Глава вторая
Глава вторая
«Марь Иванна, очень странно…» Первые артистические впечатления. Вертинский, Лемешев, Елена Трутовская. «Харбинский киднепинг»
Вскоре после моего рождения семья переехала в большой дом в Новом городе. Он стоял на возвышенности, на южном берегу Сунгари. На двух пересекающихся проспектах, Большом и Вокзальном, кипела деловая жизнь, были лучшие магазины и кафе, красивые здания Русско-Азиатского и Русско-Китайского банков, Правления КВЖД, бывшего Гарнизонного собрания (похожего на крепостную цитадель, в стиле ар-нуво), Московских торговых рядов, акционерного общества «Чурин и К0» (на крыше которого была прелестная, почти сказочная круглая башенка с куполом), иностранных консульств…
Огромный храм японских синтоистов на Вокзальном проспекте занимал целый квартал! Впрочем, неподалеку располагались и лютеранская кирха, и католический костел, и армянский храм, и русская старообрядческая церковь, и буддийский храм Цзилэсы с драконами на черепичных крышах.
А на пересечении двух проспектов, на круглой площади, стоял бревенчатый Свято-Николаевский собор, выстроенный еще первыми харбинскими переселенцами.
Помню наш особняк, огромный фруктовый сад, теннисный корт, каток, турецкие бани и три маленьких отдельных домика для служащих. К нам из революционной России добралась младшая сестра мамы, Ольга Михайловна, с мужем и шестью детьми. Они разместились на первом этаже дома, где прожили много лет.
По российским понятиям о семейных отношениях того времени в переезде к нам тетушки, дядюшки, шести кузенов и кузин ничего из ряда вон выходящего не было. Хотя проблем, конечно, хватало.
По нашему саду гуляли белые барашки, мы почему-то называли всех их по имени-отчеству. Как-то раз вдруг степенная овца Мария Ивановна исчезла. Все дети в доме, числом девять человек, волновались два дня, расспрашивая всех, где же овца. Один из поваров наконец нехотя ответил: «Кажется, Марию Ивановну съели…»
С мамой, по крайней мере неделю, мы были холодны как лед.
Харбин моего детства – это и ледяные горки, и каток на Сунгари. Река была очень любима горожанами. Еще задолго до прихода русских маньчжуры дали ей имя Зунгари-ула – «Молочная река»: действительно, летом вода в реке была мутной, белесой. Китайское название Сунгари переводилось весьма поэтично – «Река кедрового цветка».
Харбин моего детства – это и подружки, и школа, и музыка. У нас несколько раз менялись гувернантки. Была и «фребеличка» Анна Адамовна, выписанная родителями из Германии, чтобы учить нас немецкому (куда быстрей мы научили ее говорить по-русски), и энтузиастическая, полная идей Эмма Петровна – с ней мы увлеклись марионетками, спектакли в доме шли через день, и до сих пор не могу забыть, какое удовольствие я получала от домашнего кукольного театра! Самым большим горем и самым суровым наказанием за шалости для меня в ту пору были слова Эммы Петровны: «Сегодня в театр можешь не приходить».
Некоторое время спустя к нам поступила гувернанткой Вера Ивановна, вдова офицера-колчаковца, научившая меня петь самые первые мои романсы – «Молодушку» и «Мы встретились случайно, вдруг и странно…» Оба романса я пою до сих пор.
День был расписан по часам: занимались английским и французским, брали уроки танцев. С шести лет меня учила музыке изумительная харбинская пианистка Аптекарева, и уже в восемь лет я, как и другие ее ученики, играла на концертах в Железнодорожном собрании.
Это были ответственные выступления: зал вмещал полторы тысячи слушателей!
А летом концерты «Желсоба» часто устраивались в саду.
У нас была устроена сцена для домашних спектаклей. Ставили мы «Золушку» и забытую теперь оперетту «Иванов Павел», любимую русскими гимназистами, их школьным невзгодам и посвященную. В ней я изображала сторожа. Вся моя роль была в два слова – я звонила в колокол и говорила невероятно низким басом: «Пора вставать!..»
Позже я поступила в женскую гимназию М.А. Оксаковской – она располагалась на Вокзальном проспекте Нового города, в прекрасном, светлом и нарядном здании. По воскресеньям там собирались музыканты-любители, исполняли струнные трио, квинтеты, сонаты. Но – увы! Гимназистки младших классов на эти вечера не допускались. Наши обязанности в гимназии Оксаковской, к сожалению моему, состояли отнюдь не в музицировании.
Математик, высокий элегантный господин в очках, меня буквально презирал: ни малейшего таланта к арифметике, алгебре и физике у меня не было!
Зато стихи, все, что мы учили в гимназии, помню до сих пор.
По поведению мне довольно часто ставили «кол», потому что я всегда оказывалась заводилой во всех шалостях, да еще иногда говорила друзьям: «Господа, пойдемте в синема! Все приглашены!»
Харбинские синема той поры назывались громко и завлекательно: «Театр Азия», «Атлантик», «Весь мир». Мы покупали шоколад и шли большой компанией смотреть старые комедии Макса Линдера или новые Чарли Чаплина. Однажды отец спросил: «Люсенька, это правда, что ты приглашаешь в синема всех друзей?»
Полная правда состояла в том, что иногда я приводила в синема полкласса.
Узнав это, отец засмеялся: «Ты – дорогая хозяйка».
Слова его были пророческими: приглашать друзей я люблю до сих пор.
Это оказалось моим призванием и делом жизни.
Когда я училась во втором или в третьем классе, в Харбине появился бандит Корнилов со своей шайкой (в основном в ней состояли грузины и осетины). Они наводили ужас на город, похищая детей состоятельных горожан. Банда, например, украла сына богатого коммерсанта Каспе – способного мальчика, которому прочили славу пианиста. Отец его отказался платить выкуп, надеясь на помощь полиции. Мальчику отрезали ухо и прислали отцу. Затем пришла вторая такая же посылка. Потом сын Каспе был бандой Корнилова убит.
За нас тоже боялись и потому возили в автомобиле. Наш «форд» еще был для Харбина редкостью. Боялись не напрасно: вскоре и моему отцу позвонили неизвестные и потребовали денег – иначе похитят нас. Отец ответил: «Вы знаете, что для меня дети важнее, чем деньги. Приходите ко мне в контору, мы договоримся». – «Как мы можем быть уверены, что вы не позовете полицию?»
Отец дал им честное слово. И они пришли. Во главе с самим Корниловым.
Я это помню хорошо: мы сидели дома и волновались. Бандиты потребовали какую-то очень большую сумму, отец сказал: «Таких денег у меня нет. Но сколько я могу, вам заплачу». Подумав, они сбавили цену… Потом отец сказал Корнилову: «Мне вас жаль, вы умный молодой человек. Если будете продолжать в том же духе – кончите на виселице». Корнилов ответил: «Господин Лопато, это мое дело, и оставим этот разговор».
Его действительно поймали и повесили через полгода.
В Харбине тех лет были чудный драматический театр и опера. Замечательные артисты приезжали к нам из России.
Харбинцы старшего поколения еще помнили концерты Анастасии Вяльцевой, прибывшей в Маньчжурию на гастроли в личном салон-вагоне. Городской легендой стал страусовый веер, поднесенный певице харбинскими слушателями: пятисотенный кредитный билет был приколот к каждому перу!
Театралы помнили приезд строгой Веры Комиссаржевской – она посетила наш город незадолго до гибели от оспы на гастролях в Туркестане. Позже на берегах Сунгари бывали и Федор Шаляпин, и Александр Вертинский.
Шли и балетные спектакли – и не только приезжих трупп. Мне в детстве более всего нравились балеты с участием Елены Михайловны Трутовской. Уже в 1926 году она давала сольные концерты в Харбине.
Родилась Елена Трутовская в 1901 году, в годы революции была солисткой Большого театра, затем эмигрировала в Маньчжурию. В Харбине она, помимо выступлений, держала школу танцев для детей и взрослых. Позже танцевала в Париже, училась у Ольги Преображенской, стала звездой в труппе балета «Стелла» русской балерины Натальи Евгеньевны Комаровой. «Стелла» блистала в «Фоли-Бержер» в сезон 1932/33 годов.
Трутовская была очень талантливая балерина, красивая и компанейская дама.
Артисты выступали и у нас дома: и Сергей Лемешев, начинавший в Харбине свою карьеру на сцене Русской оперы клуба Железнодорожного собрания, и драматический тенор Александр Шеманский, который прославился в Харбине партией Канио в «Паяцах», и Зерянова (ее меццо-сопрано запомнилось мне в «Пиковой даме»), и многие другие.
А еще я помню гастроли в Харбине Айседоры Дункан. Знаменитая «босоножка» уже пережила в ту пору расцвет своей карьеры…
Я очень любила приемы, которые устраивали родители, любила домашние концерты… Но терпеть не могла, когда меня, младшенькую, выводили в гостиную напоказ – нарядную, с большим розовым или голубым бантом!
Кто-нибудь из гостей всякий раз щипал меня за щечку со словами: «У, какая прелестная девочка!» Я делала реверанс и быстро убегала прочь.
Мне было тринадцать лет.
Комментарии
Лемешев – Сергей Яковлевич Лемешев (1902–1977), певец (лирический тенор), народный артист СССР, солист Большого театра.
«Фребеличка» – последовательница немецкого педагога Фридриха Фребеля, известного своими работами по педагогике дошкольного воспитания, разработкой идеи детского сада и методики работы в нем. Русские «фребелички» конца XIX – начала XX в., как правило, брали на свое попечение в дневные часы небольшую группу детей и уделяли особое внимание развивающим играм на воздухе.
Анастасия Вяльцева – Вяльцева Анастасия Дмитриевна, «Настя» (1871–1913), эстрадная певица, исполнительница русских и цыганских романсов.
Ольга Преображенская — Преображенская Ольга Иосифовна (1871–1962), танцовщица, педагог. В 1890-х – 1900-х гг. солистка балета Санкт-Петербургского Мариинского театра. С середины 1910-х гг. преподавала классический танец. Ее последовательницей считала себя А. Ваганова. С 1922 г. Преображенская в эмиграции. В 1923 г. открыла в Париже балетную студию, где воспитала несколько поколений европейских танцовщиков. Преподавала танец до 89-летнего возраста.
«Фоли-Бержер» — парижский мюзик-холл, основанный в 1871 г. С 1918 г. – «Театр Фоли-Бержер», прославленный музыкальными спектаклями-ревю. Крупнейшие из многочисленных звезд «Фоли-Бержер» – Жозефина Бейкер, Мистингетт, Морис Шевалье.
Александр Шеманский — Шеманский Александр Леонидович (1900–1976), певец (тенор). Воспитанник Иркутского кадетского корпуса, во время Гражданской войны был подпоручиком на Восточном фронте. Затем оказался в Харбине, где начал занятия вокалом у сопрано Осиповой-Заржевской, был солистом Харбинской оперы при Железнодорожном собрании, гастролировал по Азии с итальянской оперной труппой «Капри». Исполнял партии Радамеса в «Аиде», Германа в «Пиковой даме», Гофмана в «Сказках Гофмана», Герцога в «Риголетто», Хозе в «Кармен», Канио в «Паяцах».
В 1936 г. в Харбине дал совместный концерт с Ф. Шаляпиным. В 1940-х гг. пел в Шанхае и Харбине, после войны переселился в Индию, ставил оперные спектакли в Калькутте. В 1960-х гг. переехал в США, солировал в Казачьем хоре, гастролировал с ним по стране. В 1970-х гг. преподавал вокал в Лос-Анджелесе.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.