Пролог

Пролог

О побеге из этого особого лагеря для политических, мы, старые лагерники, не могли и мечтать. Зона здесь непроходимая: шестиметровый дощатый забор с линией высокого напряжения, за ним два ряда колючей проволоки, пахотная полоса, собаки, и вышки, вышки, вышки. Но не только это останавливало нас: мы знали, что за этой зоной начинается еще один лагерь — весь Советский Союз, скрыться и затеряться в котором почти невозможно.

Даже в нашем ПЕСЧЛАГЕ стало заметно, что с окончанием войны вся атмосфера в стране как-то изменилась. К нам в зону стали поступать совсем не похожие на нас люди. Это были русские эмигранты, отловленные в Западной Европе, солдаты РОА, польские офицеры из Армии Краевой, участники Варшавского восстания, украинские повстанцы, а также русские военнопленные, которым удалось бежать, примкнуть к союзникам и воевать на их стороне. Выглядели они совсем свежо, во взгляде еще не чувствовалось обычного безразличия лагерника. Держали их в следственных тюрьмах не очень долго и судили заочно через Особое совещание, отштамповывая по 25 лет особых лагерей.

На одной из вечерних проверок на лагерном плацу мы обратили внимание на стоящего в строю высокого широкоплечего блондина. Румянец еще играл на его щеках, и взгляд голубых глаз был насмешлив, как будто бы попал он к нам по какому-то недоразумению. Прибыл он не один: рядом с ним стояли еще несколько таких же ребят, у которых не успели отобрать маскировочную форму армии союзников.

Трудно объяснить, как это люди в многотысячной толпе находят друг друга, только в этот же день вечером этот парень появился в дверях нашего барака, огляделся и прямо направился в наш угол.

— Ищу земляков. Не из Москвы ли будете?

Павел как москвич сразу же откликнулся, и тогда он подошел, протянул руку и, улыбаясь, отрекомендовался:

— Морозов. Нет, не Павлик, а Александр. Да, в общем, Саша. Не из самой Москвы, а из пригорода.

Стал он частым гостем у нас: посидит с полчаса, что-нибудь расскажет и убежит в свой барак. Нас удивляла открытость его свободолюбивых суждений, как будто бы он не знал, что лагерь наш пропитан стукачами. Уже на второй день забрали у него остатки офицерской формы британской армии и одели, как и нас, во все лагерное с огромными номерами со всех сторон. Но и в этой потешной форме он выглядел русским молодцем. Держался спокойно, даже величественно, и во всех его движениях чувствовалась сила и уверенность в себе. Почему английская форма? Почему 25 лет лагерей? — атаковали мы его. И он не спеша стал обо всем рассказывать.

В самом начале войны, окончив среднюю школу, был он призван в армию. Почти без подготовки, с винтовкой старого образца и тремя обоймами патронов, а также никому не нужным противогазом, оказался он в районе Пскова в составе батальона из новичков. Но воевать Саше так и не пришлось: однажды утром, проснувшись в свежевырытых окопах, он услышал, что бой идет где-то далеко на востоке от них. Это было окружение. С боков по дорогам, как бы не обращая никакого внимания на них, не спеша, шли немецкие танки. Только к полудню командир батальона дал приказ к отступлению, и солдаты повзводно стали отходить через поля высокой ржи на восток. Но и это продолжалось недолго: к вечеру их окружили автоматчики и открыли огонь. Многие тут же побросали оружие и подняли руки. Саше удалось с небольшой группой скрыться и отползти в соседний лес, лес этот оказался непроходимым болотом. Наконец, они просто пошли по дороге на восток и вскоре были остановлены.

Всех собрали в большую колонну, человек пятьсот, и повели в соседнюю деревню. Там посадили на землю, забрали документы, переписали, накормили хлебом и затем погнали на ближайшую железнодорожную станцию. Так начался Сашин плен, ни одного выстрела он сделать не успел.

Сначала привезли всех в лагерь на территории Польши, но пробыл он там недолго, так как был отобран какой-то фирмой в бригаду монтажников и отослан на запад к Рейну. Саша еще в школе в летнее время учился на курсах монтажников и даже два месяца самостоятельно работал, теперь это выручало его. Лагерь на Рейне был не таким строгим: все военнопленные работали на постройке моста, да и кормили совсем неплохо.

Немного осмотревшись, он узнал, что поблизости проходит граница с Бельгией. О Бельгии он знал лишь только то, что она граничит с Францией, страной, которая нравилась ему с детства, так как он считал ее страной Свободы, ведь в ней то и дело происходили революции. Французский язык он немного изучал в школе.

Мысль о побеге постепенно созревала. И, наконец, однажды прямо в рабочей одежде забрались они с товарищем в цистерну из-под бетона, и поезд вывез их далеко за Рейн, где уже не было никакого оцепления. Уже в тот же вечер шел он вдоль бельгийских полей на запад.

Много еще разных историй с ним должно было произойти, прежде чем Саша оказался в Марселе, где в православной церкви познакомился с семьей русских эмигрантов, которые временно укрыли его у себя. Но долго оставаться у них ему было опасно: Сашу передали коммунистам, участникам Сопротивления. Затем он оказался в Алжире. Там-то и нашли его союзники и определили в специальную парашютно-десантную школу в Англии. В ней почти все были, как он — бежавшие из плена: союзники готовились открывать второй фронт.

Недолго ему пришлось учиться, хотя научился он многому: прыгать с парашютом, действовать по компасу в темноте, вести рукопашный бой, закладывать взрывчатку, проходить заграждения. Уже через полгода начались пробные вылеты на территорию Франции. Удача сопутствовала ему: при первой высадке, действуя в группе из трех человек, им удалось взорвать большой бензосклад и благополучно отплыть на надувной лодке на середину Ла-Манша, где их поджидал катер. После высадки союзников его еще три раза забрасывали в тыл с заданием взорвать мост, по которому шло немецкое подкрепление. Два его товарища при этом погибли, а он получил лишь легкое ранение в голову, да и то от взрыва им же самим заложенной взрывчатки. Три медали и один орден получил он из рук самого маршала Монтгомери, после чего ему было присвоено звание лейтенанта британской армии.

Закончилась война, победители торжествовали. На Эльбу, на встречу с советскими земляками Саша прибыл в составе английского десантного батальона. За праздничным столом пили немецкое пиво и пели все вместе советские песни. Знакомились, обнимались, обменивались сувенирами и клялись встретиться еще раз. Саша и не заметил, как с ним рядом оказались два советских офицера. Они предложили ему организовать поездку в Москву, проведать родных. Все расходы, конечно, возьмет на себя советское командование. Саше и в голову не приходило, что это играет с ним советский КГБ. Такого опыта он не имел, но был уверен, что, сражаясь за общее дело, заслужил признание и уважение своих земляков.

Но все оказалось совсем по-другому: уже в вагоне советского пассажирского поезда, направляющегося из Берлина в Москву, он был арестован. Следствие длилось недолго, всего две недели: «Нам известно, какую школу ты закончил в Англии. Лучше расскажи, какие задания ты получил!».

Не прошло и месяца, как Саша оказался в особо режимном лагере под Карагандой, в ПЕСЧЛАГЕ, со сроком в двадцать пять лет за «измену Родине и подготовку к шпионско-диверсионной деятельности».

Все произошло так неожиданно, что Саша воспринял лагерь и нас, сидящих в нем, как какую-то нелепую случайность. Ему все еще казалось, что его разыгрывают, с ним шутят. Вопреки всем строгим правилам режима, он и к лагерным надзирателям обращался как к своим армейским собратьям:

— Скажи, сержант, где тут письмо можно отправить?

На что следовал грубый окрик:

— Смирно! — Затем надзиратель кулаком сбивал лагерную шапочку с головы Саши: — Садись!

Конечно же, он не садился на землю, а продолжал стоять и улыбаться, как будто надзиратель шутит. Его сажали в карцер на 300 граммов хлеба и кружу воды в день. Так начиналось лагерное перевоспитание.

Однажды, сидя рядом со мной у окна в бараке, он в какой-то рассеянности смотрел на огромные колонны заключенных, выстроившихся перед столовой, чтобы получить миску вечернего супа, и вдруг стал, как бы про себя, шепотом повторять:

— Ну, нет уж, тут долго я не задержусь.

Вскоре он был определен в бригаду монтажников на строительстве завода горно-шахтного оборудования в Караганде. Там же работали и наши с Павлом две бригады каменщиков. Строительство это было огромным, оно поглощало ежедневно до тысячи рабочих из нашего лагеря, которых чуть свет доставляли туда на грузовых автомашинах. Недалеко от строившегося нами цеха Саша как старший группы вел монтаж перекрытия огромной электростанции.

Зона на этом строительном объекте была по-особому укреплена, и охранял ее целый батальон войск МВД. Мы как бригадиры имели доступ к рабочим чертежам наших объектов, к так называемым синькам. Эти синьки раздавались каждое утро бригадирам в домике главного прораба строительства — вольнонаемного военного инженера. Синьки мы брали с собой на стройку, чтобы вести разметку кладки. Не прошло и недели, как Саша подходит ко мне с синькой и таинственно отзывает в сторону. Раскрывает чертеж и пальцем показывает на какие-то пунктирные линии, еле различимые на плане. Немного поразмыслив, я, как и он, пришел к выводу, что это ориентиры фундаментов старых, снесенных зданий. Раньше на этом месте, видимо, была старая парокотельная, снабжавшая теплом небольшой соседний поселок. Теперь на этом месте выросли двадцатиметровые стены новой электростанции завода.

— А что вот это такое? — указал он на какие-то две параллельно прочерченные пунктирные линии, которые уходили от старых фундаментов далеко на юг. Нам сразу стало понятно, что они уходят также и за пределы охраняемой зоны. Сомнений не было: на плане были обозначены старые теплофикационные тоннели для того, чтобы новые строители их учитывали при земляных работах. Глаза у Саши загорелись: «Они могли остаться невредимыми! Это тоннель, и он уходит за пределы рабочей зоны!».

Почти две недели мы с ним после этого не виделись, на строительных лесах его тоже видно не было. Оказывается, за это время он с еще одним таким же бывшим десантником незаметно вскрыли бетонную стену в подвале электростанции, в том месте, где согласно чертежам должен начинаться старый тоннель. Вскоре их отбойный молоток провалился в пустоту — ход был найден. После расчистки они увидели начало квадратного тоннеля, стенки которого высотой около метра были укреплены шифером, а посередине шла старая чугунная труба. Труба эта была с подпорками из кирпичей, и располагалась она несколько в стороне от центра тоннеля, так что с одной стороны оставалось довольно большое пространство, по ширине около 60 сантиметров.

Брешь в стене была тут же заштукатурена и прикрыта старыми досками. Саша изменился в лице, какая-то целеустремленная энергия появилась в его движениях.

— Ты понимаешь, я рассчитал, тоннель идет за зону и обрывается в заброшенном песчаном карьере у дороги, примерно в ста метрах от одной из сторожевых вышек. Карьер этот хорошо виден с крыши парокотельной.

Он ни слова не говорил о побеге, все было и так понятно.

— Пойдешь с нами?

— Нет, Саша, не пойду — у меня срок через два года заканчивается — нет смысла. Но я готов тебе во всем помогать.

Найти тоннель для побега — это еще не значит выйти на свободу. Проблемы и препятствия возникали все время новые. По рабочим объектам постоянно ходят надзиратели и все осматривают. И главный вопрос — свободен ли до конца проход в тоннеле? На всем ли протяжении он так же широк? Можно ли проползти по нему?

Саша сделал первую репетицию, прополз метров тридцать. Труба все время шла слева, проход то суживался, то расширялся. Пламя зажженной свечи горело ровно, значит, где-то он все же перекрыт грунтом. Где? Хорошо, если на выходе. Ползти по нему можно, только опираясь на локти и кончики стоп.

Шли дни, и Саше то и дело приходилось размуровывать тоннель и делать пробы. Нужно было спешить: свежая штукатурка на стене могла быть обнаружена. Команду для побега составил он из своих ребят: Валерий Немцов и Виктор Иванов — такие же десантники союзников. Виктор в Советской армии был старшим лейтенантом. И еще один — Ашот Кобидзе — из солдат РОА. У всех по двадцать пять лет срока, и все недавно с воли.

Возникла еще одна проблема: если даже и выползешь из карьера, то в лагерной одежде с огромными номерами тебя сразу же схватят. Где достать вольную одежду? Ашот придумал: он достал где-то на стройке белые мешки, выкроил из них для каждого что-то вроде рабочей одежды. Эти куски были нашиты на лагерную одежду — получились костюмы пожарников. Но если в таких костюмах проползти через тоннель, то вся грязь и ржавчина останется на них. Кто-то придумал надеть на себя еще одни мешки с вырезанными для головы и рук дырками. При выходе эти мешки снять и закопать в карьере.

В какое время бежать, и кто поползет первым? Было определено, что лучшее время для выхода — за два часа до съема с работы, когда по дороге за зоной рабочие идут из поселка Федоровка в Караганду. Карьер был где-то рядом с этой дорогой. Благоприятным казалось и то, что через час после съема начинало уже смеркаться. Первым вызвался ползти Ашот, он был мал ростом, хотя крепкого телосложения. Если он проползет, то с крыши парокотельной его будет сразу же видно в песчаном карьере, тогда поползут и все остальные. Если же он не появится там через час, то пойдет за ним в тоннель Валерий и попытается вытащить его. Что с Ашотом может произойти в тоннеле? Обвал, ядовитые газы или просто не хватит сил?

Казалось, что теперь все предусмотрено и все шансы взвешены. Их было не много, но они были. Стали ждать хорошей погоды — это тоже было важно.

Этот день был теплым и солнечным, наступала весна, которая даже здесь, в лагере, радовала и приносила надежду. День клонился к вечеру, я находился уже на лесах недостроенного цеха, с которого было видно все. Саша уже появился на своем наблюдательном посту на крыше, не более как полчаса назад мы крепко обнялись, и он передал мне адрес своей мамы.

Вижу, как он всматривается в сторону карьера, значит, Ашот уже в тоннеле. Теоретически (какая уж тут теория!) он должен был выйти из карьера через тридцать-сорок минут. Смотрю на зону — это огромное сооружение из дощатого забора, двух рядов колючей проволоки, пахотной полосы и вышек через каждые сто метров. Неужели через все это можно пройти под землей? Мы знали, что в нашем лагере охране даны особые права: при побеге после предупредительного выстрела стрелять в беглеца, несмотря на то, что он остановился и лег. Заключенные должны знать, что попытка к побегу оборачивается неминуемой смертью.

Часов, конечно, у нас не было, но, по ощущению, прошло уже более часа — Ашот все еще не появился. Смотрю на Сашу и вижу, что он делает какие-то знаки сверху Валерию. Несомненно, это означает, что он должен готовиться ползти за Ашотом. Прошло еще несколько минут, и я увидел небольшой комочек в карьере. Это Ашот, он вылез и стаскивает с себя мешок.

Саша с крыши исчез. Теперь в тоннеле уже двое, а после них последним пойдет и Саша. Видно, как маленький Ашот зашагал один по дороге: рабочие еще не появились. Наконец, в карьере возникла еще одна фигура: это Валерий, он спокойно отряхивается от песка и топчется на месте. Медлит — ждет Виктора. Вот и Виктор! Появилась группа рабочих, когда они дошли до карьера, Виктор и Валерий присоединились к ним.

В тот момент, когда в карьер выскочил Саша, я заметил, что какая-то старуха подошла к сторожевой вышке, показывает в сторону карьера и что-то кричит вверх солдату! Тот берет трубку телефона и затем стреляет в воздух! Все люди, проходящие мимо карьера, как по команде, остановились и стали наблюдать. Тревога! Через минуту джип с солдатами подъехал к карьеру. Офицер спустился в карьер и осматривает, видимо, то место, где виден выход из тоннеля.

Вижу, что Саша остался стоять в толпе. Теперь удаляться одному нельзя, но и ждать опасно. «Пропал Саша!» — мелькает у меня в голове. Офицер из песка вытаскивает мешки, солдаты осматривают толпу.

И вдруг я вижу, что Саша разговаривает с какой-то женщиной, а затем берет у нее мешок, взваливает его себе не плечо, и они вместе медленно отходят, двигаясь в сторону города! Вот это нервы!

Документы, видимо, проверять не стали: джип поехал по дороге к городу, надеясь догнать и опознать беглецов. Проехали мимо Саши!

В рабочей зоне забили по рельсе — собирают всех для пересчета. Появился и сам начальник лагеря. Пересчет показал — четырех нет. Стали проверять по картотеке, чтобы определить фамилии и организовать розыски по городу и области.

В бараке я пытаюсь заснуть на своих нарах: «Ушли! Невероятно, но факт!».

Если судьбы у всех сидящих в лагере весьма похожи, то у вышедших на свободу они становятся совсем разными. Так было и с этими четырьмя. История каждого из них мне стала известна значительно позднее по их собственным рассказам и из писем их близких.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.