ПРАВИЛЬНОЕ СЛОВО

ПРАВИЛЬНОЕ СЛОВО

Современники Караджале думали, что он пишет мало. «Бурную ночь» написал двадцатисемилетний автор. «Потерянное письмо» — тридцатидвухлетний. После этого прошли годы, и казалось, что Караджале забросил серьезную работу. Драма «Напасть» успеха не имела. Новеллам и коротким юмористическим рассказам придавали значение лишь немногие. Другие, встречая «неня Янку», то есть дядюшку Янку, как фамильярно называли Караджале в довольно широком кругу, считали себя вправе спрашивать: скоро ли он опубликует новое серьезное произведение?

Современники думали, что Караджале редко сидит за рабочим столом еще и потому, что привыкли наблюдать его в роли устного рассказчика. Кружка пива, распитая в обществе Караджале, превращалась в импровизированное театральное представление. Все это знали. Существует множество описаний, в которых автор «Потерянного письма» изображен как блестящий импровизатор.

Александру Влахуца свидетельствует:

«Для того чтобы создать себе впечатление о караджалевсяой силе изображения, надо было послушать его устные рассказы. У него был свой мир персонажей, в вечном движении, сатирические тины, которых он изображал. Я говорю о тех, о ком он не написал, — невосполнимая потеря для будущих поколений».

Другой близкий друг Караджале, Пауль Зарифопол, тоже пишет о «фантастическом расточительстве» устного рассказчика, о том, что типы, которые он создавал «играя», могли бы обогатить румынскую литературу.

Но Караджале писал не мало. Эту легенду развеяло уже первое далеко не полное собрание его сочинений. Караджале писал не мало, но писал трудно. Он был на редкость взыскателен и самокритичен. В поисках нужного слова он забывал о времени. И написанное вечно его не удовлетворяло.

И.Д. Геря описал одну из своих встреч с Караджале в Плоешти, в доме отца. Сыну Геря было тогда семнадцать лет, и он увлекался физикой. Караджале попросил его рассказать о новейших открытиях в этой области, слушал его с большим интересом, а потом сказал юноше не то шутя, не то всерьез:

«Я тоже сделал одно наблюдение, похожее на научное. Мое ремесло состоит в том, чтобы искать правильное выражение. Написав первое приблизительное выражение, я не успокаиваюсь, ищу другое, пока не нахожу правильные слова. Так вот, я заметил, что правильное выражение всегда короче предыдущего. Следовательно, хороший стиль равен самому короткому выражению! Или это слишком поспешное обобщение?»

Рукописи Караджале отражают этот трудный, мучительный поиск правильного слова. У него был мелкий, но четкий, каллиграфический почерк, черновики пестрят неровными, нервными помарками, как бы отражающими неуверенность и сомнения. Зато переписанные набело страницы поражают своей аккуратной четкостью, они как будто написаны человеком, охваченным радостным чувством.

Но те, кто не заглядывал в караджалевские черновики, ждали от него каждый год новых произведений на Уровне «Потерянного письма» и удивлялись, почему они запаздывают.

Однажды жена писателя Влахуца, в доме которого часто бывал Караджале, задала ему уже знакомый вопрос:

— Почему вы ничего не пишете, пеня Янкуле? Караджале посмотрел на нее поверх очков, незаметно усмехнулся и ответил:

— Потому что я могу писать только в условиях, о которых говорил Эминеску:

С опущенными занавесками,

Сижу я за своим сосновым столом…

Госпожа Влахуца приняла это за чистую монету. Она купила сосновый стол и однажды, усадив за него Караджале, опустила занавески и заперла комнату на ключ. После нескольких часов, когда добрая женщина освободила писателя из плена, она увидела на столе большое чернильное пятно, а под ним надпись: «Все нечистые профессии оставляют пятна».

С тех пор этот стол стал своеобразным альбомом, на котором писатели, посещавшие дом Влахуца, записывали свои мысли, каждый в присущем ему стиле.

Итак, Караджале работал трудно. Особенно во второй половине жизни, когда знаменитые комедии уже были написаны и уже изданы его драматические новеллы «Пасхальная свеча», «Грех», «В военное время», которые не изменили ни общественного, ни имущественного положения автора. Однако талант его за эти годы, несомненно, окреп.

Чем старше становится Караджале, чем труднее приходится ему в тисках времени, тем более острым становится его взор, тем яснее понимание окружающей его жизни. И вот создатель великой фрески — четырех взаимно дополняющих друг друга комедий — приступает к новой работе, которая на первый взгляд кажется состоящей из случайных набросков. На самом деле это снова критическая картина целого мира, выполненная скупыми и очень экономными мазками.

Караджале любил говорить, что природа не работает по стереотипам, а штампует каждого по особой колодке: один «закручен» этак, другой иначе, каждый на свой манер — не устаешь любоваться и… насмехаться.

Глаз Караджале хорошо подмечал особенности каждого, один-два штриха — и рисунок типа готов. Поэтому и его короткие рассказы содержат законченные рисунки типических фигур.

Может быть, Караджале и не думал создавать цельной картины общества. Короткие рассказы, о которых пойдет речь, он писал для газеты из недели в неделю, как фельетоны. Но когда их накопилось достаточное количество, автор не мог не увидеть, что в его рассказах представлены все страсти, расчеты, интересы, вкусы, пороки, драмы и трагикомедии правящего класса. И он стал подумывать об издании их отдельной книгой.

Постоянная рубрика Караджале в газете «Уииверсул», где печатались эти рассказы из будущей книги, называлась скромно: «Критические заметки». В предисловии к ним автор объяснял, почему он будет заниматься только «мелкими» и будничными темами:

«Я не могу думать о высоких материях, когда шагаю на земле по ореховым скорлупам. Банальная моя жизнь, наша общая жизнь румын — вот что меня интересует, вот что неудержимо привлекает мое внимание».

Общее название, под которым Караджале впоследствии выпустил эти короткие газетные рассказы — «Моменты», — вполне соответствовало материалу, каждый рассказ — это действительно только момент жизни, или как сказали бы мы сейчас, «моментальная фотография». Но уже тогда один из тшвестных румынских юмористических писателей, Георге Ранетти, сказал автору:

«Не Моменты, маэстро, а Монументы, — так надо было бы озаглавить эту замечательную книгу, потому что каждая из ее страниц — монумент наблюдательности, остроумия и художественной завершенности».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.