Поиск внешней опоры

Поиск внешней опоры

Самая популярная чета 1938 г. — супруги Чан. Об этом объявил журнал «Тайм». Рекламой популярная чета была обязана американским миссионерам. Редактор журнала «Тайм» Генри Люс — выходец из миссионерской семьи. Миссионеры использовали любую возможность, чтобы подчеркнуть принадлежность к западной религии большой части официальных лиц чанкайшистского правительства — выпускников христианских учебных заведений. Сун Мэйлин представлялась мировому общественному мнению чуть ли не святой, способной спасти страну от нашествия дьявола. Христианские миссионеры помогали сохранять США «дружеское лицо» в отношении китайского народа, маскируя зачастую неприглядную роль Вашингтона как пособника японской агрессии, жестокость политической практики Чан Кайши и его соратников.

В то время как Япония приступила к практическому осуществлению давно готовившегося плана создания «всеобщей сферы совместного процветания», а США и европейские капиталистические державы успешно проводили политику «умиротворения» агрессора, «друзья» Гоминьдана, в основном из среды миссионеров, потребовали от Белого дома прекратить поставки военных материалов в Японию. Инициаторы кампании призывали к решительной борьбе с широко распространенным, на их взгляд, мнением, будто для того, чтобы избежать конфликта с Японией, США должны удалить всех своих граждан и военнослужащих с территории Китая.

Но что могли противопоставить миссионеры политической игре правящей Америки, увидевшей главную для себя опасность в Советском Союзе? Миссионеры и их «друзья» организовывали различные комитеты, которые призывали к бойкоту японских товаров и шумно ратовали за отказ от «участия в японской агрессии».

Строители дальневосточной политики США оказались перед довольно сложной дилеммой: совместить, казалось бы, противоположные цели — обеспечить интересы американского капитала в Китае, сохранить лицо «друзей» китайского народа и остаться при этом партнером японского милитаризма в борьбе с «коммунистической опасностью».

17 сентября 1938 г. чунцинское правительство назначило Ху Ши (Ху Шичжи) послом в США. Это назначение известного в Китае и за рубежом ученого-обществоведа хорошо восприняли как в официальных, так и в научных кругах США. Ху Ши, как и другие почитатели и ученики американского философа Дьюи, воспитанный в классических канонах американского прагматизма, смотрел на США как на «символ непревзойденной морали», как на «неиссякаемый источник вдохновения». Ху Ши тогда убежденно верил в «ценности американской демократии», призывал покориться силе «западного ветра», «идти на Запад». С появлением в Вашингтоне Ху Ши в качестве посла Чан Кайши начиналась новая веха в китайско-американских отношениях. Вслед за Ху в США последовал известный шанхайский банкир П. К. Чэнь. Предстояли переговоры о предоставлении Чунцину финансовой и экономической помощи. Сам Чан Кайши обращается с личным письмом к Рузвельту.

Еще во время осады японцами Нанкина Чан пошел навстречу предложениям Германии и Италии о мирных переговорах с Японией. 21 ноября 1937 г. немецкий посол Траутман представив гоминьдановцам подготовленный японцами ультиматум, содержащий ряд унизительных требований, в том числе признание, по существу, имперских завоеваний, запрещение антияпонской деятельности и т. д. Через месяц были повторены ультимативные, но еще более жесткие требования. Японская сторона поставила чунцинского диктатора в сложное положение.

Гоминьдановцы 2 января 1938 г. решились обратиться через Траутмана к Гитлеру с просьбой «повлиять на японцев», добиться хоть какого-то смягчения их требований. Германское посредничество между противоборствующими сторонами в Китае вызвало досаду в США и Англии. Последние опасались потерять инициативу.

16 января 1938 г. премьер Коноэ заявил, что терпение Токио лопнуло и нет необходимости вступать дальше в какие-либо переговоры с Чунцином. Япония активизировала усилия с целью внести раскол в Гоминьдан изнутри. Сторонники Вац Цзинвэя — Чжоу Фохай, Тао Сишэн и другие — организовали в Нанкине, Ханькоу капитулянтские группы; в Токио, Гонконг, Шанхай едут из Чунцина тайные эмиссары.

В трудное для Китая время, когда рухнули расчеты гоминьдановцев на содействие Запада в мирном урегулировании конфликта, Советский Союз усилил оказание моральной и материальной поддержки Китаю. К марту 1938 г. в Китай поступили советские танки, большое количество артиллерии, стрелкового вооружения.

И лишь 16 декабря 1938 г. Экспортно-импортный банк США предоставил Китаю кредит в сумме 25 млн долларов для закупок сельскохозяйственной продукции и промышленных товаров. Этот кредит был скорее демонстрацией Вашингтоном солидарности с Китаем, нежели выражением самой солидарности. Министр иностранных дел Японии Арита заявил 20 декабря 1938 г.: «Кредит не помешает установлению «нового порядка» в Азии». Соглашение министерств финансов США и Китая (8 июля 1937 г.) предусматривало поставки китайского серебра в США, что, как полагали в Вашингтоне, должно было прочнее связать доллар и юань, обеспечить таким образом американский контроль над китайской денежной системой. Японцев больше тревожила боевая советская помощь, которая обеспечивала китайскому командованию не только возможность сдерживать натиск агрессора, но и переходить нередко в наступление.

Чан Кайши был вынужден заявить о «бескорыстном характере помощи Советского Союза китайскому народу в его борьбе против японской агрессии». И это была правда. Советские кредиты обеспечивали поставки в Китай различного вооружения, боеприпасов, транспортных средств.

Чан Кайши хотя и говорил публично о большой роли советских военных советников, на деле ограничивал их деятельность. Невежественных генералов, окружавших генералиссимуса, беспокоила прежде всего личная судьба, их заботили привилегии, которые они стремились во что бы то ни стало сохранить. Люди, приехавшие из Советского Союза и воспитанные в духе иных человеческих ценностей, вызывали у них лишь подозрительность и недоверие. Но диалектика взаимоотношений между СССР и Китаем уже в то время отличалась гораздо большей сложностью, нежели это было показано историками в первые послевоенные годы. Культ личности Сталина не мог не бросить на эти отношения свою неприглядную тень. Советские военные советники не были изолированы от событий в своей стране, где репрессии захлестнули и Наркомат обороны. В ведущих управлениях Генерального штаба в 1937 г. практически сменилось все руководство, обстановка слежки, всеобщего недоверия сковывала деятельность и военных специалистов, вовлеченных в китайские дела. В то же время в условиях культа личности Сталина появились благоприятные условия для деятельности различного рода приспособленцев, авантюристов, обязанных сталинскому покровительству своей карьерой. Одним из таких деятелей был полковник Власов. Последний, как вспоминал М. С. Шмелев, состоял при ставке Янь Сишаня. «Сталинский полководец» не стеснялся в средствах. Он усердно пишет рапорты на имя Чан Кайши. Один из таких рапортов пришелся по душе генералиссимусу, поскольку в нем русский советник «разоблачил» маневры его соперников. Услуга за услугу. И Власов становится кавалером высшего ордена Золотого дракона. Лавры великого полководца не дают Власову покоя. С его благословения издается плакат, на котором изображены Янь Сишань, Власов, возглавляющие устремившиеся в бой против японцев войска. Поведение Власова не остается не замеченным в группе советников. Был поставлен вопрос об исключении Власова из партии. Но из Москвы ему протянули руку помощи, и он, будучи отозванным из Китая, вновь оказывается на коне и пишет рапорты на своих начальников, которые многие считают ординарными доносами. И вот уже Власов — генерал-майор, а на его груди новенький орден Боевого Красного Знамени. «Товарищ Сталин оказал мне доверие…» — говорил и писал нередко Власов. Перешедший в годы войны на службу к гитлеровцам, Власов был казнен за предательство Родины. Но не такие люди, как Власов, делали погоду в отношениях между СССР и Китаем. Из 3600 советских военных советников подавляющее большинство честно выполняло свой долг.

К 40-летию разгрома милитаристской Японии политическая академия ВМС Китая опубликовала материалы о советской помощи Китаю во время антияпонской войны. Согласно этим материалам, СССР с 1938 по 1940 г. предоставил Китаю кредиты на сумму 450 млн долларов в виде оружия; с октября 1937 по сентябрь 1939 г. из СССР было поставлено в Китай 980 самолетов, более 80 танков и 1300 орудий.

Японцев не устраивали развитие связей СССР с правительством Чан Кайши, рост советской военной помощи гоминьдановскому Китаю, и они усилили военное давление на гоминьдановский режим.

Захват японцами Гуанчжоу и Уханя несколько подорвал тезис Чана о том, что не следует идти на большие жертвы, чтобы удержать какой-либо город. Ведь после новых успехов японского оружия на китайской земле вновь в рядах Гоминьдана вспыхнули раздоры, наносившие ущерб престижу партии и ее лидеру. Потеря Гуанчжоу и Уханя привела к росту недовольства политикой Чан Кайши среди населения Юга. Видный гоминьдановец Евгений Чэнь потребовал устранить Чан Кайши с поста главнокомандующего. «Японское вторжение, — говорил он, — распространилось на самые богатые районы Китая. Мы не можем спасти Китай и самих себя от завоевателя, если будем думать, что Чан Кайши выиграет войну… Оскорбительно представить себе, что Чан Кайши есть лучшее, что может породить нация» Приверженец Сунь Ятсена, каким прослыл Чэнь, вел себя вызывающе. Чан Кайши такого не прощал.

Чан Кайши ощущал давление не только слева, но и со стороны прояпонских элементов. Успехи японцев, рассчитывавших военным давлением вынудить гоминьдановцев стать на колени, не привели, однако, к желаемым для Токио результатам. В декабре 1938 г. премьер-министр Японии Коноэ, отмечая новые победы императорской армии — захват Гуанчжоу и уханьского трех-градья, пригрозил Чан Кайши: если Национальное правительство не прозреет, будет придерживаться политики сопротивления Японии и сотрудничества с коммунистами, то военные действия будут продолжаться до полного уничтожения врага. Если Чан Кайши не покорится, намекнул при этом Коноэ, то найдется и другое «китайское правительство», с которым империя будет иметь дело.

Японские политики решили ввести в игру возглавлявшего гоминьдановский Политический совет Ван Цзинвэя. Подготовка началась заранее…

12 ноября 1938 г. в различных частях города Чанша вдруг вспыхнули пожары. Японские войска находились в 180 км севернее города. Среди населения поползли слухи, что это дело рук Чан Кайши. Расследование показало: пожары на совести командующего местным гарнизоном Чанша генерала Фэн Цзы, начальника управления общественной безопасности Вэн Чжунфу и других. Предлог для поджогов — японцы на подступах к городу (город действительно был захвачен императорской армией, но лишь спустя шесть лет). А тогда, в 1938 г., в городе было уничтожено 50 % строений, боеприпасов, снаряжения, погибло до 5 тыс. жителей. За спиной поджигателей маячила тень Ван Цзинвэя. Как только загорелся город, Ван Цзинвэй публично обрушился на инициаторов политики «выжженной земли», которая, по его словам, несла китайскому народу «бесчисленные жертвы». Инициаторы пожаров в Чанша рассчитывали спровоцировать анархию, показать власть имущим опасность для них линии на вооружение простого народа, окончательно скомпрометировать Чан Кайши, добиться его отставки, открыть путь для заключения мира с Японией.

Ван Цзинвэй и его сторонники просчитались. За Чан Кайши стояла армия. 18 декабря 1938 г. Ван Цзинвэй начал в Куньмине переговоры с губернатором Юньнани генералом Лун Юнем, пытаясь склонить его к сепаратному миру с Японией. Для японцев такого рода сделка имела бы огромное значение, поскольку подвоз вооружения в Китай осуществлялся с Юга, через Бирму и Индокитай.

И здесь Ван Цзинвэя постигла неудача. Чан Кайши узнал о поведении Ван Цзинвэя от самого Лун Юня. Чану не раз приходилось вступать в конфликт с Ван Цзинвэем, но теперь, когда его противник стал действовать с открытым забралом, опираясь на помощь и содействие японцев, их дороги разошлись окончательно. Ван Цзинвэй в декабре 1938 г. бежал со своими единомышленниками в Ханой. Они всерьез стали пропагандировать идею создания «китайского правительства мира с Японией».

Ван Цзинвэй мечтал, как вспоминал брат Мао Цзэ-дуна Мао Цзэминь, захватить в правительстве портфель министра финансов. Это действительно был чрезвычайно важный пост. Недаром после смерти Сунь Ятсена наследником лидера революции считался Ляо Чжункай, занимавший пост министра финансов. Ван Цзинвэй и его сторонники, согласно версии Мао Цзэминя, были весьма раздосадованы, когда узнали, что министром финансов стал Кун Сянси. Состоялась неприятная для Ван Цзинвэя встреча с Чан Кайши. После нее главком разослал всем командующим армиями телеграммы, где сообщал о намерении Ван Цзинвэя заключить с японцами мир, те в своих ответах заклеймили Ван Цзинвэя как предателя.

Китайские историки Шэнь Цзяшань и У Дэхуа, обращаясь в середине 80-х годов к истории перехода Ван Цзинвэя в лагерь агрессора, дадут оценку причин его разрыва с чунцинским правительством. Признавая давнее соперничество между Чан Кайши и Ван Цзинвэем в качестве одной из причин этого разрыва, они проанализируют главные факторы, повлиявшие на поведение отступника. Альянс Вана и Чана на антикоммунистической платформе в начале 30-х годов оказался временным. После сианьских событий и начала японской агрессии между ними обостряются разногласия, в центре которых оказывается вопрос о войне с Японией и едином фронте с КПК. Попытки Вана убедить Чан Кайши в пагубности сопротивления Японии, неизбежности поражения Китая оказались тщетными. У Дэхуа видит главные причины предательства Ван Цзинвэя в «полной утрате национального духа, капитулянтстве, ненависти к КПК и революционным силам и, кроме того, в стремлении стать верховным лидером Гоминьдана».

Чан Кайши решил, о чем свидетельствуют появившиеся в середине 80-х годов источники, расправиться с Ван Цзинвэем испытанным способом. На роль мстителя избирается 25-летний Ван Луцзяо, закончивший полицейскую академию в Чжэцзяне. Террорист настиг Ван Цзинвэя в Ханое, но промахнулся. 8 июня 1939 г. правительство Чан Кайши издает указ об аресте Ван Цзинвэя и наказании его. Но и эта акция не имеет практических последствий. В июне 1939 г. Ван Цзинвэй и его сподвижники — Гао Чжун и Чжоу Фокай улетают в Токио.

В тяжелой обстановке, сложившейся в стране после бегства Ван Цзинвэя, видные деятели КПК, озабоченные судьбами единого фронта, выступили в поддержку Чан Кайши. В Яньани проходила политическая кампания под лозунгом: «Поддержим генералиссимуса Чан Кайши, долой предателя Ван Цзинвэя».

Это было время кульминации политики «умиротворения» Японии, проводимой США и Англией, что нашло отражение в переговорах английского посла Крзйги и министра иностранных дел Японии Арита 21–22 июля 1939 г. Соглашение, достигнутое в результате переговоров, развязало руки японской военщине в Китае.

Чан Кайши взял под защиту интересы китайского национального капитала, крупных китайских землевладельцев. Этим он противопоставил себя Ван Цзинвэю, опиравшемуся на ту часть китайской торговой и промышленной буржуазии, чьи интересы так или иначе были крепко связаны с японским бизнесом, страдали от блокады портов, контроля Национальным правительством иностранной валюты и торговли. Под напором японских агрессоров, не щадивших никого и ничего на своем пути, толстосумы бросились кто куда: одни, используя любые лазейки, бежали за границу, другие перебирались на территории иностранных концессий, третьи искали защиты у Чан Кайши, благословлявшего их на деловую активность в отсталых районах Юго-Западного и Западного Китая.

Представители национального капитала, мечтавшие сбросить с себя груз зависимости от своих иностранных хозяев, жаждали увидеть Гоминьдан в качестве ведущей и основной силы в рамках единого фронта. «Мы должны вести себя так, — призывал демократ Чжан Цайли, — как ведут себя пассажиры на пароходе… Они вверяют свою судьбу рулевому». Иной кандидатуры на роль рулевого, помимо Чан Кайши, эти круги предложить не могли.

Чан Кайши, действуя в рамках общенародного анти-японского фронта, одобрил курс на некоторое сокращение налогов в деревне, снижение арендной платы, ослабил гонение на рабочих, разрешил легально отмечать праздник 1 Мая. Поступить иначе в то критическое для страны время генералиссимус не мог. Союз с японцами лишал бы чунцинского диктатора знамени освободителя китайского народа, а с этим Чан Кайши смириться не мог. Японцы обещали его обезглавить, и генералиссимус, зная Японию, не мог отбросить мысли о такого рода печальной для себя перспективе. И Чан Кайши сохранял твердость. 17 апреля 1939 г. он выступил по поводу японских «принципов» отношений с Китаем, предусматривавших создание «нового порядка в Восточной Азии». «Цель китайской оборонительной войны, — заявил он, — заключается в сохранении существования, самостоятельности и свободы всей китайской нации в целом. Наша борьба не может быть прекращена ни на один день до тех пор, пока мы не добьемся этой цели… Если даже вся территория Китая будет оккупирована, то все равно у нас останется уверенность и убеждение в том, что мы сумеем отобрать у японцев всю нашу территорию и на ней восстановить всю вашу власть». И это были не только слова.

После падения Ханькоу Чан Кайши готовил ежемесячно 98 тыс. солдат. За время войны к 1939 г. в Китае было мобилизовано примерно 4,5 млн человек, из них 2 млн — в действующую армию, 700 тыс. — в резерв, 500 тыс. — партизанские войска. Китайские солдаты приобретали опыт. Соотношение потерь японской и китайской армий, согласно данным, которыми располагала КПК в то время, было в начале войны один к пяти, к 1939 г. — один к одному.

Рост политических настроений в пользу единого фронта объективно способствовал авторитету КПК как внутри страны, так и за рубежом, что не могло не противоречить конечным целям Чан Кайши. Именно тогда американцы впервые смогли опубликовать материалы о положении в районах, контролируемых КПК. И это не отвечало интересам гоминьдановцев. Мадам Чан дала понять представителям западной прессы, что не доверяет сообщениям корреспондентов, посетивших Яньань. Эти сообщения показывали высокую общественную и личную нравственность коммунистов, их честность, готовность к самопожертвованию, решимость и благородство духа. Такого первая леди Китая перенести не могла. «Но я не понимаю, — патетически восклицала она перед журналистами, — разве коммунисты могут быть благородными и честными, как вы их изобразили?!»

Генералиссимус усилил давление на КПК. 1 апреля 1939 г. Чан Кайши выступил на заседании Политического совета. Тезис о едином фронте вдруг исчез из лексикона генералиссимуса. «Главной заботой правительства и командования, — заявил оратор, — является ликвидация баз коммунистической деятельности и пропаганды». Чан Кайши поставил эту задачу рядом с задачей борьбы с агрессором.

В апреле 1939 г. Чан Кайши призвал к уничтожению «баз коммунистической деятельности», а в июне того же года направил командованию Новой 4-й армии телеграмму: «Ваша твердая решимость всегда идти вперед и никогда не отступать показывает, что вы преданы родине. Я доволен вами». Гоминьдановцы, выполняя приказ генералиссимуса, блокировали базы КПК, ее вооруженных сил на территории Северного и Центрального Китая, готовили наступательные операции против 8-й и Новой 4-й армий. Знавшие двуличие генералиссимуса люди не могли не вспомнить народную мудрость: «Не бойся, если у тигра родилось три тигренка, бойся человека, у которого в груди два сердца».

Чан Кайши блокировал пограничный район Шаньси — Ганьсу — Нинся, где находилось командование 8-й и Новой 4-й армий. Гоминьдановские войска общей численностью 750 тыс. человек приняли участие в операциях против отрядов КПК. Будто и не было призывов к единому фронту.

Об изощренных методах психологического давления на Красную армию со стороны Чан Кайши подробно рассказал в своих мемуарах маршал Пэн Дэхуай. В частях Красной армии пользовался известностью командир 3-го корпуса Хуан Гунлюэ, его же дядя — Хуан Ханьсян находился по другую сторону баррикад. Накануне третьего карательного похода Чан Кайши гоминьдановские средства информации объявили о назначении Хуан Ханьсяна командующим со штабом в Наньчане, а вскоре в расположении частей Красной армии появился бродяга по имени Хуан Мэйчжуан. Пришелец, как оказалось, приходился Хуан Гунлюэ старшим братом. Но зачем ему понадобилось пересекать линию фронта? Пэн Дэхуай, ранее встречавшийся с Хуан Мэйчжуаном, оказал гостю теплый прием, его ожидал роскошный ужин. Ликер «Чжуе цин» («Зелень листьев бамбука») сделал свое дело. Охмелевший Хуан предложил от имени Чан Кайши пост главнокомандующего Пэн Дэхуаю и командира корпуса — Хуан Гунлюэ. В подтверждение своих слов он достал из тайника чемодана письма от Чан Кайши и Хуан Ханьсяна к Хуан Гунлюэ. «Когда я был начальником офицерской школы Вампу, — писал Чан Кайши, — то вел дела недостаточно умело, в результате чего курсант Хуан Гунлюэ вступил на ложный путь». А Хуан Ханьсян напоминал в своем письме о добродетелях генералиссимуса, о своей готовности добиться от него изменения отношения к Хуан Гунлюэ. Чан Кайши получил ответ в чемодане Хуан Мэйчжуана. «Чан Кайши, — говорилось в ответе, — бандит и предатель родины, ответственный за массовые убийства рабочих и крестьян, за свои преступления он заслужил смертную казнь, Хуан Ханьсян идет по стопам Чан Кайши и тоже заслужил высшую меру наказания…» Рядом с ответом лежала голова хозяина чемодана[60].

В блокаде освобожденных районов, находившихся под контролем КПК, принимали участие японские войска. Командование 8-й армии приняло решение нанести в августе — сентябре 1940 г. удар по коммуникациям, активно использовавшимся японской армией и марионеточными войсками Ван Цзинвэя. Операция известна как «битва ста полков». Части 8-й армии под командованием Пэн Дэхуая нанесли серьезный урон противнику: было убито, ранено и взято в плен до 46 тыс. японских солдат и офицеров. Ущерб, нанесенный противнику, оценивался в 100 млн иен. В годы «культурной революции», как пишут китайские историки, «битва ста полков» расценивалась «не как большое достижение, а как преступление». Китайские авторы отмечают «битву ста полков» как самый большой успех 8-й армии в период антияпонской войны. Пэн Дэхуай вел боевые операции, а гоминьдановцы продолжали блокаду партизанских баз. Особую заботу у Чан Кайши вызвали действия Новой 4-й армии. Численность армии возросла к 1941 г. до 100 тыс. человек.

Район, очерченный треугольником Нанкин — Шанхай — Ханькоу, — один из богатейших. Несмотря на японскую оккупацию, ближайшее окружение Чан Кайши смотрело на эти места как на свою вотчину. Рост авторитета сражавшейся против захватчиков 4-й армии среди народа, возможность упрочения здесь влияния КПК отнюдь не входили в планы Чан Кайши.

Чан использовал любые аргументы для оправдания своей политики, нацеленной на подрыв единого фронта. Одним из таких аргументов стала директива Мао Цзэдуна командованию 4-й армии, с которой Чан Кайши ознакомился через несколько дней после того, как она была доставлена адресату. Директива предлагала 8-й армии «установить связь с городами по южному берегу Янцзы и проводить кампанию подрыва доверия к Гоминьдану, создавать организации «спасения родины» и борьбы против реакционной линии политического и экономического угнетения масс». Этого было достаточно. Чан Кайши отдал приказ: Новой 4-й армии перейти на северный берег Янцзы. Маршрут передвижения этой армии по южной части провинции Аньхой гоминьдановцы предусмотрительно передали японскому командованию. Гоминьдановцы окружили соединения этой армии с востока, юга и запада, японские войска ударили с севера. Недаром говорили и писали о Чан Кайши: он принимал решения обычно с малой долей риска, будучи уверенным в успехе. Новая 4-я армия понесла большие потери. Командующий армией Е Тин, будучи раненным, попал в плен к гоминьдановцам и был брошен в тюрьму. Советская сторона не могла не реагировать на эту акцию, ведь в данном случае помощь СССР могла идти не на нужды борьбы с агрессией, а на развязывание Чунцином гражданской войны. Советское правительство приостановило реализацию займа.

25 января 1941 г. посол СССР А. С. Панюшкин сделал заявление. В нем говорилось: «Нападение на Новую 4-ю армию ослабляет военные усилия китайского народа, а это на руку японским захватчикам». Именно тогда, когда японские войска терзали китайскую землю и несколько месяцев назад (сентябрь 1940,г.) вошли в Индокитай, необходимы были единые действия китайского народа[61].

Террор гоминьдановцев направлялся не только против коммунистов, но и против либерально настроенной интеллигенции, ненавидевшей диктатуру. Усиливался поток беженцев из Чунцина, Гуйлиня, Куньмина, спасавшихся от преследований службы Чэнь Лифу и Дай Ли.

Весть о событиях в провинции Аньхой вызвала протесты в Китае, за рубежом. Чан Кайши ограничился ничего не значащим обещанием «расследовать» инцидент с Новой 4-й армией. Главное для Чунцина на этом этапе было достигнуто. Позициям КПК в долине Янцзы был нанесен, как казалось, непоправимый удар.

Чан Кайши, проявив солидарность с японцами в нападении на Новую 4-ю армию, отказывался в то же время идти навстречу «миротворческим» инициативам Ван Цзинвэя. Этим он путал карты японских политиков. Ведь из 200 дивизий гоминьдановской армии, действовавшей на фронте, до 53 находились в непосредственном ведении генералиссимуса. Использование этих сил против КПК означало бы для Токио достижение малой кровью успеха в политике по созданию «сферы совместного процветания». Расчеты Токио строились на возможности объединения в прояпонском правительстве Ван Цзинвэя и Чан Кайши, разрыва таким путем антияпонского фронта, уничтожения сил сопротивления, КПК как враждебной агрессии силы. Военные победы на китайском фронте вдохновляли политиков в Токио в их игре вокруг прояпонской группировки в Гоминьдане. К 1940 г. до 2 млн солдат и офицеров китайской армии отдали свои жизни в угоду воинственным амбициям архитекторов «нового порядка в Восточной Азии». С падением Тяньцзиня, Пекина, Шанхая, Ханькоу и других промышленных центров Китай потерял 90 % своей промышленности. Упорство Чан Кайши не было, однако, сломлено.

30 марта 1940 г. японские правящие круги инсценировали создание в Нанкине так называемого центрального национального правительства во главе с Ван Цзинвэем, противостоявшего чунцинскому правительству Чан Кайши.

Все отчетливее становилась поляризация сил в Китае. Ф. Рузвельт заявил о решимости Вашингтона поддерживать лишь одно правительство в Китае — чунцинское правительство Чан Кайши.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.