«В Пятигорске была жизнь веселая…»

«В Пятигорске была жизнь веселая…»

Как же проводил время Михаил Юрьевич Лермонтов летом 1841 года? Очень весело, если судить по сохранившимся письмам и воспоминаниям современников, одновременно с ним находившихся в Пятигорске. «Мы жили дружно, весело и несколько разгульно, как живется в этом беззаботном возрасте, двадцать – двадцать пять лет…» – вспоминал о том лете князь А. Васильчиков. Н. Раевский, уверявший, что был тогда очень близок к Лермонтову, раскрывает, как выглядела та разгульная жизнь: «…в Пятигорске была жизнь веселая, привольная; нравы были просты, как в Аркадии. Танцевали мы много и всегда по простоте… Часто устраивались у нас кавалькады… Обыкновенно мы езжали в Шотландку, немецкую колонию в 7-ми верстах от Пятигорска, по дороге в Железноводск. Там нас с распростертыми объятиями встречала немка Анна Ивановна, у которой было нечто вроде ресторана и которой мильх и бутерброды, наравне с двумя миленькими прислужницами Милле и Гретхен, составляли погибель для l’armee russe».

Сходные впечатления остались и у А. Арнольди: «У источников знакомятся скоро, и среди этих занятий время течет быстро. …по вечерам вся многочисленная водяная публика толпилась на длинном бульваре, где полковая музыка ежедневно услаждала ее гармоническими звуками…

Раз или два в неделю мы собирались в залу ресторации Найтаки и плясали до упаду часов до 12 ночи…»

А вот рассказы тех, кто наблюдал жизнь поэта и его компании со стороны. Декабрист Н. Лорер вспоминал: «Гвардейские офицеры после экспедиции нахлынули в Пятигорск, и общество еще более оживилось. Молодежь эта здорова, сильна, весела, как подобает молодости, воды не пьет, конечно, и широко пользуется свободой после трудной экспедиции. Они бывают также у источников, но без стаканов: лорнеты и хлыстики их заменяют. Везде в виноградных аллеях можно их встретить, увивающихся и любезничающих с дамами.

Гвардейская молодежь жила разгульно в Пятигорске, а Лермонтов был душою общества… Стали давать танцевальные вечера, устраивали пикники, кавалькады, прогулки в горы…»

Писарю комендантского управления Карпову положение не позволяло влиться в компанию поэта, но за ее жизнью он следил очень внимательно: «В то время на водах жилось весело… Хорошо жилось!.. Особенной пышности не было, положим, зато веселья сколько угодно: пикники, кавалькады, танцы, балы каждый день. Молодежь скакала и веселилась…

Времяпрепровождение Лермонтова и подобной ему молодежи состояло, главным образом, в хождениях по горам…

Излюбленным местом в Пятигорске был для таких поездок – Провал, куда всегда ездили. Отправлялись в окрестности или на другие группы вод, а чаше всего в колонию Каррас, где имелась привлекательная гостиница немца Рошке. Эти развлечения сменялись танцевальными вечерами и балами в зале казенной гостиницы и в частных квартирах».

Прислуживавший Лермонтову Х. Саникидзе так рисует запомнившееся ему времяпрепровождение компании: «Летний сезон 1841 года был весьма оживленный. В особенности много в это лето собралось в Пятигорске молодежи, военной и гражданской, юных представителей столичной знати. Вся эта молодежь, ведшая в Пятигорске праздную и разгульную жизнь, часто собиралась в квартире Лермонтова… весело коротая здесь время между выпивкою и бесполезными спорами и разговорами».

Квартирный хозяин Лермонтова и Столыпина, В. И. Чилаев, очень внимательно следил за жизнью постояльца:

«Вообще, он любил жить открыто, редкий день чтобы у него кого-нибудь не было… Домик мой был как будто приютом самой непринужденной веселости: шутки, смех, остроты царили в нем».

И, наконец, упомянем высказывание Эмилии Шан-Гирей, падчерицы генерала Верзилина, которая тем летом имела возможность наблюдать Михаила Юрьевича довольно близко:

«Он любил повеселиться, потанцевать, посмеяться, позлословить; часто затевал пикники и кавалькады, причем брал на себя нелегкую обязанность распорядителя. …охотно проводил вечера в… играх и танцах. …как разойдется да пустится играть в кошки-мышки, так удержу нет!

…Время проводили мы очень весело, и душою общества был он. Когда он не приходил к нам, было как-то натянуто и скучно, хотя бы собиралось много гостей. Настроение его было, правда, не всегда одинаково. Иногда на него нападала задумчивость… А то налетит на него, словно вихрь, шаловливое настроение, тогда удержу ему нет: затевает танцы и танцует целый вечер, или увлечет всех во двор, и начинаются игры – в серсо, кошки-мышки, горелки…»

Итак, балы и танцевальные вечера, пикники и гулянье по бульвару, кавалькады и верховые прогулки, банкеты и карточная игра в Ресторации, вечера в домах Верзилиных и Мерлини. Именно такой образ жизни поэта и его друзей прочно утвердился в мемуарной литературе. На подобные воспоминания опирались и первые биографы поэта.

«Жизнь в Пятигорске была веселая, полная провинциальной простоты, – читаем у П. А. Висковатова. – Захочется потанцевать – сложатся, пригласят музыку с бульвара в гостиницу Найтаки – и приглашает каждый своих знакомых на танцы, прямо с прогулки, в простых туалетах. Танцевали знакомые с не знакомыми, как члены одной семьи… Ездили или в колонию Каррас, верстах в семи от Пятигорска, или на Перкальскую скалу, место на склоне лесистого Машука, где стояла сторожка и жил сторож Перкальский… Ездили и к „провалу“, воронкообразной пропасти на скате Машука, глубиною сажен в 15-ть, на дне которой находится глубокий бассейн серной воды… Случалось, что затейники покрывали „провал“ досками, и на них давались импровизованные балы».

У Мартьянова читаем: «Число лиц, теснившихся вокруг поэта, было велико. Все они ехали в Пятигорск, чтобы отдохнуть, пожить, запастись новыми силами для службы отчизне в канцеляриях или на поле брани. Все они… спешили воспользоваться всеми теми удовольствиями, которые могла предоставить ими „водяная жизнь“.

…все свободное время (а его было немало) молодежь употребляла на пикники, прогулки и „плясы“, плясы без конца, где только возможно: у „хозяек ли вод“ или на импровизированных балах и вечерах в гостинице Найтаки и других благодатных уголках. …Лермонтов, всегда веселый, внимательный и услужливый, был душой общества. Он дирижировал удовольствиями и часто сам принимал в них участие. Его разговор был занимателен, анекдоты смешны, шутки остры».

Эстафету повествования о развеселой жизни Лермонтова на Водах век девятнадцатый передал следующему столетию. Вот на выборку несколько описаний пятигорской жизни Лермонтова в сочинениях века двадцатого.

Л. Семенов: «Лермонтов имел в Пятигорске много знакомых, с которыми встречался на прогулках, пикниках и вечерах… Молодежь, в среде которой часто встречали Лермонтова, проводила время в различных развлечениях, и многим казалось, что поэт ничем как будто бы и не выделяется в этом обществе.

Живя в Пятигорске, Лермонтов бывал в домах Верзилина, генеральши Е. И. Мерлини, у Озерских и других лиц, посещал Железноводск и другие окрестные места…»

М. Николева: «Около Лермонтова сгруппировалась компания веселой, живой молодежи, которая явилась в Пятигорск не столько для лечения, сколько чтобы отдохнуть и приятно провести время, и зажила весело и беззаботно… Каждый вечер компания предпринимала какое-нибудь развлечение – пикники, прогулки, кавалькады, вечеринки с пением. Чаще всего молодежь сходилась в гостеприимном доме генерала Верзилина».

Минул век двадцатый. Эстафету принял нынешний.

Ю. Беличенко: «Компании любили конные или в экипажах прогулки, чаще всего в расположенный неподалеку и почти целиком укрытый в густом лесу Железноводск, славящийся целительными железными источниками. На половине пути туда лежала немецкая колония Каррас, или, в просторечии, Шотландка, где часто устраивались обеды или ужины, которые тут и вкусны, и недороги. Еще ближе к Пятигорску было другое место, нередко выбираемое для пикников. Там над лесистой дорогой стояла как бы отделившаяся от Машука скала, в окрестностях которой поселился старик Перкальский, всегда готовый услужить приезжающим на пикник посудой и иной кухонной утварью и тем обретающий средства на жизнь».

М. Давидов: «И не только больных привлекал этот небольшой городок с волшебными целебными источниками, способными, как казалось, воскресить мертвых. В Пятигорске была веселая, привольная жизнь, а нравы были просты. Сюда стекались кавказские офицеры в свободное от боевых действий время, в отпуск и частенько даже самовольно. Аристократы и люди попроще со всей России стали находить удовольствие в поездках для отдыха и всевозможных увеселений в этот райский уголок земли. Очаровательные барышни устремлялись сюда в поисках счастья и приключений. Помимо прочего, Пятигорск слыл тогда городком картежным, вроде кавказского Монако».

Как видим, из года в год, и даже из века в век повторяется все то же: цитаты из одних и тех же источников (прямые или раскавыченные), в крайнем случае – вольный пересказ их, а в результате – вертится все то же «кольцо», показывая нам балы, пикники, кавалькады, карты, посещение домов Верзилиных и Мерлини. И почти никто не задумывается, только ли это было в пятигорской жизни Лермонтова? Никто не пытается оценить, насколько соответствуют истине сведения о разгульной жизни поэта, сообщенные современниками и повторяемые позднейшими авторами.

Попытаемся все же заглянуть за густой частокол пикников, кавалькад, пиров и танцевальных вечеров, которым огородили Михаила Юрьевича свидетели его последних дней в Пятигорске. Что увидим там? Прежде всего то, что официально Лермонтов приехал в Пятигорск для лечения. Не заниматься им, объявив по начальству о своей крайней нужде в пользовании водами, он попросту не мог. Да и не то было у Михаила Юрьевича здоровье, чтобы пренебрегать поправкой его, оказавшись на курорте.

Ну а курортное лечение, как известно, дело серьезное, хлопотное, долгое. Согласно записям в «Книге Дирекции Кавказских Минеральных Вод на записку прихода и расхода купаленных билетов», в конце мая и в течение июня 1841 года «г. поручик Лермонтов» четыре раза приобретал билеты в Сабанеевские и Варвациевские ванны Пятигорска, общим числом двадцать пять. А за половину июля ему же было продано девять билетов в Калмыцкие ванны Железноводска. То есть, если уж не ежедневно, то почти ежедневно ему приходилось принимать ванны. А каждая из них, если учитывать довольно долгое ожидание своей очереди (тем летом в ванных заведениях Пятигорска действовало всего около полусотни кабин – на более чем тысячу лечащихся) и отдых после процедуры, отнимала не один час. Добавим к этому обязательное питье дважды в день минеральной воды, которое сопровождалось длительной прогулкой близ источника и повторными подходами к нему. Суммировав эти часы, потраченные Лермонтовым на поправку своего здоровья, подумаем, много ли у него оставалось времени на пикники и кавалькады?

Конечно, можно было и в оставшееся время с головой нырнуть в вихрь курортных развлечений и забав. Да только не было ли у поэта, кроме них, интересов другого рода? Конечно, были. К сожалению, свидетельств тому сохранилось не много. Их приходится старательно отыскивать в привычном перечне «балов и пикников». Вот, скажем, в уже цитировавшихся воспоминаниях Эмилии Шан-Гирей среди упоминаний о кавалькадах, танцах и играх в кошки-мышки находим: «Бывало, сестра заиграет на пианино, а он подсядет, свесит голову на грудь и сидит так неподвижно час и два. Никому он не мешает, никто его и не тревожит».

Вот так: не пустится в пляс – сидит и слушает часами. То же наверняка бывало и при посещении им своих однополчан, квартировавших в соседнем доме Уманова. Имеется уже упамянутое нами свидетельство (оно приведено в «Лермонтовской энциклопедии») о том, что Лермонтов любил слушать игру на фортепиано жившей в том же доме дочери плац-майора Унтилова, Александры Филипповны, жены полицмейстера Бетаки. И конечно же, не походя, не на бегу. Значит, и музыка надолго отрывала поэта от кавалькад и пикников.

Так же, как и книги. Подумайте: мог ли Лермонтов, будучи свободным от служебных забот, обходиться без чтения? Находил ли интересующую его литературу? Несомненно. Мы уже отмечали, что П. Хицунов, побывавший здесь, видел в Пятигорске «две библиотеки для чтения, в которых можно найти все лучшие русские книги и большую часть периодических изданий». Правда, тут же посетовал: «Иностранных книг мало». Это заметил и Михаил Юрьевич. В письме к бабушке, отправленном 28 июня, читаем: «Прошу вас также, милая бабушка, купите мне полное собрание сочинений Жуковского последнего издания… Я бы просил также полного Шекспира по-английски… Только, пожалуйста, поскорее…» Такие просьбы вряд ли услышишь от человека, занятого балами и «шалостями».

Продолжая очищать от них пятигорское бытие Лермонтова, еще раз присмотримся и к его тогдашнему окружению. Мы уже говорили о том, что рядом с поэтом в то лето было немало серьезных и интересных людей. Достаточно вспомнить тех же декабристов – все они, находясь в это лето на Водах, нередко встречались и по-дружески беседовали с поэтом. «Лермонтов… часто захаживал к нам и охотно и много говорил с нами о разных вопросах личного, социального и политического мировоззрения», – рассказывал М. Назимов. Едва ли такие беседы велись наспех и ограничивались несколькими минутами. Значит, еще энное количество часов, проведенных за серьезной беседой, можно вычесть из бально-пикникового времяпрепровождения.

Были у поэта и другие серьезные собеседники. Посетивший в конце июня Пятигорск его однокашник по университетскому Благородному пансиону Н. Туровский, сокрушаясь о гибели Михаила Юрьевича, восклицал: «Как недавно, увлеченные живою беседой, мы переносились в студенческие годы; вспоминали прошедшее, разгадывали будущее… я не утаил надежд наших – литературных, и прочитал на память одно из лучших его произведений. Черные большие глаза его горели; он, казалось, утешен был моим восторгом и в благодарность продекламировал несколько стихов… Так провел я в последний раз незабвенные два часа с незабвенным Лермонтовым…» Раз говорится «в последний раз», значит, были и другие встречи, столь же радостные обоим и столь же продолжительные.

Свои стихи Лермонтов читал и приехавшему из Москвы И. Е. Дядьковскому, который привез гостинцы и письма от бабушки. К сожалению, они не успели вдоволь пообщаться. Но обе встречи, которые у них все-таки состоялись, затягивались за полночь. Беседовали они, как сообщает приятель Дядьковского Н. Молчанов, об Англии, Байроне, философии Бэкона. После таких бесед Иустин Евдокимович повторял: «Что за человек! Экой умница, а стихи его – музыка, но тоскующая».

В стихию поэзии Лермонтов мог окунаться, встречаясь со Львом Сергеевичем Пушкиным – тот, хоть и был большим любителем выпить, но стихов своего великого брата знал великое множество и охотно читал их желающим. Надо полагать, посвящены литературе были и беседы с чиновником из Тифлиса М. Дмитриевским, тоже имевшим славу поэта. Общение с ним немало скрасило последние дни Михаила Юрьевича. Сохранились свидетельства, что и 15 июля, за несколько часов до дуэли, они были вместе.

Впрочем, говорить они могли не только о поэзии. По дороге к месту поединка Лермонтов сообщил своему секунданту Глебову о том, что задумал большой роман «из кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове, его диктатурой и кровавым усмирением Кавказа, Персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране». Не беседа ли с Дмитриевским заставила его вспомнить и заговорить об этом замысле? Ведь тот, живя в Грузии, хорошо знал ее людей, в том числе служивших с Ермоловым, был связан с родными погибшего Грибоедова.

Надо полагать, что и раньше, собирая нужные ему для романа сведения, Лермонтов тратил немало времени на общение с представителями старшего поколения кавказских офицеров, которых вокруг было немало. Подлинным кладезем сведений о ермоловских временах на Кавказе мог оказаться квартирный хозяин Лермонтова, майор В. И. Чилаев, ходивший в походы с самим Алексеем Петровичем. В соседнем доме жил бывший адъютант генерала Емануеля полковник А. К. Зельмиц. О традициях героического Нижегородского драгунского полка поэту мог рассказывать сам полковой командир, полковник С. Д. Безобразов. Даже супруга генерала Верзилина, Мария Ивановна, могла быть полезной Михаилу Юрьевичу, поскольку до Пятигорска жила в Тифлисе и наверняка хорошо знала тамошнюю бытовую обстановку. И Лермонтов, бывая в гостях у Верзилиных, иногда, минуя гостиную, заходил к ней, сидевшей в соседней комнате за рукоделием, – об этом вспоминала Е. А. Шан-Гирей, внучка Марии Ивановны. Давайте же суммируем время таких встреч и бесед, вычтем его из того, что оставалось после лечения, чтения, слушания музыки, одиноких верховых прогулок, которые очень любил Михаил Юрьевич. И зададим себе вопрос: много ли времени мог он посвящать танцам, пирам и кавалькадам?

Ну а самым веским аргументом против «легкомысленного времяпрепровождения» поэта служат его стихи, написанные в то, последнее, лето. Хотя о том, что Лермонтов занимался литературным трудом, большинство современников, бывших тем летом в Пятигорске, почти ничего не говорит. Лишь бегло отмечал это Чилаев, да прислуживавший поэту Христофор Саникидзе сообщал: «Занимался Лермонтов в Пятигорске обыкновенно на заднем балконе своей квартиры, выходившем в сад и завешанном парусиновыми занавесями. Когда, бывало, он сядет на этом балконе писать стихи, то в течение всего времени, пока был занят писанием, строго-настрого приказывалось прислуге не беспокоить его и не пускать к нему туда никого…»

Все остальные современники о литературных занятиях Лермонтова, возможно, просто не знали. Зато позднейшие авторы были о них прекрасно осведомлены. И все же, и все же… Бесполезно искать рассказы о творческой работе Лермонтова в работах первых биографов – свое внимание они обращают лишь на роняемые поэтом по тому или другому случаю эпиграммы и экспромты. Их сохранилось более полутора десятков, но серьезной творческой работы они, конечно, не требовали. Более поздние авторы хоть и говорят о последних шедеврах лермонтовской поэзии, но бегло, как бы вскользь.

Подчеркнем: речь идет не о специальных литературоведческих исследованиях, им посвященных, а о биографических материалах, где творческая работа поэта выглядит примерно так:

Е. Яковкина: «Лермонтов находил время для чтения и работы… Видеть поэта за работой удавалось немногим. Он любил писать рано, когда никто из товарищей еще не приходил и Столыпин не выходил из спальни. Днем Михаил Юрьевич писал только изредка».

И. Андроников: «Пользуясь досугом, Лермонтов много писал и много замечательного задумал».

М. Давидов: «В Пятигорске поэт много и плодотворно работал. Михаил Юрьевич любил писать по ночам, когда тишина приходила на землю и ночная мгла накрывала деревья в садике под окнами. Ничто уже не отвлекало его, и волшебная музыка стиха неудержимым потоком лилась и лилась на бумагу».

А. Марченко: «Поэт получал в свое полное распоряжение целое пятигорское лето. Лето оборвалось ровно на середине, но два месяца он все-таки выгадал. За эти два месяца в записной книжке Владимира Одоевского к написанному в дороге „Утесу“… прибавилось еще шесть шедевров…»

Как видим, это лишь пересказ воспоминаний Саникидзе плюс констатация появления замечательных стихотворений в записной книжке, подаренной поэту Владимиром Одоевским. А ведь даже простейший обзор того, что сохранись на ее страницах, позволяет увидеть напряженную работу творческой мысли.

По дороге на Кавказ в этой записной книжке карандашом было набросано несколько стихотворений. В Пятигорске Лермонтов дорабатывает их и переписывает чернилами в ту же книжку. И все они, даже переписанные начисто, испещрены множеством поправок, что говорит об интенсивной работе, которая продолжалась постоянно. А кроме того, появились и новые стихотворения, отсутствующие в черновиках: «Выхожу один я на дорогу», «Морская царевна». Они были вписаны в записную книжку уже в беловом варианте, но тоже с поправками, первое – со значительными. Были еще стихи, набросанные на клочках, обрывках бумаги, – поэт, конечно же, собирался, но не успел переписать их. После гибели в описи его вещей фигурируют семь «собственных сочинений покойного на разных лоскутках бумаги». Они, увы, не дошли до нас. Хочется верить, что это были такие же шедевры, жемчужины поэзии, как и те, что сохранились. Хочется надеяться, что когда-нибудь они отыщутся в чьих-то бумагах…

Рождались все эти стихи явно не в короткие ночные или ранние утренние часы, когда Лермонтов брал в руки перо.

Такие шедевры ведь не создаются в одночасье – они вынашиваются, складываются порою не один день. И конечно, требуют для «созревания» такого настроя души, который едва ли возникнет в вихре танца или в застолье…

Да, были танцы, веселые кавалькады, пикники в шотландской колонии Каррас, старательно запечатленные в альбоме карикатур. И все же осмелимся утверждать, что окунуться в эту стихию Лермонтов позволил себе, лишь начиная роман с Эмилией Клингенберг, большой любительницей всяческих развлечений. Ища пути сближения с «Розой Кавказа», Михаил Юрьевич танцевал с ней в гостиной Верзилиных и в Ресторации, ездил на пикники в Шотландку и к Перкальской скале, играл в «кошку-мышку» и серсо. Но продолжалось все это лишь считаные дни, поскольку роман с Эмилией, как мы скоро убедимся, оказался весьма кратковременным. Так что балы, пикники и кавалькады, вопреки всем приведенным выше утверждениям, остались на периферии пятигорского бытия поэта. Главную суть которого, кроме активного лечения, составляли чтение, музыка, беседы с близкими по духу людьми и, конечно, творчество!

А теперь как раз время познакомиться с основными персонажами драматических событий, которые начали разворачиваться вокруг поэта с конца июня того рокового года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.