Певец Стамбула и Шампани

Певец Стамбула и Шампани

Глеб Шульпяков: «После цунами в Таиланде меня считали пропавшим»

Повезло же парню! Выпустил первую книжку стихов — и попал в двадцатку молодых дарований, отмеченных в 2001 году поощрительной молодежной премией «Триумф — Новый век». Его заметил и благословил Андрей Битов.

— Глеб, какие вы — тридцатилетние: самопогруженные, самодостаточные мужи или равнодушные рационалисты?

— Мы лояльны и уступчивы до безобразия, но где-то внутри у каждого сидит совершенно непрошибаемая личная правда.

— Во сколько лет вы почувствовали себя мужчиной?

— На пятидневке, когда меня няня уложила на ночь с девочкой. Мужчине было года три. Странное ощущение…

— А вообще, что такое быть мужчиной?

— Время от времени быть тем человеком, на ком демократия заканчивается.

— Часто меняли подружек до женитьбы?

— Был влюблен пять раз в жизни. Случайные романы не в счет.

— Вы ревнивы?

— Все пять раз грыз от ревности ножку стула.

— Сами жертвой ревности бывали?

— Пару оплеух получил. Но они были настолько беспомощны, что отвечать на них посовестился.

— За обиду станете мстить, давать сдачу?

— Мстить никогда не буду, но запомню. Если за дело, то какая сдача? А если из подлости, то лучший рецепт — встать на место обидчика, и сразу увидишь, какой он жалкий. И обиду как рукой снимет.

— Своих недоброжелателей знаете в лицо?

— Да. По именам и по партийным кликухам. Они, как правило, все партийные.

— В «Новой Юности» от вас часто зависит, кого напечатать. Даете ли кому-нибудь поблажку?

— В «Новой Юности» печатаем талантливых, не глядя на имена и паспортные данные.

— К себе, любимому, бываете снисходительны?

— Постоянно. Однако лень и халтуру себе не прощаю.

Когда турецкий писатель Орхан Памук получил Нобелевскую премию, наше телевидение показало сюжет о лауреате, побывавшем в Москве в 2003 году. Комментировал событие и сопровождал будущего лауреата по столице Глеб Шульпяков. Возник невольный вопрос: как же молодой журналист познакомился с великим турком? Этой зимой вместо снега посыпались книги Глеба: «Желудь» (стихи), «Дядюшкин сон» (эссе), «Книга Синана» (роман). На обложке романа мелким бисером сияют похвальные слова Орхана Памука.

— Глеб, что привело вас в Турцию?

— Мой интерес к Турции возник после того, как я прочитал роман Памука «Черная книга». Невероятное описание Стамбула! И я загорелся желанием там побывать. В тот год я мог позволить себе такое путешествие: молодежный «Триумф» наградил каждого премированного двумя с половиной тысячами долларов. Благотворительные деньги я благополучно потратил на это путешествие. Я в ту пору работал редактором «Экслибриса». Но поездка в Стамбул была моей личной блажью. С трудом добыл телефон-факс Памука… В отеле с наглой надеждой написал ему текст: мол, прочитал роман, в восторге, прошу дать мне интервью. Указал отель и номер телефона. Потом спустился с листом в холл и попросил помочь мне отправить факс Орхану Памуку. Шокированные служители посмотрели на меня насмешливо, как на чокнутого. Памук в Турции очень известен, настоящая звезда. А тут какой-то русский парень запросто посылает ему свое письмо! Тем не менее мой факс они отправили.

И Памук позвонил! Часа через два я встречал его в холле. На лицах консьержа изумление переросло в подобострастие. И я стал для них VIP-персоной, хотя мой вид не внушал им никакого уважения: джинсы, кеды. Еще утром в их глазах читалось: «Какой же ты гость, если не ходишь в начищенных ботинках!» Мы отправились ужинать, поговорили, записали беседу. Орхан — по-европейски общительный человек, очень открытый. Его английский прекрасен. Я тоже спокойно могу общаться на английском.

— Где вам удалось так его усвоить?

— Спасибо моим родителям. В 80-е годы не поскупились нанять мне репетитора. Он помуштровал меня, а дальше я пошел сам: читал книги, ездил по странам, общался.

— Вы школу заканчивали в Москве?

— В подмосковном городке. Мои родители были научными сотрудниками Международного научного центра. Отец всеми силами прививал мне любовь к физике. Но почему-то я внутренне сопротивлялся. Потом отец умер, мама одна не могла совладать со мной, и я самотеком подался на факультет журналистики МГУ.

— За вами уже виден шлейф популярности. Не появилось желание встать на ходули сноба?

— Просто у меня другая натура. Чувствую себя дискомфортно, когда проявляют излишнее внимание ко мне. В быту я держусь не на виду. Чем меньше на меня обращают внимания, тем мне уютнее.

— Вам случалось защищать человека или отстаивать дерзкую идею с риском лишиться каких-то благ?

— Я никогда не бросался на амбразуру. Но моя любопытствующая натура попадала в сложные ситуации. Наше время вообще толкает не на отважные поступки, а на НЕучастие. Это и есть поступок! Соблазнительных возможностей ведь слишком много. Но нужно чутье, чтобы не вляпаться в то, за что потом будет стыдно.

— В жизни полно непредсказуемых поворотов. С вами случались эпизоды шокирующие?

— Вся надежда на неожиданности. Ими и питаюсь. Один пример. В 2004 году я находился в Таиланде. 24 декабря там случилось цунами. Мы жили недалеко от эпицентра и нисколько не пострадали, но свидетелями довольно страшных вещей были.

— Рассказывали, что вас, не подающего ни слуху ни духу, тогда зачислили в списки пропавших.

— Так и случилось. Я пережил жуткий момент: ты живой и невредимый, а в Интернете, в крупных информационных сайтах, обнаруживаешь собственную фотографию в почти траурной рамке рядом с сообщением: «Пропавшие без вести россияне нашлись, только один не подает сигнала». Потом сайт завел тебя на какие-то сетевые форумы, где о тебе говорят в прошедшем времени и друзья, и незнакомые люди. Все оценивают твою жизнь по-разному. Кто-то призывает молиться о спасении, кто-то презрительно бросает: «Так ему и надо!»

— Что вы испытали при этом?

— Сначала вся эта нелепица обескуражила, а затем воодушевила.

— Вы очень скупо отдаете своим стихам внутреннюю энергию. Не хотите полно проявить свои психологические запасы?

— Это склад моего характера. Не хочу его как-то форсировать в эмоциональном плане. В русской поэзии достаточно было надрыва, разрывания рубах и прочего. Почему я должен вступать в ту же колею? Это мой язык, и он сдержан.

— Глеб, вы любите присочинить, нафантазировать про себя самого даже в очерковых эссе!

— Да, люблю почувствовать и применить к себе ситуацию, которая со мной не случалась. В обыденной жизни всегда присутствует некий идеальный замысел, но масса помех мешает ему развернуться.

— В романе вы явно нафантазировали эротическую сцену в отеле с турчанкой Бурджу. В это грехопадение я не поверила. Молодой русский в исламской стране мог бы элементарно схлопотать секир-башку!

— Да нет. Турция — вполне европейская страна. И во-вторых, это все-таки не я, а герой романа.

— Даже в книжке-эссе вы говорите о собственном эротическом любопытстве, ищете встречу с проститутками-кореянками. У вашего рассказчика ваше имя, произнесенное с акцентом: «Галип», то есть «Глеб». Здесь не отговоришься, что не про вас все это.

— (Завелся.) Если я приезжаю в город, то хочу познакомиться не только с памятниками, но и с его мифами. В Ташкенте одним из таких мифов были корейские проститутки. Вероятно, их никто никогда не видел. А миф о них довольно устойчив — он о невероятных усладах, которые они могут доставить. Очеркисту все это интересно, хотя тут возникает другой барьер: до какого момента я пойду в этом эксперименте. Это мое личное дело. Литература остается литературой, но я не хочу ввязываться в совсем уж паскудные истории. А вот попробовать впутаться в реальные истоки мифа — пожалуй. Без этого не получится литература.

— Глеб, а по натуре вы влюбчивый?

— Влюбляюсь по нескольку раз на дню. Но на 3–5 минут. Эта влюбленность абсолютно ничего не значит в моей биографии. Влюбленность — это какой-то эмоциональный допинг. И все. В принципе это живое любопытство.

— Наверное, еще не утоленное. Не потому ли вы не женились до тридцати пяти? Искали прекрасную женщину, достойную большого чувства?

— Скорее это издержки производства. Писатель — существо эгоистичное. Он все время выкладывается то на бумаге, то за компьютером — идет на поводу у своих сочинений. В бытовой жизни — это вампир, который может лишь потреблять, высасывать энергию из дорогих ему людей. Свою собственную энергию он вогнал в компьютерный текст. Жить с таким человеком довольно сложно. Я не особенно стремлюсь превращать кого-то в жертву.

— У вас есть собственная философия семейной жизни?

— Я только ее вырабатываю. Для семейной жизни очень подходят два абсолютно свободных человека — вполне сложившихся, состоявшихся. Никто из них не станет обретать свою свободу за счет другого. Только изначально, изнутри освободившиеся от иллюзий, романтизма и эгоцентризма люди способны создать хорошую семью и жить без придирок, претензий и прочей чепухи. Я по крайней мере постараюсь освободиться от холостяцких привычек…

— Простите меня, Глеб. Но от этой правильной философии тянет холодом. Вы думаете, что ваша обаятельная жена Катя это внутреннее освобождение и самодостаточность ставит выше любви, выше нежности?

— Мы были знакомы десять лет. Издалека. На расстоянии. А потом оказались рядом, и я понял, что это близкий мне человек и что я влюблен в нее все эти годы. Масса эмоций, конечно. Но такие вещи я могу рассказать только в книге.

— Заметила, вы прекрасно себя чувствуете в кратовском доме Кати. Во дворе гигантские сосны. Их подвижные кроны вас умиротворяют?

— Я рос в окружении сосен в подмосковном городке, но у нашей семьи никогда не было дачи. Завтракать или пировать с друзьями на веранде мне не приходилось. Надеюсь, в Катином доме мне будет хорошо и созерцать, и кашеварить, и писать.

— Там есть мангал и прочие приспособления для кулинарных затей. Вы сумеете угостить своих гостей экзотической едой?

— После Ташкента пристрастился готовить плов на открытом огне. Соорудил на участке очаг из кирпичей, привез свой ташкентский казан и приготовил для жены и тещи. Они убедились: восточный плов не миф. Тут все непредсказуемо. Ты общаешься с огнем, регулируешь его интенсивность. На глазок кидаешь приправу, прежде всего — зиру. Плов получается таким, с каким настроением ты его готовишь. Он отразит в себе твои эмоции, твое состояние, как и твое стихотворение. Поскольку я сейчас чувствую себя счастливым, мой плов, приготовленный под соснами, удался.

— Ну что ж, Глеб! Пловом вы меня уже соблазнили. Поговорим о коньяке. С увлечением прочитала ваш очерк об искусстве возделывания винограда и о тайнах коньяка. Что привело вас в этот пьянящий город — Коньяк?

— От меня требовалось сочное, вкусное эссе. И я сначала бросился изучать литературу, а потом совершил путешествие в этот город. Побывал в коньячных подвалах «Готье», «Хайн», «Фрапэн» и «Полиньяк». Даже на фабрике, где делают бочки. Это настоящий карнавал и предбанник адской кухни!

— Вы, певец коньяка, домой в Москву привезли бутылочку?

— Привез восемь бутылок коньяку. Уж не знаю, как только дотащил. Самую невероятную бутылку мне подарили в одном из коньячных домов. Узнав про год моего рождения — 71-й, — мастер-купажист, составляющий коньяки, спустился вниз, нашел бочку 1971 года, а в ней — дорогие великолепные коньячные спирты из Гранд-Шампани. Нацедил он мне целую бутыль и сказал: «Наливай в каждый твой день рождения по чуть-чуть. В этом коньяке живет твой год».

— Уже осушили эту священную бутыль?

— Полбутылки еще осталось. До особого случая.

Год спустя у Глеба Шульпякова и Кати Сенкевич родился сын Петя. Сейчас малыш делает первые шаги. Мне показалось, что наш писатель и путешественник стал мягче и озорнее.

— Вам нравится роль отца? Стали ли вы мудрее?

— Мудрее — нет. Скорее слабее.

— Ловите на желании обязательно стоять на своем?

— Ловлю себя на том, что нужно настаивать. И что мне этого делать абсолютно не хочется, а надо.

— Когда наблюдала вашу игру с Петей, заметила, как вы вдруг стали дурачиться. Приятно иногда впадать в детство?

— Приятно обнаружить под панцирем, который нас всех покрывает, какие-то живые движения, на которые казался себе неспособным.

— Какие отцовские качества вам хотелось бы передать сыну?

— Чувствовать нутром свою линию, свой путь — и следовать ему, быть ему верным. Не изменять ему. Ну и быть человеком мира, открытым миру человеком.

— Возникает у молодого отца тревога за будущее сына и его одногодков?

— Страна, в которой мы живем, славится своей непредсказуемостью. Причем «сюрпризы», которые нам подкидывает власть, редко бывают положительного свойства. Так вот, я бы не хотел, чтобы мой ребенок тратил время и эмоции на преодоление этих «сюрпризов». Поверьте, ни жизни, ни творчеству эти вещи абсолютно ничего не способны дать, только отнять.

Но это уже другой, отдельный разговор.

2007 г. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.