4

4

В Ермаковском поджидали гостей. Ольга Борисовна и Лена Урбанович стряпали пельмени. Им помогала соседская девушка Лида Решетникова.

«Политики» приехали на нескольких подводах. Минусинские остановились у Сильвиных, тесинцы — у Панина, переведенного сюда. Ямщик Ульяновых пересек церковную площадь и повернул коней к тесовым воротам одноэтажного дома под шатровой крышей, где квартировали Лепешинские. На той же площади — и волостное правление, и канцелярия крестьянского начальника, и камера мирового судьи. Владимир, поймав тревожный взгляд жены, шепнул:

— В случае чего я скажу: привез тебя в больницу. А доктора предупредим — он подтвердит.

Ворота, как чугунные, — из досок лиственницы. Тяжелая калитка открылась со скрипом, и Владимир пропустил жену во двор.

Навстречу, вытирая о фартук руки, запачканные мукой, бежала Ольга Борисовна; с разлету обняла и расцеловала Надежду. Следом шел Пантелеймон с дочуркой на руках:

— Наконец-то вы у нас!.. Здравствуйте, долгожданные! Проходите в дом.

На половину, снятую Лепешинскими, вело отдельное крыльцо. Из кухни прошли в большую горницу. Владимир снова осмотрелся. Три стола поставлены в ряд. Где взяли столько? Принесли от соседей? В таком случае вся улица знает, что будет полный дом гостей. Кто такие? Откуда понаехали так неожиданно для местного начальства?

Обойдя столы, выглянул в одно окно, в другое — видна большая часть площади, третье окно — во двор. В противоположной стене горницы — филенчатая дверь, закрытая на деревянный засов. Сквозь нее все будет слышно на хозяйской половине.

— Там никого нет. Уехали на пашню, — успокоил Пантелеймон. — И вообще можно не опасаться. Собрались на именины!

— На чьи? Уточняйте, батенька. Ольги, я помню по сестре, празднуют день ангела в июле. А Пантелеймоны?

— Тоже в июле. Но ничего. Скажем: с некоторым опозданием собрались на именины большой Ольги и… — Лепешинский покачал дочку на руках, поцеловал в щеку, — и маленькой Олечки. Да и не потребуется объяснять — в Ермаках пока что не строго.

Владимир Ильич спросил, далеко ли живут Ванеевы. Оказалось — на взгорке, возле кладбища.

— Н-да. Мрачное соседство. Надюша, надо их навестить. И безотлагательно. Нет, нет, Пантелеймон Николаевич, не соблазняйте обедом. Мы успеем.

Но уже стукнула калитка, и в квартиру вошел Сильвин. За ним — Кржижановский. И Ульяновым пришлось задержаться.

— Сходим сразу же после обеда, — успокоила Надежда мужа и, поддернув повыше узкие рукава платья, пошла помогать женщинам стряпать пельмени.

Вскоре пришли по одному остальные Пятнадцать социал-демократов! Хотелось сказать — пятнадцать ортодоксальных марксистов! Но Ульянову вспомнилась нелегкая философская полемика в Тесинском.

Высокий, тонкий Курнатовский, как всегда, привел с собой Дианку, Барамзин, не утерпев, погладил ей голову, потрепал мягкое ухо.

— Сахарку бы кусочек…

— Не портите мне собаку, — ревниво заметил Виктор Константинович, не позволявший Дианке ласкаться к посторонним, и, садясь на стул, прикрикнул: — Даун!

Собака неохотно легла у его ноги.

— Не будем терять времени, — сказал Ульянов. — Кое-кто еще не знает пресловутого «манифеста» ультраэкономистов. Я прочту.

Приготовясь слушать, гости расселись на скамейки, спиной к столу. Владимир Ильич стоял и ждал тишины.

Пантелеймон Николаевич тоже стоял, покачивая дочку на руках, и смотрел на Ульянова. Взволнованный и напряженный, с задорными огоньками в слегка прищуренных глазах, готовый к встрече с любой неожиданностью, он напоминал Лепешинскому охотника, почуявшего крупную дичь.

Время от времени бросая стряпню, тихо входила Ольга Борисовна, но, послушав немного, вспоминала про обязанности хозяйки и поспешно возвращалась в кухню.

Курнатовский всем корпусом подался вперед, приложил ладонь к кромке уха. И даже это не всегда помогало. Он прерывал чтение и просил повторить то, что ему не удалось расслышать.

Читая неторопливо, Владимир Ильич краем глаза следил за теми, кто слушал впервые, — что пробуждается в их душах? — и, саркастически выделяя отдельные фразы, давая волю иронии, как бы приглашал с собой на охоту за обнаруженным зверем.

Прочитанные листки Владимир Ильич подал Курнатовскому. И над тем справа и слева нависло по нескольку голов, — многим хотелось прочесть все самим.

Когда прочли, заговорили громко, как случается в присутствии глуховатого человека.

— О проекте резолюции — после обеда. И лучше бы, — Ульянов взглянул на окна, — где-то в другом месте. Конечно, с участием Ванеевых.

— У них тесновато, — сказал Сильвин.

— Ко мне пойдемте, — пригласил Панин. — Я — на конце деревни. Хозяева — в поле.

— Верно, — подтвердил Шаповалов. — У Николая — тихо, далеко от глаз полиции.

Разговор о «Кредо» пока не возобновлялся, и Владимир Ильич вышел в кухню. В громоздкой русской печи горели дрова, и над черным чугунком струился пар. Ольга Борисовна взяла ухват, ловко достала им чугунок и пригоршнями ссыпала пельмени в кипяток. У окна Лида, готовя мороженое, крутила в кадке березовой веселкой. Владимир Ильич подошел и заглянул сбоку. Ольга, придвинув чугунок к пылающим дровам, приоткрыла дверь в горницу, окликнула мужа:

— Пантелеймоша, позаботься о самом главном. Какие же именины без вина?..

Лена юркнула в горницу, взяла у него ребенка.

— А что же, я остаюсь без дела? — Владимир Ильич протянул руку за веселкой. — Дайте-ка, Лида, я сменю вас.

Девушка отдала веселку и стала резать хлеб.

— Володя, крути поэнергичнее, — рассмеялась Надежда. — Не испорти.

— Авось справлюсь. Замешу покруче, чтоб у оппонентов языки попримерзали!

Пельмени сварились. Лепешинский успел поставить на стол рюмки, стаканы, чайные чашки и начал наливать в них вино.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.