АКСЕЛЬ ИВАНОВИЧ БЕРГ И ЛЕГЕНДАРНЫЙ «СТО ВОСЬМОЙ»
АКСЕЛЬ ИВАНОВИЧ БЕРГ И ЛЕГЕНДАРНЫЙ «СТО ВОСЬМОЙ»
31 августа 1943 года народным комиссаром электропромышленности СССР Кабановым на А. И. Берга было возложено исполнение обязанностей начальника «радиолокационного института», прописанного в постановлении ГКО «О радиолокации». Главным инженером института был назначен А. М. Кугушев. Но учреждение существовало только на бумаге: у него пока не было ничего — ни штата, ни даже собственного помещения. 3 сентября 1943 года Совнарком СССР присвоил организуемому институту наименование «Всесоюзный научно-исследовательский институт № 108» и подтвердил подчинение этого института Наркомату электропромышленности — это нужно было в связи с уточнением названия. 15 октября 1943 года был издан еще один приказ Наркомата электропромышленности и формальная сторона дела была закончена — статус ВНИИ-108 и его подчиненность были закреплены.
А. И. Берг сразу же занялся размещением института. Он попросил Г. М. Маленкова позвонить в Моссовет — после звонка дело, конечно, пошло быстрее. А. И. Бергу незамедлительно предложили два варианта — блок зданий на Новой Басманной улице и еще одно строение в районе нынешнего проспекта Мира. «Я сел в машину и сразу же поехал туда, — рассказывал Аксель Иванович, — посмотреть. Второй дом оказался таким, знаете ли, „романтическим“ — переходики, флигельки. Тут бы клубу какого-нибудь творческого союза разместиться, а не оборонному НИИ. Я уже сказал себе „нет“, но решил, что сначала съезжу по другому адресу, в здание бывшей Промакадемии на Новой Басманной».
Промакадемия носила имя И. В. Сталина; здесь когда-то учились жена вождя Надежда Аллилуева, Никита Сергеевич Хрущев, зачинатель «стахановского» движения Алексей Стаханов[172]. В блок зданий входило и здание бывшего Экономического института. Теперь здание Промакадемии стало называться корпусом № 1, здание Экономического института — корпусом № 2.
«У меня сохранился разовый пропуск к Кугушеву, — вспоминал Б. Д. Сергиевский, — он написан на бланке Московского рентгеновского завода: институт первое время не имел даже бланков для пропусков… Выяснилось также, что полученные в МЭИ знания по радиотехнике мне на первых порах не нужны: мне было поручено дать краткое обоснование и схему оборудования помещений корпуса № 1 для размещения в них научных и инженерных лабораторий. Какие виды и мощности электропитания надо обеспечить в каждом помещении, где и какие щитки установить, куда подвести воду, где установить раковины, какого сечения должны быть трубы, где должен быть сжатый воздух и газ и каков их расход…»[173]
Но прошло меньше месяца, и приказом наркома электропромышленности от 19 октября 1943 года в институт было переведено сразу 29 человек — лаборатория ОКБ при ВЭИ — в своей массе — бывшие инженеры ленинградского НИИ-9. Пополнение института научными и инженерными кадрами продолжалось, и к концу 1944 года инженерно-технический состав института составлял уже 247 человек, в том числе дипломированных инженеров — 115 человек и дипломированных техников — 18 человек.
1 ноября 1943 года, согласно приказу № 2 по НИИ-108, была создана первая лаборатория института — «Лаборатория телевизионных систем». Ей присвоили номер 16 (система нумерации в те годы была такой: номера с первого по десятый присваивались научным лабораториям, номера с числами больше десяти — «инженерным» лабораториям, занимавшимся разработками радиоэлектронной аппаратуры).
Судя по номеру, лаборатория № 16 относилась к числу инженерных. Она состояла из сотрудников, переведенных в «сто восьмой» из ОКБ при ВЭИ. Начальником лаборатории был назначен Алексей Андрианович Селезнев[174].
5 ноября была создана еще одна лаборатория — «Лаборатория радиоизмерений», получившая номер 23. Начальником лаборатории № 23 был назначен Богдан Федорович Высоцкий.
Аксель Иванович активно занимался подбором научных кадров организуемого института. Вот как обстояло дело с приглашением в «сто восьмой» Владимира Александровича Фока (1898–1974), ученого-физика с мировым именем. «Лето 1943 года застало В. А. Фока в Елабуге, прикамском городке, известном по кавалерист-девице Дуровой, художнику Шишкину да свежей, военного 1941 года, могилке Марины Цветаевой…
А. И. Берг, морской офицер старой, царской еще, выучки прошел и науку „политеса“ — т. е. всегда тонко чувствовал, к кому и как следует обратиться. В Елабугу был командирован личный адъютант Берга»[175], морская форма которого произвела неизгладимое впечатление на всех елабужских дам.
«Разговор с Фоком был коротким: да, он, Фок, понимает важность задуманного Бергом дела, да, он готов подключиться к работе. В октябре 1943 года В. А. Фок приезжает в Москву и сразу же входит в курс задач „сто восьмого“. К февралю 1944 года было закончено его официальное оформление: Фока зачислили в штат „сто восьмого“ научным консультантом лаборатории № 1 — расчетно-теоретической лаборатории»[176], начальником которой стал другой известный радиофизик — член-корреспондент АН СССР М. А. Леонтович.
В. А. Фок первым из сотрудников института станет лауреатом Сталинской премии, причем — 1-й степени, удостоенным этого почетного звания в 1946 году за работы, выполненные в «сто восьмом»[177].
Такое отслеживание жизни и судьбы видных отечественных ученых в области радиотехники и радиофизики А. И. Берг продолжал в течение всей Великой Отечественной войны. Это коснулось, например, Михаила Самойловича Неймана: в январе 1941 года по договору с американской фирмой RCA он с группой радиоспециалистов был командирован в США на шесть месяцев; в конце июня 1941 года группа должна была вернуться в СССР — «документы были уже получены»[178], однако в связи с началом Великой Отечественной войны группе пришлось задержаться в Вашингтоне для работы в Правительственной закупочной комиссии СССР в США.
«В марте 1945 года заместитель председателя Совета по радиолокации при Государственном Комитете Обороны А. И. Берг, знавший Михаила Самойловича по работе в ЛЭТИ, прислал ему вызов в СССР для работы во ВНИИ-108»[179]. Сразу же из закупочной комиссии Михаила Самойловича тогда не отпустили, после окончания войны ему было поручено исполнять обязанности начальника отдела связи закупочной комиссии, и в СССР М. С. Нейман вернулся только в самом конце 1945 года.
К концу 1944 года в институте уже функционировало 11 лабораторий — четыре научных и семь инженерных.
В конце 1943 года А. И. Берг в связи с большой загрузкой по работе заместителем наркома электропромышленности и заместителем председателя Совета по радиолокации от руководства «сто восьмым» был освобожден; директором учреждения, преемником А. И. Берга на этом посту, стал Петр Зиновьевич Стась. Но в 1947 году А. И. Берг снова возглавил институт и продолжал работать его директором до 1957 года. До 1958 года институт подчинялся Министерству обороны СССР и носил название «войсковая часть 51 011».
С «берговских» времен «сто восьмой» стал работать и в направлении «противорадиолокации», радиоэлектронной борьбы, которое с годами стало основным в его деятельности.
Началась эта деятельность с создания аппаратуры шумовых помех РЛС. С начала 1944 года в лаборатории № 14 «сто восьмого» по заказу НИИ ВВС началась проработка темы ОП (руководитель работы Н. И. Оганов[180]). «В процессе работы впервые в СССР был разработан макет самолетного передатчика помех и проведены летные испытания действия активных помех на радиолокационную станцию»[181]. Эта аппаратура помех, как показали летные испытания, обеспечивала подавление немецкой радиолокационной станции орудийной наводки «Вюрцбург», управлявшей огнем 85-миллиметровых зенитных орудий.
«Проведены летные испытания такого прибора совместно с английской радиолокационной станцией LW (на волне 1,41 метра) с удовлетворительным результатом. Предстоят испытания этого прибора совместно с трофейной радиолокационной станцией „Вюрцбург“, имеющейся в институте», — писал П. З. Стась в своем отчете о деятельности ВНИИ-108 за 1944 год.
Эти испытания были проведены в полном объеме уже после окончания войны, в 1946 году.
В сентябре 1945 года А. И. Бергу открылась возможность и даже необходимость — выехать за границу. За рубежом он не был уже около десяти лет, с середины 1930-х годов, и на этот раз ехал туда уже в «новом качестве», как представитель страны-победительницы, с более широкими, чем в предыдущих поездках, полномочиями. По-военному дисциплинированный, он пишет своему непосредственному начальнику, председателю Совета по радиолокации Г. М. Маленкову: «Товарищу Маленкову Г. М. Прошу Вашего разрешения отбыть в г. Берлин сроком на 8–10 дней, с 4 сентября с. г.
Работы по выполнению Ваших указаний по моему докладу от 27 августа организованы и начаты. А. Берг».
Маленков поручает оформить удостоверение: «Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков). Удостоверение.
Тов. Берг А. И. командируется в Германию для выполнения специального задания. Срок командировки — 10 дней. Секретарь ЦК ВКП(б) Г. Маленков».
В Берлине А. И. Берг и сотрудники, командированные с ним — Щукин, Угер, Расплетин и другие, оказались соседями таинственной Ольги Чеховой, которую по указанию Л. П. Берии на военном самолете доставляли в Москву и с которой беседовал руководитель службы «Смерш» Абакумов.
Что можно сказать об О. К. Чеховой? Я процитирую книгу В. В. Книппера «Пора галлюцинаций»[182], и читатель сможет сделать самостоятельные выводы о деликатности этой талантливой актрисы и ее умении не вызывать раздражение у собеседников при обсуждении даже самых болезненных для них вопросов.
«Ольга Чехова. С приходом к власти Гитлера в 1933 году я была приглашена на прием, устроенный министром пропаганды Геббельсом, где присутствовал Гитлер. Я в числе других актеров была представлена лично Гитлеру. Он выразил мне наилучшие симпатии. Кроме того, интересовался русским искусством, расспрашивал о моей тетке Книппер-Чеховой. На политические темы разговоров не было.
Полковник СМЕРШа Шкурин. А еще бывали вы на приемах в Имперской канцелярии?
Ольга Чехова. Да, бывала. В 1938 году был устроен прием Риббентропом по случаю приезда японской и итальянской делегаций. По какому случаю они приехали, мне неизвестно. В театре Риббентроп попросил меня сесть в первом ряду. Справа от меня сидел Гитлер, слева Геринг. В таком положении нас снимали на кинопленку; на следующий день в германских газетах опубликовали фотоснимки.
Шкурин. Еще были встречи с Гитлером и его окружением?
Ольга Чехова. Были, разумеется, но так — мимолетно…
Гитлер. Сегодня среди нас русский эксперт — фрау Чехова.
(Аплодисменты.) Гитлер подходит к Чеховой и чокается с ней бокалами.
Гитлер. А вы верите, что война окончится еще до зимы и мы сможем встретить Рождество в Москве?
Ольга Чехова. Нет, герр рейхсканцлер.
Становится очень тихо.
Гитлер. Почему, фрау Чехова?
Ольга Чехова. Наполеон потерпел поражение в России.
Гитлер. Между нами и французами существует небольшое различие. Мы получим поддержку русского народа. Мы выступаем в качестве освободителей. Большевики, стоящие у власти, будут свергнуты мощной революцией!
Ольга Чехова. Эта революция не состоится, герр рейхсканцлер. В момент опасности все русские солидарны. У них нет оппозиции.
Гитлер. Интересно, фрау Чехова. Итак, вы не доверяете немецкому вермахту?! Вы предвидите победу русских?
Ольга Чехова. Я ничего не предвижу, герр рейхсканцлер. Вы спросили меня: будут ли наши солдаты на Рождество в Москве? Я высказала свое мнение. А мое мнение может быть верным и неверным…»
Она откровенно рассказывает и об уловках, применяемых ею при переездах через границу.
«Ольга Чехова. Во время оккупации Франции я два раза там гастролировала, а также в Бельгии, Австрии, Чехии, Хорватии.
Майор СМЕРШа Разогреев. И вас беспрепятственно выпускали из Германии?
Ольга Чехова. Я всегда возила с собой портрет Гитлера с автографом и на границе он — случайно как бы — выскальзывал из чемоданчика. И мне не задавали лишних вопросов.
Адъютант Абакумова. В приемной Ольга Чехова и майор Разогреев.
Абакумов. Пригласите ко мне.
Абакумов встает, встречает Ольгу Чехову и Разогреева.
Абакумов. Рад вас видеть, Ольга Константиновна, я познакомился с вашими воспоминаниями, если можно так выразиться, о нацистах, их окружении, привычках, что немаловажно в розыске наиболее опасных преступников. Спасибо вам за это.
Ольга Чехова. Это мой долг. В Германии многие считали Гитлера выскочкой, временным диктатором…»
…Со слов сестры писателя А. П. Чехова М. П. Чеховой, в годы войны бывшей директором ялтинского Дома-музея Чехова, Ольга Чехова, используя свое влияние, помогала спасти музей от разорения во время оккупации…
«Из руководителей аппарата Совета по радиолокации в Германию приезжали А. И. Берг, А. Н. Щукин, Г. А. Угер, А. А. Турчанин»[183].
«Комиссия размещалась в одной из берлинских вилл в районе Кепеник[184], а на расположенной неподалеку, на Шпеерштрассе, 2, другой вилле поселилась, с помощью новых властей, очень красивая женщина, выделявшаяся к тому же своими туалетами, которые выглядели в той обстановке несколько странно. У колонии радиолокационщиков установились с ней дружеские отношения, так как она говорила по-русски. Да она и была почти русская — знаменитая актриса Ольга Чехова. Ей было приятно общаться с соотечественниками, среди которых был почти не уступавший ей в импозантности А. И. Берг, воспитанный еще в дореволюционном Морском корпусе, бывший командир подводной лодки, с золотыми адмиральскими погонами.
Почему эта эмигрантка так свободно (и неплохо материально) жила в освобожденном советскими войсками Берлине, было для А. И. Шокина тогда загадкой, которая несколько прояснилась после возвращения в Москву».
Впрочем, тут правильно поставлено слово «несколько», потому что, несмотря на большое количество телевизионных передач об Ольге Чеховой, документальных подтверждений ее сотрудничества с отечественными спецслужбами так и не найдено, все выводы базируются лишь на косвенных соображениях. Это оставалось государственной тайной «за семью замками».
В 1946 году Воениздат выпустил обзор «Германские методы борьбы с радиолокационными станциями» под редакцией А. И. Берга.
При поддержке последнего вышло постановление Совета министров СССР о разработке самолетной станции помех[185]. Эта станция, имевшая шифр ПР-1, была принята на вооружение.
После этих первых шагов техника создания аппаратуры шумовых помех — аппаратуры довольно простой, малоэлементной — вошла в арсенал средств радиоэлектронной борьбы, создаваемых «сто восьмым»; была разработана целая серия средств, отличавшихся мощностью, рабочим диапазоном частот, особенностями размещения на самолетах.
В их числе — «Фасоль» (главный конструктор А. А. Зиничев[186]), «Лось» (главный конструктор Ю. А. Трусов), «Букет» (разработки одного из немосковских предприятий нашего главка на основе результатов НИР «Газон», выполненной в «сто восьмом» под научным руководством В. В. Огиевского)[187]. Все они оказались долгожителями и упоминались в американских справочниках соответствующего профиля вплоть до 1996 года, самостоятельно или в составе более сложных комплексов аппаратуры радиоэлектронной борьбы[188].
Позднее, в 1958 году, началась проработка более сложной помеховой аппаратуры — авиационных станций помех имитационного типа, обеспечивающих воспроизведение параметров сигналов РЛС, отражаемых от воздушных целей. Первой отечественной самолетной автоматической станцией имитационных помех была станция «Резеда» (главный конструктор Е. К. Спиридонов). С подробностями работы над этой аппаратурой можно ознакомиться в моей статье «Первая отечественная самолетная автоматическая станция имитационных ответных помех»[189]. Потом появились более совершенные станции помех, обеспечивающие подавление не только РЛС с импульсным зондирующим сигналом, но и с непрерывным зондирующим сигналом: станция помех «Соната» (главный конструктор Ю. Н. Мажоров), аппаратура «Сирень-1 И» (главный конструктор В. В. Огиевский)[190]. Работа по совершенствованию аппаратуры такого вида продолжается и в наши дни[191].
А ведь были еще и разнородные и многочисленные направления этой деятельности. Например, пассивные помехи, с наиболее ярким их представителем — дипольными отражателями.
Еще в 1944 году (тоже ведь «берговские» времена!) М. А. Леонтович подготовил отчет «Теоретические основы метода создания дипольных помех», в котором проделал теоретический анализ отражения радиоволн от тонких металлических полосок[192].
Или метод «физического» подавления (другими словами, уничтожения) радиолокаторов путем использования ракет с пассивными головками самонаведения. Такими ракетами была вооружена целая авиационная дивизия в Прибалтике, которой командовал Джохар Дудаев — тогда еще не борец за независимость Чечни, а просто авиационный генерал[193]. Было еще направление по защите баллистических ракет и космических аппаратов[194].
Работа в области радиоэлектронной борьбы принесла славу «сто восьмому», имела ощутимые технические и даже политические результаты: было обеспечено подавление новейших американских систем радиолокационной разведки «АВАКС». Эта работа стала нашим «социальным заказом» 1980-х годов и проводилась под личным наблюдением члена политбюро Д. Ф. Устинова[195], а экспериментальные образцы аппаратуры помех типа «Смальта» повлияли на итоги «шестидневной войны» на Ближнем Востоке[196].
Мы место Голды Меир проворонили,
А там на четверть бывший наш народ… —
сожалел в своей песне «Сижу на нарах я, в Наро-Фоминске» В. Высоцкий. Почему же освободилось место Голды Меир? Да потому, что с ее именем связывалась закупка Израилем дорогостоящих американских зенитно-ракетных комплексов «Хок». Они оказались подвержены воздействию помех, излучаемых аппаратурой «Смальта», и в условиях воздействия этих помех не выполняли боевую задачу, что признавала и зарубежная пресса. Израильская оппозиция поставила этот просчет в вину Голде Меир…[197] Руководители партии и правительства Советского Союза присматривались к возможностям нового высокоэффективного оружия, создаваемого в «сто восьмом», и при случае посещали выставки, где оно демонстрировалось[198].
С 1950 года в «сто восьмом» работал Владимир Пантелеймонович Сосульников, впоследствии — главный конструктор радиолокационной станции дальнего обнаружения ракет «Дунай». Он вспоминал: «К нам, молодым ученым и конструкторам, академик Берг относился очень внимательно, а мы, зная, как интересно и необычно проводит он заседания научно-технического совета, старались попасть на НТС и послушать его выступления. Запомнилось несколько его высказываний, которые в то время были очень популярны в наших кругах. Однажды на НТС заслушивали сообщения специалистов, занимавшихся вопросами распространения радиоволн. Степень новизны проблем была такова, что с трудом различались реальность и фантастика. Видя недоуменные лица присутствующих, Аксель Иванович поднялся с места и сказал: „Все, кто занимается вопросами распространения радиоволн, — жулики. Спрашивается: зачем мы их держим в институте? Отвечаю: если их уволить, то придут новые жулики и ничего не изменится“»[199].
Жулики-то жулики, но Аксель Иванович в штате института предусмотрел целую лабораторию — лабораторию № 2, начальником которой был назначен академик Б. А. Введенский, крупнейший советский специалист в этой области. Начиная с 1944 года лаборатория № 2 начала разворачивать экспериментальные работы по распространению радиоволн в полутора-и четырехметровом диапазонах длин волн, а через год — работу под названием «Теоретическое и экспериментальное исследование распространения радиоволн над сушей» (шифр «Волна», научный руководитель Б. А. Введенский). Проект делился на менее крупные участки («Волна-2», «Волна-3», «Волна-4») со своими ответственными исполнителями. В «Волне-4» подобрались к диапазону дециметровых волн; более короткие волны, в том числе и сантиметрового диапазона, исследовались позднее, в работах «Волна» с большими номерными индексами[200].
В. П. Сосульников в своих воспоминаниях отмечал «проникающую способность сантиметровых радиоволн, способных за счет прохождения через окна легко обнаруживать людей, двигавшихся внутри закрытого помещения. За счет переотражения от соседних объектов сантиметровые волны обнаруживали даже цели внутри населенных пунктов, в окопах или в лесу. Эти эффекты произвели большое впечатление на любителя всего нового Акселя Ивановича Берга.
…Убедившись в нашей работоспособности, Аксель Иванович в начале 1954 года поставил перед нами задачу разработки макета РЛС непрерывного излучения для обнаружения самолетов. Станция должна была обладать большим запасом потенциала по сравнению с импульсными РЛС аналогичного назначения. В то время мы не понимали, зачем нужен такой потенциал. Лишь через год нам стал ясен ответ на этот вопрос. Берг знал о начале исследований в области противоракетной обороны и решил проработать вариант станции обнаружения баллистических целей. Так началась научно-исследовательская работа „Дунай-1“, главным конструктором которой был назначен я»[201].
В числе молодых офицеров, направленных в «сто восьмой» из Академии связи им. С. М. Буденного, был ее выпускник Николай Павлович Емохонов. Пройдут годы, и он станет первым заместителем председателя КГБ СССР, генералом армии, то есть уравняется с Акселем Ивановичем в должности и воинском звании. А тогда он, участник Парада Победы, уже женатый, обремененный семейством, стоял в списке остро нуждающихся в улучшении жилищных условий. Берг созвонился с руководством ХОЗУ МО и договорился о выделении ему небольшой квартиры в Москве. Николай Павлович поехал по «горячим следам».
— Где ордер? — коротко спросил Аксель Иванович после его возвращения.
— Генерал сказал, что оформит его в ближайшие дни…
Лицо А. И. Берга стало постным.
— Не могу же я не верить генеральскому слову? — оправдывался Н. П. Емохонов.
— Генеральскому слову верить можно. И даже нужно, — строго сказал Аксель Иванович, — но только не в вопросах, связанных с улучшением жилищных условий. Возвращайся и без ордера не показывайся.
Конец этой истории, как и всего, что делал Аксель Иванович, был благополучным.
Когда у А. И. Шокина, в то время уже заместителя председателя Комитета № 3, возникли житейские проблемы, также не обошлось без Акселя Ивановича. В 1943 году была сделана «попытка уплотнить его квартиру на Патриарших прудах, а то и совсем выселить его оттуда. Пришлось обращаться к народному комиссару боеприпасов Б. Л. Ванникову, в ведении которого находился в это время дом. Дело решила резолюция последнего на письме зампреда Комитета по радиолокации А. И. Берга:
„т. Кутикову.
т. Шокина оставить
Ванников“»[202].
…Молодых офицеров «сто восьмого» по списку назначали и ночными дежурными по институту. В обязанности ночного дежурного входила организация, при необходимости, работ по ликвидации аварий в электросетях или сетях водоснабжения института. Надо было отвечать на ночные звонки по аппарату ВЧ, решать вопросы с пропуском на территорию ночных посетителей, например шоферов автомашин с грузом для института. Александр Алексеевич Зиничев в своих воспоминаниях рассказывал: «Мое первое знакомство с Акселем Ивановичем произошло при самых неблагоприятных для меня обстоятельствах. Через несколько дней после прибытия в НИИ-108 я был назначен помощником дежурного по институту. Жребий предписал мне заступить на дежурство после двух часов ночи. Так всё и произошло. Ровно в назначенный срок я заменил на посту своего начальника Виктора Яковлева, уже давно ушедшего от нас, и пошел осматривать владения института, как это предписывалось инструкцией. Ночью пустые помещения при слабом освещении выглядели почти неузнаваемыми. Обойдя все лабораторные помещения, я не обнаружил никаких нарушений в работе проходящих по ним коммуникаций. Но вступив в один из цехов экспериментального производства, сразу же услышал шум воды, вытекающей из поврежденной трубы. На полу цеха в низких местах уже образовались большие лужи. Пока я нашел и разбудил дежурного сантехника и помог ему устранить течь, наступило утро. До начала рабочего дня оставалось менее часа.
Я бросился будить напарника, который спал на кожаном диване в кабинете Берга. Эту побудку всегда делали до прихода секретаря Акселя Ивановича, дамы очень строгой, не терпевшей каких-либо отклонений от установленного ею порядка в апартаментах своего начальника (фамилия ее, помнится, была Сергеева. — Ю. Е.). Но я опоздал. В кабинете перед еще сонным напарником уже стояла покрасневшая от гнева дама и делала ему внушение: — Разве можно спать на диване в кабинете заместителя министра обороны?
На этот риторический вопрос ответа не последовало, ибо „нарушитель порядка“ напрягал все свои силы, чтобы натянуть на ногу сапог.
Но дама не унималась и продолжала свой монолог: — Да и спать-то на таком диване совсем неудобно!
На что получила встречный вопрос: — А вы что, пробовали?
Услышав такое, блюстительница порядка на несколько секунд лишилась дара речи, а краснота добралась до ушей. Слезы брызнули из ее глаз, безжалостно нарушая макияж на уже немолодом лице, и мы сочли за благо удалиться из кабинета.
Через сорок минут прибыл Аксель Иванович. Мой напарник отрапортовал согласно воинскому уставу о состоянии в подведомственном А. И. Бергу институте, упомянув и о прорванной трубе. После этого мы ушли на свои места и стали с тревогой ждать дальнейшего развития событий. Я лично считал, что за своевременно не обнаруженную худую трубу и за соучастие в незаконной оккупации дивана зам. министра обороны „строгач“ на всю катушку будет для меня просто даром небес. Но всё обернулось иначе.
Перед обедом нам было приказано явиться в кабинет Берга. Каково же было наше удивление, когда перед нами вместо разгневанного начальника предстал просто дружелюбно настроенный старший товарищ, желавший при нашей помощи разобраться в причинах возникновения утреннего инцидента.
Собеседование очень скоро вскрыло эту причину. Оказалось, что дежурным по институту спать можно было только на этом злополучном диване, и нигде больше. После чего сразу была решена и сама проблема. Аксель Иванович снял трубку и дал очень лаконичное указание одному из своих помощников: — Потрудитесь сегодня приобрести раскладушку, разместите ее в соседней комнате с моей приемной и обеспечьте своевременную смену постельного белья к ней.
Одновременно нам было доходчиво объяснено, что поступили мы правильно, но без учета „дамского фактора“, который нам непременно следует учитывать в дальнейшем»[203].
Этот случай, как, впрочем, и множество других, ему подобных, хорошо показывает терпимость Акселя Ивановича к различного рода человеческим слабостям, что крайне редко встречается у начальников высокого ранга. А. А. Зиничев, уже главный инженер института, доктор технических наук, автор изобретения, положенного в основу разработки аппаратуры для борьбы с «хоками», член ученого совета «сто восьмого», не раз вспоминал об этом мудром решении Акселя Ивановича.
Ученый совет, о котором только что шла речь, функционировал в «сто восьмом» с 1944 года, а Аксель Иванович с первого заседания и до самой своей смерти постоянно председательствовал на нем, если, конечно, болезнь не загоняла его в госпиталь. 8 августа 1944 года состоялось первое заседание совета: заслушивался вопрос о присуждении ученой степени кандидата технических наук (без защиты диссертации — по тогдашним правилам такое допускалось) С. В. Персону.
Первая защита докторской диссертации была проведена 29 марта 1946 года — защищался П. Н. Куксенко, радиотехник с довоенным еще стажем. Он в те годы вел тему «Беркут», был главным конструктором этого важного оборонного заказа, проводившегося в КБ-1[204]. Как и можно было ожидать, защита этой диссертации прошла успешно. Уже не работая в «сто восьмом», Аксель Иванович проходил через проходную института по постоянному, специально для него оформленному пропуску А № 001: обычно подъезжал на своей черной «Волге» и ждал в машине, когда придут встречающие его. Перекидывался словцом со стоявшим на вахте прапорщиком, отпускал какую-нибудь шутку — у него всегда находилось доброе слово.
Подводя итоги деятельности совета за год, он обычно говорил: «Мы опять рассмотрели десять кандидатских диссертаций. Из них одна, скажем так, сомнительная, на троечку; зато три — на пятерку, хоть ученую степень доктора наук присуждай; и шесть диссертаций — просто хороших, на четверку. В общем, работа по подготовке научных кадров в институте поставлена нормально». Ученых советов, подобных совету «сто восьмого», тогда было немного, и наши видные специалисты, от П. Н. Куксенко до Г. В. Кисунько, считали за честь защищаться в берговском совете.
Заслушивали мы на заседаниях и длинные монологи Берга, относящиеся к началу его работы в Москве. Их во множестве слышал и я, но воспользуюсь воспоминаниями А. А. Зиничева: «Однажды, как он рассказывал, перед войной его вызвали в Кремль для обсуждения „важного оборонного вопроса“. В приемной Сталина по стенам были развешаны большие плакаты. На них было нарисовано некое устройство, сильно смахивающее на граммофон, из трубы которого в сторону вражеских самолетов с фашистской свастикой на крыльях вылетала некая субстанция красного цвета, от соприкосновения с которой летательные аппараты противника начинали гореть ясным пламенем. Кроме того, на них были представлены и схемы этого устройства, но без указания типов выходных приборов и со множеством ошибок. Видимо, они были предназначены для „запудривания мозгов“ высокого начальства.
В строго назначенный срок из боковой двери кабинета Сталина появились Сталин, Ворошилов и другие чиновники военного ведомства, рангом пониже. Несколько минут „вождь всего прогрессивного человечества“ ходил по кабинету с полупотухшей трубкой во рту и внимательно всматривался в лица всех присутствующих. Потом внезапно остановился около председательского места и, не напрягая голоса, сообщил:
— Товарищи! Мы здесь собрались для того, чтобы обсудить важный оборонный вопрос. Предлагается новый метод борьбы с фашистскими самолетами при помощи радиоволн. Давайте послушаем авторов предлагаемого метода.
У плакатов тотчас появился создатель „нового оружия“ и в течение 15 минут бойко, без запинок, сообщил принцип работы устройства и его основные тактико-технические характеристики.
Товарищ Сталин вновь молча походил по кабинету, потом неожиданно остановился перед автором и, вынув изо рта трубку, задал ему вопрос:
— Скажите, а какие самолеты будет сжигать ваше устройство? Деревянные или металлические?
Автор оказался тертым калачом и без запинки ответил:
— Товарищ Сталин! Мы предлагаем всю работу разбить на два этапа. На первом этапе мы создадим устройство для сжигания деревянных самолетов, а на втором — для металлических.
— Скажите пожалуйста! А что будет гореть в металлических самолетах?
— Бензин и летчики, товарищ Сталин!
Вождь, видимо удовлетворенный полученными ответами, продолжил совещание:
— Чтобы всесторонне обсудить это очень интересное предложение, мы пригласили видного специалиста в этой области техники товарища Берга. Послушаем его мнение.
Аксель Иванович… с присущей ему прямотой заявил, что всё здесь доложенное является лишь плодом вымысла, так как при современном состоянии радиотехники предлагаемое устройство не способно даже сжечь крылышки мухи на удалении десяти метров.
Такого резко негативного высказывания никто из присутствующих не ждал. Наступила напряженная тишина. Сталин вновь зажег потухшую трубку и начал опять расхаживать по кабинету. Все ждали, чем закончится этот неприятный инцидент.
Здесь следует заметить, что вождь, совершенно нетерпимый к политическим промахам своих соратников, был достаточно демократичен к ошибкам в области техники. Чтобы подтвердить это, достаточно привести два примера.
…Изготовлены три первых отечественных трактора. Демонстрация их идет прямо в Кремле, на Ивановской площади. Но способность двигаться показал только один. Их творцы стали ожидать страшной кары. Но все кончилось весьма приятным для них монологом:
— Ну что ж, товарищи, первый отечественный трактор есть! Идите, работайте. Улучшайте вашу технику. Да побыстрей! Ведь ее так заждалась наша деревня!
… 1938 год. Сталинские соколы побили все мировые рекорды. Но когда зашла речь о перевозке по воздуху большого потока пассажиров и грузов, то оказалось, что в Советском Союзе нет ни одного самолета, который можно было бы запустить в серию. Пришлось идти на поклон к американцам и начинать серийное производство их „Дугласа“. Все же прославленные отечественные авиаконструкторы отделались легким испугом.
В описываемом случае все закончилось тоже относительно мирно:
— Ну что ж! Мнения разделились. Нужно пригласить еще кого-нибудь из знающих специалистов. Ну, например, товарища Иоффе.
В это время к вождю подошел какой-то работник в пиджаке военного покроя и что-то шепнул ему на ухо.
— Ну и что, когда 10 процентов ученых сидит, то остальные 90 процентов очень интенсивно и плодотворно работают!»[205][206]
А. И. Берг, видимо, об этой истории говорил неоднократно и разным слушателям. Вот что пишет И. Б. Новик в своей статье «Нормальная лженаука»: «А. И. Берг рассказывал мне о своей первой поездке из Ленинграда по вызову Сталина в Москву в начале 30-х годов. С. М. Киров переслал Сталину созданный одним изобретателем проект установки, способной сбивать самолеты противника лучами. Услышав от Берга отрицательный ответ о возможности на том этапе создания такой установки, Сталин спросил, а что думает об этом проекте академик А. Ф. Иоффе. Берг ответил, что он не обсуждал эту проблему с Иоффе, но полагает, что тот также признает невозможным реализацию этого проекта. Тогда Сталин вынул трубку изо рта и сказал: „Ученые хорошо работают, когда часть из них сидит“»[207].
Уже на похоронах А. И. Берга ту же самую историю пересказывал М. X. Заславский: «Была высказана идея: создавать вдоль границы электромагнитный щит, радиоизлучение — ну, так, чтобы самолеты врага попадали прямо в эти „лучи смерти“ и загорались. Обсуждали эту идею у Сталина. Сталин вызвал Берга:
— Что вы скажете об этом, товарищ Берг?
— По-моему, ерунда!
— А где Иоффе?
Заминка: сидит Иоффе.
— Ну и правильно, что сидит. Чтобы девять ученых работали, надо, чтобы десятый сидел».
Я тогда на ухо М. X. Заславскому шепнул:
— Но, по-моему, А. Ф. Иоффе репрессиям не подвергался и в тридцатые годы в тюрьме не сидел. Тут какая-то неточность.
— Видимо, разговор шел про Минца; или я, или Берг тут спутали… — также шепотом ответил М. X. Заславский.
Любопытно, что в октябре 1980 года ту же историю пересказывал Ю. Н. Мажоров. Мне после рассказа, ему с глазу на глаз, конечно, пришлось высказать то же замечание.
— Но так Аксель Иванович рассказывал, — развел руками Юрий Николаевич…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.