Глава вторая Университет или театр?

Глава вторая

Университет или театр?

1

Отпускать Женю в Москву Богратион Сергеевич не хотел. Там — студенческие сходки, прокламации, речи, социал-демократы, курсистки, потворствующие господа либералы…

Нет, лучше полупровинциальная, полуевропейская Рига, город коммерсантов, аккуратный и чинный, город с немецкой деловой размеренностью жизни. В Риге живет племянник Богратиона Сергеевича. Он учится в политехникуме и пишет домой вполне благонамеренные письма. На первых порах племянник присмотрит за Женей, введет его в новую для юноши жизнь — будет у Богратиона Сергеевича и на чужбине «свой глаз» над сыном. И потом политехникум — это все-таки не университет; точные, практические дисциплины, а в будущем работа инженера — это как раз то, что Богратион Сергеевич считает нужным для сына, чтобы воспитать его характер и обеспечить ему прочную карьеру. Летом Евгения Вахтангова, с уложенными, среди прочего, в новенький чемодан заранее сшитым студенческим костюмом и бритвой, этими несомненными признаками мужской самостоятельности, отправляют из Владикавказа в Ригу.

Однако в Риге Евгений Богратионович отдает гораздо больше времени драматическому кружку, в который он вступил сейчас же до приезде, чем подготовке к конкурсным экзаменам. Смуглый кавказец появляется на любительской сцене в двух спектаклях подряд: 27 июля в роли мирового судьи в пьесе Гнедича «На хуторе», а 31 июля — в роли сельского учителя, любовника в «Тяжкой доле» Е. Карпова. Впоследствии Е. Б. Вахтангов пишет на программе этого спектакля:; «Советую вам, дорогой Евгений Богратионович, ролей любовников никогда не играть».

Экзамена в политехникум Вахтангов не выдержал. Он едет в Москву. Итак, все-таки Москва! Он поступает на естественный факультет университета, но в ту же зиму переходит на юридический. И снова больше, чем наукам, отдается своим театральным интересам.

Соседями Вахтангова по квартире были студенты-вязьмичи. Евгений дружит с ними, а на масляной неделе гостит у них в Вязьме. Вместе устраивают вечер в традиционный студенческий «татьянин день», вместе с ними Вахтангов проводит ночи в спорах о самодержавии, о революции, о народничестве, о рабочем движении, об Александре Блоке, о человечестве, о «Чайке» Чехова и о поднимающемся голосе молодого буревестника — Горького.

Вахтангов становится активным членом смоленско-вяземского землячества московских студентов.

Самые глубокие переживания этой зимы — впечатления от спектаклей Московского Художественного театра. Перед ними сразу поблекло все, что Евгений видел и испытал сам на сцене раньше. Ходульная патетика речи, наигранные чувства и жесты, наивное самолюбование на сцене оказались отталкивающими и пустыми. Вахтангов вошел в зал театра К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко почтительно, с жадным интересом — и вышел потрясенный. Он мог назвать этот театр только храмом, здесь ему, неискушенному паломнику, открылись таинства настоящего искусства, его жизненная правда.

Для многих людей по всей огромной России МХТ был священным местом. В далекой провинции сельские учителя и врачи, целый год отказывая себе во всем, копили деньги на поездку, чтобы посмотреть в Москве «Чайку», «Дядю Ваню», «Три сестры».

Разные зрители по-разному любили МХТ.

Одни, вздыхая и проливая слезы вместе с тремя сестрами, довольствовались ощущением неопределенной тоски, которая не поднимается до сознательного возмущения против отупляющего влияния обывательской среды.

Другие видели силу и красоту этого театра в его художественном подвижничестве, в колоссальном эстетическом труде, вложенном в его спектакли.

Передовая интеллигенция видела в этом эстетическом и этическом подвижничестве преддверие к подлинному идейному пробуждению, пролог к новым общественным веянием, к героике.

Зимний сезон 1903/04 года, когда Евгений Вахтангов увидал спектакли Московского Художественного театра, — пора расцвета в этом театре драматургии обоих его великих писателей — А. Чехова и М. Горького. Театр завоевал совершенно исключительный, грандиозный успех спектаклями «На дне» и «Вишневый сад». В эти же годы были поставлены «Мещане» Горького, «Власть тьмы» Толстого, «Столпы общества» Ибсена, «Юлий Цезарь» Шекспира. На сцене театра постоянно шли ранее поставленные пьесы, отражающие современную жизнь европейского общества («Доктор Штокман», «Когда мы, мертвые, пробуждаемся», «Дикая утка», «Микаэль Крамер» Ибсена, «Одинокие» и «Возчик Геншель» Гауптмана), и предреволюционные российские будни — «Дядя Ваня» и «Три сестры» А. Чехова. Вахтангов услышал со сцены ответы на многие волнующие его вопросы.

Для молодого Вахтангова МХТ становится настоящим университетом!. Юридический факультет мало интересует Евгения Богратионовича, ему больше по душе морально-художественный творческий «факультет»… и не в стенах аудитории, и не в камере суда или приемной адвоката, а на подмостках сцены, в ярко освещенном мире, где соединяются жизнь и фантазия и где артист сливается в творческом порыве с целым коллективом на сцене и со зрителями в зале.

2

Но проходит еще шесть лет, прежде чем Е. Б. Вахтангов делает окончательный выбор профессии.

За эти годы юный артист-любитель приобретает непосредственный общественный опыт; за эти годы происходит многое, что должно было у Евгения Вахтангова непременно предшествовать театру, — иначе он не принес бы в театр такой развитой наблюдательности и исключительного знания психологии; за эти годы развивается и крепнет сознание художника, поставившего перед собой вопрос: для чего существует театр, для чего вообще существует искусство?

Обаяние свободолюбивой студенческой жизни, наполненной горячими общественными переживаниями, захватило Евгения Вахтангова. Он не был заядлым «вечным студентом», но в университете его живо интересовала главным образом студенческая среда, а не учеба. Эта среда питала и его страстную любовь к театру. Студенты не только были самой постоянной и самой восторженной публикой в верхних ярусах МХТ, но и очень часто устраивали любительские спектакли.

Увлечение студентов драматическими кружками было не случайным явлением. Театральное любительство в России тех лет было чрезвычайно распространено во всех слоях интеллигенции. Оно было одной из форм ее общественной жизни, одним из средств проявления критического отношения к существующему строю, трибуной общественно-прогрессивной мысли, ареной политической фронды, формой хождения в народ, а в иных случаях… и формой ухода от политики, от злобы дня в свои отвлеченные, как казалось, общечеловеческие, а на самом деле гораздо чаще индивидуалистические, переживания.

Политические взгляды Вахтангова в это время не отличались особой определенностью, глубиной и зрелостью. Его симпатии к той или иной партии (чаще всего к эсерам) были поверхностны и мало устойчивы. Будучи в общем дилетантом в политике, не интересуясь вопросами программы и тактики, Вахтангов разделял общие, оппозиционные по отношению к существовавшему строю настроения передовых слоев интеллигенции, живо сочувствовал революционному движению.

В самом начале 1904 года Евгений Богратионович гостит во время рождественских каникул дома. Бывшие участники гимназического драматического кружка встречаются снова и ставят, сообща с местными любителями, две комедии. В спектаклях, помимо Вахтангова, играет и Надежда Михайловна Байцурова, как и в очень многих других любительских спектаклях Евгения Богратионовича до его поступления на профессиональную сцену.

В этом году университет закрылся ранней весной. Революционные настроения студентов принимали все более открытый характер. Освободительное движение росло и ширилось. Это сильно беспокоило начальство. Одной из мер «пресечения» явилось лишение студентов возможности ежедневно собираться всей массой вместе. Посыпались репрессии и против кружков и против организаторов выступлений. Многих, наиболее рьяных вожаков посадили в тюрьмы и сослали в Сибирь.

В апреле 1904 года, после закрытия университета, Евгений снова уезжает во Владикавказ, где живет у отца и ничего не делает. У юноши очень тяжелое душевное состояние. Он не видит, за какую работу мог бы взяться, чтобы самостоятельно встать на ноги. Но надеется, что в городе соберутся студенты и он организует с ними театральный кружок. В этот приезд Евгений Богратионович ближе, знакомится с рабочими на фабрике отца, часто беседует с ними и собирает сведения об их экономическом положении.

15 августа 1904 года состоялось в постановке Вахтангова представление драмы Гауптмана «Праздник мира». Этот спектакль был организован студенческим землячеством в городе Грозном, куда, по приглашению, выехал все тот же владикавказский студенческий кружок. Пьеса шла под названием «Больные люди».

На программе была напечатана взятая для эпиграфа самим Гауптманом цитата из Лессинга: «Во всякой трагедии они находят действие лишь там, где любовник падает к ногам, они не хотят признавать того, что всякая внутренняя борьба страстей, всякая смена мыслей, уничтожающих одна другую, есть тоже действие. Может быть, это происходит оттого, что они мыслят и чувствуют слишком автоматически, не отдавая себе отчета в своей духовной деятельности. Серьезно возражать таким людям — труд бесполезный».

В том, что Евгений Вахтангов выбрал пьесу глубокого внутреннего драматизма и тонкого психологического рисунка, всю построенную на противоречивых переживаниях, сказалось и его личное душевное состояние и влияние Московского Художественного театра. Юношу Вахтангова волновала тема пьесы — безысходная борьба с роковой наследственностью в распадающейся буржуазной семье. Театральные же впечатления, вынесенные Евгением Богратионовичем из Москвы, особенно решительно проявились в стремлении добиться у всего актерского ансамбля глубокой психологической правды и тщательной художественной отделки.

Зимой 1904/05 года Евгений Вахтангов вновь живет в Москве среди тех же вязьмичей, с которыми он встретился в первый год студенческой жизни. В 1904 году приезжает в Москву и Надежда Михайловна Байцурова. Она поступает на Высшие женские курсы, начинает с естественного факультета и, под влиянием Евгения Богратионовича, вскоре переходит на историко-филологический.

12 января 1905 года на рождественских каникулах Евгений Вахтангов ставит в пользу нуждающихся студентов-вязьмичей спектакль[4], организованный смоленско-вяземским землячеством московских студентов, и сам играет роль Юргена-Генриха Флаксмана, учителя народной школы. Евгений Богратионович к тому времени принимает самое деятельное участие во всей работе этого землячества.

После январских событий 1905 года революционное движение в стране еще больше разрастается. В конце января закрыты все высшие учебные заведения в Петербурге, а также Киевский, Варшавский, Харьковский и Казанский университеты. Черносотенцы избивают учащихся и студентов в Казани, Курске и других городах. Поднимается волна забастовок и демонстраций учащихся средних школ. Евгению Вахтангову не до учебы.

Лето 1905 года Евгений Богратионович, все еще студент-первокурсник, проводит во Владикавказе. Первомайская демонстрация в этом году была во Владикавказе одной из самых организованных и внушительных в России. В городе и в крае поднимается буря стачек, забастовок, манифестаций.

Этим же летом департамент полиции в секретном циркуляре предписывает местным властям, чтобы они «с возможной осторожностью давали разрешения на устройство вечеров, концертов и т. п.», так как «за последнее время особенно часто повторяются случаи устройства противоправительственных демонстраций и манифестаций, причем представители Неблагонадежных элементов общества для этих целей пользуются разрешаемыми в обычном порядке спектаклями, музыкальными и литературными вечерами и т. п. собраниями…»

Во Владикавказе с особой энергией действует изданное еще в 1888 году распоряжение по области об установлении особого наблюдения за «молодыми людьми» — студентами, прибывающими на летние каникулы.

Обстановка в городе и дома все более обостряет противоречия между отцом и сыном.

Евгений Богратионович возвращается в Москву и распространяет на фабриках и заводах революционную литературу.

В эту же осень происходит решительный перелом в личной жизни Евгения Вахтангова. Он приехал в столицу не один, а уже с Надеждой Михайловной. Они поселились вместе и в октябре повенчались.

Н. М. Вахтангова. 1905.

Надежда Михайловна рассказывает:

«Для того чтобы повенчаться, нам нужно было еще выполнить предварительные обрядности. Так как мы с Евгением Богратионовичем уже давно отстали от церкви, то этот день оказался очень хлопотливым. До 10 утра мы должны были исповедаться и причаститься. После этого, чтобы отметить этот день приятным для нас, мы пошли на дневной спектакль Художественного театра. Шла «Чайка». Потом, в 6 часов, мы венчались в церкви. На мою патриархальную семью, когда она узнала обо всем из моих писем, произвело потрясающее впечатление, что я венчалась в простом английском костюме и все было очень скромно, как обычно у студентов и курсисток. Евгений Богратионович в 1905 году все еще был на первом курсе университета, а студентам первого курса не разрешалось жениться. Поэтому Евгений Богратионович воспользовался тем, что университет был закрыт, взял свои бумаги, как будто он выбыл из университета, а потом, когда в документах отметили, что он обвенчан, вернул бумаги…

Евгений Богратионович не сразу известил отца о нашем браке. В следующем своем деловом письме к отцу он только между прочим написал о том, что женился, но сообщает об этом, как о своем личном деле, которое не имеет отношения к отцу. Из письма моей матери мы узнали, что Богратион Сергеевич был возмущен. Мать мне писала, что отец нас проклял, так как готовил сыну богатую невесту, чтобы увеличить свой капитал. Я в этом смысле была неподходящей парой Евгению Богратионовичу. С сентября по март Евгений Богратионович от отца не получал денег на свою жизнь. Только в марте 1906 года мы получили от отца телеграмму: «Прощаю, благословляю и жду вашего приезда домой»[5].

3

Подавление декабрьского вооруженного восстания, трагедию Красной Пресни, наступление полицейской реакции Евгений Вахтангов воспринял с глубокой горечью и растерянностью. И, вместе с очень многими интеллигентами из буржуазной среды, он стал все меньше интересоваться общественно-политическими, событиями, замыкаясь в круг индивидуалистических переживаний, вопросов морали и искусства, отдавая дань надвигавшейся полосе русского декаданса.

Молодожены, получив телеграмму отца, поехали в марте 1906 года во Владикавказ и остановились в семье Вахтанговых. Их там приняли очень сдержанно. Отвели отдельную комнату, но самую плохую, какая только была в особняке. Надежда Михайловна и Евгений Богратионович чувствовали себя стесненно.

Богратион Сергеевич предложил невестке работать на фабрике, печатать на машинке, и положил жалованья десять рублей в месяц. Он считал: достаточно, что Надежду Михайловну кормят и содержат, жалованье пойдет «на булавки». Сына он тоже просил заняться фабрикой работать в канцелярии. Революция разгромлена, все эти сумасшедшие мальчишеские бредни студентов кончились, а теперь пора уже, пора заняться делом… Но Евгений Богратионович от предложения отказался и, не говоря ни слова отцу и семье, стал опять собирать свои драматический кружок[6].

Напротив цирка, в котором шли спектакли любителей, была фабрика Богратиона Сергеевича. Сын ее хозяина постоянно посылает бесплатные билеты «своим» рабочим, но его сочувствие к ним не выливается ни в какие иные формы. Евгению Богратионовичу приходится смириться перед реакцией. Огромный, только что начавший открываться Е. Вахтангову мир — чудесный единый мир больших человеческих идей разбит социальной катастрофой на множество маленьких личных мирков. Изучением этих осколков грезившегося ему мира и отражением их на сцене молодой режиссер-любитель начинает заниматься со все большей настойчивостью.

На каждой программе наверху крупным шрифтом напечатано: «С дозволения начальства». Эти спектакли-концерты пользуются в городе успехом. Но Богратион Сергеевич на них не бывает. Евгений и Надежда Михайловна, возвращаясь домой, чувствуют себя как будто виновными. С отцом встречаются только за обедом. Обеды проходят в полном молчании. Отношения в доме все более обостряются.

В августе молодым студентам надо уезжать в Москву. Евгений говорит отцу, что едет и Надежда Михайловна. Отец очень удивлен и предлагает ей остаться во Владикавказе, работать у него. Учиться ей больше не нужно. Богратион Сергеевич ждет внука. Происходит бурное объяснение. Отец отказывает невестке в деньгах на дорогу и на учение. Молодым приходится занять эти деньги у друзей. Надежда Михайловна уезжает из этой семьи уже навсегда. С тех пор она больше в семье Вахтанговых не жила.

В Москве снова университет и Высшие женские курсы. Неустроенный студенческий быт. На сей раз молодыми людьми делаются попытки серьезно продолжить образование. Вместе с тем продолжается и увлечение театральным любительством[7].

В декабре 1906 года Вахтанговы снова уезжают на рождественские каникулы во Владикавказ. Но с вокзала едут прямо в дом матери Надежды Михайловны, где 1 января 1907 года у них родился сын Сергей.

Старик Вахтангов очень оскорблен тем, что они остановились не у него, но желание видеть внука пересилило обиду. Тут впервые Богратион Сергеевич посетил дом матери своей невестки. Он приехал, на крестины.

Надежда Михайловна вспоминает:

«Крестины были обставлены торжественно, старик был очень взволнован, и расстались мы как бы в хороших отношениях, но в дом к нему не переехали. И наше материальное положение продолжало оставаться таким же. Мы были предоставлены самим себе. Отец давал сыну деньги только на его жизнь в Москве для учения. По окончании рождественских каникул Евгений Богратионович уехал в Москву, а я осталась жить во Владикавказе в доме матери. Встретились мы с Евгением Богратионовичем только в мае, когда он приехал на летние каникулы. Я снова стала работать на пишущей машинке в нотариальной конторе, давала частные уроки и работала переводчицей с французского в местной газете. Таким образом, я жила совершенно самостоятельно. Когда Евгений Богратионович летом приезжал на каникулы, он не получал никакой помощи от отца и жил в доме моей матери. Иногда у Евгения Богратионовича появлялись надежды получить какой-то заработок от поставленных им спектаклей, но большинство из них не только не приносило никаких доходов, но оканчивалось убыточно».

4

Е. Вахтангов только наездами видит жену и сына. В остальное время — горестные письма, тот же студенческий круг знакомых и друзей — веселая и грустная богема. Не только отсутствие материальной помощи из родного дома сегодня, но и неизбежная потеря довольно солидного наследства впереди… «В перспективе поиски сдельного труда, ибо, к сожалению, не хватает времени на университет…» Е. Вахтангов становится любителем-полупрофеосионалом. Он ставит десятки самых разнообразных спектаклей, играет множество ролей.

Каковы теперь настроения. Евгения Богратионовича?

В 1907 году во владикавказской газете «Терек» был Напечатан этюд Вахтангова — образное выражение отчаяния, охватившего его душу в эпоху черной реакции, когда тысячи революционеров были замучены в царских застенках, расстреляны карательными экспедициями и повешены.

Евгений Вахтангов писал:

«Разогнулась спина… Взор блещет надеждой и посылает кому-то улыбку борца-победителя. Над морем голов красное знамя[8], и из груди толпы льется мощная песнь свободы. Вот пронесся звонкий клик о праве в борьбе. Вот вдохновенное слово проповедника, гордая бессмертная музыка призыва, гармония мысли, души, речи. Вперед, на яркий огонек во тьме исканий! Вперед, за право обиженных, за право сна, труда и отдыха!..»

Путь к гармонии «мысли, души, речи», то есть путь к уничтожению в сознании Вахтангова противоречий между его идеалами и общественной действительностью, он хотел бы видеть в служении народу, в слиянии с народом, поднявшимся на борьбу. Но пришла общественная реакция, волны революции отступили. И над российской действительностью, а вместе с ней и над внутренним миром Вахтангова застыл в его представлении страшный образ умерщвления всего живого, человеческого:

«С сухим шелестом обвило кольцо бечевы верхнюю часть белого савана. Тьму прорезал дикий крик нечеловеческих мук, — крик, в котором переплелись и жажда жизни, и проклятие богам, и ярость бессилия, и надежда, и тупая безнадежность, и безумный страх небытия. Прорезал тьму, ударился о холодный, равнодушный камень стен двора и оборвался… Страшный хрип. По белому мешку скользнули судороги. Быстрые цепкие движения смерти. Все тише, тише. Ночь приняла последний слабый звук сдавленного горла. Жизнь погрузилась в глубины безвозвратного».

Гражданская лирика оканчивается ужасом гибели, опустошенностью, беспросветными сумерками.

Любимое искусство, огни рампы, иллюзорный мир на сцене не приносят бродячему артисту-любителю ни прочной радости, ни утешения. В той же газете «Терек» Вахтангов описывает гастроли драматической труппы любителей в городе Вязьме. Рассказ автобиографичен. Кружок молодежи приехал показать провинциальным обывателям какую-то «Вечную любовь» Фабера. Спектакль должен быть дан в трактире.

«В дни спектаклей и балов сей кабачок принимает более приличный вид. Из общего зала выносятся столики, ставятся двенадцать рядов стульев, к потолку привешивается керосино-калильный фонарь, и комната проветривается… Глазам зрителей представлялась жалкая обстановка бедного музыканта. Направо три стула, на одном из которых лежит скрипка в футляре, без струн, грубый солдатский пюпитр, позади импровизированный «письменный стол», покрытый ковровой скатертью. Слева неизмеримой величины потертый диван. В углу неуклюжие зеленые ширмы, за которыми предполагается кровать музыканта…»

Исполнители не знают текста и совершенно равнодушно, лениво и устало мелют на сцене чепуху. Еле-еле дотягивают пьесу до конца. Часть труппы той же ночью уезжает обратно в Москву, трое задерживаются. «В номере душно, грязно, на вещах копоть. Все разбросано. Тусклая лампа печально освещает этот кавардак. На грязном столе, среди карандашей, грима, баночек, тряпок, воротничков, стоят недопитые бутылки пива. Один из гастролеров подводит баланс поездки. С каждой цифрой лицо его вытягивается. Он окончательно убеждается в наличности дефицита, покачивает головой и задумывается. Много грустных дум, много горьких дум».

В годы реакции пышным чертополохом разрослось декадентское искусство. Наступила резкая поляризация идей и стилей: писатели-реалисты, группировавшиеся вокруг Максима Горького и альманахов «Знание», повели упорную борьбу с обильно расплодившимися декадентами, со всяческими модными поветриями, с мистикой, циничной мизантропией и порнографией.

По всему своему художническому складу, по своей (часто интуитивной) склонности к социальному наполнению сценического образа, по предметности своего мышления по своему горячему интересу к людям Вахтангов был чужд лунатическим снам декадентского искусства, претенциозной крикливости всяческих «измов». Правда, он отдавал подчас дань ложно понятой «литературной современности» и сам создавал иногда опусы в стиле «moderne», но эти увлечения носили поверхностный, временный характер. Ко всяческим же пошлым и уродливым проявлениям идейного и морального упадка эпохи реакции он относился с подлинной непримиримостью.

В газете «Терек» напечатан фельетон Е. Вахтангова «Феномены» — об аттракционах некоего трансформатора Уччелини и его детей.

«С видом заправской кокотки десятилетняя девочка «делает глазки» в публику, высоко поднимает ножку и вертит юбочкой по всем правилам шантанного искусства. Прикладывает ручку к углу рта и игриво-куплетным говорком сообщает публике скабрезные места шансонеток.

И не верится, что всем этим премудростям обучала ее мать… Не верится, что под руководством отца отделывается каждый жест…»

В другой раз он так же яростно набрасывается в газетной рецензии на участников спектакля какого-то «Артистического кружка»: «Прежде всего мы искали хоть намека на отпечаток того, что называется любовью к делу. И ни в чем не нашли… Глумление над автором оперетки, глумление над публикой, глумление над тем, что стоит на вашем знамени: «Любовь к искусству». Надо работать, надо думать над каждой мелочью, над каждым шагом, над каждым жестом».

В этом требовании «любви к делу», так же как и в защите детей от пошлости, звучит голос не сноба, не эстета, охраняющего «чистое» и «прекрасное» искусство от вторжения грубой жизни, — нет, звучит голос художника, охраняющего прекрасную жизнь, реальную, а не иллюзорную жизнь, от обезображивания ее грубым и пошлым «искусством».

И уже тогда Евгений Вахтангов становится не только постановщиком любительских спектаклей, но и воспитателем товарищеских художественных коллективов.

Он требует от них такой любви к искусству, какая незнакома «любителям». У него растет стремление создать в своей группе артистов — «свободных художников» — такие отношения, которые отгораживали бы их от обывательской пошлости. Он вводит на репетициях и спектаклях небывалую дисциплину. Он вырабатывает и записывает ряд правил, касающихся всего, вплоть до курения на сцене и обращения с декорациями, не говоря уже — о порядке работы над пьесой. Это целый регламент жизни кружка. И там же, в записных тетрадях, он закрепляет планы монтировок и режиссерские замечания к пьесам «Зиночка» (из студенческой жизни) Недолина, «Забава» Швитцера, «Грех» Д. Пшибышевской, «Около жизни», «Всех скорбящих» Гейерманса, «Сильные и слабые» Тимковского, «Праздник мира» Гауптмана, «У врат царства» Гамсуна, «Дядя Ваня» Чехова, «Благодетели человечества» Филиппи и др.[9]

Вахтангов в это время целиком под обаянием Художественного театра. Все декорации, мизансцены, характеристика героев, манера разучивания ролей на репетициях, звуковые эффекты, технические детали, — все у него «по Художественному театру».

В «Дяде Ване» в первом акте устраивают на сцене настоящий цветник, дорожки посыпают настоящим песком. Все участники спектакля энергично хлопают себя по лбу, по щекам, по рукам, «убивая» комаров.

Астрова Евгений Богратионович исполняет «под Станиславского» (вплоть до малейших жестов и интонаций), Ивара Карено — «под Качалова».

На одном студенческом вечере Вахтангов выступает с монологом Анатэмы из одноименной пьесы Л. Андреева. Евгений Богратионович исполняет монолог целиком «под Качалова», но настолько искренне, без штампа, художественно, что присутствующие взволнованы.

На репетициях он без конца повторяет какую-нибудь одну реплику на разные лады, придавая голосу самые разнообразные интонации. Потом он объясняет кружковцам, что так вот Л. Леонидов подбирает оттенки выражения.

Порой молодой режиссер прибегает и к совсем «домашним» средствам, чтобы вызвать у актеров нужное «настроение», тон и ритм.

Был такой случай. Подходит к концу последний акт «У врат царства». Студент К., игравший Бондезена, собирается уйти со сцены за извозчиком, чтобы увезти фру Карено. Евгений Богратионович, игравший Ивара Карено, злится, глядя из-за кулис на вялую игру К. Но вот К. выходит за кулисы. И пока фру Карено на сцене трогательно, в последний раз, пришивает пуговицу к жилетке оставляемого мужа, за кулисами Карено набрасывается на Бондезена и, взяв его за плечи, встряхивает несколько раз, стукая его при этом спиной о кирпичную стену и приговаривая:

— Настраивайся! Настраивайся!..

И, запыхавшегося, слепка растерянного, выталкивает злополучного «любовника» на сцену. Конец сцены у К. проходит с заметным подъемом.

Есть в спектаклях и сверчок запечный, есть и лай собак за сценой, бубенцы за кулисами «у крыльца», когда уезжает Астров. Даже на афишах не обычное — «Начало в 8? часов», а «Занавес будет поднят в 8? часов».

Режиссерские заметки к постановке «Зиночки» (ее Евгений Богратионович режиссирует много раз с разными исполнителями) занимают в записных тетрадях сорок две страницы: тут и общий план постановки, и тщательное перечисление всех предметов, находящихся на сцене, и костюмы, и гримы, и походка, и привычки действующих лиц, и свет, и голоса за кулисами, и рассчитанный темп хода занавеса.

Для любительских спектаклей такая тщательность в разработке всех деталей совершенно не обычна. И это уже не дилетантизм, а упорное, рассчитанное овладение мастерством. Режиссерские комментарии, кроме того, обнаруживают у их автора самостоятельность художника — он отнюдь не повторяет театральные штампы и условности, а для каждого действующего лица ищет характерные психологические, жизненные черты. Он не подражает приемам К. С. Станиславского, а самостоятельно учится у него отражать на сцене действительность.

Он пишет:

«Зиночка — голосок слабенький, наивненький. Движения легкие. Часто в речи слышны слезы. Иногда кокетлива. (Не надо водевильного кокетства.)»

«Березовский — курит (папиросы свертывает сам). Часто держит руки в кармане. Стоит, расставив ноги. Говорит с шутливым пафосом. Часто резонирует».

«Варакин — носит очки. Если смотрит на кого-нибудь долго, то глядит поверх очков. Если стоит, задумавшись, — руки держит позади, рот открыт, корпус наклонен вперед. Заикается, болтает руками. Очень искренен и добр».

Подробно описаны и вычерчены мизансцены. Тут же найденные режиссером реалистические детали, — они помогают актеру выразить нужное состояние.

Страстная любовь к театру решительно приводит, наконец, любителя-полупрофессионала к сознанию необходимости пройти специальную школу. И в августе 1909 года[10] Евгений Богратионович поступает учеником на драматические курсы актера МХТ А. И. Адашева в Москве. На курсах преподают почти исключительно актеры Художественного театра — А. И. Адашев, Н. Г. Александров, В. И. Качалов, В. В. Лужский, Л. М. Леонидов. Цель курсов — подготовка молодых актеров на основе принципов Художественного театра.

Профессия окончательно выбрана. Это равносильно полному разрыву с отцом. Богратион Сергеевич заявляет:

— У меня нет больше сына.

Евгений Богратионович очень тяготится раздельной жизнью с женой и маленьким Сережей. Помня свое суровое, почти лишенное радостей детство, Евгений Богратионович хочет, чтобы его сын получил от жизни все самое лучшее, но это не всегда удается. Условия жизни самого Евгения Богратионовича в Москве оставляют желать много лучшего.

Но он с пробужденной энергией принимается не только за занятия у Адашева, но и еще за десятки дел. В ту осень он пишет товарищу по владикавказскому кружку, Г. Б. Казарову:

«Занятый так, как я не был занят всю свою жизнь, я не мог уделить и тех коротких минут, которых требуют письма к друзьям. Вы простите.

Ваше милое письмо пришло как раз в те дни, когда я особенно был завален разнообразной и громадной работой.

Большая часть часов идет на школу. Потом репетиции, репетиции без конца.

5 отрывков. Спектакли для поездок. Репертуар на лето. (Об этом как-нибудь потом.) Спектакли случайные. Кабаре. Организуемый кружком молодых сил «Интимный театр». Спектакли на рождество. Экзамены в школе. Экзамены в университете. Отчеты земляческие. Выборы. Работа на земляческих собраниях 2 раза в неделю…»

В 1909 году Евгений Богратионович еще сдавал экзамены в университете, но вскоре совсем перестал в нем появляться.