Вторая поэма
Вторая поэма
Кроме чертёжных занятий осенью 1915 года у Маяковского было ещё одно чрезвычайно важное дело – он сочинял стихи, посвящённые даме его сердца. Они сначала так и назывались – «Стихи ей». Лили Брик рассказывала, что писались они…
«… медленно, каждое стихотворение сопровождалось торжественным чтением вслух, сначала стихотворение читалось мне, потом мне и Осе и наконец всем остальным».
В стихах речь шла о неразделённой любви поэта. Когда стало ясно, что на свет появляется очередная поэма, у неё появилось название – «Флейта-позвоночник». Почему такое странное? Об этом – в прологе:
«Я сегодня буду играть на флейте.
На собственном позвоночнике».
В финале (после многостраничного объяснения в любви) следовали слова, обращённые к той, для кого он играл на необычной флейте:
«Сердце обокравшая,
всего его лишив,
вымучившая душу в бреду мою,
прими мой дар, дорогая,
больше я, может быть, ничего не придумаю».
Почему Маяковский высказал это неожиданное сомнение – в возможности написать нечто подобное? Потому что цель он поставил себе необыкновенную – переписать «Евгения Онегина», одним из героев которого является поэт Владимир Ленский, погибавший на дуэли. Маяковский решил осовременить великую поэму, перенеся её действие в XX век. Он сделал себя главным героем, заявив в самом начале (в прологе):
«Всё чаще думаю —
не поставить ли лучше
точку пули в самом конце.
Сегодня я
на всякий случай
даю прощальный концерт».
В самом начале первой главы Маяковский сразу заявил, что у него есть любимая женщина, но любовь к ней у него безответная. И он вопрошает:
«Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?»
Таким образом, поэма начиналась с проклятия, после которого поэт вновь заявлял о том, что готов расстаться с жизнью:
«Мне,
чудотворцу всего, что празднично,
самому на праздник выйти не с кем.
Возьму сейчас и грохнусь навзничь
и голову вымозжу каменным Невским!»
В том, что любимая женщина его не любит, Маяковский винит не кого-нибудь, а самого Всевышнего. Это он…
«… бог такую из пекловых глубин,
что перед ней гора заволнуется и дрогнет,
вывел и велел:
люби!»
Но поэту не нужна такая возлюбленная, и он кричит:
«На надо тебя!
Не хочу!
Всё равно
я знаю,
я скоро сдохну».
И Маяковский обращается ко Всевышнему, что если Он решил его за что-то покарать, пусть карает:
«Делай, что хочешь.
Хочешь четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только – слышишь! —
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!»
Этими словами заканчивается первая глава. Вторая начинается с напоминания, что в Европе идёт мировая война, на которой каждый день гибнут люди. А Маяковский, который уже объявил, что и ему суждено погибнуть, давал свой «прощальный концерт», воспевавший любовь. Поэт обращался к людям:
«Радостью покрою рёв
скопа
забывших о доме и уюте.
Люди,
слушайте!
Вылезьте из окопов.
После довоюете».
Обращаясь к воевавшим, Маяковский неожиданно на все лады принимался восхвалять свою желанную (любившую красить свои волосы в рыжий цвет):
«Тебя пою,
накрашенную,
рыжую».
И добавлял, называя свою любимую по имени:
«… на цепь нацарапаю имя Лилино
и цепь исцелую во мраке каторги».
И всё потому, что любовь эта у него – последняя.
Третья глава начинается с предсказания:
«Забуду год, день, число.
Запрусь одинокий с листом бумаги я.
Творись, просветлённых страданием слов
нечеловечья магия».
Подобное произойдёт с ним через семь лет, когда он станет писать очередную поэму о безответной любви.
Далее следуют описания очередного визита к любимой и её холодной неприветливой встречи. А тут ещё её муж вернулся, «весельем улиц орошён». И тогда:
«Я
как надвое раскололся в вопле.
Крикнул ему: «Хорошо, уйду, хорошо!»»
Поэта начинает жечь, тяготить, взрывать и мучить невероятная ревность. И он признается:
«Я хочу одной отравы —
пить и пить стихи».
И он начинает писать их. Пишет и пишет. И объявляет в конце поэмы:
«В праздник красьте сегодняшнее число.
Творись,
распятью равная магия.
Видите —
гвоздями слов
прибит к бумаге я».
Этим признанием поэма и «прощальный концерт», обещанный поэтом, завершаются.
Что можно сказать о содержании того, что было сыграно на собственном позвоночнике Маяковского? Если «Облако в штанах» наполовину состояло из самовосхваления, а наполовину – из уговоров Марии полюбить выдающегося поэта, то новая поэма практически целиком состояла из безудержного плача ревнивого стихотворца.
Впрочем, это мнение читателя начала XXI века. А как к «Флейте» отнеслись современники Маяковского, жившие, как и он, в начале двадцатого столетия?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.