8
8
В газетном архиве Ленинской библиотеки в Москве хранятся номера газеты «Красное Черноморье» (орган Новороссийского окружного Комитета РКП (б) и исполкома Советов рабочих и крестьянских депутатов). Желтоватый и серый, порою почти землистый цвет бумаги, сплошь и рядом — слепые оттиски, множество корректорских ошибок и опечаток. Цена одного номера 1200 рублей — тогда это, правда, никого не удивляло.
На Серебряковской улице, 31, с девяти утра и до девяти вечера открыт «Зал радио и газет Чер-РОСТА», где плата за вход — 500 рублей, с членов профсоюза — вдвое меньше, а красноармейцы и матросы могут проходить туда бесплатно. Всеволод частенько бывал здесь, хотя в политотделе, у дежурного, всегда имелся свежий номер газеты. Просто Вишневского тянуло к людям: слушать их, самому встревать в разговоры.
В этот хмурый декабрьский день в «радиогазетном» зале относительное затишье. Только несколько моряков листали страницы «Красного Черноморья».
— Опять ничего о флоте, — с досадой бросил один, и моряки ушли.
Вишневский и сам не однажды возмущался тем же. А сейчас, словно его подтолкнули, побежал в редакцию.
— Что вы тут ерундите? Почему вы пишете о том о сем, а моряками, которые сейчас столько делают, не интересуетесь?!
Редактор «Красного Черноморья», молодой, но уже с заметной проседью мужчина, терпеливо выдерживал все выпады экспансивного визитера и лишь молча кивал головой, давая ему возможность выговориться. Редактор интуитивно чувствовал, что не желание «побузотёрить», весьма нередкое в те времена, не вздорный характер руководили молодым матросом, а нечто большее: любовь к флоту, неуемная жажда действия, созидания.
Так познакомились Всеволод Вишневский и Федор Гладков — именно он редактировал тогда «Красное Черноморье». Пройдут годы, и станут они, пусть не закадычными друзьями-приятелями, а просто добрыми знакомыми. В одном доме и подъезде и даже на одном этаже будут жить, и каждый раз при воспоминании об этой первой встрече теплое чувство будет охватывать обоих…
А тогда, в декабре 1920 года, Гладков на прощание сказал: «Что ж, пишите, редактируйте „Страничку моряка“».
Его решительность можно было понять: профессионально подготовленных работников, специалистов в ту пору не хватало не только в порту. А молодой моряк, как выяснилось в беседе, уже писал заметки в газету Первой Конной армии «Красный кавалерист».
Так Вишневский получил свою первую журналистскую должность — заведующий морским отделом. Правда, если следовать современной терминологии, понадобится уточнение: внештатный заведующий. Ведь одновременно с работой в газете он участвует в ликвидации контрреволюционных банд на Северном Кавказе и Черноморском побережье, является штатным докладчиком политотдела, организует первые красноармейские спектакли для жителей кубанских станиц.
В архиве писателя есть записка секретаря Новороссийского окружкома РКП (б) Ладохи (от 25 мая 1921 года):
«Товарищу Вишневскому
Агитационно-пропагандистский отдел парткома предлагает Вам во исполнение постановления парткома от 19 мая с. г. написать статью о борьбе с бело-зелеными под заголовком „Смерть бело-зеленым бандитам!“.
Размер статьи — 60–100 строк печатных (примерно полторы-две четвертушки, переписанных на машинке). Означенную статью представить в Агитпроп не позже 30 мая с. г. Никакие отговорки неумением писать, занятостью и т. д. приниматься во внимание не будут. Работа должна быть выполнена точно и быстро…»
Здесь же, видимо, спустя много лет рукою Вишневского сделана пометка: «Начало моей практической журналистской работы — 1921 год».
Чем объяснить столь категорический тон письма? Созвучием, соответствием духу времени? А может, тем, что другие очень уж неохотно брались за перо и Вишневский попал, как говорится, под общую гребенку? Или, по мнению секретаря, несмотря на то, что на его счету уже были публикации в газете, он должен писать чаще?
О последнем судить трудно, так как далеко не все номера «Красного Черноморья» за тот период дошли до нас. Принадлежащие перу Вишневского газетные материалы — их и в самом деле немного — были подписаны так: «Неугомонный», «Неугомонный В.», «Черноморский Норд-Ост», — псевдонимы под стать характеру автора!
Надо сказать, что газета «Красное Черноморье» была боевой, задиристой. Основные разделы — «По Советской Республике», «По Европе», «Местная жизнь», «Последние известия» (радио тогда делало первые шаги, поэтому и оперативные новости обязана была по-прежнему поставлять газета). С обзорами международных и внутренних событий в газете выступал Дмитрий Фурманов, и не исключено, что будущие авторы «Чапаева» и «Оптимистической трагедии» встречались в редакционных коридорах. Федор Гладков печатал в газете главы из своей повести «В Октябре». До него, кстати, «Красное Черноморье» редактировал также известный литератор, организатор революционного театра политической сатиры в Екатеринодаре Александр Рославлев, скоропостижно скончавшийся от тифа в ноябре 1920 года.
В номере за 19 декабря 1920 года напечатаны заметки «В Крыму» — первая газетная публикация Всеволода Вишневского. Здесь речь идет о высадке на полуостров десанта, о встречах с крестьянами, об освобождении Красной Армией Симферополя, о первом субботнике на железной дороге, о том, что Крым скоро станет образцовой советской коммуной. Написаны заметки простым языком, легко, есть ощущение приподнятости. Но, конечно, по существу своему это фотография, добросовестное описание виденного.
Затем, уже в 1921 году, публикуются статьи «За рубежом», «На регистрации», лирическая миниатюра «Вспомните получше!». Они порою наивны, эти пробы пера, и тем не менее явственно стремление Вишневского будоражить читателя, проникать в потаенные уголки его памяти, заставлять задуматься.
Музыка в бою… Она поднимала бойцов на штурм вражеской крепости, помогала выдержать предельное напряжение боя. Лето 1919-го. Южный фронт, моряки в атаке: «Музыканты с нами, и медные трубы поют так же громко и весело, как и год тому назад. Ленточки вьются по ветру; летим полным ходом, и веселое „Яблочко“ раздается на полях, где схватились белые и красные. Под звуки флотского марша занимаем мы Гришине. Под печальные звуки похоронного марша отдаем последний долг бойцам за революцию… Шло время, борьба разгоралась, кольцо то разжималось, то сжималось, и всюду с цепями красных бойцов шли музыканты, и громкие звуки их труб раздавались по городам и полям, и сердце каждого пролетария билось быстрее, глаза зажигались огнем борьбы, и революция шла дальше и дальше с теми же звуками мировой песни — „Интернационала“!»
На высокой ноте ведет разговор с читателем Вишневский в этой заметке. Он полемизирует с автором письма в газету («Вспомните»), напечатанного в одном из предыдущих номеров, где говорилось о скудном житье морского оркестра: то и дело приходится выступать на концертах-митингах бесплатно. («Когда это кончится? Все играть да играть, есть небось мало дают, за полтора фунта хлеба много не наиграешь…») Вишневский развенчивает такие настроения, напоминая, что паек рабочего гораздо меньше. Уже здесь проявляется способность молодого журналиста подняться от частного факта к обобщениям: ведь то было время, когда вопрос-призыв «Чем ты помог голодающим Поволжья?» не сходил с повестки дня.
Итак, приобщение к журналистике можно считать состоявшимся. А первое представление об этой профессии он получил еще в феврале 1915 года. Тогда к приехавшему после ранения с фронта юному солдату обратился репортер из «Петроградского листка». Был он весьма подвижен, а точнее — суетлив и буквально забрасывал вопросами. Ответы краткие, сухие, никакой сенсации. Однако газетчик не унывал, продолжал допытывать мальчишку, надеясь получить подробности о «немецких зверствах» и «наших героях-солдатиках». Всеволод упорствовал и, как ему казалось, не дал репортеру никаких шансов преуспеть в своих намерениях. Тем не менее вскоре довелось прочесть в «Петроградском листке» о «Володике В.», который добывал «в огненных вихрях войны» и тому подобное. От стыда вспыхнули щеки — Вишневскому стало не по себе. Будущий публицист и писатель получил предметный урок того, как рождается фальшь, какой «красивой» и неправдоподобной может выглядеть жизнь на газетной полосе.
И вот теперь, сотрудничая в «Красном Черноморье», он дает себе зарок: ни строчки неправды или приукрашивания. А ведь страх как хотелось, чтобы все вокруг — и как можно быстрее! — менялось к лучшему. С плохо скрываемой гордостью Всеволод сообщает отцу из Новороссийска: «Напишу в газету, „продерну“ кое-кого — и глядишь, начинают оживать, шевелиться…»
В новороссийский период жизни Всеволода Вишневского раскрываются его общественный темперамент, широта взглядов, проявляется неутолимая жажда деятельности. Он на самой стремнине потока новой жизни, возможность строить которую отстоял с оружием в руках. Он чувствует себя полноправным хозяином ее, он за все в ответе. Именно таковы содержание и тональность писем конца 1920-го — первой половины 1921 года к отцу:
«Сегодня утром вернулся с Кубани из станицы Верхне-Баканской, где проводил ударную неделю „Помощь Донбассу“…
Работали дружно, ставили „живую газету“, пьесу из революционного быта, концертное отделение и т. д. Громадный успех „живой газеты“, особенно „почтового ящика“! Сыплют вопросы самые трудные, на которые приходится сразу же отвечать. Но мы с честью справились с этим: экспромтом поставили пантомиму „Приключения Врангеля“ с подготовкой в один час.
Новое пролетарское творчество, коллективное творчество! Обо всем этом пишутся очень умные, длинные статьи, которые без энциклопедического словаря нельзя читать (а все же Всеволод их читал! — В. X.). Выходит много литературы, журналов… А это творчество идет снизу без всяких указаний, методов, и совет какого-нибудь Центротворчества или Главискусства остается на бумаге…»
(Письмо от 20.12.1920 г.)
«Вчера я выбран делегатом на армейскую партийную конференцию. Жизнь у нас оживляется в связи с VIII съездом[7] и предстоящим X съездом РКП (б) — собрания, дискуссии и т. д.
Шевелится братва! Пришлось делать два доклада и участвовать в довольно крупных прениях по ним. Взялись немного и за профсоюзы, и за хозяйственное строительство, и за рабочую демократию. Правда, люди, три года бывшие на фронтах, по три-пять лет служившие ранее, не могут так тонко разбираться по всем пунктам, ждут указаний. Но все-таки мысль работает. Интерес к науке, к учению и искусствам очень велик. Даже постановили всех уклоняющихся судить!»
(Письмо от 12.1.1921 г.)
«Воскресники у нас все ударные!.. То уголь, то дрова, то еще что-нибудь…
Но что мне нравится здесь — это товарищеские отношения! Бюрократов, закомиссарившихся — здесь мы одергиваем, и они становятся на истинный путь…
Как у вас с топливом?.. Райлескому, или как это мы называем — „Адлеском“, попало немного, но меньше, чем населению от холода. Разные топкомы и топсоветы — вполне оправдывают свое название и топчутся на месте.
Выручил Внешторг — из Англии привез тысячу тонн угля „Кардиф“. В обмен мы дали сырье и организовали комячейку на их судне. Приятное с полезным!
Ну, ладно! Это все мелочи или „красные царапинки“ из живой газеты.
Вот ты обещал прислать программы Увмуза[8] — это мне нужно! Я достал бы пособий и с помощью некоторых товарищей подзанялся бы…»
(Письмо от 28.3.1921 г.)
Неудивительно, что человек подобного склада характера и сам оказывается в центре событий. Об этом свидетельствует хотя бы такой эпизод.
В начале февраля 1921 года, когда в партии развернулась навязанная троцкистами и так называемой «рабочей оппозицией» дискуссия о профсоюзах, в Новороссийск прибыл М. И. Калинин. На собрании, где присутствовало около тысячи человек, с обоснованием каждой точки зрения могли получить слово (включая докладчика) не более чем по три оратора. «В защиту тезисов т. Ленина, — сообщит позже „Красное Черноморье“, — выступили тт. Вишневский и Торин».
Михаил Иванович, излагая подписанную В. И. Лениным, И. В. Сталиным, Г. И. Петровским, им самим и другими «платформу десяти», где четко формулировалось ленинское понимание роли профсоюзов как школы коммунизма, говорил просто, уверенно, не повышая голоса, и речь его была не совсем ораторской. Одет Калинин был: скромно: пиджак на его сухощавой фигуре сидел ладно; держался он непринужденно и на виду у всех крутил большие папироски.
И вновь, как четыре года назад, в июньский день семнадцатого года, перед Всеволодом проблема выбора. Но теперь для него ее смысл и острота в ином: как убедить в правоте ленинской позиции — сам-то он в ней убежден — других?.. Ведь после докладчиков первому выступать ему. Надо быть предельно собранным: каждое слово — в цель, второй раз сказать не дадут!
Вишневский сразу же захватил аудиторию и решительной, образной речью, и молодой убежденностью, и удивительной для своего возраста глубиной аргументации. И бывалостью — чего просто не могли не заметить люди, сами прошедшие через многое. Что речь удалась, Всеволод понял не только по аплодисментам, которыми она прерывалась, но и по тому, как, кивая острой рыжеватой бородкой, одобрительно улыбался Калинин.
О результатах дискуссии сообщили скупые строки газетного отчета: «При голосовании, ввиду невозможности произвести точный подсчет голосов такого многочисленного собрания, предложено было сторонникам тезисов тов. Ленина отойти в левую сторону, сторонникам тезисов тов. Троцкого — в правую, а тем, кто за тезисы тов. Шляпникова, остаться посредине. В результате почти вся масса двинулась влево.
Платформа т. Ленина о профсоюзах принята новороссийской организацией РКП огромным большинством[9] голосов» («Красное Черноморъе», 1921, 9 февраля).
Вот как бывает в жизни: ситуация с голосованием повторилась, как тогда, в 1917 году. Да, собственно, так или иначе выбирать приходилось все эти долгие военные годы, когда вопрос ребром вставал почти каждый день: так куда же тебе идти — вправо или влево? И никакой середины. Середина всегда таит в себе нечто зыбкое, временное, все одно — рано или поздно пристанешь к тому или иному берегу! Середину он никогда не признавал и не будет признавать…
В марте 1921 года произошло событие, которое имело значение не только для творчества будущего писателя, как отмечают его биографы.
Кронштадтский мятеж… Весть о нем поразила многих. Балтийские моряки внесли огромный вклад в победу Октября. Они сражались на всех фронтах, явились ядром при создании речных и озерных флотилий, — на Волге и на Каспии, на Каме и на Ладожском озере. Из балтийцев и черноморцев в основном состояли экипажи бронепоездов — этого прославленного боевого оружия Красной Армии. Балтика выдвинула героев гражданской войны, таких, как П. Е. Дыбенко, А. Г. Железняков, Н. Г. Маркин и десятки, сотни других отважных бойцов… Моряки-балтийцы стали привычным символом Октября — и вдруг антисоветское восстание в Кронштадте. Просто в голове не укладывается. Это так противоестественно, что первый порыв Вишневского и его товарищей — рапорт командованию о немедленной отправке в Кронштадт для «успокоения» балтийцев. Как известно, все закончилось довольно быстро, ехать на Балтику не понадобилось, а чтобы «разрядиться», высказать свое отношение к происшедшему, Всеволод задумывает свое первое драматургическое произведение — «Суд над кронштадтскими мятежниками».
Непосредственным толчком к работе над этой пьесой послужила встреча с матросом-отпускником, вернувшимся из Питера и рассказавшим о бурных мартовских событиях.
Зачинщиками выступили команды линейных кораблей «Петропавловск» и «Севастополь» да некоторые из береговых частей, находившихся на острове Котлин, — подняли контрреволюционный мятеж… под красным флагом. Да, они за Советы. Только за «Советы беспартийных», за «Советы без коммунистов». Председатель ВЦИК М. И. Калинин приехал в Кронштадт, выступил на митинге на Якорной площади, попытался объяснить ситуацию, сложившуюся в стране, разоблачить смутьянов. Но тщетно. «Всесоюзный староста» был арестован мятежниками. Затем под давлением низов — ведь большинство матросов в душе и признавали и поддерживали Советскую власть — М. И. Калинину было разрешено выехать в Петроград.
Как могло такое случиться именно в Кронштадте — цитадели: революции? Исчерпывающий ответ на этот вопрос Вишневский получит гораздо позже, когда будет исследовать историю крепости и напишет довольно объемный, в несколько печатных листов, очерк под названием;«История Кронштадта». А сейчас он пытается в художественной форме воссоздать картину мятежа на основе рассказов очевидца и сообщений печати.
Наверное, текст пьесы написан не был, скорее всего Вишневский наметил подробный план, обдумал основные сюжетные линии. Сама же пьеса рождалась во время представление, благо автор (он же режиссер и исполнитель роли одного из мятежников с линейного корабля «Петропавловск») находился на сцене. Спектакль был показан в новороссийском клубе металлистов, причем начался в восемь вечера и закончился на рассвете — в четыре часа утра.
Несомненным было одно: автор и исполнители сумели выразить мысли и чувства, которыми жил зрительный зал, заполненный рабочими и моряками. Актеры так достоверно играли мятежников, что, например, Вишневского (матрос-анархист в его исполнении по ухваткам, словечкам явно выдавал свое махновское происхождение, знакомое многим из присутствующих не только по рассказам) после премьеры чуть было не растерзали зрители.
Пьеса, спектакль, конечно, были необходимой отдушиной. Однако он настолько близко к сердцу принимал все флотское, да еще происшедшее на родной Балтике, что Кронштадтский мятеж явился для него как бы личной драмой.
На собраниях и общем митинге черноморцы были единодушны в определении причин мятежа — это дело рук международной контрреволюции. Тем не менее Всеволод, до этого буквально рвавшийся домой, в Питер, 22 апреля пишет отцу: «Хотя теперь начались отпуска, но я определенно не приеду! Стыдно ехать и слышать клички — „клешник“, „жоржик“ (незаслуженные) тому, кто был, есть и будет честным бойцом, кровью доказавшим свою преданность».
А работы, новой, созидательной, по горло. В мае прибавилась еще одна ответственная и почетная нагрузка — от 400 моряков флотского полуэкипажа Вишневский избран в Новороссийский городской Совет рабочих, красноармейских и флотских депутатов (мандат № 339), а затем членом президиума с правом решающего голоса.
Но при всем этом перед ним неотступно стоял вопрос: что дальше? В то время Вишневский прочно связывал свою жизнь и работу с делом создания Советского Военно-Морского Флота. Война окончилась, и теперь он мог с чистой совестью написать отцу: «Хочу серьезно взяться за морское образование, так как практику необходимо пополнить теорией» (Письмо от 6.5.1921 г.).
Подобное решение напрашивалось как бы само собой — ведь всех вокруг захватила настоящей «эпидемия ученья»: углем на деревянной доске братва извлекает кубические и квадратные корни и скоро примется за логарифмы; эдакий «дядька» — кочегар лет тридцати — тридцати пяти — изучает историю литературы. Так, не спеша, из «нутряных» коммунистов делаются люди с довольно серьезной подготовкой: «Масса выросла, и мы соответственно с ней предъявляем к себе более серьезные требования. Уже не выходишь с готовой пламенной, но трескучей речью, а делаешь доклад, и его разбирают по косточкам без аплодисментов» (Письмо от 28.3.1921 г.).
Летом 1921 года, вскоре после проверки личного состава, из числа моряков-черноморцев было отобрано 600 наиболее политически зрелых для восстановления Балтийского флота. В их число вошел и Всеволод Вишневский. Шестого июля он сел в поезд. В кармане — удостоверение, выданное штабом Новороссийского укрепленного района о командировке в Петроград с правом заезда в Нижний Новгород за вещами, оставшимися там с 1919 года. И еще партийный билет номер 955 514. Здесь в скупых ответах на анкетные вопросы о нем, Вишневском, сказано главное:
— Какие специальности знает — пулеметчик, рулевой.
— Какие местности России знает хорошо — Поволжье, Украину, Северо-Западный край, Крым, Черноморье и Донбасс.
— Время вступления в партию — 1918 год, декабрь.
— Какой организацией принят — комячейкой Украинского отряда моряков…
Окончилась вторая его война — гражданская. До последних дней жизни на стене в рабочем кабинете Вишневского будет висеть фотография: матросы-пулеметчики на палубе «Вани-коммуниста» № 5. Всеволод — второй слева, в бескозырке, глубоко надвинутой на лоб, — смотрит суровым, испытующим взглядом из-под густых бровей.
Драматург, публицист, киносценарист Всеволод Вишневский к теме гражданской войны будет обращаться вновь и вновь. Годы революционных битв, школа партийной работы и журналистики, напряженная учеба и редкое трудолюбие — все ото даст свои плоды, позволит раскрыться могучему своеобразному таланту художника.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.