ЧЛЕН ЦК «ЗЕМЛИ И ВОЛИ»

ЧЛЕН ЦК «ЗЕМЛИ И ВОЛИ»

К историческим фактам, не исследованным до конца, относится и история тайной революционной организации «Земля и Воля» шестидесятых годов. О существовании ее стало известно лишь много лет спустя, когда мало кто из ее участников остался в живых.

Общество «Земля и Воля» возникло осенью 1861 года. Его создателями были друзья и ученики Чернышевского — Николай Обручев, братья Николай и Александр Серно-Соловьевичи, Александр Слепцов и другие. О масштабах и численности организации можно судить хотя бы по тому, что, по свидетельству А. Слепцова, только в Москве насчитывалось около четырехсот членов «Земли и Воли».

Помимо нелегальной работы, смысл которой заключался в подготовке крестьянской революции и издании прокламаций («Земля и Воля» выпускала даже подпольный листок «Свобода»; вышли два номера — в февралей июле 1863 года), землевольцы стремились и к легальному воздействию на массы и русское общество. Ради этого было предпринято устройство воскресных школ, организация книжных магазинов и читален с очень дешевой платой, издание популярных книг. Особые надежды руководители «Земли и Воли» возлагали на демократическую печать, и прежде всего на журналы «Современник» и «Русское слово». В самом начале организации общества руководители его, по воспоминаниям Слепцова, предложили Благосветлову вступить в «Землю и Волю».

«Всю силу организации, — писал по этому поводу А. Слепцов, — мы видели прежде и больше всего именно в пропаганде, исходя из ужасной темноты народной массы…» В силу этого прежде всего «обращено было внимание на создание возможного взаимодействия с русской журналистикой, чтобы, помимо тайной пропаганды, читатель из разночинной интеллигенции… был взят кругом в определенный цикл понятий и интересов. Решено было остановиться на братьях Василии и Николае Курочкиных, Благосветлове, Г. 3. Елисееве и А. Ф. Погосском… Все эти писатели вступили в общество. Лавров же и Елисеев официально не сделались членами…»

Материалы архивов, в первую очередь архива III отделения, подтверждают свидетельство А. Слепцова и раскрывают в известной степени характер деятельности Благосветлова в «Земле и Воле».

Следует сказать  в первую очередь о роли Благосветлова в так называемом Шахматном клубе. Он был открыт в январе 1862 года, а закрыт правительством в начале июня того же года, сразу после петербургских пожаров, — закрыт потому, что, как говорилось в распоряжении петербургского генерал-губернатора, в нем «происходят»  и из него «распространяются неосновательные суждения». Третье отделение, направившее в Шахматный клуб трех своих агентов (Волгина, Вельяшова и Волокитина), видело в нем легальное место встреч революционеров. Собственно, так оно и было… Шахматный клуб был тем местом, где встречались деятели революционного подполья; он «облегчил работу по сколачиванию тайного общества «Земля  и Воля», явившись ширмой для свиданий, переговоров, сближения, связи различных политических кружков и направлений».

И в самом деле, трудно было придумать более удачную и невинную форму для конспиративных встреч, бесед, дискуссий, чем клуб любителей шахматной игры. Кто был организатором — фактическим и подставным — столь удобного легального прикрытия конспиративной деятельности землевольцев? В нашей науке этот вопрос не ставился. А между тем вопрос этот отнюдь не праздный как для биографов Благосветлова, так и для историков «Земли и Воли». Дело  в том, что организатором этого клуба был не кто иной, как граф Кушелев-Безбородко, а «первенствовал» в нем, по свидетельству агентов III отделения, Г. Е. Благосветлов. В бумагах члена «Земли и Воли» Николая Курочкина, отобранных у него при аресте в апреле 1866 года, мы нашли следующее письмо Кушелева-Безбородко, адресованное Н. Курочкину: «Спешу уведомить Вас, что я получил положительное известие, что так как общество любителей шахматной игры имеет уже высочайше утвержденный устав, нет надобности ни  в каких формальностях, а просто требуется извещение, подписанное старшиною общества (одним из них — их полагается по уставу три) о помещении общества на такой-то квартире, в такой-то улице… Теперь, стало быть, нужно только узнать положительно, есть ли достаточно желающих поступить в члены, чтобы обеспечить его существование, — для этой цели необходимо бы, мне казалось, собрать 170 человек, по 15 рублей в год. Для достижения этой цели не признаете ли удобным способом — предоставить всем редакциям журналов и газет представить куда-нибудь в выбранный центр описок людей, за положение которых в обществе они отвечают во всех отношениях… Если бы Вы затруднились, я бы Вас просил очень приехать ко мне в пятницу — у меня в этот день собираются все мои сотрудники по «Русскому слову» — и можно тогда сообща положительно узнать, достаточно ли количества людей находится теперь, чтобы осуществить эту весьма полезную затею».

Эта «весьма полезная затея» — полезная для революционно-демократических кругов, чьи интересы представляли Н. Курочкин, Благосветлов и другие истинные организаторы Шахматного клуба, — была осуществлена.

Известно, что 11 января 1862 года, на следующий день после открытия Шахматного клуба, агент III отделения доносил по начальству:

«Там собралось вчера человек до 100, почти исключительно литераторы, ибо по прочтении наскоро имен записавшихся у швейцара  в книге встретились следующие: граф Кушелев-Безбородко, Вернадский, Лавров, Краевский, Панаев, Некрасов, оба Курочкины, Степанов, Толбин, Крестовский, Писарев, Писемский, Благосветлов, Чернышевский, Апухтин, Рычков, Утин.

Из них, говорят, первые трое… избраны директорами. Сделано распоряжение, чтобы один из наших агентов, В.[12] записался в Шахматный клуб членом». Через две недели после открытия Шахматного клуба один из агентов III отделения, наблюдавший за Чернышевским, доносил: «В Ша — м клубе, куда Чернышевский ездит постоянно, иногда в 11 часов вечера, первенствует некто Благосветлов, занимающийся в редакции «Русского слова», правая рука гр. Кушелева. Он сын священника и, говорят, очень озлоблен против правительства. О нем будут собраны ближайшие сведения».

Несколько позже в деле «Об обществе «Великоросс» и революционной партии, стремящихся к распространению воззваний и к возбуждению волнений в России» III отделение дало следующую характеристику Шахматному клубу: «Из этого-то Шахматного клуба и вышли такие лица, как Михайлов, Обручев, Добролюбов, Пиотровский, Чернышевский, Писарев, Благосветлов, Гиероглифов  и др…На вечерах этого клуба собирались люди всех оттенков революционной партии. Пропаганда революции велась всеми возможными способами…»

Напуганное крестьянскими волнениями и деятельностью «революционной партии», правительство летом 1862 года переходит в наступление против сил революционной демократии. Готовилось оно давно. 27 апреля 1862 года шеф жандармов  и начальник III отделения князь В. А. Долгоруков представил царю обширный доклад о необходимости срочных мер борьбы с угрозой революционного «разрушения, приготовляемого… неутомимым старанием революционной пропаганды». К докладу приложен список из 50 человек, у которых предполагалось «сделать одновременный строжайший обыск»: Чернышевский, Шелгунов, Обручев, братья Серно-Соловьевичи, Благосветлов и др. Против фамилии Благосветлова стоит следующая приписка: «Литератор. Обнаруживает постоянно враждебные чувства к престолу  и правительству и первенствует в Шах-клубе, где ведет разные разговоры».

Сигналом для наступления реакции послужили знаменитые майские пожары в Петербурге. Они начались в середине жаркого и сухого мая 1862 года и продолжались до конца месяца. Много дней подряд бушевал пожар, пожирая здание за зданием, квартал за кварталом. Большая  и Малая Охта, затем Ямская, потом Толкучий рынок, Апраксин и Щукин дворы с тысячами лавок погибли в пламени. Перепуганные городские обыватели искали причины этого страшного бедствия —  и вот уже из уст в уста, с уха на ухо начало передаваться зловещее словечко «поджигатели».

Не исключено, что они и в самом деле были — «поджигатели». Существует предположение, что майские пожары в Петербурге явились полицейской провокацией, затеянной ради того, чтобы натравить обывателей и власти на революционную молодежь. Впрочем, если здесь не было преднамеренной провокации — как известно, деревянная Русь горела из года в год  и до и после мая 1862 года, — факт провокационного использования правительством майских пожаров не вызывает сомнения.

Начало пожаров совпало с появлением прокламации «Молодая Россия». Прокламация эта, вышедшая из московского студенческого кружка Зайчневского и Аргиропуло, была самой неистовой по революционной страстности из всех воззваний шестидесятых годов. «Скоро, скоро наступит день, — предупреждали авторы прокламации, — когда мы распустим великое знамя, знамя будущего, знамя красное и с громким криком: «Да здравствует социальная и демократическая республика русская!» — двинемся на Зимний Дворец истребить живущих там…»

«Поджигатели» были найдены. Реакционная журналистика вкупе с тайной полицией использовала прокламацию «Молодая Россия» для того, чтобы указать перстом на мнимых виновников пожара — на демократическое студенчество, на молодежь. Началась охота на всех одетых в пледы и синие очки. Аресты следовали один за другим. Их жертвами стали Н. Чернышевский, Д. Писарев, Н. Серно-Соловьевич. Решением правительства были закрыты Шахматный клуб, 2-е отделение Литературного фонда, ведавшее помощью студентам, воскресные школы, приостановлены на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово».

«Повсюду аресты и обыски, Писарев в крепости, — за что? — бог ведает эту тайну тайной полиции. Сколько я знаю, кроме журнальной деятельности, этот милый юноша ни во что не мешался. Чернышевский и Серпо-Соловьевич тоже в крепости; я не безопасен, когда все пишущее берется и заключается в каземат, — пишет в июле 1862 года Благосветлов Мордовцеву. — Чем все это кончится, неизвестно, но жить становится скверно, так скверно, что ничего путного не делается, ни о чем путном не думается. Положение мое невыносимо тяжелое; я работник, у которого отняли и труд, и кусок хлеба, и даже не потрудились объяснить, за что отняли. Страшная апатия, страшная тоска!»

Слова Благосветлова о том, что редакциям «Русского слова» и «Современника» даже не потрудились объяснить причину их закрытия, подтверждаются документально:  в «Деле особенной канцелярии министра народного просвещения о прекращении на 8 месяцев издания журналов «Русское слово» и «Современник» (№ 158) нет никаких указаний на то, чем именно было вызвано это запрещение. Факт этот свидетельствует лишь о том, что решение это было само собой разумеющимся. Оно было предопределено еще в сентябре 1860 года, когда после опубликования рецензии Благосветлова на сочинения Белинского цензура пригрозила закрыть журнал, если он не изменит своего направления. Но революционно-демократическое направление журнала «Русское слово», особенно после прихода Писарева, развивалось и углублялось. В ноябре 1861 года член Главного управления цензуры Никитенко представил подробный письменный доклад о направлении «Русского слова» и «Современника», в котором говорилось: «Можно без преувеличения сказать, что настоящее молодое поколение большей частью воспитывается на идеях «Колокола», «Современника» и довершает свое воспитание на идеях «Русского слова». Прочитав доклад, министр народного просвещения Головнин, в чьем ведении находилась цензура, хотел запретить «Русское слово», но уступил Никитенко, предложившему дать журналу «последнее строгое предостережение».

«О запрещении «Р[усского] слова», — пишет в том же письме Благосветлов Мордовцеву, — ничего не могу сказать Вам, кроме замечания Головнина, которое я слышал от него лично: Вы слишком вперед забегаете, сказал министр, посмотрев на меня исподлобья. Я же думаю, что он пошутил, и как шутки плохо удаются иезуитам, готовым из-за министерского стула продать литературу, себя и свою совесть кому угодно, хотя бы даже Валуеву (министр внутренних дел. — Ф. К.) , то его шутка и вышла очень плоской и грубой».

Благосветлов не знал, что именно в это время власти всерьез занимались не только его журналом, но и им самим. 5 августа 1862 года следственная комиссия князя Голицына докладывала III отделению: «Последствия… допросов в продолжение минувшей недели указали на неблагонамеренность действий проживающих в С.-Петербурге прикомандированного ко II кадетскому корпусу гвардии штабс-капитана Попова и литератора, занимавшегося в редакции «Русское слово», Благосветлова… Но имеющиеся в виду о сих лицах данные не могут еще служить достаточным поводом к принятию касательно их решительных мер и к их арестованию. Посему для большего разъяснения поступков этих лиц комиссия обратилась к управляющему III отделением об учреждении секретного наблюдения за Поповым, Благосветловым…»

Репрессии правительства не испугали Благосветлова. Именно в это время, в конце 1862 года, его связи с революционным подпольем принимают вполне определенные формы. Как свидетельствует А. Слепцов, в ноябре 1862 года «было решено, что места бр[атьев] Серно-Соловьевичей (в Центральном комитете «Земли и Воли». — Ф. К.) займут Н. Утин и Г. Е. Благосветлов».

Таким образом, с ноября 1862 года Благосветлов становится одним из пяти руководителей этой значительной для того времени революционной организации. Примерно с мая 1863 года из пяти членов Центрального комитета могли продолжать свою работу только В. Курочкин и Г. Благосветлов: 4 января 1863 года уехал за границу Слепцов, а в первых числах мая — Н. Утин; с начала 1863 года, после освобождения из крепости предателя Костомарова, начавшего слежку за знакомыми ему радикально настроенными офицерами, решением Центрального комитета был отстранен от активного исполнения обязанностей члена комитета Н. Обручев. А между тем работа «Земли и Воли» продолжалась в течение всего лета 1863 года; в частности, в июле 1863 года Центральным комитетом был выпущен № 2 листка «Свобода».

Многочисленные агентурные донесения о революционной деятельности Благосветлова, которые имеются в архиве III отделения, помогают раскрыть роль и практическую деятельность Благосветлова в «Земле и Воле». Правда, часть донесений принадлежит бывшему студенту Технологического института, исключенному в 1861 году за участие в беспорядках, сыну смотрителя пересыльной тюрьмы Волгину, к показаниям которого (как и вообще к материалам III отделения) следует относиться с осторожностью. Как свидетельствует М. Лемке, Волгина проследили агенты «Земли и Воли», посылали ему вздорные доносы и всячески водили за нос. И тем не менее, пишет М. Лемке, хотя Волгин в силу этого и «городил всякий вздор», он «все-таки иногда направлял внимание своего патрона на настоящих землевольцев, не подозревая их истинной роли в обществе».

Последнее прежде всего относится к донесениям Волгина о Благосветлове. Они ни в малой степени не расходятся с теми данными о революционной деятельности его, которые имеются в воспоминаниях Слепцова и нередко подтверждаются донесениями других агентов.

В начале 1863 года Волгин доносил петербургскому обер-полицмейстеру Анненкову: «Со времени последнего моего визита у Вашего превосходительства я продолжал следить за всеми действиями известной Вам партии. Главное и видное место нынче в круге ее действий в Петербурге принадлежит г-ну Благосветлову, бывшему главному члену Шахматного клуба, ныне редактору журнала «Русское слово». Поэтому я решился искать случаев познакомиться с ним лично для ближайшего следования за действиями партии, в которой, как мне положительно известно, он занимает одно из первых мест, и, как кажется, судя по слышанным мною намекам от разных лиц, он из числа членов теперешнего Петербургского комитета, состав которого недавно переменился и потому неизвестен еще мне вполне».

Посылая 19 марта донос Волгина в III отделение, обер-полицмейстер Анненков добавлял от себя: «Сведения эти имеют свое значение… как подтверждение того предположения, что последняя прокламация («Льется польская кровь». — Примеч. Лемке) могла быть напечатана в типографии «Русского слова». Образ мыслей, направление и вся предшествовавшая деятельность Благосветлова… допускают возможность подобного предположения. Лицо, доставившее мне прилагаемые сведения, заверяет положительно, что предпоследняя прокламация «К образованным классам» была напечатана в типографии «Русского слова» и что Благосветлов был вынужден ее напечатать, чтобы сохранить в своем кружке то значение, которого он добивается».

С этого времени полиция не прекращала тщательной слежки за Благосветловым.

14 апреля 1863 года обер-полицмейстер Анненков докладывал Долгорукову: «В…предупредил меня, что на святой неделе выйдет прокламация, и заявил положительно, что она будет печататься в типографии Благосветлова. Это вынудило меня поместить одного из агентов моих наборщиком в означенную типографию, и если прокламация действительно вышла в свет оттуда, то я буду знать это в очень скором времени. Скорее полагать можно, что она печаталась где-либо на дому, но, во всяком случае, не подлежит сомнению, что Благосветлов есть главный распорядитель этого дела». Анненков подчеркивал здесь, что сведения Волгина «сходятся во многом с теми сведениями, которые уже имеются насчет этого предмета».

Вполне возможно, что Анненков переоценивал старательность своего агента. Во всяком случае, не довольствуясь донесениями Волгина и агента, направленного в качестве наборщика в типографию к Благосветлову, III отделение тщательно собирает любые данные, хоть в какой-тo степени бросающие свет на революционную Деятельность Благосветлова.

«Вчера узнано, — сообщает 12 апреля 1863 года один из агентов, — что в конторе типографии Рюмина, принадлежащей Благосветлову, два раза в неделю собираются литераторы будто бы по делам… Подобное собрание было вчера, и агент, который по обыкновению хотел войти в контору означенной типографии, не был допущен».

Однако все попытки III отделения собрать улики против Благосветлова, достаточные для того, чтобы арестовать его, оказывались безуспешными. В июне 1863 года III отделение подсылает к Благосветлову нового агента в надежде на успех.

«Сближение с Благосветловым, который держит себя чрезвычайно осторожно и скрытно, — сообщает по этому поводу 22 июня 1863 года Анненков в III отделение, — имелось постоянно в виду, но все попытки достигнуть этой цели до сих пор не увенчались успехом. Ныне вновь приступлено к этому сближению посредством подсылки к нему агента со статьею, написанной в либеральном духе, для напечатания в издаваемом им журнале. Благосветлов принял его с начала с холодностью, не подымая даже глаз; когда же агент объяснил ему причину своего посещения и вручил статью, то он, прочитав часть оной, осмотрел его через очки и сказал, чтобы он зашел к нему за ответом сегодня… От сегодняшнего свидания будет зависеть, удастся ли сближение с Благосветловым».

Однако «сближение» и на этот раз не удалось. В агентурной записке от 24 июня 1863 года сообщалось, что Благосветлов отказался печатать эту статью и направил агента к Краевскому, а на прощание «попросил его написать на статье имя и фамилию свою, а также адрес», сказав, что пригласит его, когда потребуется.

Больше донесений от этого агента не последовало.

Это отнюдь не значило, что слежка за Благосветловым прекратилась. В агентурном донесении неизвестного нам агента от 23 июля 1863 года говорилось: «Один из сотрудников «Русского слова», издаваемого Благосветловым, офицер Попов, рассказывал книгопродавцу Д. Федорову, что на днях появилось новое воззвание, которое клали в карманы во время бывшего в Ильин день крестного хода. Агенты, нарочно посланные для наблюдения за распространением подобным образом на крестнон ходе воззвания, сообщили, что они ничего такого не заметили. Видно, г-н Попов хорошо знал, каким образом воззвание должно было распространиться».

Другой агент сообщал 26 июля 1863 года: «Молодой литератор Троицкий, занимающийся у Благосветлова, находясь в нетрезвом виде, был спрошен нашим агентом о последнем воззвании «Свободы», которое он (Троицкий. — Ф. К.) называл периодическим листком. Он отвечал уклончиво, но все-таки же сказал, что листок этот появлялся редко, потому что типография плохо организована; но что со временем и очень скоро он будет появляться постоянно».

Генерал Анненков в июле 1863 года ставил в известность управляющего III отделением Потапова: «…Свобода» положительно исходит из кружка Благосветлова и Василия Курочкина, а склад ее находится у Гайдебурова; следующее воззвание будет напечатано к августу в типографии отс[тавного] поручика Зиновьева».

В ночь с 23 на 24 июля по распоряжению Анненкова у Благосветлова, Курочкина, Гайдебурова и Гиероглифова был сделан тщательный, но безуспешный обыск — как в квартирах, так и в типографии Благосветлова. И тем не менее основательность предположения Анненкова и достоверность получаемой им информации подтверждаются тем, что в первых числах августа 1863 года действительно появилось новое воззвание «Земли и Воли» — «На суд народный!». Причем совершенно другие свидетели тут же указали на Благосветлова как на человека, прямо причастного к данному воззванию. 7 августа 1863 в III отделение поступил анонимный донос: «Вышло новое воззвание под заглавием «На суд народный!»… Адрес, по словам Гриневского {редактор «Сельского хозяйства». — Ф. К.) , написан рукой Благосветлова, которая ему хорошо известна». Почерк Благосветлова настолько характерен, что человеку, действительно знавшему его, ошибиться было невозможно.

Все это объясняет ту уверенность, с которой Анненков неоднократно утверждал, что именно в типографии Благосветлова и в редакции «Искры» была сосредоточена деятельность тайных обществ. Не случайно многочисленные доносы об этих прокламациях не касаются больше ни одной типографии, кроме типографии «Русского слова», которая являлась собственностью Благосветлова и была очень удобным местом для печатания «Свободы».

Немаловажно и то обстоятельство, что тяжеловесность языка, которым написаны оба листка «Свободы», да и весь комплекс идей, выраженных в этих листках, подтверждают правомочность такого предположения. Пафосом основного печатного органа «Земли и Воли», начавшего выходить в 1863 году, была борьба за политическую свободу, — название «Свобода» точно выражало основную идею этих прокламаций. Источник всех бедствий народа «Свобода» видела в самодержавии. Уродливые попытки разных реформ, утверждала «Свобода», продемонстрировали несостоятельность самодержавия, ложного «по самому принципу». «Свобода» писала о неизбежности революции, которая может получить «исполинские размеры кровавой драмы», если лучшая часть образованных классов не станет на сторону революции и не «обессилит тем самым окончательно правительство».

Акцент на завоевание политической свободы, равно как и на то, чтобы восстание не обернулось «кровавой драмой», не говоря уже о всей стилистике «Свободы», заставляет всерьез задуматься о возможной причастности Благосветлова к листку «Свобода».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.