Первые шаги в столице

Первые шаги в столице

Через несколько дней поезд въехал в огромное пространство перрона Киевского вокзала, перекрытое остекленным сводом параболических очертаний. Меня поразили масштаб и ажурность стальных конструкций этого грандиозного и величественного сооружения. Не меньшее впечатление произвел вокзал. Приобретенные знания позволили определить его неоклассический стиль с элементами ампира. Впоследствии я узнал, что выдающийся архитектурный комплекс создан в начале XX века незадолго до революции 1917 года. Авторы проекта – архитектор И. И. Рерберг и знаменитый инженер В. Г. Шухов.

План столицы был достаточно подробно изучен по заранее приобретенному путеводителю. Поэтому, впервые в жизни спустившись в метро (тогда это была станция «Киевская» мелкого заложения, которая сейчас входит в состав Филевской линии), через считаные минуты оказался в центре рядом с Кремлем. Мне все было любопытно, я впитывал новые архитектурные впечатления как губка. Прошел вдоль Манежа (в те годы – правительственный гараж), узнал кремлевские стены и башни, Исторический музей, здание гостиницы «Москва»… Полюбовавшись на ходу ансамблем площади Свердлова с колоннадой Большого театра, я вышел на улицу Жданова и вскоре с трепетом переступил порог чудесного здания Архитектурного института[51], который располагался между Кузнецким Мостом и Сандуновским переулком.

Секретарь доложила ректору Владимиру Кропотову[52] о приезде посыльного от Юрия Лозового. Ректор принял меня с добродушной улыбкой. Широким жестом усадил в кресло. Прочитав письмо, попросил рассказать о себе. Стало понятно, что какие-то строки имеют отношение ко мне. Не перебивая, ректор внимательно выслушал краткую биографию. Не спеша посмотрел основные чертежи авторских проработок, зачетную и трудовую книжки. Затем испытующе поглядел на меня, постукивая карандашом по столу. После нескольких минут тягостной тишины обратился ко мне:

– Разделяю ваше желание продолжить учебу в нашем институте, хотя мы обычно не принимаем никого со стороны. Как правило, подготовка на местах сильно отстает от уровня московской архитектурной школы. Исключение – для тех, кто, как и вы, наверстывает упущенное из-за проклятой войны. Окончательное решение примем после перепроверки уровня вашей подготовки по определяющим предметам – рисунку, черчению, клаузуре, основам архитектуры. Вы готовы к этому?

Состояние тревоги ушло. Теперь все зависело от меня и объективности преподавателей МАРХИ. Я ответил быстро, как бы опасаясь, что ректор передумает:

– Готов начать хоть сегодня!

Он улыбнулся:

– Ваш ответ мне нравится. Это хорошо. Но не будем торопиться. Сначала нужно определиться с проживанием. Ведь наше общение займет не меньше недели. Где вы намерены остановиться?

Я неуверенно ответил после минутного раздумья:

– Попытаюсь разыскать родственников, с которыми еще не знаком. Если не примут меня, буду устраиваться в недорогую гостиницу.

– А сегодня? – с лукавой улыбкой переспросил ректор. – На скамейке замерзшего парка, в холодном подъезде незнакомого дома? Если не в милиции… Какие еще могут быть варианты?

Я ответил на полном серьезе:

– В Москве девять вокзалов. В них тепло и уютно.

Ректор громко рассмеялся.

– Не все москвичи с ходу назовут уверенно их количество, как вы. В них действительно тепло. Насчет уюта очень сомневаюсь. Всех случайных и задержавшихся посетителей милиция там нещадно гоняет. Нет, вам это не к лицу. Отправляйтесь в общежитие. Отдохните с дороги. Завтра к десяти часам жду вас.

Он проводил меня до приемной. Распорядился секретарю выдать направление в общежитие и объяснить кратчайший проезд к нему.

Впервые за много дней меня одолел глубокий сон без тяжелых сновидений. Я очень боялся опоздать. Поэтому заранее появился в приемной. Ректор удивился. Проходя в свой кабинет, изрек:

– Встреча же назначена на десять часов.

Я объяснил:

– Прошу прощения. Как новичок, боялся опоздать.

Ректор с улыбкой ободряюще кивнул. Ровно в десять часов собрались преподаватели, от мнения которых зависела моя дальнейшая судьба. По их просьбе я опять кратко поведал о себе. Ответил на все интересующие вопросы. В этот же день началась отчаянная попытка вхождения в студенческую среду единственного в стране Архитектурного института.

Мне удалось уложиться в нормативные академические часы по экзаменуемым предметам. В качестве рисунка выбрал наиболее сложную композицию – гипсовую фигуру античного дискобола. Правильно воспроизвести напряженный наклон спортсмена перед броском диска удается не каждому. Во Львове, после ряда попыток, удалось набить руку в графическом построении и детальной прорисовке его фигуры. Это был мой продуманный тактический ход. Заведующий кафедрой рисунка Демьянов оценил рисунок в пять баллов. По начертательной геометрии в отведенное время я успел вместо одной ортогональной проекции параболической арки построить еще аксонометрическое перспективное изображение призмы. Однако в спешке, при удвоении объема задания, были допущены ошибки. Преподаватель вывел четыре балла.

Из многочисленных тем для клаузуры я выбрал северную деревянную избу. Это жилище было мне знакомо. Поэтому сумел клаузуру расширить до небольшого эскизного проекта. Он включал условную схему участка, план, разрез, фасад избы и краткую пояснительную записку. На отдельном листе ватмана, с высоты птичьего полета изобразил общий вид участка с застройкой в окружении сурового уральского антуража. Клаузура в расширенном объеме получила высший балл.

Последняя встреча носила характер собеседования по основам истории архитектуры. Два пожилых преподавателя с рифмующимися фамилиями – Ламцов и Земцов – настолько были словоохотливы, что мне больше пришлось их слушать, чем отвечать. Поэтому так и не понял, за какие знания получил пять баллов. Через несколько дней ректор пригласил меня в свой кабинет. С улыбкой произнес:

– Ну, что дальше с вами будем делать?

Я ответил:

– В ваших руках моя дальнейшая судьба.

Ректор встал из-за стола и сел в кресло рядом со мной.

– Без потери года, в порядке исключения, вы будете зачислены на третий курс. Это не наша снисходительность, а ваш достойный уровень подготовки. Вы убедили нас, что вправе стать студентом Московского архитектурного института. С чем вас и поздравляю! – Он пожал мне руку. После небольшой паузы тихо произнес: – Из письма мне стало известно, какое несчастье постигло вашу семью. Искренне соболезную. Мне знакомо состояние души, когда уходят самые близкие люди. Но время лечит… К началу нового учебного года мы вас ждем!

Перед расставанием я попросил разрешения задержаться на некоторое время в общежитии. Объяснил, что намерен устроить обмен жилья, чтобы не оставлять осиротевших маму и сестру одних. Ректор с пониманием отнесся к просьбе. Более того, подсказал, как практически приступить к решению этого сложнейшего вопроса. Дополнил список Юрия Лозового еще несколькими специалистами по обмену жилплощади.

Вся последующая неделя ушла на встречи и переговоры в обменных бюро. Они были разбросаны по разным районам. Поневоле границы знакомства с городом значительно расширились. С первых минут переговоров я понял, что вероятность обмена жилплощади на Черновцы ничтожно мала. Часть сотрудников бюро даже не знали о существовании города с таким «затемненным» названием. Всем агентам по обмену был оставлен номер телефона дежурной общежития. К сожалению, он безмолвствовал. Но действительно, надежда умирает последней. К концу недели дежурная торжественно объявила:

– Вас усиленно разыскивают. Просили срочно приехать.

Она передала мне лист бумаги с координатами обменного бюро. Вскоре состоялась долгожданная встреча. Агент с торжественной улыбкой объявил:

– Редчайший случай. Объявился желающий переехать в ваш вшивый городишко.

Пришлось возразить:

– Вы не правы. Черновцы – очень красивый европейский город.

Агент поморщился, махнул небрежно рукой и безапелляционно изрек:

– Все города, кроме Москвы, Ленинграда и моего родного Ташкента, – вшивые.

Мне не хотелось развивать дальше этот дурацкий диалог. Не терпелось поскорее узнать подробности. А также – сколько времени потребуется на оформление. Я понимал, в каких условиях проживает большинство москвичей. Поэтому не обольщался и не рассчитывал на отдельную квартиру. Но когда агент озвучил, что предлагается взамен, испуганно вздрогнул. Это была крохотная клетушка в девять квадратов. Примерно так же мы жили в Полтаве после возвращения из эвакуации.

Комната размещалась в деревянном строении в районе Таганки. Адрес был устрашающе символический – Тихий тупик. Отличное название для сумасшедшего дома! Все удобства в здании отсутствовали. Водопроводная колонка и выгребное отхожее место размещались снаружи. Мнивший себя очень умным, но с трехклассным образованием агент с улыбкой утешил меня:

– Не волнуйтесь, все это находится близко, в двух шагах!

Мне необходимо было переварить эту поистине сногсшибательную информацию. Взвесить все за и против. Поэтому мы договорились продолжить встречу утром следующего дня. Я решил успеть до наступления темноты побывать в Тихом тупике и увидеть все своими глазами.

Когда я добрался до места, у меня появилось ощущение, что попал куда-то в провинцию. Между Таганской и Марксистской улицами располагался Марксистский переулок. На его нечетной стороне и начинался Тихий тупик. Небольшая площадка завершала короткий изогнутый переулок. Глухая выщербленная стена была ее границей. Несколько одноэтажных деревянных жилых строений, неопрятные примитивные сараи и напоминающие большие скворечники отхожие места в беспорядке заполняли пространство внутри квартала. Из нужного мне дома вышла пожилая женщина. При упоминании фамилии Егорова, которую назвал агент, она кратко ответила:

– Дверь налево…

Я поднялся по прогибающимся от дряхлости ступенькам. Вошел в узкий полутемный коридор. Дверь на стук открыл пожилой мужчина. Удивленно на меня поглядывая, спросил:

– Вы кто такой? По какому поводу?

Последовал мой дружелюбный ответ:

– Извините за позднее вторжение. Пришел по поводу обмена вашей комнаты на Черновцы.

Удивление на его лице сменилось подобием улыбки.

– Проходите. Не обижайтесь на мой вопрос. Сами понимаете, в какое время живем.

Рукопожатием мы скрепили деловое знакомство. Его жена также протянула руку со словами:

– Милости просим в нашу скромную обитель.

Незаметно я окинул взглядом комнату. Она была квадратной формы. Единственное небольшое окно выходило в палисадник перед домом, с торчащими оголенными стволами нескольких деревьев и кустарников. На подоконнике в керамических горшках красовалась герань. Комната выглядела очень опрятной, хотя убогая мебель и дешевые украшения свидетельствовали о предельно скромном достатке семейной пары.

Хозяйка с истинно русским гостеприимством стала накрывать на стол. Появилась черная и красная икра, которая в те годы в изобилии заполняла пустые прилавки магазинов. Бутерброды прекрасно сочетались с теплой картошкой. Хозяин выставил бутылку водки. Я предупредил, что непьющий, но за знакомство слегка пригублю.

Егоровы откровенно объяснили, какие обстоятельства вынуждают к обмену жилья. Их сын после излечения в госпитале, получив тяжелое ранение во время войны, остался жить в Черновцах. Женился на медицинской сестре, которая вместе с врачами помогла встать на ноги. У них растут трое детей. Живут они в пригороде, в стесненных условиях. Путем обмена родители решили улучшить их жилищные условия и помочь в воспитании внуков.

В свою очередь, и я поведал причину переезда в Москву. Мне стало ясно, что обмен с нами для них по всем показателям идеальный. Появлялась редчайшая возможность вырваться из грязи в князи. Обмен для нас был вынужденным. Шесть лет проживания в прекрасном европейском городе в полном комфорте отогрели наши души. Сейчас мы должны были выбирать. Или оказаться у «разбитого корыта», но вместе. Или сохранить привычный комфорт в доме, где каждый уголок будет постоянно напоминать об отце, и при этом жить врозь. Разум подсказывал, что из двух зол первый вариант наиболее правильный.

Годы, полные испытаний, выработали у меня субъективный, философский взгляд на все происходящее. В математическом понимании жизнь – это синусоида, нанизанная на ось. Она представляет собой запрограммированный, разновеликий для каждого индивидуума вектор бытия. В период приливов кривая синусоиды идет вверх, в отливы – вниз. В существовании каждого человека они сменяются с такой же цикличностью, как времена года, день-ночь и другие явления природы.

Для нашей маленькой семьи наступил теперь очень тяжелый период. Преодолеть его вместе будет легче, хотя в очередной раз придется пожертвовать всем, что нажито с большим трудом. Пока это была моя односторонняя позиция. Требовалось срочно заручиться мнением мамы. Если мой голос был определяющим, то ее – решающим. Поэтому во время утреннего визита к агенту мы договорились, что берем небольшой тайм-аут. Он необходим для поездки в Черновцы, чтобы принять окончательное решение.

Мне был передан внушительный перечень необходимых документов для оформления обмена. Их наличие не гарантировало, что будет дано разрешение на переезд. Москва всегда пользовалась особым статусом, который в послевоенные годы был ужесточен. Нужно было иметь весомое обоснование для необходимости обмена. Чтобы рассеять свои сомнения, решил направиться в Моссовет. С трудом удалось разыскать фронтового друга отца – Мосолова[53]. Он встретил меня с распростертыми объятиями, хотя видел впервые. Известие о гибели отца повергло его в шок. Мужественный, прошедший войну мужчина не скрывал слез. Долго шептал:

– Какая жестокая несправедливость! Не могу поверить, что Семена нет. Ведь мы прошли всю войну и уцелели!

Он сел рядом со мной и обнял за плечи. Последовали долгие минуты молчания. Затем подробно расспросил, что привело меня в Москву. Я попросил его совета о правильности моих действий и реальности их осуществления. После небольшой паузы он ответил:

– Поверь моему опыту. В сложившейся ситуации ты принял самое правильное решение. Москва – город неограниченных возможностей. Сейчас, в послевоенные годы, после вынужденного застоя намечается невиданный строительный бум. Профессия архитектора – одна из наиболее востребованных. Твое будущее более чем оптимистично. Случайную возможность обмена жилья, даже такого неравноценного, следует использовать не задумываясь. Все стремятся в Москву, из нее никто не хочет уезжать. Поэтому процедура въезда и прописки чрезвычайно усложнена. В вашем случае есть обнадеживающие моменты: твой статус студента, воссоединение с семьей, потерявшей кормильца – участника войны при исполнении служебных обязанностей. Непосредственное решение этой проблемы я возьму под свой контроль.

Он прервал свой монолог. Вызвал секретаря. Попросил принести чай и бутерброды. Мы переместились в кресла вокруг журнального столика. После чаепития Мосолов подошел к сейфу, который стоял в углу его большого кабинета. С пачкой денег направился ко мне со словами:

– В память о лучшем друге отныне буду оказывать посильную помощь. Вам сейчас предстоят большие траты. Тебе придется часто приезжать в Москву для согласования разных бумажек… Не смущайся. Я делаю это от всего сердца. Поклонись от меня маме и передай, что разделяю ваше общее горе. Будете на могилке Семена, от меня возложите цветы. До скорой встречи!

Он по-отечески обнял меня. Я уходил от него с надеждой на лучшее будущее. Встречу с родственниками пришлось отложить: нужно было срочно возвращаться в Черновцы. Там, в первый же день, мы втроем побывали на кладбище. Букет от имени Мосолова дополнил большую цветочную гору.

Весь вечер мы с мамой решали, как жить дальше. Сидя в уютном углу большой гостиной, Яна молча прислушивалась к нашему разговору. Из детства она стремительно перешагнула в переходный возраст. Стала более замкнутой, оставаясь наедине со своими мыслями. Я с огорчением замечал, что между нами образуется незримая дистанция. Мои опасения, что мама отрицательно отнесется к варианту обмена на клетушку в Москве, к счастью, не оправдались. Она с грустью сказала:

– Нам не привыкать. Не в первый раз! Главное, чтобы у тебя все сложилось!

Перед отъездом во Львов я успел собрать ряд выписок и справок, необходимых для предстоящего обмена. Получение недостающих бумаг, за вознаграждение, взял на себя сосед – работник домоуправления. Большая часть денег Мосолова была вручена маме. Она просила передать ему сердечную благодарность при очередной встрече. Во Львове Юрий Лозовой поздравил меня с успешным переходом в МАРХИ. Он сказал, что долго в связи с этим говорил по телефону с Кропотовым.

Декан высказал мысль о целесообразности досрочной сдачи всех экзаменов и зачетов по программе второго курса. Это позволит до начала осенних занятий на третьем курсе заняться обменными делами и переездом в Москву. Его предложение удалось осуществить довольно быстро. Встречи с преподавателями, которые знали о моей ситуации, носили чисто формальный характер. Заполненную зачетную книжку и выписку об успешном завершении второго курса я получил в считаные дни. Виток львовского периода жизни завершился немного грустным прощальным банкетом с друзьями по факультету и общежитию. Валентина немного всплакнула. Под настроение перед расставанием призналась:

– У меня к тебе очень серьезные чувства. Мне хотелось после окончания института создать с тобой хорошую семью.

Я в унисон ответил:

– Окончишь институт, приедешь в Москву, и вернемся к этой теме.

Она засмеялась:

– Меня только там не хватало! Московские девицы на пушечный выстрел к тебе не подпустят.

Завершился диалог моей любимой фразой:

– Поживем – увидим.

На следующий день я до осени распрощался с Юрием Лозовым, а также с преподавателями и учащимися факультета. Ватага друзей по общежитию и Валентина проводили меня на вокзал. Дружеские объятия, добрые напутствия, нежный, затяжной поцелуй с Валентиной – и поезд тронулся. Я увез с собой тепло прекрасных людей, которые меня окружали в течение двух студенческих лет в сказочно красивом и одновременно враждебном Львове. Несколько дней понадобилось в Черновцах, чтобы с помощью соседа завершить сбор полного комплекта документов. Мама передала мне генеральную доверенность на ведение всех дел по обмену жилья. Попрощавшись с ней и Яной, преклонив колени у могилы отца, я умчался в Москву. И началась изнурительная процедура оформления обменных ордеров.

К счастью, она значительно упростилась благодаря помощи Мосолова. До получения ордера ректорат МАРХИ продлил мне разрешение на временное проживание в общежитии. Иногда я оставался на ночлег у маминых двоюродных сестер, с которыми наконец познакомился. У них были довольно большие многодетные семьи. Они приняли меня очень радушно и гостеприимно. Им казалось, что моя худоба связана с недоеданием. Поэтому откармливали по полной кулинарной программе.

В томительном ожидании ордера и вынужденного безделья, я много времени проводил в прогулках по Москве. Путеводителем стала книга Гиляровского «Москва и москвичи». За гроши ее мне продала ветхая старушка на небольшой барахолке. Благодаря этой необыкновенной книге «минувшее проходило предо мною» очень живо, как будто очевидец прежних дней взял меня за руку и провел по Москве конца XIX – начала XX века.

Островки прекрасной старинной застройки соседствовали с более поздними зданиями, которые, как правило, выглядели не очень привлекательно. Многие улицы и переулки казались мне неопрятными. На это я обратил внимание уже в свой первый приезд – по контрасту с европейской ухоженностью Львова и, особенно, Черновцов…

И вот – радость: в моих руках заветный ордер на право переезда в Москву! Бережно уложив его в карман потрепанного пиджака, я срочно выехал в Черновцы. Нам помогали собраться друзья родителей, которые не покидали маму во время моего отсутствия. Они обещали, что будут ухаживать за могилой отца. Впоследствии я имел возможность в этом убедиться во время неожиданных приездов в Черновцы. Спустя десятилетия останки отца были перенесены мною на Востряковское кладбище, в Москву, где он теперь покоится рядом с мамой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.