XX

XX

Синьор Этторе пришел на десять минут раньше назначенного времени; он запарковал свой «Фиат 500» прямо перед домом и решительно позвонил в дверь. Амос, который уже поджидал его, сам пошел открывать, а родители тем временем потихоньку наблюдали.

Встреча была простой и неформальной: они пожали друг другу руки, затем Этторе поприветствовал остальных членов семьи и сразу же попросил проводить его в кабинет к Амосу, чтобы, как он выразился, ознакомиться с фронтом работ.

Амос показал ему книги и катушечный магнитофон, на который Этторе, мгновенно предложивший называть его на «ты», должен был записывать свой голос, чтобы в его отсутствие Амос мог слушать, сколько потребуется, надиктованный материал. Директор заулыбался: «Никогда в жизни не читал вслух, но попробую, может, получится». На этом их оставили вдвоем, и дверь кабинета закрылась за бабушкой Ледой, которая вышла последней, поставив на письменный стол поднос с двумя чашечками дымящегося кофе.

Встреча прошла самым естественным образом; это был просто эпизод повседневной жизни, но ему предстояло сыграть большую роль в судьбе Амоса, и не только его.

Поболтав немного о том о сем, Этторе раскрыл учебник истории, а Амос принялся ставить на магнитофон восемнадцатисантиметровую бобину, которая, как он объяснил, благодаря четырем дорожкам и двойной скорости позволяла записать целых шестнадцать часов звука.

«Что ж, тогда начнем заполнять эту пленку, – отозвался Этторе и немедленно приступил к чтению первой главы, речь в которой шла о Венском конгрессе 1815 года. Так он читал, не без запинок, признаться, в течение целого часа, но потом вдруг прервался, захлопнул учебник и попросил Амоса выключить магнитофон. – А сейчас было бы неплохо обсудить немного то, что мы прочитали, чтобы проверить, все ли ты понял, и объяснить тебе какие-то моменты, которые ты упустил».

На самом деле Амос слушал недостаточно внимательно, и совсем скоро Этторе понял, что ему придется заново разъяснять все с самого начала. Он делал это спокойно и терпеливо, не требуя от своего юного ученика демонстрации повышенного внимания.

Когда минули два часа, предусмотренные для занятий, Этторе встал и пообещал вернуться завтра в то же время.

Проходя через гостиную, директор заметил на столике шахматную доску. «Любишь играть в шахматы?» – спросил он Амоса. «Да, я страстный любитель!» – ответил тот с гордостью. Этторе рассмеялся от души. Затем взглянул на него и сказал, не переставая смеяться: «Ты, наверное, имел в виду, что ты увлеченный игрок, а не что состоишь в ордене Страстей Господних!»[2] И он принялся рассказывать об этом религиозном ордене, о его основателе, развитии, событиях и людях, связанных с ним. Амос был настолько поражен его эрудицией, что буквально онемел и слушал раскрыв рот, пока тот не закончил свой рассказ. У Этторе был несколько странный способ выражения мыслей: создавалось впечатление, будто в этот момент внутри него шел напряженный мыслительный процесс, как если бы все слова, идеи и понятия вдруг сосредоточились в одном пространстве и яростно боролись между собой за право поскорее выйти наружу.

Амос смеялся, но чувствовал себя немного задетым: ему было стыдно за свою оговорку. Он тут же вспомнил то, что отец советовал ему за несколько часов до этого; а ведь он и так старался говорить мало, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость! Он вновь пообещал себе быть особенно внимательным и одновременно почувствовал детски наивное желание подловить синьора Этторе на какой-нибудь ошибке, дабы сравнять счет. Но он очень быстро понял, что борьба между ними шла неравная. Сколько раз в спорах его гордость была ранена, а самолюбие обижено! Сколько раз он готов был отдать все, чтобы изменить исход споров, в которых всегда выигрывал Этторе! И когда последнему не удавалось убедить своего юного ученика при помощи одних только слов, когда Амос начинал упрямиться и не намеревался уступать, тогда терпеливый директор вставал со стула, бросал быстрый взгляд на библиотеку, снимал с книжной полки энциклопедию, либо словарь, либо какую-нибудь книгу, открывал их и с улыбкой указывал Амосу на его ошибку. Затем ставил книгу на место и больше не возвращался к этой теме. Юношу потрясало, с каким спокойствием его наставник воспринимал свои победы, ни разу не упрекнув его и не похвалившись собственной правотой: он никогда не праздновал триумф над Амосом, тем самым изо дня в день заслуживая все большее уважение к себе, восхищение и благодарность.

Этторе устраивал диспуты вокруг всего, разрушая всякую зацикленность Амоса, всякую идею фикс и любую форму юношеского фанатизма. Он питал его нектаром сомнения, который поначалу, возможно, и вселяет тревогу и растерянность, но впоследствии дарит радость, поскольку сомнения не только способствуют развитию, но – что важнее – освобождают от рабской необходимости быть всегда и во всем правым. Постепенно Амос обрел ощущение покоя, не свойственное ему прежде, и с этим новым настроем стал чувствовать себя более сильным и смелым, поскольку спокойствие – единственный бастион, который лишь укрепляется от нападений, и никому не под силу захватить его, кроме сознания, воздвигнувшего его и знающего все его секреты.

Амос никогда не получал от Этторе ни похвал, ни комплиментов, но его любовь к учителю стремительно росла, в особенности когда он видел, сколько добра тот делает для окружающих.

Однажды, когда они гуляли по берегу реки, Этторе сказал Амосу: «Чтобы творить зло или добро, необходимо много сил, но для добрых дел их требуется гораздо больше, потому что добро имеет такое же отношение к злу, как созидание к разрушению, а ведь построить значительно сложнее, чем развалить. Следовательно, и добро, и зло находятся в сильных руках, но руки, творящие добро, сильнее, хоть чаще всего действуют молча, в тени. Судьба человечества именно в таких руках, запомни это».

Амос никогда не забывал эти слова.

Он слушал и понимал, что разделяет эти идеи, впитывает их, делая своими, и каждый раз удивлялся тому, с каким удовольствием воспринимают их окружающие, в каком бы контексте они ни прозвучали. Он чувствовал также, что постепенно люди начинают прислушиваться к нему, да так, как он никогда и не надеялся.

Его немало удивляло, что все чаще близкие спрашивали его мнения по тому или иному вопросу, и он – по таинственному психологическому механизму, вдруг включившемуся в нем, – стал чувствовать себя полезным людям и уверенным в себе.

Тем временем приближались экзамены, и Амос все больше волновался. Добрый Этторе стал приходить чаще, его ежедневные визиты теперь длились по четыре, а то и по пять часов, потом он стал наведываться и по воскресеньям. Он пытался убедить своего юного ученика не слишком драматизировать ситуацию с экзаменами. «Конечно, ко всему этому нужно относиться серьезно, – говорил он, – но вовсе не стоит делать из экзаменов вопрос жизни и смерти! В этом мире есть масса вещей поважнее, так что просто прилагай усилия, но не принимай близко к сердцу!»

Амос занимался изо всех сил, как никогда раньше, несмотря на наступившую весну, на тысячи отвлекающих моментов, на свою любовь к Барбаре и множество личных интересов: к лошадям, музыкальным инструментам, пластинкам… Невзирая на все это, ему удавалось как следует учиться и не быть слишком рассеянным.

И вот, с Божьей помощью, наступил столь пугающий день начала письменных экзаменов. Первым было сочинение, на которое Амос возлагал большие надежды. Парень вошел в школу со своей пишущей машинкой в руках и папкой под мышкой. После звонка его проводили в пустую аудиторию, где он мог спокойно стучать по клавишам, не мешая товарищам. Туда же зашел и преподаватель, который продиктовал Амосу темы сочинения и удалился, пожелав ему удачи.

Амос внимательно перечитал темы и, спокойно поразмыслив, решил остановиться на педагогике, основываясь на теории Квинтилиана относительно важности «соревновательного духа у детей в первые годы учебы».

Он предположил, что в этом сочинении многие его одноклассники пойдут на поводу у модных течений, в частности станут развивать мысли их преподавателей о том, как важен коллективный дух и вреден индивидуализм, а также об эффективности школы, которая направлена на формирование, а не на информирование, которая развивает сотрудничество, а не конкуренцию, и которая готовит учеников к выходу в большую жизнь, а не занимается развитием у них личных качеств.

Он же решил писать лишь то, что думает по этому поводу сам, скромно, но решительно выражая собственную точку зрения, подсказанную искренностью и здравым смыслом.

Он начал с общих рассуждений, связанных с фундаментальной важностью отношений между учеником и учителем, отношений особых и близких, которые – абстрагируясь от теорий Джона Дью, методов Монтессори, принципов Альберти и т. п. – направлены на раскрытие природных способностей ребенка и их развитие, укрепление и оптимизацию.

С этой точки зрения соревновательный дух имеет огромное значение, он совершенно необходим, так как является подпиткой для силы воли, развивает воображение, мозг и креативность. Конкуренция пробуждает жажду действия, справедливое и морально оправданное желание побеждать, ведь тот, кто стремится к победе, вкладывает в борьбу все лучшее, что в нем есть, и преодолевает те препятствия, которые затем оборачиваются на благо всего коллектива. Тот, кто борется за победу, полностью осознает это, и его цель – не унизить проигравших, а проявить свою свободу самовыражения и, возможно, стать примером для подражания.

Амос свято верил в то, что писал, и его мысли текли свободно и легко. Ему даже не пришлось переписывать сочинение набело. Он довольно быстро закончил, встал и вышел из аудитории, чтобы спросить, кто заберет у него работу. Затем вышел к матери, которая ждала его на площади перед школой, заметно волнуясь. Ей не терпелось скорее узнать впечатления сына от первого письменного экзамена.

Сдав все письменные экзамены, Амос полностью сосредоточился на подготовке к устным. В качестве основного предмета для сдачи он выбрал философию и надеялся, что во время жеребьевки вторым предметом ему достанется история. Так и вышло – его надежды не оказались напрасными.

Когда назвали его имя, он вошел в аудиторию, где сдавали устные экзамены, с трудом скрывая волнение. Он сел, сжал кулаки, глубоко вздохнул и стал ждать первых вопросов.

Сначала он рассказывал о великом немецком философе Иммануиле Канте, затем перешел на Маркса, по «Капиталу» которого Амос в свое время писал сочинение в школе, так что для него это был просто «поцелуй фортуны», и он ответил на вопрос с удивительной раскованностью.

Когда он сдавал экзамен по истории, вся комиссия была просто поражена его детальной подготовкой, далеко выходящей за пределы школьной программы. Этторе старательно читал для него написанное в учебнике, но после этого по собственной инициативе рассказывал Амосу все, что знал сам, добавляя к своему обширному повествованию фрагменты личного жизненного опыта и воспоминания об исторических событиях – войне и мире. Его рассказы о том, как ему жилось в период фашизма и Второй мировой войны, настолько захватили Амоса, что он полюбил историю всем сердцем.

По окончании устных экзаменов преподаватели вручили ему проверенные письменные работы, поздравив с замечательно написанным сочинением, к которому проверявший его учитель даже ни разу не приложил руку.

Амос с триумфом покинул аудиторию и эту школу, в которую ему больше не надо было возвращаться, и стал спокойно ожидать результатов экзаменов на аттестат зрелости.

Ему пришлось ждать несколько дней, пока на стенде, выставленном в школьном дворе, не вывесили результаты. Он получил шестьдесят баллов из шестидесяти возможных, самую высшую оценку. Дрожа от счастья, он тут же бросился звонить синьору Этторе, чтобы поделиться с ним своей радостью. Этторе выслушал его, а потом рассмеялся, сказав, что такая оценка кажется ему преувеличенной. «Сорок, – проговорил он, – сорок из шестидесяти… я еще понимаю – это ты заслужил, но шестьдесят!» Но, конечно, было ясно, что и он доволен результатом тех совместных жертв, которые были принесены для достижения этой цели. Впрочем, почивать на лаврах времени не было; нужно было смотреть вперед, думать о будущем, ставя перед собой конкретные цели: уже следующим утром, ровно в десять часов, Этторе приехал к Амосу на своем мопеде, с вечным нейлоновым мешком в руках, в котором лежали две книжки и газета.

«Ну что, ты уже думал о том, чем будешь заниматься?» – не теряя времени, спросил он у Амоса. «Как чем? – ответил новоявленный выпускник. – Запишусь прямо сразу на дополнительные курсы и, если все будет хорошо, поступлю на юридический; там у меня будет полно времени подумать о своем будущем. Ты ведь знаешь, у меня в семье – сплошные адвокаты, и я просто чувствую, что все так и ждут от меня, что я буду подвизаться в юриспруденции. Я был еще ребенком, когда мне начали говорить, что я, когда вырасту, стану адвокатом, и я, видимо, в это поверил. Иначе, если бы не этот результат на выпускных экзаменах, кто знает, может быть, я бы всерьез стал учиться музыке и получил бы диплом по классу игры на фортепиано».

Синьор Этторе на это ничего не ответил, только предложил проводить Амоса в Пизу, чтобы помочь ему пройти все бюрократические моменты, необходимые для поступления. Спустя несколько дней дело было сделано лучшим образом; тогда, чтобы по утром не валяться долго в постели и не прозябать бесцельно в деревне, Этторе предложил своему юному воспитаннику вместе просматривать прессу. Такой привычки у Амоса никогда не было. Затем, несколькими днями позже, они стали вместе читать один из великих шедевров итальянской литературы, известный во всем мире, – «Гепард».

Роман Джузеппе Томази ди Лампедузы очень понравился Амосу. Этим знойным летом юноша начал проявлять серьезный интерес к прозе, который зародился у него еще в те далекие времена, когда дядя Компарини читал вслух в нежные моменты объединения семьи, когда старый любитель литературы не разрешал даже включать телевизор, объявляя его «непрошеным и неуместным гостем».

Этторе читал вслух уже гораздо более уверенно, чем несколько месяцев назад. Казалось, силы его неиссякаемы, а сам он неутомим в своих разъяснениях и комментариях, щедро раздаваемых по случаю. Амос слушал его и испытывал чувство покоя и благости: время пролетало быстро, и когда Этторе уходил, на душе становилось пусто и одиноко. Потом он задумывался о прочитанном и ощущал, как постепенно развивается духовно. Это выражалось и в том, что ему проще стало выражать собственные мысли, да и вообще, теперь он говорил больше, чем когда-либо.

Впоследствии Амос пристрастился к классикам русской литературы; он начал с Николая Гоголя, жадно проглотив его самый известный роман, «Мертвые души»; потом настал черед влюбиться в Федора Достоевского, вплоть до того, что, прочитав «Братьев Карамазовых» и «Преступление и наказание», он почувствовал себя другим человеком, обуреваемым жаждой знаний и интересом к литературе. Он буквально набросился на книги Льва Толстого и всего за несколько ночей одолел его знаменитый роман «Война и мир». Амос с восторгом рассказывал о нем друзьям и был просто поражен, когда узнал, что многие из них не смогли прочесть его до конца, а некоторые даже не читали ни строчки.

Тем временем он начал посещать дневные курсы, довольно скучные и неинтересные. В разговорах с товарищами он, шутя, называл их потерей времени, как службу в армии. Однако этот дополнительный год был необходим ему для поступления на юридический факультет. А пока у него было много свободного времени, которое он посвящал общению с друзьями и развлечениям, не говоря уже о чтении и прочих увлечениях.

Однажды в субботу на новеньком мотоцикле Серджио парни отправились в гости к Марике, девушке, о которой Амос много слышал от друга, познакомившегося с ней в школе. Марика училась в техникуме и надеялась в скором времени найти работу секретаря в какой-нибудь компании; во всяком случае, именно это она рассказала о себе Амосу, когда они знакомились.

Это была высокая и стройная девушка, с длинными каштановыми волосами, обрамлявшими нежное личико с правильными чертами. Ноги у нее были такие длинные, что им позавидовала бы любая манекенщица. Но что поразило Амоса больше всего, помимо описаний, предоставленных ему Серджио, был голос Марики: чистый, нежный, спокойный и женственный, как у сирены.

Амос пробыл у нее так долго, как только позволяло ему время, и, уходя, пригласил ее к себе в гости, послушать музыку. Он задал ей несколько вопросов по поводу ее музыкальных пристрастий и с некоторым беспокойством вынужден был признать, что она в музыке не знаток и ей это не особо интересно. Тем не менее Марика без колебаний приняла приглашение, и Амос, вернувшись домой, чувствовал себя взволнованным – с одной стороны, из-за ее неожиданной любезности, а с другой – из опасения не найти способов развлечь, заинтересовать и удивить эту юную сирену.

Дела сердечные никогда не были простыми для Амоса, посему он был немало изумлен тем, что такая востребованная и с первого взгляда немного поверхностная девушка (вывод, который казался ему вполне объективным, несмотря на эмоции, владевшие его сердцем) столь охотно приняла его приглашение и при этом выглядела даже заинтересованной. Амос и представить себе не мог, что Серджио был настолько великодушен, что описал Марике все самые интересные стороны личности друга, включая рассказ о его семье, доме, лошадях – все то, что, вероятно, и пробудило в девушке особое любопытство. При первом приветствии Марика нашла Амоса вежливым, воспитанным и взрослым. Затем, внимательно разглядев его, она поняла, что он к тому же привлекателен внешне, и ей было совершенно все равно, что он даже не может ее видеть. Наверняка друзья уже рассказывали ему о ней и обрисовали ее внешность, и это приятно волновало девушку.

В своей маленькой комнатке, заполненной тысячью типично женских вещиц, Марика пыталась вообразить себе кабинет Амоса и гостиную, которые Серджио подробно описал ей, с мягкими диванами, на которые Амос усадит свою гостью и, возможно, даже возьмет за руку…

Прошло несколько дней, и Марика сдержала свое слово. Когда Амос открыл дверь, он был поражен, поняв, что она все-таки пришла, но сама девушка вела себя так раскованно, что вскоре и он почувствовал себя абсолютно свободно. Он провел ее в кухню и представил Дельфине, женщине, которая сменила Ориану, когда та вышла замуж, и теперь помогала в доме Барди по хозяйству; Амос был очень привязан к ней.

Потом он пригласил Марику пройти за ним в гостиную, усадил ее, завел на проигрывателе пластинку с легкими итальянскими песнями, сел рядом, и так они провели почти целый день.

Когда они вышли из гостиной, их уже связывала нежная тайна, вместе с грустью от необходимости расставаться и желанием увидеться вновь в самом скором времени.

Вскоре Марика стала девушкой Амоса, и поскольку она была первой, кого он так представлял своим друзьям, те приняли ее с большой симпатией и благосклонностью. Всем нравилось, что у Амоса появилась подруга, с которой он теперь мог ходить на праздники и разного рода мероприятия, куда раньше он заявлялся в полном одиночестве, порой вызывая неловкость у окружающих.

В начале лета, когда по окончании курсов Амос сдал экзамены, которые на самом деле были не более чем формальностью, они с Марикой все еще были вместе; их связь длилась уже несколько месяцев и становилась важной для них обоих: этот роман подарил и ему, и ей восхитительный опыт любви – жизненный опыт, в некотором смысле являющийся и самым обманчивым.

Они провели вместе целое лето. Ничто не мешало им видеться каждый день, и Амос переживал эту историю любви со всей страстью, присущей его эмоциональной натуре. Он не выпускал Марику из объятий, а она была счастлива, что вызывает в нем столько желания. Они любили, а точнее, желали друг друга, и не было конца их взаимному притяжению.

В ноябре Амос, который, следуя намеченной программе, поступил на юридический факультет, стал ходить на занятия вместе с Эудженио, своим бывшим одноклассником.

Оба решили начать свои университетские приключения, подготовившись сразу же к самому сложному из шести экзаменов первого курса – частному праву; и тут добрый синьор Этторе получил свою долю работы, вновь и вновь разъясняя Амосу, каковы основные элементы контракта, что такое банковские переводы и наследование.

Знаменитые учебники Рещиньо, а затем и Торренте казались Амосу нескончаемыми и недоступными для понимания – изучить их без риска провалиться во время опросов он считал практически невероятным.

В этот период он часто чувствовал большую неуверенность в себе, но Этторе всегда был рядом, готовый поддержать его. Он старался убедить Амоса, что главное в таких случаях – не хорошая память, а способность разумно рассуждать. Он говорил: «Тут важно понимать „рацио“, двигавшее законодателем, а память подводит, если не подкреплять ее здравыми размышлениями. И потом, – продолжал он, смеясь, – ignorantia iuris neminem excusat[3]; и раз так, никому не позволено игнорировать закон, тем более тебе, поступившему на юридический». Он произносил эти слова с доброй иронией, а потом вновь возвращался к серьезному тону и говорил Амосу: «Может, ты и не будешь получать таких высоких оценок, как те, кто заучивает все наизусть, но при этом, возможно, не понимает, что говорит. Ну и что! Главное, понимать и двигаться вперед!»

В перерывах Амос делился с Этторе своими впечатлениями о прочитанном, а тот тем временем начал рассказывать ему о французской прозе восемнадцатого-девятнадцатого столетий. Посредственно сдав первый серьезный экзамен, Амос стал осваивать и сразу полюбил французских писателей: от Гюстава Флобера до Ги де Мопассана, от Золя до Франсуа Мориака, Оноре де Бальзака, Жан-Поля Сартра и многих других.

Он читал, обсуждал с Этторе свои впечатления, получал от него советы, что еще прочитать: с каждый книгой литература все больше становилась его неутолимой страстью, и он все меньше интересовался занятиями по праву, которым уделял время весьма вяло и без особого восторга.

Посредством чтения романов Амос надеялся лучше и глубже постичь смысл жизни; что же касается юриспруденции, ему никак не удавалось понять ее суть, кроме как в исключительно теоретическом применении. Впрочем, он без особых усилий сдал экзамены по политэкономии, римскому и гражданскому праву. С чуть большим удовольствием он готовился к экзамену по философии права, за который получил максимальную оценку. Этот предмет, в сравнении с предыдущими, показался ему стимулирующим, живым, содержательным и полезным для интеллекта человека, который хочет развиваться и расширять свои горизонты. Поэтому, когда через некоторое время речь зашла о дипломе, он принял решение писать его, опираясь именно на эту материю.

К концу первого курса он сдал все экзамены, а Марика в это время закончила техникум и стала работать секретарем в мебельной компании. Амос впервые в жизни почувствовал ревность, в которой не осмеливался признаться даже себе самому: он понимал, что не может запретить Марике работать, однако мысли о том, что другие мужчины будут увиваться возле нее, ухаживать за ней, осыпать комплиментами, причиняли ему страдания. Ведь она могла уступить чьим-то ухаживаниям, а этого Амос не вынес бы.

С легкостью угадав его новые мучения, Этторе посмеялся над ним. «Ты у нас прямо мужчина старых правил! – сказал он и попытался успокоить его: – Заводишь себе такую привлекательную девушку и хочешь, чтобы никто не обращал на нее внимания! И потом, разве ты сам ведешь себя иначе, когда встречаешь симпатичную, но при этом чужую девушку?» Амос не ответил, но все его существо, ослепленное ревностью, восставало против этих слов.

Как-то в субботу он почувствовал, что Марика не такая, как обычно; они решили прогуляться вдоль реки, и во время прогулки она была какой-то молчаливой и серьезной, если не печальной. Амос решил не тянуть и потребовал объяснений. Посопротивлявшись, девушка призналась, что ее выбил из колеи эпизод, который произошел накануне.

– Я сидела в офисе, – рассказала она, – и незадолго до окончания рабочего дня вошел мой шеф. Он сел напротив, обсудил со мной пару ничего не значащих административных вопросов, а потом неожиданно предложил поужинать с ним. Я ничего не ответила. Не знаю, что он там подумал, но буквально через секунду он добавил, что просто хочет поговорить по работе и сделать мне интересное предложение. Я тут же сказала, что меня ждут дома и что родители не разрешают мне возвращаться поздно; тогда он предложил позвонить им сам. Я очень смутилась и ответила, что мы могли бы поесть в баре напротив офиса после работы. Он посмотрел на часы и сказал, что я могу считать свой рабочий день оконченным и в бар мы можем идти прямо сейчас.

В баре мы сели за столик, заказали себе по напитку, и он, похвалив меня за профессиональные качества, сказал, что влюбился в меня с самого первого дня и что, если я соглашусь быть с ним, он немедленно преобразует свою фирму в компанию, где мы будем партнерами…

Кровь бросилась Амосу в лицо. «Ей недостает класса», – подумал он, но сдержался и промолчал.

– Ну и что ты собираешься делать? – резко спросил он у девушки.

– Я хотела сначала поговорить с тобой, спросить твоего совета. Как бы ты поступил на моем месте?

– А что тут думать?! Единственное, что ты можешь сделать, – пойти в понедельник утром на работу и уволиться! – решительно ответил Амос.

– Я тоже сразу об этом подумала, вот только мне немного жаль, ведь это мое первое место работы, и оно мне нравилось, да и зарабатывала я неплохо… – У Марики прервался голос, и она расплакалась.

Амос обнял ее, крепко прижал к себе и попытался утешить. Однако своего главного решения он не менял: ей следовало без сожалений уволиться с этой работы. Ведь ей ничего не стоит быстро найти себе другое занятие, еще лучше.

– Тот, кто по-настоящему хочет, всегда найдет хорошую и честную работу; ты, любимая, всегда хотела работать, зачем же так отчаиваться? – сказал он ей.

Марика пробовала было робко возразить, но потом утерла слезы и пообещала Амосу, что поступит именно так, как он советует. Потом они быстро направились к нему домой, и Марика ушла от Амоса только тогда, когда была уже полностью уверена, что ее кавалер успокоился. Но, возвращаясь домой в своей малолитражке, девушка поняла, что ей будет жаль увольняться; мысль о том, что ей будет принадлежать целая фирма и она сможет управлять ею, разожгла ее фантазии и подстегнула самолюбие этой немного наивной и мечтательной молодой женщины. Между тем она все еще сильно любила Амоса, да и брак с ним нельзя было назвать невыгодным…

Этот эпизод оставил след в душе Амоса. Рассказ Марики лишил его уверенности, и он начал совершать поступки, которые обычно считаются губительными для отношений: стал следить за ней, выспрашивать подробности ее времяпрепровождения, когда они были не вместе, узнавать, с какими людьми она виделась, как они себя вели; все это казалось Марике отвратительным и невыносимым.

Получив хороший результат на экзамене по торговому праву, Амос решил взять небольшой отпуск и поехать вместе с однокурсником в Лидо Ди Камайоре, в родительскую квартиру; он попрощался со всеми и уехал на море, где пробыл до начала следующей недели.

Вернувшись в родные края, он обнаружил пренеприятнейший сюрприз: в выходные Марика познакомилась с каким-то парнем, и тот пригласил ее пойти потанцевать. Она согласилась, ведь ее жених уехал на каникулы, оставив ее одну, а теперь она влюбилась и больше не намеревалась продолжать отношения с Амосом. Он постарался принять сложившуюся ситуацию без скандалов. Но на самом деле очень страдал и долго не мог успокоиться и прийти в себя.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.