III

III

В декабре 1797 года Наполеон вернулся в Париж как прославленный герой, как освободитель Италии, и водворился в дом на улице Шантерен, где он пережил первые минуты счастья с Жозефиной. Теперь эта улица в честь Наполеона была переименована в улицу Победы. В честь победителя давались балы и празднества, и его имя было у всех на устах. Весь Париж лежал у ног гениального полководца, совершившего такое великое дело. Но его пребывание в столице не было продолжительно. В мае 1798 года он снова отправился в поход. Война была его стихия. В качестве главнокомандующего египетской армией Наполеон отправился бросить вызов судьбе на берегах Нила, у подножия пирамид, этих вековых каменных колоссов, которым вскоре пришлось сделаться свидетелями его славы и побед.

Жозефина провожала мужа до Тулона. Ей тяжело было расстаться с ним, и на этот раз она плакала искренними слезами. Ведь Наполеон шел теперь навстречу самой темной неизвестности, он ничего не знал, вернется ли он вообще и когда из неведомой страны. Перед своим отъездом из Парижа он предусмотрительно позаботился о Жозефине и оставил для нее пенсию в 40000 франков, которую он поручил выплачивать ей своему брату Жозефу. К чести Жозефины нужно сказать, что на этот раз она имела искреннее намерение последовать за своим мужем на войну, но со стороны Наполеона было бы очень неблагоразумно согласиться на это. Он затевал теперь рискованное предприятие и сам не знал ни тех опасностей, какие могут ожидать его, ни когда все это может кончиться. Поэтому Жозефина осталась во Франции и отправилась на воды в Пломбьер, надеясь получить возможность иметь детей. Там с ней случилось несчастье: она обрушилась вместе с балконом, на котором стояла, и получила весьма серьезные повреждения, которые задержали ее на водах дольше, чем она предполагала. После этого она вновь вернулась в Париж.

Тем временем корабль «Orient» нес Наполеона навстречу новым победам и новой славе. Выполнение гигантского плана завоевания Египта и Сирии занимает его во все время путешествия. Его гений порождает все новые, все колоссальнейшие планы, его неустанная умственная деятельность не оставляет ему ни минуты отдыха и покоя. «И все-таки, – говорит Бурьен, – в его голове оставалось достаточно места для Жозефины. Он вспоминал о ней ежедневно».

В начале июля 1798 года генерал Бонапарт высадился в Александрии. Не успел он ступить на землю, как до него начали доходить самые тревожные сведения насчет поведения Жозефины в Париже. Во второй раз она не смогла устоять против очарования Шарля! В Мальмезоне, купленном ею на свой страх у г-на дю-Моле за 225 000 франков (из которых она, правда, заплатила только 15 000), она наслаждалась запретным счастьем со своим возлюбленным с откровенной беспечностью. Ее видали гуляющей при луне в замковом парке под руку с молодым человеком, по утрам она завтракала вместе с ним и целый день проводила в его обществе. Ипполит Шарль устроился в Мальмезоне совсем по-домашнему. Соседи думали, что с мадам Бонапарт живет ее сын или младший брат. Но они весьма ошибались: Евгений Богарне последовал за Наполеоном на берега Нила, а брата у Жозефины не было. В Париже, где ее знали больше, чем в Мальмезоне, имя таинственного молодого человека вскоре сделалось известным. Шарль, удаленный Наполеоном из итальянской армии, по протекции Жозефины вступил в качестве пайщика в общество торговли съестными припасами. По уверениям Барра, она, кроме того, «давала ему огромные суммы денег и даже дарила украшения, как проститутке». Добрые друзья, родственники и знакомые не замедлили по возможности скорее довести все это до сведения обманутого мужа. Вся родня, начиная с матери и кончая самой младшей сестрой и невесткой, не исключая даже и Жерома, постарались, чтобы Наполеон узнал в мельчайших подробностях о жизни его жены в Париже. При этом доносчики не всегда придерживались точной истины. И вина Жозефины была в порядочной степени преувеличена ими, потому что все они ненавидели невестку от всего сердца.

Наполеону было очень горько выслушивать все эти сообщения. Его тревога сказывается сначала в письмах к брату Жозефу, которого он всегда дарил своим доверием. Уже 25 июля 1798 года он писал ему: «У меня много домашних неприятностей, потому что для меня ничто уже не тайна… Твоя дружба мне очень дорога. Чтобы стать совсем человеконенавистником, мне остается только потерять ее и дожить до того, чтобы и ты меня покинул. Очень грустно, если сосредоточишь все свои чувства на одной личности, отдашь ей одной все свое сердце… Позаботься ко времени моего возвращения приобрести для меня дачу или неподалеку от Парижа, или в Бургундии. Там я хочу провести зиму и запереться от всего мира. Люди внушают мне отвращение. Мне нужны спокойствие и одиночество. Мне надоело все великое; мои чувства совершенно притупились».

Даже с Евгением, сыном Жозефины, самым юным из своих адъютантов, Наполеон делился своими горестями, так что семнадцатилетний юноша счел себя обязанным, насколько ему позволяли любовь и сыновнее почтение, обратить внимание своей легкомысленной матери на неправильность ее поведения по отношению к отчиму. Позднее Евгений очень страдал от двусмысленного положения, когда ему приходилось сопровождать мужа своей матери во время прогулок с его любовницей. Но, по счастью, Наполеон освободил его от этих адъютантских обязанностей, как только заметил, насколько Евгению это было тяжело.

Больше всех постарался Жюно поставить генерала Бонапарта в известность относительно поведения Жозефины. Уже по дороге из Парижа в Италию он был свидетелем ее флирта с Шарлем, да и сам он тоже привлекал тогда взоры генеральши. «Однажды, в феврале 1799 года [14] , – рассказывает Бурьен, – я увидел Бонапарта и Жюно, ходивших взад и вперед, как это часто случалось… Всегда бледное лицо генерала было еще бледнее обыкновенного, хотя я и не мог угадать причины этого. По его лицу пробегала нервная судорога, глаза его блуждали, и он несколько раз ударил себя рукой по лбу. Поговорив с Жюно с четверть часа, он оставил его и подошел ко мне. Никогда я не видел его таким недовольным, таким озабоченным… «У вас нет ко мне ни малейшего чувства преданности, – строгим, резким тоном обратился он ко мне. – Женщины!.. Жозефина!.. Если бы вы чувствовали преданность ко мне, то вы сообщили бы мне все то, что я узнаю от Жюно. Он, по крайней мере, мне друг… Жозефина!.. А я в 600 милях расстояния от нее!.. Вы должны были мне это сказать… Жозефина!.. Она, она могла меня так обмануть!.. Она!.. Ну, берегитесь! Я уничтожу весь этот выводок молокососов и франтов… А с ней я разведусь! Да, разведусь!.. Устрою публичный, скандальный развод! Я сейчас же напишу Жозефу… Я знаю теперь все!»

Жюно, несомненно, рассказал больше, чем он знал, а Наполеон был легковерен, да к тому же не имел уже прежнего доверия к Жозефине. Впрочем, это были последние вспышки той страсти, которая в своей силе и стойкости не угасла бы никогда, если бы она нашла больше пищи на том очаге, где она зажглась. А теперь любовь Наполеона принадлежала уже не одной Жозефине. Он, в котором прекраснейшие женщины Италии, даже сама Грассини, не возбудили никакого интереса, который видел и желал только одну Жозефину, который жил только для нее, только для нее одной дорожил своей славой и как святой слагал к ее ногам все свои победы, он, который единственный из всей армии отказывался от всяческих удовольствий, – он теперь в первый раз почувствовал влечение к другим женщинам. Белокурая Беллилот, Полина Фурес своей молодостью и темпераментом утешила его в супружеских неудачах после его возвращения из Акки.

Почти целый год в силу обстоятельств Наполеон оставался в Египте, вдали от Франции. Положение республики день ото дня становилось все неутешительнее. Плохое управление Директории возбудило массу недовольства во Франции, и теперь французский народ возлагал все свои надежды на молодого генерала, который разнес его имя и славу вплоть до самых дальних границ Азии. Его ожидали со страстным нетерпением, как спасителя от всех бед. И когда, наконец, Бонапарт высадился неожиданно во Фрежюсе 10 Вандемиера 1799 года, вся Франция испустила вздох облегчения в уверенности иметь теперь твердую и надежную опору.

Но далеко не чувство облегчения испытывала неверная Жозефина. Она чувствовала, что виновата. Возвращение мужа повергало ее в страх и ужас перед той сценой, которая ее ожидала. Через Евгения и от других она была осведомлена о том, что Наполеон все знает и даже говорил о разводе. Но развод совершенно не входил в расчеты Жозефины. Какой-нибудь г-н Шарль, как бы он ни был мил и очарователен, все-таки был не генерал Бонапарт, чье имя прогремело на весь свет. И ей нужно было во что бы то ни стало сохранить свое положение в качестве супруги прославленного полководца. Может быть, ей казалось легче, чем было в действительности, помириться с ревнивым и оскорбленным супругом. Жозефина весьма рассчитывала на то влияние, которое она всегда имела на Наполеона, и на свое очарование, неотразимое для его сердца. Она задумала, прежде чем он будет иметь возможность увидеться со своей семьей и узнать еще много нелестных вещей об ее поведении, встретить его одна и со свойственными ей вкрадчивостью и искусством вновь завоевать его сердце. Конечно, он ей все простит, как только она будет с ним, как только он заключит ее в свои объятия.

Итак, 19 Вандемиера Жозефина выехала навстречу своему мужу. Она рассчитывала встретиться с ним в Лионе. Но обстоятельства сложились иначе. Бонапарт уже уехал из Лиона, когда его жена приехала туда, и выехал даже не по той дороге, по которой она ехала к нему навстречу. Разочарованная и в отчаянии от неудавшегося плана, повернула Жозефина обратно в Париж. Слишком поздно! Наполеон приехал раньше нее на двое суток. В шесть часов утра 25 Вандемиера он был уже в Париже. Сорок восемь долгих часов поле злословия было открыто для ее врагов! И они, конечно, не упустили ни одного момента, чтобы уронить ее еще больше во мнении генерала.

Когда, наконец, Жозефина доехала до улицы Победы, она нашла двери запертыми и сердце ее мужа закрытым для нее. Наполеон отказывался от всяких объяснений и запретил ей доступ в свою комнату. Он был слишком оскорблен, слишком глубоко задет и слишком разочаровался в этой женщине, которую он боготворил. Но последняя искра еще не потухла в его сердце. Малейшее проявление нежности со стороны Жозефины, один взгляд ее томных, мерцающих глаз, звук ее нежного голоса – и эта искра могла вновь разгореться ярким пламенем. Этого-то и боялся Наполеон. Он хотел остаться твердым, как ни трудно и больно ему было проявить жестокость по отношению к этой единственно любимой женщине.

Никакие слезы, никакие мольбы, никакие заклинания Жозефины не помогали ей. Наполеон оставался непоколебим. Три дня уже он не выходил из комнаты и не показывался ей на глаза. Ей оставалось еще только одно средство: ее дети. Евгений и Гортензия, которых он так любил, для которых он был настоящим отцом, им-то он не сможет противостоять.

Жозефина рассчитала правильно. На третий вечер Евгений и Гортензия с плачем подошли к дверям спальни Наполеона и умоляли сжалиться над их несчастной матерью. Мог ли он оскорбить эти невинные сердца в их самых святых чувствах, грубо оттолкнуть их, остаться неумолимым? Нет. Наполеон был побежден. В сопровождении своих детей, полная раскаяния и сознания своей вины, покорная и молящая о прощении, предстала Жозефина перед своим супругом. На его лице были еще следы слез и вынесенной борьбы с самим собою. Он раскрыл свои объятия и прижал Жозефину к своей груди. Так как подобные сцены она почти всегда заключала обмороком, то и на этот раз она тоже лишилась чувств. С величайшей осторожностью, как тяжело больную, Наполеон положил ее на свою постель, – все страдания, все горе – все было забыто. Он все еще любил ее! Разве сам он не считал супружескую измену обычным явлением, «une affaire de canap?»? В глубине души он, может быть, приписывал в измене этой женщины столько же вины самому себе, сколько и ей. Ему не надо было оставлять ее одну, нужно было всегда оберегать ее, как он действительно впоследствии и поступал с Марией-Луизой. Относительно женской стойкости он был весьма невысокого мнения. Но можно ли это поставить ему в упрек? Какого рода женщин пришлось узнать ему? Дамы времен Революции и Директории не могли дать ему примера недоступности и твердости. Они жадно бросались на каждое подвернувшееся им случайное удовольствие, отдавались первому чувственному капризу и были неразборчивы. Поэтому он простил и Жозефину, хотя, однако, под одним условием: никогда больше не видаться с Шарлем.

Да, Наполеон простил ей, но он не забыл ее измены. Теперь в отношении Жозефины он чувствовал себя совершенно свободным и пошел в любви своим собственным путем. Возлюбленная превратилась в друга, которой он даже подчас рассказывал сам свои любовные похождения. Однако monsieur Шарль всю жизнь был для него бельмом на глазу. Никогда Наполеон не испытывал больше такой ревности, как к этому молодому фату. Позднее, по прошествии уже многих лет, случайная встреча с его прежним соперником подействовала на него самым неприятным образом. Однажды император в сопровождении маршала двора Дюрока осматривал работы на Аустерлицком мосту. Им пришлось остановиться и пропустить проезжающий экипаж. Вдруг Наполеон сжал руку своего спутника с такой силой, что тот чуть не вскрикнул от боли. При этом император был бледен как полотно, и его глаза пылали сдержанной яростью. В экипаже, который проехал мимо, сидел Ипполит Шарль!

После той знаменательной супружеской сцены, когда судьба Жозефины висела на волоске, она стала осторожной. Пропасть, на краю которой она стояла, была слишком глубока, показалась ей слишком страшной для того, чтобы у ней явилась охота еще раз подвергнуть себя опасности упасть в нее. С этих пор они как бы поменялись ролями. Теперь уже не Наполеон предавался ревности и страстному отчаянию, а Жозефина. С этих пор ничего не слыхать об изменах Жозефины. Правда, ей было уже под сорок лет. Но не ее возраст, однако, был причиной ее постоянства. Наполеон наконец действительно нашел доступ к ее сердцу. С какой радостью теперь она уловила бы хоть искру его прежней страсти к ней! Слишком поздно. Жозефина была теперь для него только другом, товарищем на жизненном пути, женщиной, которая понимала его лучше всех, перед которой он мог облегчить свое сердце и с которой он все еще надеялся создать себе семью, но она уже не была его возлюбленной. Он не считал уже больше нужным сохранять ей верность.

Восемнадцатое Брюмера сделало генерала Бонапарта первым и самым могущественным человеком Франции. Жозефина была супругой первого консула и первой женщиной во Франции. Негритянка на Мартинике, которая предсказала ей, что она будет французской королевой, не ошиблась: ее пророчество сбывалось. Разве двор первого консула не представлял уже собою начала монархического величия? Жозефина, окруженная всяческой роскошью, очутилась вновь в том самом Люксембурге, где она блистала когда-то на празднествах, устраиваемых Барра. Она была предметом поклонения и обожания, и ее приветливость, доброта и привлекательность заслужили ей любовь всего французского народа. Позднее Наполеон переселился в Тюильри, и Жозефина спала на постели, на которой до нее спали только настоящие королевы.

Мало-помалу ее жизнь приняла форму правильного придворного церемониала. Приемы и обеды, театры и концерты, аудиенции и представления – все было как при настоящем королевском дворе. Теперь Наполеон и Жозефина виделись редко наедине: первый консул был слишком поглощен государственными делами, а Жозефина слишком занята внешней стороной придворной жизни. Только в Мальмезоне их жизнь снова принимала более мирный, буржуазный характер. Там они принадлежали друг другу больше, чем в Париже. Несмотря на неприятные воспоминания, связанные с monsieur Шарлем, Наполеон избрал этот замок своим любимым местопребыванием, пока законодательная корпорация не предложила ему Сен-Клу.

В Мальмезоне он посвящал Жозефине каждый свободный момент. Правда, свободные моменты первого консула сводились по большей части лишь к обеденному времени, да и то известно, как мало времени уделял он на это в своей неустанной творческой работе. Время от времени, однако, он принимал участие в играх в парке, устраиваемых молодежью, из которой по преимуществу состояло общество Мальмезона. И он бегал взапуски с Евгением, Гортензией, Бурьеном, Рапом, Изабе и другими представителями молодежи. Но так как Наполеон не был ловким бегуном, то он часто падал, над чем он сам в первую голову от души смеялся. В общем жизнь в Мальмезоне первого консула и его семьи протекала в высшей степени счастливо.

Для Жозефины самыми любимыми часами были те, когда она вечером садилась около постели Наполеона и читала ему что-нибудь вслух своим мелодичным голосом, которого он никогда не мог вдоволь наслушаться. Даже и тогда, когда у них были уже разные спальни, Жозефина каждый вечер, если дела позволяли ему рано лечь спать, должна была читать ему вслух до тех пор, пока он не засыпал. До 1802 года он, как добрый буржуа, сохранял привычку спать на одной постели со своей женой. И только когда он избрал своей резиденцией Сен-Клу и стали чаще визиты мадемуазель Жорж и других в потайные комнаты дворца, он приучил мало помалу Жозефину к тому, что проводил ночь в своей собственной, отдельной спальне.

Мальмезон был всецело домом Жозефины. Ни Тюильри, ни Сен-Клу, ни Фонтенбло не были так проникнуты ее духом, как этот дворец. Здесь ее индивидуальность сказывалась во всем убранстве, ее душа жила в каждой отдельной вещи. Из своей полуденной, знойной родины она унесла с собой и сохранила любовь к прекрасным экзотическим растениям, цветам и птицам и населила весь дворец самыми редкими экземплярами тропической флоры и фауны. В Париже ее покои тоже всегда были убраны цветами, которые было поручено сменять каждый день знаменитой цветочнице Бернар. В парке Мальмезона по ее желанию были устроены искусственные озера, оранжереи, аквариумы и клетки для птиц. Ее прирожденной расточительности было здесь где развернуться. На приобретение редких растений она тратила безумные суммы денег. Так, например, за одну только луковицу тюльпана она заплатила 4000 франков.

В своих туалетах Жозефина проявляла не меньшую расточительность. Говорят, иногда в течение одного года она покупала больше шестисот платьев. Знаменитый торговец модными товарами Леруа доставлял ей настоящие шедевры изящества и элегантности. Один он подавал ей ежемесячный счет больше чем на 15 000 франков. В бытность ее императрицей ей отпускалось на туалеты 600000 франков, которых ей, однако, далеко не хватало на удовлетворение всех ее прихотей. Особенно она любила бриллианты и драгоценные украшения. Наполеон, который и сам любил, чтобы его придворные дамы обвешивались золотом и бриллиантами, буквально засыпал Жозефину драгоценными подарками. Для склада всех ее сокровищ ей не хватало даже того шкафа, который служил Марии-Антуанетте хранилищем ее драгоценностей. И, однако, у прежней королевы Франции он никогда не бывал совершенно полным.

Жозефина никогда не могла справиться со своими издержками. Наполеон беспрестанно должен был платить ее долги, хотя, конечно, делал это очень неохотно и часто сердился на расточительность своей жены. Она стоила ему куда дороже всех его любовниц. Но никогда по этому поводу он не делал ей бурных сцен, питая ненависть ко всякого рода домашним ссорам. Однажды он сказал статскому советнику Редереру: «Если бы в домашней жизни у меня не было спокойствия и довольства, то я был бы несчастнейшим человеком». И все – Тибодо, Редерер, Констан, мадемуазель Аврилон, Коленкур, Бурьен и многие другие, – высказывают мнение относительно брака Наполеона с Жозефиной, что за исключением нескольких бурь в раннем периоде это был счастливый брак. Действительно, Наполеон был очень миролюбивый и заботливый муж. Во всякое время, где бы он ни находился, летали ли пули вокруг его головы, лежало ли на нем бремя работ и походных планов, он всегда думал о своем доме и о жене. Если он приезжал в какой-нибудь город, то первое, что он делал, это писал письмо Жозефине. Если это даже были несколько строк, то он всегда в них справлялся об ее здоровье, сообщал ей о своем самочувствии, рассказывал о своих успехах или о подробностях битвы, сообщал ей о политических событиях, – словом, делился с ней всеми своими радостями и заботами. Если она ему не пишет, то он беспокоится об ее здоровье или огорчается, что она не находит времени для него.

Хотя в письмах консула и императора уже и нет больше того огня, который пылает в письмах генерала Бонапарта, но все же они написаны тем заботливым и любящим тоном, который говорит об истинно глубоком чувстве к тому, к кому они обращены. В них видна спокойная любовь супруга, который счастлив вполне только тогда, если он уверен в полном благополучии своих близких. Его жена была его лучшим другом. Когда она бывала больна, он проводил около ее постели каждую свободную минуту, а если был занят, то посылал слугу осведомиться об ее самочувствии. Даже ночью при малейшем недомогании Жозефины он посылал узнавать о ее здоровье, или же приходил сам спросить ее, как она себя чувствует.

Так проходили годы. Жозефина все старела и старела и все еще не порадовала Наполеона наследником его имени. Бедная Жозефина вечно терзалась ревностью и страхом, что более молодая и плодовитая соперница может вытеснить ее и занять ее место около мужа, которого она любила теперь и сказочное счастье и гений которого давали достаточно оснований для того, чтобы ей завидовала каждая женщина. Многочисленные увлечения ее мужа далеко не были для нее тайной и еще больше усиливали ее беспокойство. Со страхом следила она за каждым шагом Наполеона и не скупилась для него ни на сцены ревности, ни на слезы, ни на обмороки. И только когда Наполеон усыновил ее Евгения, она немного успокоилась, хотя и этот факт не представлялся ей верной и длительной гарантией. Она знала, что Наполеон, потеряв надежду иметь от нее наследника, обратил свои ожидания на братьев, Жозефа и Люсьена. Но у обоих до сих пор были только девочки. Итак, если уж суждено было племяннику быть продолжателем славы и имени Наполеона, то пускай хоть это будет ребенок, в жилах которого будет течь и ее кровь. И она обратилась к Гортензии как к спасительнице. Она выдала ее замуж за Луи Бонапарта, к великому несчастью этой достойной жалости будущей королевы.

Гортензия оправдала возлагавшиеся на нее надежды. В первый же год своего замужества она родила сына, получившего имя Наполеона-Шарля. Этот ребенок сделался любимцем Наполеона; на этого племянника он возложил теперь все свои надежды. Он нянчился с ним, как настоящий отец, сочинял для него басни, сажал его с собой за стол во время завтрака и видел уже в нем своего наследника. Маленький Наполеон звал большого Наполеона «дядя Бибиш» и любил его больше всех на свете. Но и этому ребенку не суждено было стать избавителем Жозефины от всех бед. Пока же его появление далеко прогнало от нее страшное привидение развода.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.