Немецкие асы

Немецкие асы

Как воевали немецкие летчики, будучи нашими противниками? Для начала скажем, воевали они хорошо. Однако в разные годы войны эта оценка меняла свое содержание.

Одно дело — 1941 год. Полное количественное и качественное превосходство и в технике, и в летной и тактической подготовке летчиков.

Совсем другое дело 1944–1945: картина обратная. Правда, их асы хорошо воевали и в 1945 году. Но победы доставались им дороже, и асов становилось все меньше.

Все это давно известно. А вот какие у них были личные счета побед — до последнего времени не знали даже наши асы, ставшие генералами и маршалами и имевшие доступ ко многим архивам.

Дважды Герои Советского Союза Скоморохов, Савицкий, Лавриненков, узнав о 357 самолетах, сбитых Эрихом Хартманом, были крайне удивлены и не находили этому объяснения.

В 1945 году наш 176-й гвардейский Проскуровский полк, поспевая за наступлением наземных войск, занимал очередной аэродром, когда там еще сутки назад были немцы. Еще столовая пахла тмином, а в помещениях летного состава находилась полетная документация, газеты и журналы.

И вот в апрельском номере газеты «Люфтваффе» я нашел маленькую заметку с фотографией, где говорилось, что майор Хартман сбил 303 самолета противника.

Я был удивлен, что такое событие отмечено столь скромно. У наших асов — Кожедуба и Покрышкина — было 62 и 59 сбитых самолетов. У англичан и американцев еще меньше.

Я стал делиться недоумением, но замполит посоветовал мне не поднимать этот вопрос. С 1945 года, несмотря на предупреждения замполита, я искал ответ на свое недоумение и собирал весь возможный материал.

Итак, по официальным данным, у Эриха Хартмана было 352 сбитых самолета. Эта цифра вошла в книгу рекордов Гиннеса. За Хартманом следует Герхард Баркхорн — 301 и Гюнтер Ралл — 275 сбитых самолетов. Как я уже сказал, в апреле 1945 года в немецкой газете была цифра 303. Но 303 или 352 — неважно.

Обе цифры требуют объяснения. По сей день они меня интересуют, и я продолжаю собирать возможную информацию. На сегодня у меня сложилось определенное мнение. Для иллюстрации расскажу исторический анекдот.

Царь Петр Великий, основав кунсткамеру, издал указ:

— Всякий, кто найдет какое-либо диковинное явление природы, должен принести его в кунсткамеру. За особо диковинный предмет нашедший получит от казны рубль серебром.

Коллекция быстро пополнялась. Экспонаты бывали самые различные. И вот в кунсткамеру пришли дворовые люди графа Шереметьева и принесли щенка.

— А что это за диковина? — спросили служители. — Щенок-то самый обыкновенный.

— Щенок-то обыкновенный, — сказали пришельцы, — а диковина в том, что родила этого щенка девка.

Получили ли искатели диковины положенный рубль, история умалчивает.

Биография и боевой путь Эриха Хартмана написаны американскими авторами Толивером и Констеблем в книгах «Белокурый рыцарь Германии», «Хроника побед Эриха Хартмана», «Немецкие летчики-истребители, асы 1939–1945 годов». С несколько измененными названиями эти книги неоднократно издавались в Германии.

Удивительно, что немцы отдали монополию на книгу о своих национальных героях американцам. Из этих книг по всему миру разошлись цифры побед немецких асов. Однако никаких ссылок на документы, на объективные подтверждения этих цифр в книгах нет. Книги эти изобилуют грубыми ошибками и выдумками, говорящими о полном незнании автором условий и реалий советско-германского фронта. На них печать холодной войны. Источник эти книги — очень сомнительный.

Но есть немецкие сведения о методах подсчета воздушных побед во второй мировой войне. Для регистрации победы в Люфтваффе требовались следующие документы:

1. Доклад летчика о времени и месте боя.

2. Подтверждение участника боя.

3. Рекомендация командира эскадрильи.

4. Подтверждение наземных свидетелей, видевших бой или останки сбитого самолета.

5. Пленка кинофотопулемета, подтверждающая попадание в самолет.

Первые три свидетельства исходят от так или иначе заинтересованных лиц и не могут доказать сбитие. Пленка кинофотопулемета также не может доказать сбитие. Она фиксирует выстрел в направлении противника. Если даже снаряды попали в цель, то результаты попадания будут видны не мгновенно; обычно они появляются после того, как атакующий прекратил стрельбу и отвернул от цели.

Во второй мировой войне сбито тысячи самолетов, а кадров, фиксирующих значительное разрушение цели, имеется не более десятка. Во всех кинохрониках приводятся одни и те же кадры.

В нашем 176-м Проскуровском полку на всех самолетах были установлены фотокинопулеметы, и мне известны их возможности и разрешающая способность.

Ни одного кадра, сделанного Хартманом, в книгах Толивера и Констебля нет. Даже те четыре, что приведены, не говорят о том, что снаряды достигли цели. Наиболее надежным подтверждением сбития являются показания наземных свидетелей и обломки упавшего самолета. Но как можно было реализовать эти доказательства в условиях советско-германского фронта? Вот примеры для иллюстрации.

В сентябре 1942 года под Сталинградом был сбит сын члена Политбюро летчик-истребитель Владимир Микоян, а в марте 1943-го та же участь постигла Леонида Хрущева.

Поскольку пленение в июле 1941 года Якова Джугашвили вызвало нежелательный политический эффект, верховная власть потребовала подтверждения гибели обоих. Для этого были использованы неординарные силы и средства. Однако ни останков самолетов, ни тел летчиков обнаружить не удалось. Только позже стало известно, что в плен они не попали. Практически невозможно было обнаружить самолет, упавший в лесном массиве или в море.

Многие самолеты были сбиты немецкими асами методом свободной охоты за линией фронта. Естественно, что всякое подтверждение при этом исключалось, особенно когда немецкая армия отступала. Даже попадание снаряда в самолет еще не сбитие.

Такие самолеты, как Ла-5, Ла-7, ЛаГГ-3, Ил-2, были очень живучи. Будучи пораженными в бою, они могли возвратиться на свой аэродром и после кратковременного ремонта снова вылетали в бой.

Из сопоставления послевоенных работ советских и немецких историков видно, что немцы завышали наши потери в самолетах в два-три раза. Так откуда же появились подтверждения двух и трех сотен побед немецких асов? Нет! Все-таки девки щенков рожать не могут.

Книги Толивера и Констебля — типичные документы холодной войны. Там приведен такой эпизод.

Советский летчик, сбив «мессершмитт», увидел, что немецкий летчик сумел сесть и пытается укрыться. Тогда наш сел рядом, поймал беглеца и задушил его своими руками. Названо имя нашего летчика: дважды Герой Советского Союза Владимир Лавриненков. Мне приходилось встречаться с Владимиром Дмитриевичем и обсуждать с ним книгу. Он был очень огорчен такой клеветой на него.

С подачи Толивера и Констебля немецкий ас — белокурый рыцарь, а советский — зверь и варвар. Хотелось бы поверить, что сюжет о Лавриненкове подал Толиверу и Констеблю не Хартман. По мере того, что я узнавал, у меня складывалось о нем хорошее впечатление.

Он начал летать на планерах в возрасте 10 лет. В 16 уже был инструктором планеризма. Затем летная школа и учебная эскадрилья. Осенью 1942 года двадцатилетний Хартман прибыл на Восточный фронт. Начало боевого пути было не вполне удачным.

Первый же бой кончился вынужденной посадкой и ранением. Но опыт пришел быстро и ознаменовался многими победами. Он становится одним из результативных летчиков одной из самых результативных гешвадер (по количеству боевых единиц — аналог нашей дивизии).

Но победы даются нелегко: он восемь раз покидал свой «мессершмитт» с парашютом и еще несколько раз совершал вынужденные посадки. Это говорит об очень напряженной боевой работе.

Однако злоключения Хартмана не кончились войной. Оказавшись в советском плену, он был судим и приговорен к 20 годам исправительных лагерей, как сказано в деле № 463 Главной Военной прокуратуры, «за нанесение ущерба советской экономике, выразившейся в уничтожении 347 самолетов». Разумеется, жрецам фемиды Вышинского не пришло в голову проверять цифру 347. Они получили ее из показаний Хартмана. Он по наивности думал, что победившая сторона оценит его воинскую доблесть.

Вот это-то осуждение и приговор и послужили для западной прессы и историков убедительным подтверждением числа его побед, раз это признало советское правосудие.

В 1949 году Хартман снова предстал пред судом. Его из лагеря военнопленных перевели в камеру-одиночку новочеркасской тюрьмы. Эта акция вызвала со стороны военнопленных активный протест, а Хартман и еще 15 офицеров предстали перед военным судом в Ростове-на-Дону. Кроме организации беспорядков, им инкриминировали разрушение советских населенных пунктов во время войны.

Есть свидетельства, что подсудимый держался достойно, ни в чем себя виновным не признал. Обвинение в уголовном преступлении считал для себя позором и просил его расстрелять. Еще он сказал, что если бы в немецком плену оказался Покрышкин, то к нему отнеслись бы как к герою.

После этого выяснилось, что Хартман и Покрышкин воевали в одних местах и даже встречались в воздухе. Немцы знали имена и радиопозывные наших асов и по радио предупреждали, что они в воздухе. В наших ВВС это не практиковалось и поименно сильнейших противников наши летчики не знали. Хартман очень высоко отозвался о Покрышкине и сказал, что дважды отклонился от боя с ним.

Разумеется, судить воина проигравшей страны за то, что он хорошо воевал, — произвол и нелепость. Второе позорное судилище прибавило к двадцати годам еще пять. Но в 1955 году в связи с изменением международной обстановки все немецкие военнопленные были отпущены на родину, в том числе и Хартман.

Конечно, нам, россиянам, стыдно за допущенную несправедливость и произвол к немецкому асу, но такая же несправедливость была проявлена ко многим советским воинам-победителям. Вспомним хотя бы о воинах, освобожденных из немецкого плена и сменивших немецкий лагерь на отечественный — советский, или судьбу Юрия Гарнаева.

Наверное, пора бывшим противникам поговорить друг с другом без ожесточения военного времени и без посредничества волонтеров холодной войны вроде Толивера и Констебля. О немецких асах есть что сказать помимо негативного отношения к цифре 357. Отрицая ее, все же следует признать, что Хартман — наиболее вероятный кандидат на звание самого результативного летчика-истребителя второй мировой войны. Он лидер среди асов Люфтваффе, а они, вероятно, могли иметь личные счета побед более высокие, чем счета асов союзников. Для этого были объективные причины.

Так, некоторой части летчиков Люфтваффе представлялась возможность действовать в привилегированных условиях. Они сами выбирали выгодное для себя время и место боя и имели право не вступать в бой, избегая излишнего риска.

Нашим летчикам-истребителям такие возможности не предоставлялись. Хотя во второй половине войны в ВВС стали практиковать свободную охоту и были сформированы полки асов, но все это было в малых масштабах. Главными задачами истребителей было прикрытие наземных войск и сопровождение штурмовиков и бомбардировшиков.

Результаты их действий оценивались наземным командованием по успеху выполнения этих задач, а не по количеству сбитых самолетов.

Прикрывая штурмовиков, наши истребители не должны были ввязываться в бой с немецкими, а только препятствовать их атакам заградительным огнем.

В случае прикрытия переправ и плацдармов наши истребители не имели права уклоняться от боя даже с превосходящими силами истребителей противника.

В 1942 и даже 1943 годах нашим истребителям предписывалось как можно дольше барражировать над прикрываемым объектом, что требовало полета на экономическом режиме и малой скорости. Это ставило их в заведомо невыгодное положение при встрече с истребителями противника.

Все это препятствовало количеству воздушных побед, но способствовало делу конечной победы.