Глава 10 Разделение христианства, объединение мира

Глава 10

Разделение христианства, объединение мира

После Майнца книгопечатание завоевало Европу, а затем и весь мир. Оно стало частью нашей жизни, но странно, что никто подробно не анализировал, каким образом это произошло. По словам автора лучшей статьи на эту тему, Элизабет Эйзенштейн, «те, кто соглашается, что за этим последовали важные перемены, не говорят, какие именно». К счастью, я тоже могу не говорить об этом, потому что цель данной книги – рассказать о том, как все начиналось. Я лишь опишу основные особенности вселенной, открытой Гутенбергом, и остановлюсь на втором взрыве, вызванном его изобретением.

* * *

Писцы исчезли. Итальянский коммерсант Веспасиано да Бистиччи в 1460-х годах нанял 45 писцов для того, чтобы изготовить 200 книг для библиотеки Козимо Медичи, и сделал вид, что презирает новое изобретение, однако к 1478 году он оставил это дело. Отдаляясь от своих корней, писцы копировали печатные шрифты, тщетно пытаясь удержать свои позиции. Участь писцов ожидала и иллюстраторов с их вычурной работой по украшению инициалов и полей.

Вместо них появились новые специальности. Рынок стремительно расширялся. Пособия по счетоводству покупали авторы, которые писали новые работы по счетоводству; книги об этикете, предназначенные для обучения юных дам скромности, приобретали их взволнованные родители и воспитатели; пастушьи календари покупали не пастухи, а поэты – так же как в наше время садоводов не интересуют деревенские дневники эдвардианских леди, пережившие катастрофу не приобретают инструкции по выживанию, а астрономы не покупают краткие истории Вселенной – если только не захотят узнать, как пишут бестселлеры.

Отдаляясь от своих корней, писцы копировали печатные шрифты, тщетно пытаясь удержать свои позиции.

Книгопечатание, конечно же, способствовало распространению грамотности, науки и образования, но происходил этот процесс довольно медленно. Хорошо продавался старый добрый мусор: астрология, алхимия, эзотерика (Гутенберг подал пример, издав «Книги Сивилл»). Козимо Медичи собрал множество диалогов, авторство которых приписывалось египетскому богу Тоту, греческое имя которого – Гермес Трисмегист. Книги о так называемой герметической традиции – аналог современной литературы нью-эйдж, предназначенной для тех, кто уверен в том, что прошлое – это сокровищница древней мудрости. И уверенность эта как нельзя лучше сочеталась со скрытностью тех, кто был заинтересован в сохранении покрова таинственности, например членов гильдий и в некоторой степени книгопечатников, которые в глазах людей обрели статус божественных, а то и дьявольских адептов (вспомните, как Фуста путали со средневековым чернокнижником Фаустом).

Тем не менее грамотность, наука и образование продолжали распространяться. Специалисты впервые смогли достичь согласия и воспользоваться знаниями друг друга, словно их стабилизировал вращавшийся гироскоп книгопечатания. Раньше о стандартах классической архитектуры можно было узнать только из нескольких манускриптов, из личных наблюдений или от путешествовавших специалистов, теперь работы Витрувия, установившего правила классической архитектуры во времена Христа, могли быть воспроизведены на всех основных языках и архитекторы, вооруженные трудами современных последователей Витрувия – Джакомо Виньолы и Андреа Палладио – могли воссоздать величие Греции и Рима в усадьбах от Йоркшира до Санкт-Петербурга. В 1570 году в Антверпене картограф Абрахам Ортелий опубликовал собрание карт в своем атласе «Зрелище шара земного» (Theatrum orbis terrarum). Его работа стала источником новой информации, вызвав всплеск интереса к географии; до 1598 года (дата смерти картографа). Этот атлас был издан 28 раз. Ученые, собиравшие информацию об открытых странах – ведь это был век открытия Нового Света и первого кругосветного путешествия, – могли использовать знания друг друга о неизвестных растениях, животных, ландшафтах, городах и народах. В ранних изданиях атласа Ортелия нашлось место для рая, однако позже он признал, что на самом деле ему не известно, где он находится («Под раем, – писал он, – должна пониматься блаженная жизнь»), и исключил его из атласа.

Книгопечатание способствовало распространению грамотности, науки и образования, но происходило это довольно медленно.

Таким образом, европейские книгопечатные цеха оказались движущей энергией коммерческих и академических изменений. Книгопечатник стал общественной силой, координировавшей работу спонсоров, авторов, корректоров, поставщиков, гравировщиков, шрифтолитейщиков, типографщиков и соревновавшихся друг с другом продавцов, которые обещали покупателям более качественные титульные листы, алфавитные указатели и корректорскую работу. Но книгопечатные цеха были еще и мини-университетами со своими деканами – книгопечатниками, учеными-полиглотами, они также собирали и распространяли информацию. (Ученые, в свою очередь, часто баловались с красками, набирали страницы и использовали пресс.) В Италии, на своей второй родине, книгопечатание обрело богатую почву, на которой уже процветали ренессансное искусство и образование. Именно книгопечатание подхватило эти движущие силы и помогло им распространиться по всей Европе.

Европейские книгопечатные цеха стали движущей силой коммерческих и академических изменений.

У людей впервые сформировалась более точная картина их собственного прошлого. В период Средневековья, когда существовала рукописная культура, было сложно получить достоверные и новейшие знания, поскольку, не занимаясь копированием или продажей манускриптов и не посещая все библиотеки мира, вы не могли проверить информацию. Для достижения прогресса было необходимо вновь обрести существовавшие знания – если можно назвать знаниями то, что не было широко известным. Поэтому большое значение имело классическое Возрождение, которое в период своего расцвета из источника знаний превратилось в фундамент дальнейшего прогресса. В то время все еще считалось, что Земле – в соответствии с библейской и иудейской традицией – было не более 6 тысяч лет. Чтобы расширить эти временные рамки, потребовалось бы открыть еще одну древнюю книгу, страницы которой – геологические пласты. Но историческое время вписывалось в рамки этих 6 тысячелетий, и истина стала приоткрываться, когда авторы и переводчики начали накапливать информацию об исчезнувших цивилизациях, начиная с фараонского Египта.

Книгопечатание способствовало появлению новых видов письменной речи. В прошлом, когда правители обращались к подчиненным, а юристы – к судам, их слова если и сохранялись, то лишь в виде официальных документов. В отличие от научных работ, документов и указов, популярные литературные работы встречались достаточно редко (например, «Божественная комедия» Данте, «Декамерон» Боккаччо, «Кентерберийские рассказы» Чосера и даже «История двух влюбленных» Пикколомини). Теперь появилась возможность напрямую обращаться к каждому (фактически к любому, кто умел читать), где бы он ни находился, если только до него можно было дотянуться и убедительно обратиться на родном языке, а не на латыни. Никто не делал этого раньше (в виде книг, разумеется). Изобретались новые стили. В замковой башне неподалеку от Бордо Монтень писал то, что он назвал словом «эссе», рассказывая нам с вами о себе. Где-то в Испании неизвестный автор создал первый настоящий печатный роман («Жизнь Ласарильо с Тормеса», 1554).

В период расцвета Возрождение из источника знаний превратилось в фундамент дальнейшего прогресса.

Наука, в частности астрономия, развивалась медленно, потому что, перед тем как новые исследования смогли бы положить начало новым теориям, предстояло разобраться со старыми. Однако книгопечатание заложило основу прогресса. Германия дала миру величайшего астронома XV века – Иоганна Мюллера, родившегося в городе Кёнигсберг (Королевская гора), название которого он перевел на латынь как Regiomontanus (Региомонтан) и стал использовать в качестве собственной фамилии. Мюллер изучал труды Птолемея, чей «Альмагест» описывал движение планет как вращение совершенных окружностей вокруг Земли, освоил греческий язык, осознал неточность существовавших астрономических записей и переехал в Нюрнберг примерно в то же самое время, когда Кобергер начинал свою деятельность. Там он основал обсерваторию и книгопечатный цех, чтобы публиковать свои подробные наблюдения за Луной и планетами. В 1474 году Мюллер изобрел совершенно новый метод, который позволял вычислить географическую долготу, исходя из расстояния до Луны, однако эта система оказалась настолько сложной, что никто не мог ею правильно воспользоваться. Двадцатью годами позже, имея на вооружении один из альманахов Региомонтана, Колумб, наткнувшись на Америку, не мог понять, где он находится. Тем не менее работа Региомонтана положила начало традиции подробных астрономических наблюдений, которые спустя 70 лет помогли Копернику с его гелиоцентрической моделью Солнечной системы вытеснить Птолемея.

Книгопечатание заложило основу прогресса.

Областью, на которую появление книгопечатания оказало одно из самых заметных влияний, была возможность классифицировать практически любой аспект человеческой деятельности и знаний. Книгопечатные цеха всегда должны быть высокоорганизованными, где каждая вещь имеет свое место в одном из множества ящиков. То же самое касалось и содержимого книг. Теперь стало возможным воспроизводить текст постранично и нумеровать страницы, а также предоставлять читателям краткое содержание текста книги как на заглавных страницах (что позволяло издателям рекламировать свое творение), так и в виде алфавитных указателей. Первый печатный алфавитный указатель появился в двух изданиях «Об искусстве проповеди» (De Arte Praedicandi) святого Августина, напечатанных Фустом и Шёффером в Майнце и Ментелином в Страсбурге в начале 1460-х годов. К 1500 году вышло 83 книги с алфавитными указателями.

Книгопечатание позволило классифицировать практически любой аспект человеческой деятельности и знаний.

Не следует недооценивать алфавитные указатели. Это ключ к современной жизни, позволяющий получить доступ к чему угодно – от филофакса до каталога национальной библиотеки. Алфавитный указатель – это не простая схема; он может представлять собой краткое содержание книги, ее квинтэссенцию, демонстрируя понимание, оценку и даже креативность (у составителя есть право решать, какие категории, подкатегории и перекрестные ссылки ему использовать). Все это стало возможным благодаря книгопечатанию. Раньше библиотекари, которыми обычно были монахи, применяли загадочные методы каталогизации. Например, у них было всего несколько книг и несколько читателей, а абонементной системы не было, поэтому библиотекари могли сортировать книги так, как им хотелось: по размеру, по тематике или по дате приобретения[5]. Эта средневековая система сохранилась до наших дней в одной из величайших коллекций книг – в Лондонской библиотеке, где более миллиона книг рассортированы по тематике, размеру и лишь затем по названию. Войдя туда, вы чувствуете себя подобно электрическому импульсу в головном мозге, путешествующему между нейронами. Если, например, вы, прогуливаясь вдоль темных полок и звонких металлических полов библиотеки в поисках инкунабул, ничего не найдете в отделе «Ин-кварто» категории «Наука и разное» (одной из самых креативных из всех когда-либо изобретенных категорий), тогда можете попытать счастья в категории «Ин-октаво» или даже «Ин-фолио», а затем продолжить поиск в подкатегории «Библиография: Книгопечатание», «Биография: Гутенберг» или «История: Германия». Артур Кестлер, подозревавший, что «много в мире есть того, что вашей философии не снилось», утверждал, что однажды книга, которая, как оказалось, была ему нужна, упала с полки, когда он к ней приблизился. Но в конечном счете для того, чтобы найти тот или иной том, вам нужно обратиться к алфавитному указателю.

Давайте на минуту уделим внимание роли составителей алфавитных указателей в развитии демократии. Статуты, на которых основывалось английское законодательство, не были известны общественности до тех пор, пока Джон Растелл и его сын Уильям не издали в XVI веке все эти документы, начиная с 1327 года. Обратившись к «Табуле» Растелла, любой мог проверить, сколько раз Великая хартия вольностей подтверждалась в последующих статутах. Теперь монархи и члены парламента должны были осознавать, что их законодательные акты доступны любому образованному человеку и что они и их наследники несут ответственность за принятые ими законы. Впоследствии английское законодательство было сложно представить без легкого доступа (посредством нумерации страниц и алфавитных указателей) к этим основным документам.

Первый печатный алфавитный указатель появился в двух изданиях «Об искусстве проповеди».

Что касается образования, то показателем того, что теперь стало возможным, была Библия-Полиглотта (1568—1572), выпущенная в Антверпене французским книгопечатником и издателем Христофором Плантеном (в честь которого был назван шрифт). В этой 8-томной работе Плантен опубликовал оригинальный текст Старого и Нового Заветов на иврите, греческом, латинском, арамейском и сирийском языках. Затем последовали другие полиглотты: 10-томник, напечатанный в Париже в 1645 году, в который были добавлены арабский и самаритянский тексты, и 6-томник, изданный в Лондоне (1654—1657) и расширенный за счет эфиопского и персидского переводов. Конечно же, для каждого из них требовался свой шрифт, в результате чего возникали новые перспективы исследования Востока. И все эти масштабные проекты дополнялись приложениями и алфавитными указателями.

Монархи и члены парламента должны были осознавать, что их законодательные акты доступны любому образованному человеку и что они и их наследники несут ответственность за принятые законы.

* * *

В «Соборе Парижской Богоматери» Виктора Гюго богослов смотрит на первую встретившуюся ему печатную книгу, а затем на собор – энциклопедию из камня, скульптур и витражей, содержащую записи о христианской вере и знания, передававшиеся из поколения в поколение. Ceci tuera cela (Это убьет то), – говорит он. Печатное слово положит конец историям, запечатленным в камне, и, как подразумевают эти слова, общепризнанной религии, передаваемой священниками и церковными художниками. Гюго, который писал, оглядываясь в прошлое, буквально в двух словах охарактеризовал процесс фрагментации, который хоть и начался задолго до Гутенберга, но стал необратимым благодаря печатному слову.

Вначале, когда книгопечатание помогало достать деньги на крестовый поход против турок, Церковь одобряла его как дар Божий. Когда противоборствовавшие стороны использовали книгопечатание во время гражданской войны в Майнце, его благо казалось неоднозначным. Но истинная сила книгопечатания стала очевидной лишь в начале больших перемен в европейской истории, получивших название Реформации. Как и в случае с возникновением книгопечатания, в наличии были все необходимые элементы: антиклерикализм, коррупция, нерелигиозные гуманистические учения, желание перемен, оживляющийся национализм, ненависть к римскому господству, – не хватало лишь фокуса и точки воспламенения. Пороховой бочкой стал Виттенберг, небольшой городок в Саксонии, а спичкой – Мартин Лютер.

Об этой истории часто говорят, но, как и в случае с жизнью Гутенберга, она до сих пор окутана тайной. Тем не менее данная история заслуживает подробного рассмотрения, поскольку эти события демонстрируют взрывную силу, высвобождаемую при столкновении героя, обстоятельств и техники. Сейчас мы увидим, что помогло начать вращаться быстрее двигателю революции, начатой Гутенбергом.

Истинная сила книгопечатания стала очевидной лишь в начале больших перемен в европейской истории – в период Реформации.

Лютер был сыном крестьянина-рудокопа из Саксонии, который стал владельцем литейного цеха и хотел, чтобы Мартин продолжил его дело. Детство Мартина было суровым и страшным, преследуемым ведьмами и демонами, исполненным оскорблений и завышенных требований. Все это оставило на нем отпечаток. Мартин виртуозно владел искусством грубой брани и позже часто рассказывал, как родители и воспитатели избивали его до крови. Популярные психологи ухватились за это, чтобы объяснить сложный характер Мартина, но подобное обращение и верования были нормальными для авторитарных крестьянских семейств Германии XVI века. Как бы то ни было, когда Мартин вырос, он был постоянно взвинченным, вспыльчивым и более пугливым, чем большая часть населения этой преследуемой смертью вселенной, в которой Всевышний разрешил злым духам блуждать в темных лесах. Особенно сильно он боялся грозы.

Мартин получил юридическое образование в Эрфурте (возможно, идя по стопам Гутенберга). Именно неподалеку от Эрфурта с этим набожным, импульсивным и вспыльчивым 21-летним молодым человеком приключилось нечто, изменившее весь ход его жизни. Мартин прогуливался по безлюдной тропинке за деревней Штоттернхайм, как вдруг началась гроза, пробудившая его детские страхи. Объятый ужасом перед неминуемой смертью, он воскликнул: «Помоги мне, святая Анна, я стану монахом!» (святая Анна, мать Богородицы, считалась покровительницей рудокопов, потому что в своем чреве она хранила сокровище, как земля хранит сокровища, добываемые рудокопами). Так, вопреки отцовскому гневу, Мартин ушел в августинский монастырь, унеся с собой свои страхи. Там он боролся с собственными демонами. Мартин боялся смерти и непостижимой загадки жизни – Вселенной, созданной всемогущественным Богом, который, как ни странно, создал человечество погрязшим в грехе. Значит ли это, что мы прокляты? Мартин не мог это принять. Нам было дано право выбора, и мы могли бы предпочесть стремление к Богу, тогда, возможно, мы могли бы быть спасены. Но с Богом нельзя договориться, нельзя гарантировать спасение. Все, что мы можем делать, – это следовать за Иисусом и совершать добрые поступки. Но что именно нужно делать? Это никому не известно. Складывается парадоксальная ситуация: если мы исповедуемся – значит, мы совершали плохие поступки и мы прокляты; если же мы делали только хорошее и справедливо гордимся этим, то мы прокляты из-за греха гордыни. Этого было достаточно для того, чтобы привести человека в отчаяние. Но отчаяние – это грех, заслуживающий проклятия. Казалось, ему не избежать чистилища – места между раем и адом, где человек отбывает наказания, очищающие его от грехов. И так Мартин томился в смятении и в духовной агонии в течение 10 лет.

Когда Мартин вырос, он был постоянно взвинчен, вспыльчив и более пуглив, чем большая часть населения этой преследуемой смертью вселенной.

Но со временем он продвинулся на своем пути. Это был путь веры, что вел к мосту над пропастью греха и смерти. Но этот мост невозможно построить самому посредством силы воли, аскетизма или добрых деяний, потому что они лишь подготавливают путь. Никто другой не сделает этого за вас. Только Бог может дать спасение. Таким образом, Лютер пришел к своему основополагающему принципу: оправдание с помощью одной лишь веры.

Все, что мы можем делать, – это следовать за Иисусом и совершать добрые поступки.

Если совершенство недостижимо, то несовершенство легко узнать. Мартин, к своему ужасу, открыл это во время посещения Рима в 1511 году, находясь в составе группы, которая должна была ходатайствовать о сохранении независимости их монастыря. Лютер сделал все возможное; он месяц пробыл в Риме, но так ничего и не добился. Зато он увидел Рим и устрашился увиденного. За пределами собора Святого Петра этот город представлял собой хаос разрушавшихся памятников древности, малярийных болот, сырости и дождей. Итальянцы мочились на улицах. Мартин их возненавидел (впоследствии, когда он хотел кого-то сильно оскорбить, то называл его итальянцем). Это место кишело проститутками благодаря клиентуре из среды духовенства. Папа Юлий II, по всеобщему мнению, был гомосексуалистом и сифилитиком. На улицах было полно нищих, среди которых встречались и священники. От их непочтительности во время службы Лютера тошнило. Позже он говорил: «Они смотрели папе не в лицо, а в задницу». Из наблюдений Мартина можно составить мнение о его характере: язвительный, пошлый, презирающий своих собратьев, стремящийся открыть прямой путь к Богу с помощью пессимизма и зарождающегося отчаяния. Неудивительно, что Церковь ничего для него не сделала.

Перед этой поездкой в монастырь поступила просьба от небольшого города Виттенберга прислать преподавателя для нового университета, открытого в их городе одним из германских князей-избирателей, Фридрихом Мудрым. Фридрих жил в замке с собственной церковью, которая вскоре сыграет центральную роль в нашей истории. Итак, Лютер отправился в Виттенберг, чтобы читать библейские лекции, разрабатывая свое собственное необузданное и предельно субъективистское мистическое учение, не зависившее ни от истории, ни от образования, ни от святых, ни от чудес, ни от тех глупцов, которые считали, что пустая роскошь и ритуалы Церкви могут даровать благодать.

Больше всего Лютера страшил рынок индульгенций – этих листов бумаги, освобождающих от грехов.

Больше всего его страшил рынок индульгенций – этих листов бумаги, освобождавших от грехов. Начиная с 1476 года можно было купить индульгенцию для умершего человека и тем самым спасти его от чистилища, а себя – от упоминания его в своих молитвах. В 1515 году папа Лев X из рода Медичи, человек амбициозный и хорошо разбиравшийся в финансах, хотел закончить постройку базилики над предполагаемой гробницей святого Петра в Ватикане. Чтобы достать денег на ее финансирование, он разрешил выпуск индульгенций. Германские лидеры негодовали по поводу оттока денег в Рим; некоторые, в частности император и молодой избиратель-архиепископ Майнца, о котором вскоре будет сказано больше, согласились с этим, некоторые были против. К числу последних принадлежал и князь-избиратель Фридрих Мудрый Саксонский, местный покровитель Лютера, который запретил продажу индульгенций, тем самым положив начало интересной цепочке событий.

Теперь на сцене появляется предприимчивый торговец индульгенциями Иоганн Тецель – доминиканский монах, который, как и многие его собратья, являл собой средневековый аналог продавца панацеи от всех болезней и одновременно ярый проповедник. Индульгенция, приобретенная у Тецеля, освободит вас от мук чистилища, даже если вы, как он якобы говорил, «изнасиловали Деву Марию». Хотите, чтобы вам простили ограбление церкви? Девять венецианских дукатов (или столько же гульденов). Хотите избавиться от наказания за убийство? Восемь дукатов. Вы можете даже купить индульгенции, которые освободят вас от еще не совершенных вами грехов. Вам больше не придется страдать – разве только от вида того, как ваши монеты опускаются в окованный железом сундук Тецеля. Он продавал индульгенции в течение последних 15 лет, не мог остановиться и теперь (когда ему было 48 лет). Тецель решил захватить рынок Саксонии, где не было конкурентов. Он открыл магазин неподалеку от саксонской границы, в Йютербоге, всего в 30 километрах от Виттенберга. «Смотрите, вы находитесь среди бушующего моря в мире невзгод и опасностей, не ведая, сможете ли безопасно достичь гавани спасения, – кричал он легковерным людям. – Вы должны знать, что все, кто исповедуется и в наказание положит милостыню в сундук, согласно совету исповедника, получат полное отпущение всех своих грехов».

Иоганн Тецель – предприимчивый торговец индульгенциями, средневековый аналог продавца панацеи от всех болезней и одновременно ярый проповедник.

Лютер, которому в этот момент было 33 года, устрашился. Цинизм и материализм Тецеля был издевательством над его Богом и истинной природой христианства. Позже он писал следующее.

Я узнал, что Тецель проповедовал жестокие и ужасные слова: он получил благословение папы на отпущение грехов, даже если человек спал со Святой Богородицей… Кроме того, своими индульгенциями он спас больше душ, чем святой Петр своими проповедями. Более того, если кто-либо положит деньги в сундук за душу, пребывающую в чистилище, душа покинет чистилище и попадет в рай в тот самый момент, как монеты коснутся дна сундука.

Мартин Лютер написал письмо своему наивысшему духовному властителю (не считая папы) – Альбрехту Бранденбургскому, наследнику Дитера в должности архиепископа Майнца, который в то время оправлялся после гражданской войны, происшедшей 50 годами ранее.

Идя на этот шаг, он должен был знать, что Альбрехт не тот человек, который воспримет его жалобы всерьез. Альбрехт Бранденбургский был из рода Гогенцоллернов, к которому принадлежали будущие короли Пруссии и который враждовал с правителями Виттенберга – Веттинами. Альбрехт, полноватый веселый молодой человек, любил хорошую жизнь и уже немного знал о риске и капиталовложениях. У него была коллекция из 9 тысяч священных реликвий – достаточно для того, чтобы спасти его от нескольких миллионов лет пребывания в чистилище. Это позволило ему быть несколько распущенным в отношении вопросов морали. К тому же Альбрехт был очень амбициозным. Семейные связи дали ему возможность стать архиепископом Магдебурга, когда ему было всего 23 года, а годом позже – в 1514 году – он купил архиепископство Майнца. Он был слишком молод – архиепископам должно быть минимум 30 лет, кроме того, закон не позволял иметь несколько бенефиций, не говоря уже о двойном архиепископстве, но за деньги можно обойти любой закон, правда, папа Лев X потребовал не привычные 10 тысяч гульденов, а целых 29 тысяч (это примерно 3 миллиона фунтов стерлингов, и не забывайте также о процентных отчислениях в государственный бюджет). Короче говоря, Альбрехт, дважды архиепископ, примас Германии, брат бранденбургского князя-избирателя, наследник одного из самых выдающихся германских семейств, был безумно богатым, влиятельным и владел поместьями по всему северу Германии. У него с папой было полюбовное соглашение, выгодное для обеих сторон. Он мог получить деньги с продаж индульгенций, разрешение на выпуск которых дал Лев, чтобы достроить свой последний проект в Ватикане. Лев предоставил Альбрехту локальную лицензию на продажу индульгенций, договорившись с ним о разделении дохода пополам (похожая договоренность существовала у него с Генрихом VIII, только в этом случае прибыль делилась в отношении 75/25 в пользу папы). Имея эти гарантии, Альбрехт занял денег у известного семейства банкиров Фуггеров, оплатил столько, сколько требовал папа, и стал ждать помощи от своих торговцев индульгенциями, одним из которых был тот самый гадкий Тецель. К тому времени как прибыло письмо Лютера, в котором тот проклинал Тецеля и индульгенции, угрожая расстроить все их финансовые планы, деньги уже поступили – примерно 36 тысяч гульденов, половина из которых была отправлена в Рим.

Мартин Лютер написал письмо своему наивысшему духовному властителю (не считая папы) – Альбрехту Бранденбургскому, наследнику Дитера в должности архиепископа Майнца.

В свое письмо Лютер включил 95 пунктов на латыни, предназначенных «для обсуждения». Внешне все выглядело весьма пристойным и скромным. В конце концов, Лютер был никем, простым монахом, fex hominum (лат. – отбросы), посмевшим обратиться к такому высокопоставленному прелату. Представьте себе чувства, которые испытывал Лютер, принимая такую позицию. Высокопоставленный развратник, спящий с сифилитическими гомосексуалистами? Но ведь он имел достаточно власти для того, чтобы сжечь ничего не представлявшего собой священника, подозреваемого в ереси. Да, некоторые из его пунктов были скандальными.

• Папа не может отпускать грехи; он может лишь объявлять о прощении грехов Богом.

• Глупым и безнравственным со стороны священников было наложение епитимьи на умирающих, чтобы те попали в чистилище.

• Папа должен знать о жадности и извращенности торговцев индульгенциями, ибо тогда он будет знать, что базилика Святого Петра была построена на коже, телах и костях его паствы.

• Тот, кто действительно раскаивается, не должен бояться ожидающего его наказания, он должен принять его, как это сделал Христос.

• Если папа такой могущественный, то почему он не отпустил все грехи всем умершим людям и тем самым не освободил чистилище?

• Почему, вместо того чтобы грабить бедняков, он не построил базилику самостоятельно, ведь у него же были на это деньги?

Но это были всего лишь тезисы, в их изначальном смысле «предложений» – пунктов для обсуждения. Лютер всегда мог принять позицию верного слуги, скромно доносящего провокационные идеи – которые могли иметь ценность, а могли и не иметь, – чтобы избавить Церковь от неверных.

То, что произошло далее, стало предметом множества дискуссий. Согласно преданию, в канун Дня всех святых, 31 октября 1517 года, Лютер прикрепил свои 95 «тезисов» на дверь церкви Виттенбергского замка так, чтобы их могли увидеть все, кто придет утром, чтобы посмотреть на священные реликвии, выставлявшиеся в честь праздника. Это была впечатляющая картина: человек, стучащий молотком в дверь церкви, забивает гвоздь в гроб католической развращенности. Считается, что таким образом Мартин призывал к научной дискуссии. Затем ситуация внезапно вышла из-под его контроля. Кто-то скопировал тезисы, напечатал и распространил их по всей Германии, чему сам Лютер был удивлен больше всех. Это событие вошло в книги по истории, и сегодня о нем напоминает надпись на двери Виттенбергской церкви – но не на старой деревянной двери, которая была повреждена при пожаре в XIX веке, а на заменившей ее бронзовой двери, на которой написаны тезисы в шесть столбцов.

Тем не менее, как утверждал в 1961 году покойный историк католицизма Эрвин Изерло, оказывается, в то время никто о поступке Лютера не упоминал. И в собственных объемных эгоцентричных работах Лютера тоже ничего об этом нет. Источник этой истории, очевидно, – краткая биографическая статья, написанная после смерти Лютера в 1547 году его другом Филиппом Меланхтоном, педагогом и будущим героем Реформации. Но это произошло через 30 лет после события. И когда Лютер написал свои тезисы, Меланхтона в Виттенберге не было; он прибыл туда лишь в августе 1518 года, почти год спустя. Современный биограф Лютера Ричард Мариус утверждает, что Лютер не стал бы рисковать и ставить князя-избирателя в неудобное положение, публикуя свои тезисы до того, как они были официально подтверждены для дискуссии, поэтому кажется странным, что он прикрепил их там, где их мог увидеть Фридрих, придя на утреннюю мессу.

Согласно преданию, в канун Дня всех святых, 31 октября 1517 года, Лютер прикрепил свои 95 «тезисов» на дверь церкви Виттенбергского замка так, чтобы их могли увидеть все.

Таким образом, скорее всего, эта история – всего лишь легенда. Предположение Изерло вызвало негодование среди протестантов, не желавших быть свидетелями крушения своей главной иконы, поэтому данный случай все еще рассказывается ими как непогрешимая истина.

Есть один факт, который, как кажется, не привлек внимания экспертов. В то время Альбрехт был не в Майнце, а в 60 километрах от него, в своей официальной резиденции в Ашаффенбурге, и он не мог получить письмо Лютера раньше конца ноября. Публикация последовала только после этой даты. Поэтому в Виттенберге тезисы никто не копировал, иначе они были бы доступны общественности еще до того, как их получил Альбрехт. Местный книгопечатник Иоганн Рау Грюненберг, работавший здесь с 1508 года, приглашенный сюда новым университетом, открытым Фридрихом, был готов напечатать их, но, вероятно, даже не предчувствовал приближавшихся событий.

Альбрехт не совсем понимал, что происходит, поэтому обратился за советом к экспертам из Майнца. 17 декабря они сообщили, что ему следует действовать, причем быстро. Несколькими днями ранее он уже отправил тезисы папе, «в надежде на то, что Ваше Святейшество примет должные меры, чтобы этой запутанной ситуации можно было противостоять, если возникнет такая потребность и возможность».

Тезисы, как это часто бывает с секретными документами, каким-то образом стали известны общественности.

В этот момент события вышли из-под контроля. Тезисы, как это часто бывает с секретными документами, каким-то образом стали известны общественности. Возможно, это произошло по вине одного из майнцских экспертов, однако кажется маловероятным, чтобы кто-либо из местных книгопечатников (например, Иоганн Шёффер, старший сын Петера) рискнул вызвать гнев Альбрехта, опубликовав их без его разрешения. Есть и другие возможные версии. Лютер, к примеру, мог разослать копии нескольким своим надежным друзьям, среди которых был его непосредственный руководитель Иероним Скультет (Хиеронимус Шульц), архиепископ Бранденбурга. Как бы то ни было, к середине декабря о них знало слишком много людей, чтобы они могли оставаться в секрете. Кто-то распространил тезисы, и события начали стремительно разворачиваться.

Позже Лютер утверждал, что тезисы разошлись по всей Германии за две недели. Это было не совсем так, однако перед Рождеством – практически в тот же день, когда Альбрехт получил совет от своих майнцских экспертов, – издания тезисов, переведенных на немецкий язык, появились в Лейпциге, Базеле, Нюрнберге и (вполне вероятно) самом Виттенберге. Как внезапно в наши дни слава приходит к поп-певцам и футбольным звездам, так и имя Лютера стало известно в каждом доме. Все говорили только о нем и его сокрушительных тезисах. Рынок индульгенций лопнул, как мыльный пузырь.

Звуками, сопровождавшими роковое послание Лютера, скорее всего, были не удары молотка, а скрип и стук работа ющих печатных прессов.

* * *

Лютер невольно стал революционером. Неоднократно он испытывал шок от того, чему дал начало. Но волна публикаций – не только его тезисов, но и последующих объемных трудов, – перенесла его в самый центр бури противоречий, превратив трещину христианства в настоящий раскол.

В следующем году он недвусмысленно критиковал индульгенции как вещи для ленивых христиан, которые хотели уйти от добрых деяний. Доминиканцы Тецеля начали охоту на еретиков, называя их псами Господа. Но это лишь способствовало распространению славы Лютера. Его книги стали более откровенными. Для чего нужны священники, говорил он, если они лишь подтверждали отпущение грехов, которое Бог даровал тем, кто по-настоящему раскаялся? В Риме прелаты поговаривали о ереси, и в августе 1518 года Мартин был вызван для того, чтобы ответить на обвинения. Лютер был в ярости. Он всегда оставался верным сыном Церкви. Он требовал слушания в Германии, в присутствии его соратников. Рим приказал заковать его в цепи и заставить повиноваться. Фридрих Мудрый Саксонский, желавший защитить свои собственные права, выступил в поддержку Лютера: поездке в Рим не бывать.

Лютер невольно стал революционером. Неоднократно он испытывал шок от того, чему дал начало.

В октябре Лютер поехал на имперский съезд в Аугсбурге, где итальянский кардинал, папский легат Томмазо де Гаэта, хотел собрать огромную сумму в 800 тысяч гульденов – таким образом Германия должна была поддержать крестовый поход против турок. Неудивительно, что сделать ему это не удалось. Когда Томмазо (более известный по имени Каэтан, которое происходит от латинизированной формы названия его родного города) наконец встретился с Лютером, то был в отвратительном настроении и стал кричать, что тот должен публично отречься от веры. Лютер отказался, сказал, что будет обращаться напрямую к папе, и уехал домой чрезвычайно возбужденным. Каэтан потребовал немедленно арестовать Лютера. В Виттенберг прибыло еще 70 приказов схватить Лютера и доставить его в Рим. Фридрих некоторое время колебался. Лютер приготовился к побегу. Затем Фридрих проявил решимость и сказал, чтобы Лютер оставался под его протекцией. Если для решения вызванных Лютером проблем должен быть созван собор, то проходить он должен был в Германии, что являлось бы прямым политическим вызовом папе, означавшим возвращение к тем темным временам, когда папы подчинялись соборам.

Лютер всегда оставался верным сыном Церкви.

В июне 1519 года, когда Лютер вступил в открытую дискуссию с известным сторонником папы Иоганном Экком в Лейпциге, обстановка накалилась еще больше. Собралась толпа, состоявшая из двух противоборствовавших лагерей, таких же шумных, как футбольные фанаты. С самого начала – с семи часов утра 27 июня – участники дискуссии обсуждали вопрос о папской власти. Лютер во многом выигрывал, использовав в качестве козырей доводы, что христианская власть принадлежит Христу и его верной пастве, а не папе – это фактически «спор, обреченный на недостижение консенсуса» по определению Николая Кузанского. День за днем перед публикой из сотен людей оба участника атаковали друг друга с помощью эрудиции, эмоций и аргументов, причем на латыни: Экк называл Лютера еретиком, подобным гуситам, а Лютер отвечал, что гуситы хотя бы следовали здравому смыслу, Экк заявлял о верховенстве папы, на что Лютер отвечал, что верховенством обладают Священные писания, прерываясь для того, чтобы обозвать Экка лжецом, и обращаясь к толпе, чтобы кратко изложить свои доводы на немецком. Это продолжалось две с половиной недели, и каждый из участников остался при своем мнении. Лютер ушел, считая папу дьяволом, который пришел в религиозной маске, чтобы разрушить человечество. Экк объявил о папском неодобрении.

Пока Рим готовил свою тяжелую артиллерию, Лютер нанес еще несколько ударов с помощью книгопечатания. Его проповеди, трактаты и полемика (на немецком языке, чтобы быть более понятными публике) разошлись из-под печатных прессов в количестве сотен тысяч копий по всей стране; многие из них содержали его портрет (сохранилось около 700 этих «летучих листов»). Листы Лютера стали опорной точкой пропагандистской войны, начавшейся в Майнце в 1460—1462 годах, и издательским феноменом, не имевшим себе равных (исключение может составить разве что «Красная книжечка» Мао Цзэдуна в разгар культурной революции в Китае). В течение 2–3 лет вышло как минимум 20 изданий двух проповедей Лютера. Согласно подсчетам одного исследователя, треть всех книг, напечатанных в Германии с 1518 по 1525 год, были написаны Лютером. Давайте задумаемся над этой цифрой. Конечно, книгопечатание в то время находилось на стадии становления, но в Германии тогда ежегодно печаталось около миллиона книг, треть из которых – 300 тысяч – были написаны Лютером. Этому нет современных аналогов, тем не менее данный феномен можно сравнить с тем, как если бы автор продавал почти 300 миллионов книг в Британии (где печатается около 800 миллионов книг в год) или 700 миллионов в США. И так – на протяжении семи лет.

Проповеди, трактаты и полемика Лютера разошлись из-под печатных прессов в количестве сотен тысяч копий по всей стране.

Из всей этой лавины, наверное, самой сильной работой Лютера было обращение «К христианскому дворянству немецкой нации», своего рода манифест Реформации. Его заключение, написанное, конечно же, на немецком языке, – фактически призыв к войне. Каждый христианский лидер был обязан реформировать Церковь: «Виновные должны быть наказаны, – говорил он и продолжал со справедливой яростью: – Послушай, папа, не святейший, но самый грешный, пусть Бог тотчас же разрушит твой престол!» Первый тираж появился на прилавках 18 августа. Он был распродан в считанные дни и через неделю переиздан. За три недели было продано 4 тысячи копий – и это в одном только Виттенберге, где книгопечатники сразу же стали богачами. В течение следующих двух лет вышло еще 13 изданий, а пиратские версии появились в Лейпциге, Страсбурге и Базеле. Германские принцы приняли эту информацию к сведению.

Самой сильной работой Лютера было обращение «К христианскому дворянству немецкой нации», своего рода манифест Реформации.

К тому времени Лев X обнародовал свои условия: добровольное отречение Лютера в течение 60 дней, после чего его книги будут сожжены, а каждого читавшего их католика отлучат от церкви. Лютер, естественно, не отрекся от веры. В сентябре Экк путешествовал по Германии (обходя стороной Саксонию), распространяя копии папской буллы. Повсюду начались бунты. Люди угрожали распространителям и сжигали их брошюры. Лютер ответил своим яростным «Вавилонским пленением», в котором сравнивал Рим с Вавилоном, а христиан – с изгнанными и порабощенными евреями, порицая значение тех таинств, которые не упоминаются в Библии (среди которых был даже брак, который должен быть союзом, основанным на любви и предоставленных Богом естественных стремлениях, так что муж-импотент должен быть счастлив, если его жена найдет кого-нибудь другого, кто сможет оплодотворить ее). Наконец, он высказал самое большое оскорбление в сторону папы, назвав его богохульником: он требовал от него отречения от своего престола, «а если ты не сделаешь этого, мы отнимем у тебя твой престол, которым завладел Сатана, этот проклятый престол Антихриста». В Виттенберге под руководством Лютера на огромном костре было сожжено «Каноническое право» – документ, содержавший законы Церкви.

В январе 1521 года Лютер был отлучен от церкви, что привело его в ярость: «Почему мы не… бросимся со всем своим оружием на этих проклятых господ, на этих кардиналов, этих пап, на всю эту выгребную яму римской содомии?»

Решающего столкновения было не избежать, но оно вряд ли могло состояться в Риме, так как Лютер не поехал бы туда. Оно состоялось в Вормсе чуть позже в том же году. Насилие витало в воздухе, и Лютер нервничал, опасаясь судьбы Яна Гуса, который по прибытии в Констанц, где ему обещали императорское покровительство, был сожжен. Но Лютер был немцем, а не каким-то богемским выскочкой. Он успокоил себя и поехал в сопровождении императорского эскорта в карете, впереди которой скакал глашатай, а вокруг толпились люди. В каждом городе его раздражал вид императорских плакатов, возвещавших о том, что его книги должны быть сожжены, но пока еще было неясно, чьи работы окажутся на костре. Лютер собрался с духом – плакаты служили в качестве рекламы, и люди, у которых никогда не было его книг, бросились их покупать.

В январе 1521 года Лютер был отлучен от церкви.

Вормс встретил его очень бурно. «Большинство людей кричало: „Лютер!“ – неуверенно записал один из папских нунциев. Остальные кричали: „Долой Рим!“» Во всех магазинах было полно его публикаций. Мартин Лютер был самым популярным автором и настоящей находкой для местных книгопечатников (одним из которых, кстати, был Петер Шёффер, сын партнера и соперника Гутенберга и брат Иоганна, который остался в Майнце).

17 апреля Лютер предстал в епископском дворце перед Карлом V из династии Габсбургов, выросшим в Бургундии, правившим в Испании и являвшимся императором Священной Римской империи. Рядом с окном лежали его книги, все 20 сочинений, которые, согласно папскому указу, должны быть преданы огню. Были зачитаны их названия. Затем Лютера спросили: «Отрекаешься ли ты от веры?» Зная, что настал момент, когда Церковь должна быть официально разрушена, он попросил время. Ему дали 24 часа. Когда он вернулся на следующий день, в зале было так много народу, что сидеть мог только император. Присутствовавшие хотели услышать простой ответ: да или нет, – но Мартин Лютер отказался идти на уступки и, к явному недовольству тех, кто его допрашивал, начал свою неотразимую речь.

Простого ответа не было: он не мог отречься от всех своих книг, потому что некоторые из них были вполне безобидными. Но даже для противоречивых книг у Лютера было оправдание. Его судьи должны опасаться избегания конфликта, поскольку иногда избегание битвы сохраняет зло. Он процитировал слова Иисуса: «Не мир пришел я принести, но меч». Его обвинитель Иоганн фон дер Эккен снова потребовал простого ответа: да или нет. Теперь Лютер наконец был готов. Впоследствии его ответ часто цитировали: «Мой разум подчиняется слову Божьему. Я не могу и не буду ни от чего отрекаться, потому что идти против разума неправильно и небезопасно». В более поздней печатной версии добавлено: «Я стою здесь. Я не могу поступить иначе». Не в первый раз печатная версия добавила к правде драматизма, причем настолько убедительно, что эти слова теперь – часть мемориала Лютера в Вормсе.

Мартин Лютер был самым популярным автором и настоящей находкой для местных книгопечатников.

Император дал свой ответ на следующий день. Он предоставит Лютеру свой эскорт, но не более, ведь тот был еретиком. Это был осторожный ответ, без утверждения папской власти. Лютеру разрешили остаться для дальнейшей дискуссии, в частности с мерзким человеком по имени Иоганн Добнек, бывшим крестьянином, а ныне священником и ученым, ярым противником Лютера и его идей. Он высказал грубое обвинение, что Лютер был против индульгенций только потому, что ему самому не разрешили их продавать. На Лютера это не произвело никакого впечатления, однако рвения у Добнека не поубавилось и он даже записал свою обличительную речь на немецком. Не найдя желавшего ему помочь книгопечатника в Вормсе, Добнек отправился искать его в другие места, в конце концов найдя его в Кёльне (о последствиях этого события мы узнаем чуть позже).

Официальная осторожность была мудрым шагом. Плакаты, подписанные кем-то или чем-то по имени Бундшух (очевидно, это была некая крестьянская группа), объявляли о том, что в защиту Лютера готовы выступить 400 рыцарей. Жизнь его обвинителей и, возможно, самого императора находилась под угрозой. Никто не знает, существовали ли эти рыцари, но никто не хотел искушать судьбу.

Мартин Лютер: «Мой разум подчиняется слову Божьему. Я не могу и не буду ни от чего отрекаться, потому что идти против разума неправильно и небезопасно».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.