Гастроном
Гастроном
Александр Николаевич Гончаров:
Тетушка (Анна Александровна Музалевская, сестра Гончарова. — Сост.) сделала все, чтобы угодить своему знаменитому «братцу», известному писателю, притом такому, который и с министрами знаком, и у Великих Князей бывает. <…>
Иван Александрович приехал (летом 1862-го, в Симбирск. — Сост.) и остался всем доволен. <…>
Но жирные стерляди, бекасы, дупеля, соусы из уток и кулебяки из осетрины с визигой оказали свое действие на Гончарова, привыкшего к умеренным обедам в Hotel de France и к легким обедам крупных петербургских чиновников: он стал прихварывать, делался капризным и начал скучать по Павловску и Царскому Селу. <…>
«Что это, — говорил он Анне Александровне, — у тебя за повар? Ведь какой-нибудь Собакевич или Петух может a la longue[9] безнаказанно сносить такие обеды; а я человек кабинетный, скромный петербургский чиновник, не симбирский житель, не могу ежедневно переваривать эту волжскую благодать». Музалевская, соображаясь со вкусами знаменитости, изменила menu обедов и завела «французскую кухню»: появились бульон, «пожарские котлеты», соусы из раковых шеек и т. п. Поесть вкусно и с толком Гончаров умел, но он не признавал за поваром Анны Александровны французского искусства <…>.
«Вот в Париже, — говаривал он после сытного обеда, — в Hotel de Nice, меня кормили точно французской кухней: и вкусно, и сытно, и легко; морская рыба имеет свой привкус и особый, не вредный, жир, и пулярки превосходны; о пирожном я и не говорю: его можно есть только в Париже; а эти изумительные vol-au-vent garni[10]! Это кушанье заказывали для меня у Palissier… У наших поваров нет вкуса, нет изящества, нет школы и таких кулинарных преданий».
Михаил Викторович Кирмалов:
Раз он пришел к нам тотчас после нашего обеда и, торопясь куда-то, наскоро у нас закусывал. Мать неуверенно предложила ему к жаркому кислой капусты, прибавив, что после обедов в Hotel de France он, вероятно, не захочет есть такое кушанье. «Отчего же? Капуста — это букет обеда», — ответил Иван Александрович и с аппетитом покушал капусты.
Александр Николаевич Гончаров:
Иногда он завтракал дома в одиннадцать часов, причем почти весь завтрак состоял из двух яиц и сыра. Однажды, помню, он приказал подать после завтрака вчерашние фрукты, виноград и апельсина три-четыре.
Серафима Васильевна Павлова:
Одна из молоденьких слушательниц, очень наивная девочка, спросила его:
— Почему вы в «Обломове» так часто упоминаете о кардамоне?
Он засмеялся:
— Да потому, дорогая, что я сам очень люблю кардамон.
Александр Николаевич Гончаров:
Как-то раз он пригласил меня обедать в Hotel de France. Нам подали полбутылки красного вина стоимостью в 2 р. 50 к. На его вопрос, как я нахожу вино, я ответил, что не нахожу ничего особенного: вино, как вино, кажется, недурное. Достаточно было этих слов, чтобы выслушать от Гончарова бесконечное нравоучение: «Я не понимаю, Александр Николаевич, как вы не можете отличить прекрасного, тонкого, выдержанного вина от бурды, которую пьют в разных кабаках петербургские чиновники. Ведь если бы вы были бурлак, неуч, а то вы и по-французски хорошо говорите, даже немецкую литературу знаете, бываете в порядочном обществе, а говорите, будто из Симбирска никогда не выезжали. Я, право, не могу вас понять. Вино это тонкое, и хозяин гостиницы подает его далеко не всякому. Мало того, что в Бога не верить да знать, что человек произошел от обезьяны, а надо быть благовоспитанным человеком, т. е. уметь себя держать и знать толк в вине и в хороших сигарах».
Дмитрий Николаевич Цертелев:
Надо сказать, что сам Гончаров не только водки, но решительно никакого вина не пил и за обедом только изредка разрешал себе рюмочку ликера.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.