Шанхайский переворот 1927 г.

Шанхайский переворот 1927 г.

Чан Кайши постепенно продвигался к Шанхаю — городу, олицетворяющему в представлении китайцев империализм.

Шанхай в середине 20-х годов — главный город-порт: Китая, насчитывающий 1,5 млн человек. Англичане считали себя старожилами в устье Янцзы. На флагштоках военных кораблей, стоявших в устье реки Вампу, преобладали английские флаги, прогуливающиеся по набережной английские полицейские, с высокомерием посматривающие на окружающих, как бы подчеркивали первенство Великобритании в осуществлении традиционного принципа колониальной политики «разделяй и властвуй». И как символ безвозвратно утерянных позиций, как одинокий осколок ушедшей в прошлое Российской империи маячило на Янцзы русское судно «Охотск». Это судно, как и некоторые другие, угнанные белогвардейцами из Владивостока, нашло пристанище на чужбине. «Охотск» стал, по существу, казармой для казаков и офицеров из белоэмиграции.

Набережная реки Вампу в центре международного сеттльмента называлась Банд, на ее правой стороне красовались впечатляющие здания крупнейших банков и монополий. И Здесь англичане обладали преимуществом, ведь на долю главенствующей в колониальном мире Британии приходилось до трети всей внешней торговли Китая. К юго-западу от Нанкин-роуд обосновался французский сеттльмент.

Социальный водораздел все более четко ощущался не только между жителями китайской части города и иностранных сеттльментов, но и между различными полюсами самого китайского общества. Это было время, когда, пользуясь отсутствием сильного централизованного правительства, активизировались шанхайские капиталисты, они создавали собственные независимые организации, прибирали к своим рукам банки, предприятия. Организации формировались как по гильдиям, например Шанхайская ассоциация банкиров, так и, помимо специализированных, на основе личных связей, местничества. Шанхайская главная торговая палата охватывала тузов города в сфере торговли, промышленности и финансов. Особым весом и влиянием отличались «чжэцзянская группа», «финансисты Чжэцзян — Цзянсу». Под их контролем находились банки, заводы, таможни, судовые компании, угледобывающие фирмы.

В шанхайских салонах и отелях бездумно убивала время новая китайская европеизированная буржуазия: она бросала на ветер доллары, добытые кровью и потом трудящихся соотечественников, гнувших спину по 12 часов в день. Уровень эксплуатации китайского рабочего на текстильной фабрике (за 12 часов работы — 1 шиллинг) намного превышал тот же уровень в находившейся в колониальной зависимости от Англии Индии (за 10 часов — 1 шиллинг 6 пенсов).

Повсюду по Янцзы сновали лодки (сампаны), служившие пристанищем для шанхайской бедноты, и здесь же пьяные американские матросы покупали у родителей несовершеннолетних китайских девочек всего лишь за одну серебряную монетку. На окраине города в пропитанных копотью фанзах, на земляном полу, рваных циновках, на тряпье ютилась шанхайская беднота. Нечистоты сливались и сбрасывались в канавы, проложенные вдоль узких улочек; тучи насекомых, разносящих повсюду инфекционные болезни, были неизбежным спутником бедняцких кварталов.

Блистательные китаянки в окружении своих респектабельных поклонников прогуливались по многочисленным аллеям, паркам, наслаждаясь купанием в бассейнах зеленой зоны города, а нищие и голодные кули выбивались из сил, чтобы как-то поддержать свое существование. Шанхайские модницы могли поспорить с англичанками и американками не только в богатстве и изяществе платья, но и в умении танцевать фокстрот или чарльстон, в пышности приемов.

В эту роскошную жизнь была вложена немалая доля доходов, полученных от нещадной эксплуатации женского и детского труда. На шелкоткацких фабриках, находившихся под контролем китайского капитала, использовался труд 120 тыс. женщин и детей.

Научный сотрудник Института мирового хозяйства и мировой политики Ф. Атлей в вышедшей в 1934 г. книге писал: «Процентное отношение женщин и детей, занятых в китайской хлопчатобумажной промышленности, к числу мужчин равно 70 к 30, в то время как в Индии подавляющее большинство рабочих — мужчины; женщина, занятая в китайской промышленности, получает около 9 пенсов в день» Это могло обеспечить лишь полуголодное существование.

Попытки провести рабочее законодательство заканчивались безрезультатно. Право экстерриториальности, неподсудность иностранных владельцев местным судам способствовали усилению эксплуатации китайских рабочих.

Противоборство различных милитаристских клик усиливало напряженность в долине Янцзы, что в свою очередь негативно сказывалось на положении в Шанхае. На железных дорогах царил беспорядок: каждая противоборствующая сторона стремилась использовать железнодорожные артерии против своих недругов. Капитаны судов, совершавших рейсы между Шанхаем, Ханькоу и другими портами, зачастую находились под прицелом винтовок тысяч слабоорганизованных, необученных и плохо вооруженных деморализованных китайских солдат.

В рядах НРА, продвигавшейся к Шанхаю, было немало патриотов, умом, и сердцем осознавших трагедию своего народа, стремившихся положить конец мученической жизни простого люда. В политотделе НРА работал молодой поэт, написавший стихотворение «Шанхайское утро». В нем были такие строки:

Богачи мчатся по середине улицы,

А нищие, просящие подаянья.

Бредут под деревьями, на краю тротуара.

Протянем друг другу братские руки,

Протянем и крепко пожмем их,

братья!

Но там, на дороге — не асфальт,

не бетон.

Там пот и кровь, пролитые нами:

Горькая, кровавая наша жизнь

Лежит под богатыми автомобилями[36].

Автором стихотворения был Го Можо. Пройдут годы, он станет известным поэтом и общественным деятелем КНР. В 20-х годах бунтующий поэт повсюду сеял своими стихами гроздья гнева, наполнявшие умы и сердца революционеров непоколебимой верой в правоту своего дела.

Шанхай менялся на глазах. Иностранные концессии превращались в неприступные убежища укрывшихся за колючей проволокой избранных. На улицах — патрули, и беда ждала того, кто попадал им в руки. Нередко они творили самосуд здесь же, на месте. На площадях и в китайских кварталах Шанхая бросались в глаза установленные на шестах либо фонарных столбах клетки с головами казненных жертв.

Ко многому привыкли жившие здесь иностранцы. Их не удивляло, что на стенах города выставляли на пиках головы казненных коммунистов. Весной 1927 г. поражало другое: жители города проявляли небывалый до того времени интерес к победам и неудачам НРА. Рикши бросали мальчишкам, продающим газеты, медяки и внимательно вслушивались в то, что читали им их грамотные собратья.

Еще совсем недавно, в октябре 1926 г., несколько тысяч шанхайских рабочих выступили против милитариста чжи-лийской группировки Сунь Чуаньфана. В организации выступлений рабочих видную роль сыграл Чжоу Эньлай. В феврале 1927 г. Чжоу руководил всеобщей забастовкой, в которой приняло участие полмиллиона трудящихся. Восстание и забастовки были подавлены войсками западных держав, которые отличались особой жестокостью.

Западных бизнесменов охватило беспокойство: приближение НРА к Шанхаю повлияло на стиль здешней политической жизни. Еще совсем недавно китаец не мог переступить границу территории иностранных концессий, в глаза бросались развешанные на торговых лавочках таблички: «Только для иностранцев». Теперь повсюду открыто праздновались успехи революции. Англичане, потеряв самообладание, напали на участников одного из митингов. Ответом стал захват толпой 5 января 1927 г. английской концессии. Английская сторона вынуждена была начать переговоры с гоминьдановским министром иностранных дел Евгением Чэном о передаче концессии правительству. В феврале англичане передали Китаю концессии в Ханькоу и Цзюцзяне.

Впервые за многие годы западная община в Шанхае, оказавшись перед лицом роста революционных волнений и приближения НРА к городу, решилась на необычный шаг. По ее инициативе представители китайского бизнеса были приглашены на обед в один из лучших отелей. Англичане, воспитанные в духе классических традиций Британской империи, считали неприемлемым для себя сидеть рядом с желтолицым. Но надвигавшаяся буря на время как бы нейтрализовала расистский угар и согнала в одну лодку знатных тузов иностранного и китайского делового мира. Все с вниманием выслушали американского главу иностранного муниципального совета. Он с тревогой взывал к китайским капиталистам: настало время «объединить усилия против большевизма», китайские бизнесмены гораздо лучше выступят в роли лидеров, нежели «сумасшедшие… революционеры».

В городе активизировались профсоюзные объединения, находящиеся под контролем чанкайшистов. Действовали они весьма активно, но только не в организации стачечной борьбы. Они сосредоточили свои усилия на подготовке встречи армии Чан Кайши. Чжоу Эньлай со своими соратниками готовил восстание, а гоминьдановские крикуны пытались подготовить условия для передачи китайской части города Чан Кайши. Рабочие отряды оккупировали полицейские участки, небольшой арсенал, почту, железнодорожную станцию… Все это задержало вступление войск Чан Кайши в город. Международный сеттльмент операция не затронула.

Главнокомандующий понимал: нельзя решить силовым путем проблему профсоюзов, борьбы рабочих и крестьян.

К весне 1927 г. организации Генерального совета шанхайских профсоюзов (создан в 1925 г.) объединяли более 300 тыс. рабочих. В вооруженных рабочих дружинах состояло до 3 тыс. готовых к защите своих интересов бойцов.

Чаи Кайши охотно выступал на «приветственных» митингах, которые в конце концов заканчивались избиением левых. В то время как главнокомандующий, маскируясь революционными лозунгами, двигался к Шанхаю, его ставленники обрушивались на профсоюзных активистов, на всех, кто хоть как-то симпатизировал уханьскому правительству. Жертв террора часто водили по улицам, подвергали всяческим издевательствам, а сопровождающие визгливо проклинали «красных». Чан прославлял усилия рабочих в борьбе за свои права, а сам сразу же по вступлении 26 марта в Шанхай стал опираться на подпольный мир города для подготовки решающего удара по противникам.

И если в Шанхае иностранные концессии оказались в безопасности, сложнее выглядело положение иностранцев в Нанкине.

Чан Кайши встретил с раздражением вести о столкновениях с иностранцами в Нанкине и обстреле этого города из орудий подошедших по Янцзы американских и английских кораблей. В его планы не входили какие-либо серьезные стычки с иностранными державами.

Прибыв в Шанхай, главнокомандующий решил без промедления вступить в контакт с англичанами, пригласив прежде всего к себе представителей лондонской печати, но все английские корреспонденты отказались иметь с ним дело. Было решено дать интервью шанхайской печати. Комментируя заявление Чан Кайши, корреспондент «Дейли телеграф» не стал сдерживать себя в выражениях: «Я тщательно читал этот странный документ, свидетельствующий о том, что умственные способности Чан Кайши немногим превышают умственные способности среднего кули»[37]. В оценках английского радетеля интересов британской короны не могло, конечно, не присутствовать и чувство расового превосходства, но они отражали настроения в иностранной колонии, относящейся с подозрением к лидеру Гоминьдана. Чан Кайши считал своим долгом развеять такого рода настроения. Он обещает принять необходимые меры по охране иностранной собственности, реорганизации военных отрядов, руководимых коммунистами.

«Нет необходимости иностранным державам, — делал он успокоительные заверения на пресс-конференции 31 марта, — посылать войска или боевые корабли в те местности либо города, которые должны быть взяты под контроль НРА, поскольку мы берем полную ответственность по защите жизней и собственности иностранных граждан… Это правда, что мы намереваемся отменить неравноправные договоры и пересмотреть все иностранные концессии. Но мы сделаем это не путем применения военной силы или толпы, а путем использования дипломатических каналов»[38].

Американская сторона предпочла преподнести обстрел Нанкина как можно в более элегантных выражениях. Это был всего лишь «заградительный огонь», имеющий целью предотвратить гибель американских граждан.

1 апреля 1927 г. уханьское правительство лишило Чан Кайши поста главнокомандующего НРА. «Это не мое личное дело, — реагировал Чан, — это ответственность, которую я взял и отнюдь не вправе снять с себя. Я взял обязательство довести Северный поход до успешного конца. Это обязательство я выполню».[39] За его плечами стояли верные ему войска, хотя политическая обстановка, казалось, не совсем благоприятствовала достижению основных целей.

В начале апреля 1927 г. в Шанхай возвращается из-за границы Ван Цзинвэй. Чан Кайши старается делать все, чтобы склонить Ван Цзинвэя на свою сторону, поскольку понимает: от позиции последнего во многом зависит его собственное положение. В заявлении по случаю возвращения своего соперника он отметил: «После годового отпуска по болезни председатель Ван Цзинвэй вернулся на родину. Его отсутствие чрезвычайно ощущалось и отразилось на важнейших моментах политики партии и правительства. Массы жаждали его возвращения. Я неоднократно посылал ему телеграммы, умоляя его вернуться. Его возвращение — величайшее счастье. Ван Цзинвэй — наиболее верный партии товарищ. Он — мой учитель и друг». Это была ложь во имя целей политической борьбы. Чан Кайши объявил: Ван Цзинвэю принадлежит политическая, как наиболее важная, власть (гражданские вопросы, финансы, внешняя политика). «Я же буду руководить только армией!»[40] — заключил Чан Кайши. Да и мог ли он упустить из своих рук главное орудие власти?

С 5 по 8 апреля между Чан Кайши и Ван Цзинвэем состоялась серия совещаний, обсуждались условия достижения какого-либо компромисса с уханьским правительством. Во время встречи генерал уговаривал Вана: «Не нужно, ни в коем случае нельзя вам ехать в Ухань… Если вы поедете туда, — заявил Чан, — то вы возьмете на себя ответственность за раскол партии».

Подготовленные Чан Кайши условия примирения с Уханем выглядели скорее как ультиматум, нежели как приглашение к достижению компромисса. Выдвигались требования о передаче контроля над рабочими организациями главкому, отмене постановлений, принятых в Ухане. Оппозиция отказалась их принять. На этот отказ, видимо, рассчитывал Чан Кайши, поскольку одновременно вел активные переговоры с главарями тайных обществ, вожаками люмпенов Шанхая. Среди них были Хуан Цзинжун, Чжан Сяолинь, известный король наркоманов, Ду Юэшэн, главарь общества «Зеленых». Речь шла, помимо прочего, о создании специальных отрядов «защитников Цзяна» (Чан Кайши). Головорезам из этих отрядов вменялось выявлять и уничтожать вожаков левого движения, коммунистов. Мафия заручилась поддержкой дипломатических представительств. Расчет гангстеров на щедрость иностранных дельцов оправдался. В их распоряжение из иностранных концессий потекли оружие и деньги.

Чан Кайши давал обещания защитить рабочие отряды и профсоюзы и даже преподнес командованию дружин вымпел с надписью: «В честь совместной борьбы». А в это время хорошо вооруженные отряды тайных обществ стали нападать на рабочие пикеты. Началась охота на людей. Стрельба не прекращалась в течение трех недель. Тогда же подразделения под командованием Бай Чунси, начальника штаба Чан Кайши, атаковали Шанхай. Бай Чунси издал прокламацию: виновные в организации забастовок подлежали строгому наказанию. Появление войск Чана сопровождалось еще большим кровопролитием. Погибло несколько тысяч рабочих, большинство из них встречало мученическую смерть в застенках. В ночь на 12 апреля защитники имперских интересов в Китае передают в руки Чан Кайши более тысячи коммунистов — участников восстания. Ежедневно в течение многих месяцев жители Шанхая были свидетелями многочисленных расстрелов.

Во власти насилия, необузданного террора разъяренной военщины оказались Гуандун, Гуанси, Фуцзянь, Чжэцзян, Аньхой. В Чанша, где в своей речи Чан Кайши, казалось, еще совсем недавно восславлял лозунг «мировой революции» и где была довольно активна организация КПК, начались аресты и облавы. Местный армейский командующий приказал схватить 100 агитаторов и расстрелять их. Коммунистов не просто убивали, а пытали, обливали керосином и сжигали, закапывали живыми в землю. Чжоу Эньлай сумел скрыться.

Чан Кайши, ощутив поддержку влиятельных сил, стал действовать с открытым забралом. Он отдал приказ блокировать организации КПК и профсоюзов, поручив это дело полиции и армии. 18 апреля было объявлено о создании в Нанкине правительства во главе с Чан Кайши. В довольно пространной декларации по этому поводу Чан Кайши подтвердил свою верность трем принципам Сунь Ятсена, осудил вмешательство иностранных держав и призвал к полному разрыву с КПК. 25 апреля 300 тыс. демонстрантов собрались в Ухане, протестуя против создания Нанкинского правительства Чан Кайши. Корреспонденты бросились устанавливать контакт с новым правительством, но просчитались — им не удалось найти каких-либо признаков правительства в Нанкине. Потребуется еще время, чтобы Нанкинское правительство появилось не только на устах своего основателя, а проявило бы себя каким-либо образом в деле.

27 апреля 1927 г. в Ухане состоялся V всекитайский съезд КПК, в его работе приняли участие Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай. На съезде был и М. М. Бородин. Представитель Коминтерна оказался в центре событий. Он держал связь с КПК и пытался в то же время воздействовать на поведение гоминьдановских генералов, командовавших войсками уханьского гоминьдановского правительства, влиять на Ван Цзинвэя.

Уханьские лидеры апеллировали к милитаристу Фэн Юйсяну, но состоявшиеся в начале июня 1927 г. секретные переговоры с ним ничего не дали. 21 июня Фэн заявил о переходе в стан Чан Кайши.

Выходец из зажиточной крестьянской семьи, Фэн Юйсян принял христианство, его армия так и называлась — христианской. В частях армии проходили богослужения, исполнялись церковные гимны. Жена Фэна была секретарем Пекинского союза молодых христиан. Доходило до того, что генералы Фэна копировали библейские примеры. Генерал Чан Чичан, прочтя в Библии о методах ведения войны, решил применить вычитанное им на практике. Чан Чичан достал несколько баранов, рассказывал Фэн, привязал к их хвостам зажженные факелы и приказал гнать в сторону солдат Чжан Цзолиня. Но хитрость, которая могла напугать библейского царя, не принесла успеха генералу Чану. Солдаты Чжан Цзолиня могли поблагодарить противника за подарок в виде баранины.

В свое время Фэн был тесно связан с У Пэйфу и представлял чжилийскую клику. С благословения У Пэйфу он сделал быстрый скачок от обыкновенного командира до командующего 40-тысячной армией. Принятие христианства оправдывало разрыв Фэна с У Пэйфу в глазах Запада и местной христианской общины. Фэн имел своего человека в уханьском правительстве — Сюй Цяня, который работал с Сунь Ятсеном в Гуанчжоу. Фэн, опираясь на Сюй Цяня, мог предпринять необходимые усилия, чтобы примирить враждующие в Гоминьдане группировки. Но выбор пришлось делать ему самому. И он был предопределен психологией крупного собственника, связавшего свою судьбу с верхушкой китайской бюрократии, с милитаризмом. «Купцы, торговцы, собственники промышленных предприятий и землевладельцы угнетаются рабочими и крестьянами, — демагогически говорил Фэн, оценивая деятельность КПК, — китайский народ не хочет такого деспотизма».

Защищая право на эксплуатацию, Фэн, как и многие другие китайские милитаристы, оперировал такой категорией, как «интересы народа». В сотрудничестве с Чан Кайши он видел путь к спасению своей армии и демонстрировал преданность и любовь к лидеру Гоминьдана: главком получает от него предложение стать побратимами. «Так Чан и я, — вспоминал Фэн, — обменялись датами рождения и стали побратимами».

Принявший христианство генерал любил поиграть в демократию. То он стремился показать себя перед окружающими настоящим солдатом, народным полководцем. То неожиданно появлялся на перроне из обычной теплушки, хотя в дороге пользовался собственным классным вагоном. То его видели в обществе солдат с переброшенной через плечо белой походной сумкой, в поношенной солдатской одежде, а то и в самодельном противогазе убирающим уличную пыль и грязь. Фэн много мог говорить о нравственности, но это не мешало ему в занятых им провинциях облагать все публичные дома военным налогом.

Он назначал в каждом городе своего представителя для наблюдения за гигиеной и «нравственностью» этих домов, за аккуратной выплатой налогов. Генерал говорил о бескорыстии, но вкладывал капиталы только в доходные предприятия. Он садился за стол с солдатами и ел с ними одну и ту же пищу, однако благословлял порой своих конюхов и охранников на элементарные грабежи[41].

Настоящее лицо Фэн Юйсяна, свободное от театральной маски, увидела журналистка Агнесса Смедли после того, как случайно встретила раненного в руку генерала на борту парохода, плывшего по Янцзы из Ханькоу в Шанхай. Бунтарский дух радикально настроенной, искренне воспринявшей идеи КПК журналистки восстал против лицемерия гоминьдановских генералов, многие из которых провозглашали свою верность христианской морали добра и справедливости.

В Шанхае Фэна встретили доверенные люди Чан Кайши, прежде всего заправила шанхайской мафии Ду Юэшэн. Длинная вереница автомобилей сопровождала генерала. А. Смедли подсчитала: лечение руки генерала стоило примерно 15 тыс. долларов. В то время бедный солдат в гоминьдановской армии находился на полуголодном пайке[42].

Во время экстремальных ситуаций Чан Кайши имел возможность оценить степень преданности ему генералов и политиков. Генерал Хо Цин — один из выдающихся, согласно ядовито-меткому определению американского публициста Э. Сноу, дегенератов Китая, руководил массовым убийством студентов и крестьян. С той поры Чан Кайши закрывал глаза на все противозаконные махинации Хо. Вместо полагающейся ему по заслугам тюремной камеры генерал Хо получил пост губернатора одной из богатейших провинций.

Во время шанхайских событий Чан Кайши очень помог его земляк, соратник по учебе в Японии Чжэн И. Последний в 1927 г. служил милитаристу Сунь Чуаньфану в своей родной провинции Чжэцзян. Когда армия Чан Кайши двинулась на Шанхай, Чжэн И понял: это его судьба. Он предал генерала Сунь Чуаньфана. Чан, высоко оценив услуги Чжэна во время кровавого переворота, назначил своего земляка сначала главой шанхайского арсенала, а вскоре сделал вице-министром по военным делам Нанкинского правительства. Путь наживы, рвачества, хищений, спекуляций, на котором Чан Кайши шел рука об руку с ведущими представителями шанхайского подпольного мира, стал дорогой предательства благородных по своей сути идей Сунь Ятсена.

Рядом с Чан Кайши выступили генералы гуансийской клики — Ли Цзунжэнь и Бай Чунси. Они отдали к этому времени немало сил в борьбе с претендентами на власть в Гуанси и после того, как были увенчаны лаврами победителей, стали опираться на внешнего союзника, чтобы как-то закрепить свои успехи. С марта 1926 г., достигнув соглашения с Чан Кайши, восприняв прежде всего националистические идеи его партии, они стали выступать под гоминьдановским флагом, хотя и тщательно оберегали свое независимое положение в этом альянсе.

В самом «левом» уханьском центре усилилось давление правых, опасавшихся серьезных революционных преобразований. 1 июня М. Бородин получает телеграмму от И. Сталина. В ней содержались максималистские рекомендации коммунистам: поднимать массы, вооружать их, конфисковывать землю, арестовать генералов, создать новую армию из рабочих и крестьян, захватить руководство в Гоминьдане, учредить в нем леворадикальное руководство. Ван Цзинвэй, узнав о позиции И. Сталина, несмотря на успокоительные заверения М. Бородина («содержание телеграммы не отражает реального положения дел»). решил ускорить ход событий. Правые, опасаясь радикальных изменений в уханьском центре, начинают наступление на КПК. Уханьское правительство теряло почву под ногами. 15 июля 1927 г. представителей КПК исключили из правительства, 27 июля М. М. Бородин был вынужден покинуть Китай.

Милитаристы соревновались в осуществлении политики террора и преследований. Коммунисты, среди которых особым авторитетом пользовались Чжоу Эньлай, Е Тин, Чжу Дэ, пытались спасти позиции КПК.

В ночь с 31 июля на 1 августа 1927 г. полки 11-го и 20-го корпусов НРА под командованием Хэ Луна, Е Тина, Чжу Дэ, выполняя инструкции КПК, разоружили гоминьдановские части в Наньчане. Руководителем восстания войск местного гарнизона стал Чжоу Эньлай. День 1 августа 1927 г. стал днем рождения китайской Красной Армии. Пять дней восставшие контролировали город.

Затем обескровленные в тяжелых боях с милитаристами отряды стали продвигаться, неся тяжелые потери, в районы, охваченные крестьянскими восстаниями. Политический кризис достиг критической точки.

Восточный милитарист Сунь Чуаньфан, видя углубление раскола в гоминьдановском лагере, двинул свои войска против армии Чан Кайши, очистил от чанкайшистов северный берег реки Янцзы, окружил Нанкин. Казалось, судьба Чан Кайши решена. Но лидер Нанкинского правительства принимает спасительное решение. В августе 1927 г. он объявляет об отставке. Решение сопровождается многословными рассуждениями вокруг одной темы: дело партии выше личных интересов. «Я надеюсь, — говорил Чан, — что каждый член партии, несмотря на существующие расхождения во мнениях, будет жить ради своего долга, защищать партию против какой-либо попытки разрушить ее или узурпировать власть».

После ухода Чан Кайши в отставку гуансийские генералы стали играть ведущую роль в Нанкине. Административный опыт гуансийцев в Шанхай-Нанкинском районе оказался неудачным. Единственная группировка, поддержавшая их в Гоминьдане, — сишаньская — не могла в то время стать надежной опорой центральной власти.

Переворот Чан Кайши в Шанхае эхом беспокойства отозвался в руководящих кругах Коминтерна. Оппозиция в ВКП(б) указала на шанхайские события как на доказательство в пользу своих аргументов, ставящих под сомнение линию коммунистов на сотрудничество с Гоминьданом. Всего лишь несколько месяцев назад Н. И. Бухарин говорил о расколе Гоминьдана, призывал к поддержке противостоящего Чан Кзйши правительства в Ухане, которое, по его словам, неизбежно должно было стать «центром притяжения народных масс»[43]. А теперь, спустя несколько месяцев, Бухарин отмечает конец революционной роли уханьского центра.[44]

Какова социальная база китайской революции? Созрели ли объективные для нее условия? Стоило ли КПК принимать участие в деятельности Гоминьдана? Эти и другие вопросы оказались в центре партийных дискуссий. Оппозиция обвинила Н. Бухарина, выступавшего за линию единого фронта, в предательстве ленинизма. Но и в оппозиции не было и не могло быть единой точки зрения на китайские события. «У Радека, — писал Н. Бухарин, — в Китае нет феодализма, у Зиновьева — он процветает. По Троцкому — буржуазия, пожалуй что, никогда революционной роли в Китае не играла, по Радеку — она была другом рабочих. По Зиновьеву — нужно было всемерно поддерживать Ухань; по Троцкому (в то же время) — Уханя не существовало и нужно было немедленно против него организовать центр двоевластия. По Радеку — нужно было (коммунистам. — В. В.) выходить из Гоминьдана тогда, когда им же рекомендовалось сидеть в гоминьдановском правительстве. Альский обрушивается ужасным образом на партлинию за поддержку (в свое время) Гоминьдана и в то же время посвящает свою книжку Гоминьдану и т. д. и т. п. Словом, чего хочешь, того просишь» Н. И. Бухарин отбрасывал возражения против сотрудничества коммунистов с Гоминьданом. Единый фронт, по его мнению, предполагал союз КПК и Гоминьдана, необходимость проявлять бдительность перед лицом опасных рецидивов контрреволюции, которых всегда можно было ожидать от Чан Кайши и его окружения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.