Неужели цель достигнута?

Неужели цель достигнута?

А Москва еще на военном положении. На заставах стоят противотанковые заграждения, строго соблюдаются правила светомаскировки. С наступлением темноты окна закрываются шторами из плотной черной бумаги. Улицы и транспорт не освещены. Только в трамваях, в троллейбусах и электричках около водителей горят слабые синие лампочки. Под вечер девушки в солдатской форме ведут по улицам огромные баллоны аэростатов воздушного заграждения. Днем на улицах народу мало. Только рано утром и вечером потоки людей устремляются к трамваям, метро или платформам электричек. Но кроме работы есть еще и быт, семья и дети, о которых надо заботиться, одевать и кормить. По дороге с работы нужно забежать в ОРСы – магазины рабочего снабжения, где «прикреплены» продуктовые карточки каждой семьи, чтобы получать дневной или месячный паек. Жизнь была нелегкая, снабжение скудное: немного продуктов по карточкам, да еще обед в столовой ОРСа – вот и все.

Плохо с жильем. Большинство люльковцев живут за городом, а те, кто в городе, тоже ютятся кое-как.

 – Нам дали комнату в Москве, – вспоминала Галина Евгеньевна. – Комната большая, метров 50, но такая холодная, что на стенах появлялся лед. Придешь с работы, я тогда работала в районном земельном отделе, никак не согреешься. Спать иногда приходилось в пальто. У Вольпера жилплощади вообще не было, так мы его с женой приютили у себя. Потом нам дали двухкомнатную квартиру. В маленькой комнате жили мы, а в большой Шевченко и Дубинин, потом – Лусс с женой.

С едой еще было плоховато. Все мы мечтали об огородах, которые у нас были на Урале.

Помог случай. Как-то поздно вечером Козлов и Комаров ждали поезда на открытой платформе станций Чухлинка. Прячась от ветра, за будкой кассы стояла маленькая женщина с тяжеленным мешком, в котором лежали металлические зубья для бороны. Их шипы торчали из мешка. Когда подошел поезд, мешок помогли внести. Разговорились. Женщина оказались председателем колхоза в селе Никольском. Жаловалась, как трудно с плугами и боронами. Нет саней. Не на чем вывозить удобрение в поле. Здесь же и договорились оказать техническую помощь колхозу, а она выделила им несколько гектаров земли.

Мигом составили огородную комиссию и отправились к Люльке. Он одобрил идею огородничества, составили план действий, и Люлька вместе с председателем огородной комиссии пошли к начальнику ЦИАМ. Согласие получили. Договор с колхозом заключили. Институту выделили девять гектаров земли. За все это надо было сделать 15 саней, подковы и подковать лошадей, изготовить лемеха для тракторных и конных плугов, отремонтировать трактор и дисковую борону.

Отделу Люльки достались сани и борона. Лусс организовал изготовление чертежей и заготовок для саней. Затем огородники, нагруженные заготовками и полозьями, отправились в колхоз, собирали там сани. Мальчишки из колхоза, запрягшись в них, стали развозить по полям удобрение.

Ремонтировали инвентарь и подковывали тощих лошадей, не взятых на войну, кузнецы института. Дисковую борону в колхозной кузнице ковали И.Ф. Козлов и Е.В. Комаров. За это колхоз кормил их перед работой молоком.

Эта работа в колхозе отняла у люльковцев несколько выходных дней.

Между тем дело с рабочим проектом и изготовлением РД-1 двигалось медленно. Сделать чертежи двигателя в короткий срок невозможно. А ЦИАМ не дает конструкторов, потому что считает первоочередной работой не РД-1, а ТВД с центробежным компрессором В.В. Уварова, проектировавшимся в его стенах, и еще потому, что технологи твердят о непреодолимых трудностях с изготовлением лопаток для осевого компрессора. Производственная база ЦИАМа также мала и перегружена разными работами.

Много дней подряд ездил Люлька в наркомат, и однажды пришло известие: отдел переводят в новый НИИ авиапромышленности, куда также вливаются группы из других институтов.

В начале 1944 года люльковцы переехали со всем своим имуществом. Не дал Люлька погибнуть своему проекту. Наоборот, на его основе начата разработка нового, более мощного двигателя, который потом вышел под индексом С-18.

НИИ разместился в помещении, где до войны был один из учебных институтов. Большое серое здание в глубине сквера с молодыми деревьями отделялось от улицы глухим забором. Расположились удобно, даже просторно. И Люлька, и Лусс получили по небольшому отдельному кабинетику. Бригады разместились в больших светлых высоких комнатах.

Начальником НИИ назначили генерала П.И. Федорова, до этого руководившего испытаниями самолета БИ-1 с первым жидкостным реактивным двигателем.

В НИИ образовали отдел авиационных турбореактивных двигателей, начальником которого назначила Люльку. В отделе собрались специалисты, прибывшие вместе с Люлькой из ЦИАМа, а также опытные инженеры института. Отделу выделили помещение для конструкторов и стенды для экспериментов и испытаний двигателя. Начались работы над проектом двигателя С-18, идея которого зародилась у Люльки еще в ЦИАМе.

Компрессор у него не шести-, а восьмиступенчатый, с гораздо большей, чем раньше, степенью сжатия. Усовершенствован профиль лопаток. Диаметр камеры сгорания уменьшился, форма ее деталей стала более обтекаемой. Потери давления воздуха по тракту сведены к минимуму.

Расчеты воздушных трактов камер сгорания делал сам Люлька. Он никогда не выступает только начальником, только руководителем. Прежде всего он член коллектива и несет вместе со всеми часть тяжелой конструкторской ноши. Никакого подчеркивания дистанции, никакого превосходства в манере вести себя, демократизм в отношениях с подчиненными – вот его отличительные черты как руководителя.

Посмеиваясь, он говорит о рассчитанных им трактах:

 – То, хлопцы, я на танках натаскался. На Урале этих воздуховодов к танковым моторам рассчитал – сотни.

Как-то в субботу Лусс взял к себе в кабинет рабочие компоновки. А в понедельник, придя на работу, все замерли: на стенде был приколот чертеж, и даже не чертеж, а произведение искусства – компоновка двигателя С-18 в натуральную величину в разрезе. Талантливая рука Лусса вычертила цветной технический рисунок двигателя – все детали благодаря светотеням, бликам, ярким краскам поданы со всеми подробностями. На лицах людей, смотревших на свой двигатель, отражалось их состояние: неужели этот красавец родился здесь, на их столах? Неужели их многолетняя цель достигнута? Пришел Архип Михайлович и, сам очень довольный, неожиданно начал критиковать чертеж, а заодно и конструкцию (иногда он любил «подзавести» людей).

Начались споры. Прервал их сам Люлька, который дал приказание скопировать тушью на кальку чертеж Лусса. Этот чертеж стал важнейшим руководящим документом в КБ. Он так и остался висеть на стене. И чуть возникал какой-то вопрос, шли к чертежу и около него решали дело.

* * *

Как только освободили Киев, Галина Евгеньевна стала добиваться разрешения поехать за детьми. Разрешения долго не давали, ведь там еще фронт недалеко. О том, что родители и дети живы, сообщил родственник, встретивший на улице Киева женщину из Саварки. Эта огромная радость совпала с еще одной – у них родилась дочка.

С двухмесячной Лялей отправилась Галина Евгеньевна на Украину.

 – Скорее, скорее туда, увидеть сыновей.

Поехали вместе с братом, он получил назначение на партийную работу в их края. Добрались под бомбежками до станции Ольшаница, от нее до их села еще восемь километров. А на дороге такая распутица – ни на какой машине не доберешься. Брат пошел пешком. Через несколько часов появилась подвода, правил ею Евгений Филиппович Процак.

 – Отец, ридный! – воскликнула Галина Евгеньевна, и оба не смогли сдержать слез.

Лошадь, увязая в грязи, медленно везла телегу в Саварку. По дорожке около плетней шел навстречу босоногий мальчишка в рваной шапчонке, домотканых пальтишке и штанах.

 – Посмотри, Галя, какой-то хлопчик, – обратил ее внимание отец. Взглянув на мальчугана, она тут же отвернулась и стала смотреть в сторону их дома, показавшегося на другой стороне. Где там ее сыновья? – Ну, что же ты, Галя, отворачиваешься от своего меньшого?

А Слава, это был он, увидев рядом с дедом незнакомую женщину, убежал и спрятался. Ни сын, ни мать не узнали сразу друг друга. Ведь когда Галина Евгеньевна привезла сюда детей на лето 1941 года, ему не было и четырех.

 – Слава, Слава, я твоя родная мама, – глотая слезы, долго звала Галина Евгеньевна, – я привезла тебе гостинцы.

Плакали все односельчане, кто видел эту встречу. А потом из школы пришел старший сын Володя и бросился в объятия матери.

Долго еще дичился Слава, и даже когда приехали в Москву, он не называл родителей папой и мамой.

Первый раз после оккупации назвал он Галину Евгеньевну мамой спустя год – 8 марта. Тогда на сэкономленные деньги, выдаваемые на школьные бублики, купил Слава Галине Евгеньевне завернутую в газетную бумажку глюкозу с витамином «С».

 – Мама, это тебе к празднику, – сказал он, – на другое у меня не хватило денег – там все так дорого.

Помнила всю жизнь об этом самом дорогом для нее подарке Галина Евгеньевна. Не забыл, наверное, этот случай и кандидат физико-математических наук Вячеслав Архипович Люлька.

Старшему сыну Володе первое время трудно давался русский язык, забыл он его, живя в оккупации. Пришлось нанять репетитора.

Потом он отлично учился в школе, окончил МГУ. Защитил диссертацию, стал Владимир Архипович Люлька физиком-теоретиком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.