Выводы и заключения

Выводы и заключения

Сущность коалиции. – Политика и стратегия. – Проблема Верховного командования. – «Директивы фюрера». – Германский вермахт. – Немецкий солдат. – Красная Армия а ее особенности

«Любая коалиция уже несет в себе тайный обман», говорит Шарнхорст[206] в книге «Причины успеха французов», а Мольтке[207] в своих «Военных поучениях» высказывается на этот счет еще конкретнее.

«Коалиция хороша до тех пор, пока общие интересы ее участников совпадают с интересами каждого из них в отдельности. Однако в любых коалициях интересы союзников совпадают лишь до известного предела, ибо, когда одному из участников приходится чем-то жертвовать ради достижения общей цели, рассчитывать на прочность коалиции большей частью уже не приходится. Между тем добиться общего согласия в коалиции весьма трудно, поскольку без жертв со стороны отдельных ее участников нельзя достигнуть больших целей всей войны.

Поэтому всякий оборонительный союз является далеко не совершенным видом взаимопомощи. Он имеет значение лишь до тех пор, пока каждая из сторон оказывается в состоянии обороняться. Таким образом, от коалиций нельзя требовать того, что с военной точки зрения является наиболее желательным. Необходимо ограничиться тем, что представляет выгоду для обеих сторон. Всякое стратегическое решение будет рассматриваться объединенными на таких началах союзными армиями только как компромисс, в котором необходимо учесть особые интересы каждого…»

Это классическое определение, несомненно, применимо и к немецко-румыно-венгерской коалиции. Однако оказалось, что союзники нуждались во взаимной поддержке не только «до определенного предела». Поэтому ни Румыния, ни Венгрия не могли уйти от своей судьбы. Предав союзника и капитулировав перед Красной Армией, они вынуждены были утратить и свой образ жизни. В общей борьбе с Советским Союзом нашим союзникам нельзя было находиться одновременно на «правой» и «неправой» сторонах. А надежды, которые румыны и венгры возлагали на западные державы, оказались нереальными.

* * *

Никто не может оспаривать того, что германские вооруженные силы проявили себя во Второй мировой войне как исключительно боеспособные. Если им и не дано было победить, то это случилось не потому, что они воевали не с полным напряжением сил. Победа была упущена потому, что политическое руководство оказалось не в состоянии правильно оценить те последствия, к которым должна была привести Германию эта война.

Нашими «победами» являются преимущественно кровь и страдания, которые пришлось принести в жертву порочной политике. Это в полной мере относится ко всей войне, часть которой кратко описана нами и которая, можно сказать, являлась самодовлеющей войной одного политического вождя. Принцип примата политики оказался обязательным для немецкого военного руководства. А потому не только военное, но и политическое руководство Германии несет всю ответственность за использование вооруженных сил и за военную стратегию.

Если политическое руководство взяло на себя риск развязывания войны, оно должно решить также, каким образом и когда нужно будет ее окончить. Поэтому вопрос, обращенный с упреком после минувшей войны к немецким военачальникам: «Почему же вы не прекратили войну после того, как вы поняли, что она уже проиграна?», был направлен по ложному адресу. Точно такого же рода упрек можно бросить и в адрес военно-воздушных сил западных союзников, потому что они, хотя война уже и была решена в их пользу, продолжали разрушать немецкие города и вызвали бесчисленные ненужные жертвы. Ответственность за это несут не солдаты, а политическое руководство.

Военачальник, капитулирующий без указаний от своего правительства, нарушает не только присягу, но и принцип, определяющий взаимозависимость между политическим руководством и вооруженными силами. Поэтому столь часто слышимое после 9 мая 1945 г. утверждение, что капитулировали вооруженные силы Германии, что проиграли войну одни немецкие генералы, является нелогичным и несправедливым. Выигрывает или проигрывает войну всегда только политическое руководство посредством того военного инструмента, который оно себе создало.

«Задачей и правом военного искусства по отношению к политике, – говорит Клаузевиц, – является прежде всего предотвращение такого положения, когда политика требует того, что противоречит природе войны, предотвращение ошибок, которые политическое руководство по незнанию своего инструмента может совершить».

К нашему несчастью, политическое руководство Германии не предоставило этого права военному руководству, а в решающие моменты не считалось с мнением последнего. Вследствие этого недоверие, которое возникло с самого начала между Гитлером и генералами, между Гитлером и Генеральным штабом, становилось все более серьезным и отравляло атмосферу.

Если война уже началась, то, как говорит Мольтке,

«…политика не должна вмешиваться в проведение операций, ибо для хода войны решающее значение имеют прежде всего военные соображения, а политические – лишь постольку, поскольку они не требуют чего-либо недопустимого с военной точки зрения. Проводя свои операции, военное руководство ни в коем случае не должно руководствоваться только политической интуицией. Оно должно прежде всего преследовать решение военных задач».

Как поступит политика с военными победами или поражениями, военное руководство не решает. Это целиком и полностью – дело политики. Многие немцы видели в объединении политического и военного руководства в руках Гитлера гарантию и залог «конечной победы». Однако обе эти функции «не ужились» в Гитлере и не превратились в творческий синтез. В обеих функциях Гитлер оказался несостоятельным.

* * *

Мы знаем сегодня, насколько роковым было решение о начале войны, а затем – о нападении на Советский Союз. Авторитетные военные специалисты в Генеральном штабе во главе с генерал-полковником [Людвигом] Беком еще до войны выступали против агрессивных планов Гитлера. Они знали, что вооруженные силы Германии, и прежде всего сухопутные войска при их тогдашней организации и численности, не отвечали требованиям войны.

Понимая свою ответственность и исходя из чувства реальности, они не хотели рисковать. Но этих людей не слушали, а иногда и просто оскорбляли. «Что это за генералы, которых я как глава государства должен, чего доброго, гнать на войну?! Было бы правильно, если бы мне пришлось спасаться от стремления генералов к войне!» – воскликнул Гитлер, когда увидел, что его планы отвергаются. Сделали ли тогда из этого какие-либо выводы немецкие генералы? Тогдашний начальник Генерального штаба генерал-полковник Бек сделал их, но сделал лично для себя. Могло ли это быть достаточным? Безусловно нет. Если бы тогда все высшие военные руководители оказали Гитлеру сопротивление единодушно, это могло бы, пожалуй, повлиять на него. До этого дело не дошло, и это является уже другой стороной трагедии Германии. Когда же война после нападения на Советский Союз превратилась в борьбу не на жизнь, а на смерть, всякое действие, направленное против Гитлера, даже покушение на его жизнь, было бы слишком запоздалым. Даже если бы это и удалось, планы генерал-полковника Бека относительно продолжения и завершения войны едва ли могли быть реализованы.

* * *

Из появившейся литературы о минувшей войне известно, что по вопросу о стратегии в войне с Россией между Гитлером и Генеральным штабом существовали серьезные расхождения во взглядах. Такие же противоречия были и между Гитлером и высшими военачальниками – командующими группами армий. Гитлер, окрыленный успехами блицкрига в Польше и Франции[208], добивался признания своих взглядов вопреки всем общепризнанным оперативным принципам. Любая неудача в то время тут же относилась за счет войсковых командных инстанций, хотя последние, по существу, часто не имели к этому никакого отношения. Высшие военачальники – командующие группами армий и армиями, а также старшие офицеры Генерального штаба изучали военное искусство на основе оправдавших себя принципов. Эти принципы вновь и вновь основательно теоретически и практически изучались ими в мирное время на военных играх, на полевых учениях и маневрах. Они уже «вросли в свое дело», но, к сожалению, во время войны им сплошь и рядом не разрешалось применять свои знания так, как они хотели бы и как этого требовала обстановка. Именно поэтому Гитлер и чувствовал себя «полководцем по призванию». Его непосредственное военное окружение – начальник Верховного командования вермахта (ОКВ) и сменявшиеся начальники Генерального штаба сухопутных войск не могли ему противостоять. В конце концов они были низведены на положение «промежуточных инстанций», передающих его приказы. Самомнение Гитлера поднялось на недосягаемую высоту. Даже близкие к нему люди уже не осмеливались более возражать ему по каким-либо вопросам. Правда, имелись и такие, которые укрепляли его в этом ошибочном мнении и держали от него вдали все то, что могло быть ему неприятно.

Безвыходность такого положения очень метко описал в свое время римский философ Сенека при анализе обстановки, окружающей властелина.

«Я покажу тебе, – писал Сенека, – чего не хватает высшим мира сего, чего недостает тем, которые имеют все. Им не хватает человека, который говорил бы им правду! Высокопоставленный сановник в присутствии лживых советчиков теряет всякую чуткость. Он перестает отличать истину от лжи, потому что вместо правды он вынужден слушать только лесть. Ему нужен человек, который говорил бы ему, какие из донесений – ложны, а какие – нет.

Разве ты не видишь, как перед этими властелинами разверзается бездна? И происходит это потому, что они слишком часто доверяли ничтожным тварям. Никто из окружающих властелина не подает ему совет по внутреннему убеждению; все они лишь соревнуются в подхалимстве, стремясь лживой лестью превзойти друг друга. И, как часто случается, такие властители теряют всякое представление о своих истинных силах, начинают считать себя непревзойденными гениями, впадают в ослепление, затевают ненужные конфликты и ведут войны, которые в конце концов становятся опасностью для всего мира. Однажды прогневавшись, они нарушают мир, столь же полезный, сколь и необходимый, который потом уже никто не может восстановить. Они проливают реки крови, пока наконец кто-то не прольет их собственную кровь… Так они навлекают громадные несчастья и на самих себя и на свои страны».

* * *

Согласно рекомендациям Мольтке, управление группами армий и армиями следует осуществлять посредством директив. Эти директивы выражают замысел и требования высшего военного руководства к операциям, регламентируют их во времени и пространстве. Выбор же того или иного способа ведения операций предоставляется командующему войсками. Если он оказывается неспособным осуществить операцию, его отзывают. Это, несомненно, самая здоровая обстановка, в которой военное искусство действительно может развиваться. Полководцы и войска способны в таких условиях добиваться результатов, решающих исход войны.

Нельзя сказать, что в последней войне не было полководцев, которые не владели бы военным искусством. Но высшим военачальникам было отказано в свободе принятия решений. О «директивах» в духе Мольтке не было и речи, по крайней мере во второй половине войны. Наоборот, Гитлер или, прикрываясь его именем, ОКВ и ОКХ вмешивались во все детали управления войсками. Довольно часто это приводило к отрицательным результатам, мешало или полностью исключало быстрые действия, сообразующиеся с часто меняющейся обстановкой. Утрачивались благоприятные возможности.

В войсковых командирах всячески подавлялось чувство ответственности. С «зеленого стола» иной раз отдавались приказы, которые, будучи чуждыми обстановке или же давно устаревшими в силу ее развития и изменения, вообще не могли осуществляться. Если этим приказам хотели придать особое значение, их именовали «директивами фюрера». Это порождало массу безобразий!

Невыполнение «директивы фюрера» при известных обстоятельствах влекло за собой самые тяжкие последствия для исполнителя. Часто возникали крайне неприятные разногласия между войсковым командованием и ОКХ или ОКВ, причем угроза свыше трибуналом в таких случаях была нормальным явлением.

Большинство трудностей возникало, когда речь шла об отступлении: эвакуации плацдарма, сдаче так называемых «укрепленных городов», оставлении «районов добычи сырья». Гитлер имел обыкновение в подобных обстоятельствах упрямо запрещать отход, невзирая на обстановку, складывающуюся на фронте, так как не доверял ни командованию, ни войскам. Он опасался, что они могут выскользнуть из-под его власти или же обратятся в паническое бегство. Это опасение, однако, было абсолютно необоснованным. Доказательством этого могут быть, например, крупные отступления под Ржевом (операция «Буйвол»[209]), под Орлом, Брянском, Гомелем (операция «Пантера»), в Крыму, а также в Румынии и Венгрии. Когда же отступление планировалось заранее, оно, как правило, осуществлялось с точностью часового механизма.

Убеждать Гитлера, сидевшего далеко от войск в своем бункере, в безусловной необходимости таких планомерных отводов войск было столь же бессмысленно, как воевать против ветряных мельниц. Если же он в конце концов и решался дать на это согласие, то в большинстве случаев бывало уже слишком поздно. Следствием этого являлись неоправданные жертвы в войсках. Сражения в Румынии и Венгрии изобиловали такими примерами. Для военного руководителя у Гитлера не хватало данных, а «вождизм» в конечном счете препятствовал внесению каких бы то ни было корректур в его порочные или надуманные мероприятия. Это также было одной из причин ужасного конца.

Германские вооруженные силы во Второй мировой войне не были тем единым инструментом, каким они были в первую мировую войну. Они были зеркалом, пестрящим разными красками – хаки, черным, голубым и коричневым, – отражавшими политические условия того времени. Многообразие политических организаций, которые подвизались во время войны на фронте (войска СС, Имперская рабочая служба, Организация Тодта, Национал-социалистский автомобильный корпус, Гитлерюгенд), порождало многие дополнительные противоречия и неувязки, которые отрицательно сказывались на ведении войны в целом.

Организация самих вооруженных сил также не отличалась большой стройностью. Помимо трех видов вооруженных сил – сухопутных войск, военно-морского флота и люфтваффе – втихомолку развивался еще один – войска СС. Соединения войск СС, участвуя в боях и сражениях, подчинялись общевойсковому командованию лишь в оперативных вопросах. В дисциплинарном отношении, в вопросах комплектования, снабжения и довольствия они оставались в подчинении Гиммлера. Такое положение служило неиссякаемым источником трений между Верховным командованием сухопутных войск и командованием войск СС. При этом крайне неблаговидную роль играл особый служебный канал связи войск СС. Случалось так, что Гитлер по различным каналам получал прямо противоположные донесения об одном и том же событии. В период сражения за Будапешт я стал свидетелем такого явления.

Один «черный» офицер связи, уполномоченный Гиммлера, без ведома командования группы армий посещал командные пункты и штабы на различных участках фронта, получал информацию об обстановке от более или менее компетентных и информированных офицеров и сообщал об этом по неконтролируемому каналу связи СС вверх, то есть Гиммлеру. Последний же не нашел ничего лучшего, как срочно докладывать об этом Гитлеру.

Результатом было то, что командованию группы армий пришлось давать разъяснения по докладам, которые ни в какой мере не соответствовали фактическому положению дел. Вообще же Гитлер сам пользовался при решении военных вопросов различными политическими каналами информации. Таким образом, существующее взаимное недоверие между партией и вооруженными силами все более углублялось и расширялось.

В действующих войсках предпочтение, оказываемое этим «военным», вызывало много споров и недовольства. Части войск СС были намного лучше оснащены, вооружены и лучше снабжались, чем сухопутные войска. Они получали лучшее пополнение, особое продовольственное снабжение и благодаря своему особому каналу связи значительно быстрее получали награды. Такое привилегированное положение, естественно, вызывало озлобленность у их соратников в сухопутных войсках. Но самым неприятным во всем этом было то, что эсэсовцы вели политическую слежку в сухопутных войсках.

Люфтваффе также пользовались некоторыми преимуществами и точно так же имели свой служебный канал связи. Я напомню только о случае в Бухаресте, когда бомбардировка города была предпринята без согласования с командованием группы армий в результате прямого разговора между Герингом и генералом [Альфредом] Герстенбергом. Это «мероприятие» причинило большие неприятности войскам, ведущим ожесточенные бои на фронте, а также тыловым службам. А какой сумасбродной идеей явилось формирование авиаполевых дивизий[210]. Сколько из-за этого было пролито драгоценной крови на полях сражений!

Если бы этих солдат, не имевших ни боевой подготовки, ни достаточного боевого опыта, предварительно обучив, передали в качестве пополнения обескровленным, но испытанным в боях дивизиям сухопутных войск, это принесло бы очевидную пользу.

Отсутствие единой организационной структуры в вооруженных силах отражалось и на управлении войсками. Все театры военных действий были поделены Верховным главнокомандованием между ОКВ и ОКХ и соответственно обслуживались либо Штабом оперативного руководства ОКВ, либо Генеральным штабом ОКХ. Так, например, группа армий «Юго-восток» («Ф» – Балканы) получала приказы от Штаба оперативного руководства ОКВ, в то время как непосредственно примыкающая к ней группа армий «Юг» (Румыния и Венгрия) подчинялась директивам ОКХ. Иногда тыловые районы театров военных действий, находившихся в ведении ОКХ, были подчинены ОКВ, и наоборот. Эта запутаная, порочная организация неизбежно приводила к постоянным трениям, отрицательно сказывавшимся на войсках.

* * *

Что касается качеств, проявленных немецкими солдатами в минувшей войне, то можно сказать, что главными среди них были исключительная дисциплинированность, беспрекословное повиновение, доверие друг к другу и особое солдатское товарищество. Все эти черты изначально заложены в немцах. Но не следует думать, что они одни без соответствующей подготовки в мирное время обеспечат надлежащее поведение солдата в войне. Все военные реформы сегодняшнего дня должны постоянно учитывать это положение. Изменять в программах боевой подготовки следует только то, что действительно можно заменить лучшим и более прогрессивным. Всякое экспериментирование здесь грозит бедой.

Совершенно очевидно то, что нельзя сравнивать немецкие дивизии периода осени 1944 г. с дивизиями начального периода войны ни в количественном, ни в качественном отношениях. Блестящие успехи первых лет войны полностью растворились в последующих неудачах и поражениях. Неудачное начало войны в России, опустошительная зима 1941/42 г., катастрофа под Сталинградом в 1942–1943 гг., неудачи весной 1943 г., поражение в Африке, вторжение западных союзников во Францию в июле 1944 г., все более очевидные успехи Красной Армии на центральном и северном участках Восточного фронта, выход из войны Италии и Финляндии, беспрерывные бомбардировки Германии с воздуха и, наконец, покушение на Гитлера 20 июля 1944 г. – все эти тяжелые удары судьбы постепенно подорвали у немецкого солдата волю к борьбе. К этому добавились громадные потери в людях и технике, вызванные непрерывными боями на всех фронтах.

Пехотные дивизии, численность которых уменьшилась в среднем на полк, должны были тем не менее оборонять полосы той же ширины, что и раньше. Танковые дивизии превратились, по сути дела, в небольшие группы с весьма ограниченным числом танков. К 1944 г. были «прочесаны» все штабы, комендатуры и войсковые тылы. Все, кто хоть сколько-нибудь был пригоден к службе в армии, были отправлены на фронт. Командование уже не останавливалось перед использованием на фронте уголовников и социально опасных элементов, сводимых в такие специальные соединения и части, как, например, бригада [СС] «Дирлевангер».

При описании сражений в Румынии и Венгрии я пытался показать, сколь безответственными были те чрезмерные требования к войскам и командованию, которые предъявлялись высшим руководством. У нас не было ни сил, ни средств закрыть громадные бреши в линии фронта. Измотанный до крайности личный состав месяцами не выводился на отдых и не получал пополнений. Со времен Сталинграда нам постоянно не хватало пехоты. И ни полевые учебные дивизии, ни военные училища, которые вопреки здравому смыслу вводились в бой, не могли компенсировать эту нехватку. Как показал опыт боев в Венгрии, даже серьезные успехи танковых войск ничего не значили, если они не могли быть закреплены пехотой.

Полагать, что в наш век техники можно обойтись без пехоты, – заблуждение. Недостаток пехоты в последней войне лишил нас многих успехов. Само собой разумеется, что современная пехота должна быть моторизованной, вооруженной и оснащенной новейшим оружием и боевой техникой.

* * *

Если боевой дух и основательная боевая подготовка войск являются элементарными предпосылками для успешного ведения войны, то все же не следует недооценивать и такого фактора, как численность войск. В противном случае расчет будет неверен. И нужно сказать, что в последней войне он ни в какой мере не был верным. Бойцы Восточного фронта оказались жертвами недобросовестности своего высшего руководства, неправильно оценившего противника. Что бы там ни говорилось, немецкие войска уступали русским и в численности, и в боевой технике. Русские просто-напросто «затопляли» людскими массами нашу артиллерию и танки. Даже самое лучшее автоматическое оружие не поможет самому лучшему бойцу, если он подвергнется нападению огромных людских масс. При определенных обстоятельствах он даже не сможет стрелять. Даже отборные войска, находящиеся под искусным командованием, будут всегда уступать противнику, если он обладает подавляющим превосходством в людях и технике, как это было в последней войне. Первоклассное оружие и прекрасно обученный личный состав также не помогут, если в решающий момент будут отсутствовать необходимые боеприпасы. И это, к сожалению, тоже наблюдалось у нас слишком часто. Артиллерийские и танковые боеприпасы, а также средства ближнего боя постоянно были «дефицитным товаром». Это особенно вредно сказывалось на обстановке, когда противник готовился к крупным наступательным операциям. Мы не могли надлежащим образом подавлять противника в момент сосредоточения и развертывания его войск, поскольку всюду не хватало боеприпасов.

* * *

Мы явно недооценили Красную Армию в начале войны. Но эта недооценка не была ошибкой исключительно нашего Генерального штаба и его отдела «Иностранные армии Востока»[211]. Как Генеральный штаб, так и немецкий военный атташе в Москве генерал [Эрнст Август] Кёстринг вместе с нашим послом [граф Фридрих Вернер фон дер] Шуленбургом отнюдь не имели недостатка в материалах для вполне компетентной и исчерпывающей оценки. Тем не менее Гитлер отбросил в сторону все доклады и все сомнения экспертов. Со свойственным ему высокомерием он объявил советских военных руководителей «неполноценными». «Молниеносные войны» в Польше и Франции роковым образом сдвинули все масштабы времени и представления о войне.

Если хочешь разгромить противника, нужно знать его возможности и его тактику. Создание этой предпосылки еще в мирное время с помощью разведывательных органов и является одной из главных задач высшего военного руководства. И здесь следует признать, что немецкая разведка, направленная на Восток, была совершенно недостаточной в части сбора данных о России и ее социальных, экономических и климатических условиях. Поэтому во многих боях немецкому солдату пришлось дорого заплатить за эту горькую науку. Опыт, приобретенный на Восточном фронте, сделал наших солдат до некоторой степени «специалистами по России», специалистами по наступлению на советские позиции и отражению советских атак, мастерами импровизаций, экспертами в вопросах борьбы с холодами, снегом и грязью. Я сам с весны 1942 г. достаточно хорошо изучил командование и войска Красной Армии. Бои под Ржевом, Орлом, Брянском, Гомелем, Оршей, у озера Ильмень, под Нарвой, на Двине, в Румынии и Венгрии, в которых я участвовал в качестве командира дивизии, командира корпуса, командующего армией и группой армий, многому меня научили. В ходе войны я наблюдал, как советское командование становилось все более опытным. Некоторые военные публицисты доказывают, что Красная Армия якобы переняла немецкую тактику. С этим можно спорить, но безусловно, что советская сторона все-таки частично применяла наши принципы вождения войск. Совершенно справедливо, что высшее советское командование начиная со Сталинградской битвы часто превосходило все наши ожидания. Оно мастерски осуществляло быстрый маневр и переброску войск, перенос направления главного удара, проявляло умение в создании плацдармов и оборудовав нии на них исходных позиций для последующего перехода в наступление. Иногда русским недоставало необходимой инициативы для быстрого и широкого развития достигнутых успехов, тактических или оперативных, хотя с их неиссякаемыми людскими ресурсами и их обильной боевой техникой, в особенности артиллерией и танками, они вполне могли это делать. Они мало рисковали и часто не использовали представившихся возможностей. Русские далеко не всегда умели развить тактический прорыв в оперативный; будучи введены в заблуждение нашими «дежурными» группами и импровизациями, они нередко приостанавливали свое продвижение. Как показали бои в Румынии и Венгрии, это иногда играло нам на руку. Причиной такой скованности оперативного и тактического руководства, по-видимому, как и у нас, была сильная зависимость советских фронтовых военачальников от своего верховного командования.

Советские войска были довольно неоднородны. Попадались и хорошие и неполноценные части и соединения. В остальном же у русских, как, впрочем, и у нас, войска являлись зеркалом своих командиров. Советский солдат сражался за свои политические идеи сознательно и, надо сказать, даже фанатично. Это было коренным отличием всей Красной Армии, и особенно относилось к молодым солдатам. Отнюдь не правы те, кто пишет, будто они выполняли свой долг только из страха перед подгоняющими их политическими комиссарами, которые в своем большинстве сами храбро сражались. Я собственными глазами видел, как молодые красноармейцы на поле боя, попав в безвыходное положение, подрывали себя ручными гранатами. Это были действительно презирающие смерть солдаты!

Не менее сильной стороной советских солдат было громадное упорство и крайняя непритязательность. Русский солдат спал там, где находился, независимо от того, была ли у него крыша над головой. Лишения любого рода не играли для него никакой роли. Поэтому, собственно, не было никакого смысла уничтожать населенные пункты при отступлении немецких войск. Самопожертвование советских солдат в бою не знало пределов. В так называемой малой войне, в особенности во время боев в лесах, русские проявляли исключительную изобретательность и находчивость. Они умели отлично маскироваться. Их «кукушки» (снайперы на деревьях) и партизаны вызывали в наших рядах большие потери. Их неказистое обмундирование оказывалось весьма целесообразным на поле боя. Большое искусство показывали русские и в просачивании через наши позиции перед началом своего крупного наступления.

Успехи Красной Армии объяснялись не в последнюю очередь хорошим оснащением войск тяжелым оружием: танками, тяжелой артиллерией и неизменно вызывавшими у нас страх «Катюшами» – гвардейскими минометами, которые, между прочим, умело использовались. Русские весьма искусно и успешно применяли свою артиллерию. Их авиации мы боялись меньше.

Со временем советское командование стало лучше обеспечивать действия своей пехоты на поле боя благодаря массированию огня и использованию танков. Удивительно хорошо зарекомендовал себя советский танк Т-34, обладавший большой проходимостью и маневренностью. Многотипности в танках у русских не было, и это являлось большим преимуществом, так как давало возможность унифицировать снабжение танковых войск запасными частями и боеприпасами. У нас имелось на вооружении приблизительно 26 различных типов танков. Отсюда, естественно, возникали большие трудности. Танк Т-34 был безотказен повсюду, на любой местности. Русские танки могли действовать там, где по нашим нормам это считалось невозможным. Вооружение танка Т-34 также было исключительно эффективным. Для советской пехоты он был великолепным прокладчиком пути и весьма действенным средством поддержки.

* * *

Я не могу закончить эту книгу без того, чтобы, основываясь на личных переживаниях и жизненном опыте, не обратиться с призывом ко всем немцам сделать соответствующие выводы на будущее.

У того, кто подобно мне всю свою жизнь был профессиональным солдатом, после трагических итогов обеих проигранных войн осталось чувство боли за бесчисленные жертвы, за развалины городов и сел, за разъединение нашего отечества. Меня серьезно тревожит то, что ныне по эту и ту сторону Эльбы создаются немецкие вооруженные силы, солдаты которых являются сыновьями одной нации. Любой военный конфликт в Европе, несомненно, вовлечет Германию в новую катастрофу, в которой будут исчерпаны последние биологические силы ее народа, а ее города и села опустошены и разрушены даже без применения ядерного оружия.

Я, как старый солдат, не могу не признать, что с применением ядерных, термоядерных или кобальтовых бомб война как «последнее средство политики» теряет свой смысл и грозит всеобщим уничтожением. Если раньше судьбы войны еще решались благодаря военным способностям и мастерству солдата, то ныне решающим становится техника, а война с появлением новейших средств уничтожения превращается в массовое убийство. Поэтому сейчас, как никогда раньше, на политиков возлагается громаднейшая ответственность за благополучие народов и за мир. На них лежит задача предупредить возникновение вооруженных конфликтов.

Нам, немцам, остается только пожелать, чтобы мы как можно скорее нашли путь, который смог бы освободить нашу страну от трагического раскола, а Европа в целом могла бы выполнить роль примирителя Востока и Запада.

Жертвы, которые потребовала война, обязывают нас преодолеть заблуждения, ошибки и упущения прошлого. Они побуждают нас к обновлению нашей нации. Свобода и независимость являются все же не только проблемой военной готовности, наличия новейшего оружия, верных и решительных союзников, но и в не меньшей степени – проблемой поиска политических идей, проблемой укрепления общественного строя. И в этом плане традиции военной службы, чести, долга и товарищества смогли бы здесь принести самые неожиданные и богатые плоды.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.