоны своего шофера Артуро, которого семья наняла, когда мальчику исполнилось четырнадцать. Сорок лет подряд Артуро, как и кухарка Пакита служил Дали верой и правдой, исполняя обязанности садовника, мажордома, личного водителя.

С начала 60-х годов семья Дали потеряла покой. Каждое лето, к обновленному дому художника стремились толпы паломников.

Некогда скромная рыбацкая изба, стараниями ее хозяев, превратилась в настоящее чудо света.

«Наш дом растет как некая биологическая структура, размножаясь клеточным почкованием. В каждый важный момент нашей жизни рождается новая ячейка», – писал Дали.

Украшенные скульптурной вязью девственно белые глухие стены, два огромных яйца, отлитые из гипса и установленные на крыше, как символ семейного гнезда. Здесь же – оливковая роща и высаженные Гала гранатовые деревья.

«Больше других фруктов малыш любит ярко-красные и бледно-розовые зернистые плоды. Он много раз изображал их на своих картинах, – записывала в дневнике Гала.

Прежде тихое, почти райское местечко, Порт-Льигат наполнилось шумом, смехом туристов, детскими криками, плачем.

Чтобы не допустить хаоса и напора, грозящего снести их жилище, добродушная кухарка и шофер брали удар на себя. Они принимали гостей, усаживали на скамьи и соломенные стулья, расположенные во дворе, угощали незваных гостей прохладительными напитками, лангустами, испанским вином.

– Просим немного подождать. Дон Сальвадор очень занят, он работает над своей новой картиной. Как называется? Пока это секрет. Всего несколько минут и дон Сальвадор выйдет в сад. Художника забавляла возня под окном. Добродушно посмеиваясь в усы, Дали наблюдал, как волнуется и раздувает щеки покрасневшая кухарка, как мечется в поисках еще одного стула Артуро. Потомив визитеров под палящим испанским солнцем, великий мистификатор спускался в сад и на глазах у восторженной публики устраивался на сооруженном под балдахином из белой ткани „троне“. Один. Без Гала. Вот как описывает реакцию Галючки на гостей Доминик Бона:

„Гала почти никогда не присутствует. Если она неожиданно появляется, то к концу сеанса, с наступлением ночи. Она внезапно возникает, здоровается, почти не раскрывая рта, изображает на лице приличествующую случаю улыбку и исчезает тоже неожиданно, часто даже не попрощавшись. Насколько Дали любезен и вежлив с иностранцами, настолько Гала надменна и чопорна с ними. Иногда ее поведение граничит с грубостью. Она окидывает посетителей насмешливым взглядом, не скрывая ни своего безразличия, ни своего раздражения. Она их не принимает, она их терпит, потому, что они развлекают Дали, потому, что они необходимы для культа его „Я“."

«Там можно встретить кого угодно, – цитирует Доминик Бона сценариста Анри Франсуа Рэя. – Просто любопытный, иностранец, хиппи, хорошенькая девушка, журналист, приехавший все за тем же вечным интервью…

Я встречал там иногда самые странные и самые смешные экземпляры… Среди посетителей патио нет ни одного нормального. Все они более или менее далийские».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.