Глава 11 ЭВАКУАЦИЯ – ТАБУНЫ И СКОТ. КУБАНСКИЙ ЧЕРНОЗЕМ. ЕКАТЕРИНОДАР

Глава 11

ЭВАКУАЦИЯ – ТАБУНЫ И СКОТ. КУБАНСКИЙ ЧЕРНОЗЕМ. ЕКАТЕРИНОДАР

Наша армия почти без сопротивления быстрыми переходами отходит к югу. Добровольческая армия, разбитая под Орлом и Курском, также стремительно двигается назад. Несмотря на уверения командующего армией генерала Сидорина о благополучии, решили эвакуировать Новочеркасск. Уже давно сложилось мнение, что генерал Сидорин никогда не говорит правду. 18 декабря, за день до занятия Провалья большевиками, выступил войсковой Провальский завод.

20-го в Екатеринодар выехали наши семьи. 21-го по железной дороге двинулись члены Войскового Круга.

22-го эвакуировалось Донское правительство131 . Так как железнодорожное движение прекратилось, то поехали кто как мог. Мы с управляющим отделом финансов Митрофаном Васильевичем Корженевским132 поехали на моем автомобиле «Оверланд», Владимир Николаевич Светозаров133 с Председателем правительства Николаем Михайловичем Мельниковым134 на своем «Лауренс-Клемент». Остальные поехали на подводах. Первый переход – до станицы Богаевской с очень трудной переправой вброд через разлившийся Аксай у станицы Бессергеневской. Там мы нагнали хвост Провальского завода и переправились только благодаря их помощи. Я переезжал Аксай верхом. Магнето моего автомобиля залило водой, и нам с М.В. Корженевским пришлось дальше до станицы Богаевской ехать в автомобиле на волах. 23-го – дневка в станице Богаевской. 24-го – переход в хутор Малая Западенка. Магнето не было еще исправлено, и этот путь автомобиль тянули волы. Это был сочельник, и все члены правительства пошли в церковь. Настоятель храма с грустью приветствовал нас, чувствуя в посещении нами храма тревогу и приближающуюся опасность.

25-го, после литургии, ездили в савок[51] ловить рыбу.

26-го все тронулись по направлению на станицу Егорлыцкую, а мы с М.В. Корженевским на исправленном автомобиле поехали во 2-е отделение войскового конного завода и, отдав там все распоряжения по эвакуации завода, направились в 1-е отделение (зимовник Гудовский), куда уже прибыл с Провальским заводом генерал Бобриков135 .

Наши прекрасные степи стали ужасны. Масса павших животных по всей степи заражает воздух трупным запахом. Все зимовники разорены, везде мерзость и запустение. Большинство коннозаводчиков погнали своих лошадей и скот в соседние Ставропольскую губернию и Кубанскую область. Все шли одной дорогой: масса голодных животных, несколько десятков тысяч голов, сбившись в общее стадо, метались в поисках корма и воды из стороны в сторону. Это была ужасная, не поддающаяся описанию картина.

27-го отбыли с Гудовского и нагнали свои обозы в станице Егорлыцкой. От Председателя правительства Н.М. Мельникова узнали, что Новочеркасск и Ростов уже сданы и штаб командующего армией генерала Сидорина находится в Кубанской области на станции Сосыка. Сдача Новочеркасска и Ростова произвела на всех ужасное впечатление.

Послав приказание генералу Бобрикову поторопиться с эвакуацией, мы тронулись дальше.

Из-за оттепели и беспрерывного движения беженцев и военных обозов дороги настолько испортились, что движение на автомобиле стало мучением.

На подъезде к Гуляй-Борисовке в моем автомобиле сломалась ось, и мы с М.В. Корженевским пересели на подводу. Дальнейшая дорога с ночевками в Гуляй-Борисовке, хуторе Кучейском, станицах Пашковской, Екатерининской и Павловской до станции Сосыка была полным ужаса кошмаром. Описать это невозможно. Особенно тяжело перенесли такую дорогу пожилые люди, не привыкшие к походам.

От беспрерывных дождей жирный кубанский чернозем превратился в кисель. Вязли обозы, утопали в грязи люди. Местами в крутую непролазную грязь уходило все колесо, и через несколько шагов приходилось останавливаться и руками отдирать налипшую в колеса грязь. От хутора Пашковского до станицы Екатерининской 12 верст ехали с раннего утра до вечера. На дороге, превратившейся в болото, в бессильном отчаянии застревали обозы, лошади, люди. Я почти всю дорогу ехал верхом. Большинство шло пешком. Автомобиль генерала Дубовского перевернулся с моста в ручей и погиб.

Табуны страдали еще больше. Молодняк, годовики и двухлетки, часто не в силах были вытаскивать ноги из липкой грязи, гибли один за другим и устилали путь своими трупами. Грязь была так велика, что останавливались даже старые табуны.

К общему ужасу прибавлялось еще возмутительное отношение к донцам «братьев» кубанцев. Последние старались брать за все колоссальную цену. Например, за несколько сломанных у забора столбов – 10 тысяч, за обгрызенную лошадьми доску – 5 тысяч. Ночлег стоил безумных денег, даже за воду в колодце, чтобы напиться, брали большие деньги. Часто они совсем не пускали в свои станицы и дворы, причем, враждебно настроенные, старались захватить себе лошадей. Измученные за день непролазной грязью табуны, не находя себе приюта, и ночью часто оставались без корма, отчего еще больше выбивались из сил.

31 декабря члены Донского правительства с группой чиновников и членов Круга прибыли на станцию Сосыка, где находился командующий армией генерал Сидорин.

1 января 1920 года на станции Сосыка мы погрузились в специальный поезд и 3-го прибыли в Екатеринодар. Сначала разместились там в Учительской женской семинарии, потом переехали в Мариинский институт[52].

Кроме работы в правительстве, все время приходилось бывать на бесконечных заседаниях Донского и Верховного Круга. Екатеринодар клокотал в котле политических страстей.

Армия между тем в невероятно тяжелых условиях, при небывалом 30-градусном морозе, с кровопролитными боями отходила на юг. Госпитали и лазареты были переполнены сверх всякой меры. Раненые и больные, лишенные элементарного ухода, умирали тысячами.

Большевики же наседали. Фронт держала главным образом Донская армия, и стало ясно, что и Екатеринодар не удержится. Командировали в Новороссийск помощника Управления отдела народного просвещения А.П. Петрова136 , чтобы поставить визы на дипломатические паспорта управляющих отделами – французскую и других государств. Через несколько дней Петров прислал телеграмму, что он ничего не может сделать. Решили командировать для этого меня и вместе со мной отправили в Новороссийск и все наши семьи. Я с А.П. Петровым пошел во все места, где ему отказывали в визе, и все мои просьбы исполняли везде без отказа. Генерал Бобриков просил устроить на пароход 10 лучших чистокровных лошадей для перевоза их в Болгарию. Я и на это получил согласие, но эти лошади опоздали к отходу парохода.

6 марта на английском пароходе «Браунфельс» семьи членов правительства отбыли за границу. В Новороссийске дул сильный норд-ост. Семья моя – жена и две дочери – поместилась в трюме. Народу было столько, что лежали на полу вповалку, без малейших промежутков. Из-за тесноты жене нельзя было вытянуть ноги. В пути во время качки плескало из люков на лежащих у наружной стены. На этом пароходе во главе со своим дряхлым первосвященником ехали калмыки. На палубе устроились кадеты Донского корпуса. В пути от Новороссийска к Константинополю начались заболевания – сыпной тиф и скарлатина. Негде было мыться, появились клопы. Думали, что цель путешествия – Константинополь, но там спустили только больных и, постояв в карантине, поплыли дальше.

Позже дочь писала об этом: «Дивное впечатление было от вида Босфора и Константинополя: золотое и оранжевое небо, золотые мечети, вода. К пароходу подплывали лодки с фруктами. Все яркое, цветистое. Люди веселые, шумные, крикливые... Сказка из «Тысячи и одной ночи».

Сообщили, что пароход идет к городу Мудрос на острове Лемнос[53]. В пути старшая дочь, Ольга, заболела скарлатиной. Перед тем как подойти к Лемносу, заболела и младшая дочь – Лидия. Ее недолго думая посчитали тоже больной скарлатиной. У Лемноса «Браунфельс» стал на карантин, а больных отправили на остров. Лемнос – песчаный остров почти без растительности. Где-то далеко олеандровые рощи. Крошечные греческие деревушки. Белые домики, заросшие виноградом. Больницы в низких деревянных бараках. Врач и очень мало сестер. Все англичане. Лечили главным образом сквозняком. На третий день матерей, привезших больных детей в больницу, отправили обратно на пароход. Остались только те, кому удалось устроиться сестрами-сиделками. Уход был более чем недостаточный, и неопытные дамы зачастую даже не подходили к больным. Когда старшую дочь от страшной мигрени вырвало, то ей не только не помогли, а еще накричали на нее. В ту же палатку принесли двухлетнего кудрявого мальчика и положили в дальний угол. Он кричал два дня, но к нему так и не подошли: у него был дифтерит, и сестры боялись заразы. В конце второго дня он умер. Умирали рядом и напротив ежедневно, главным образом дети.

О матери мои дочери ничего не знали. Выздоровев и отбыв карантин, дети поспешили к маме. На катере их подвезли к пароходу «Рион». Но когда они подплыли, им с парохода крикнули: «Вашей мамы здесь нет, она еще до переселения с «Браунфельса» на «Рион» отправлена в тифозный госпиталь на берег. Дети оказались одни и не знали, что им делать. Ольге было 13 лет, Лидии 10. Решили все-таки идти на «Рион». Выбора не было. Приютились они на палубе рядом с семейством Марковских, с которыми познакомились в Екатеринодаре. На следующий день Лидия заболела опять. Оказалось – только теперь началась скарлатина. Первый раз была просто простуда. Лидию увезли обратно в госпиталь. Вся семья, таким образом, оказалась разбита, и Ольга была очень рада, когда и ее через два дня отправили в госпиталь с температурой 41, с осложнением после скарлатины.

На этот раз, выздоровев и отбыв карантин, дети отказались уйти из госпиталя. Им было разрешено остаться и помогать сестрам мерить температуру и тому подобное. Волосы их были острижены под гребенку. Белье свое они мыли сами в море, употребляя песок вместо мыла, которого не было.

Жена моя долго была при смерти и чудом выжила. Но, пока она не вышла из госпиталя, дети оставались в скарлатинном бараке.

Все это время я оставался в Новороссийске.

9 марта на английском пароходе «Бургомистр Шредер» я отправил из Новороссийска за границу около 200 чиновников, их семейств и членов Круга. Ко мне со всех сторон обращались с просьбой о спасении, но что я мог: мест для всех не было. Особенно приставал один старик. Англичанин выкликал по списку тех, кто принят, и вызванные по одиночке входили на пароход. Несколько раз он крикнул: «Мария Петрова!» – ее нет. Англичанин кричит: «Сейчас пароход отходит, где Мария Петрова?» Тогда уже я крикнул: «Здесь!» – и толкаю этого старика на сходни. Так под этим именем он и поехал на Лемнос.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.