«Его душа — Заплеванный Грааль»
«Его душа — Заплеванный Грааль»
Суд над Оскаром Уайльдом, состоявшийся в Лондоне в 1895 году, стал одним из самых громких процессов за всю историю столетия.
Выдающийся писатель был обвинен в гомосексуализме и приговорен к двум годам каторги. Заключение полностью разрушило его как писателя и как личность. В то время только законодательство Франции относилось к гомосексуалистам лояльно. И в XX веке положение сексуальных меньшинств во многих странах оставалось сложным. Потому судьба Оскара Уайльда очень долго оставалась показательной для тысяч людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией
Оскар Уайльд
…Первый плевок попал на рукав его тюремной робы. Заключенный вздрогнул, как-то удивленно взглянул на обидчика и болезненно поморщился. Довольный собой бакалейщик, улыбаясь, уже спешил по своим делам. «За что? — с горечью подумал арестант. — Я же никогда в жизни тебя не видел.» Вскоре он перестал удивляться. Абсолютно незнакомые люди, только что прибывшие на Клепхемский вокзал откуда-то из лондонских пригородов или же, наоборот, спешившие на ближайший поезд, чтобы покинуть душную столицу, — все эти незнакомые люди, завидя человека в наручниках, на мгновение замедляли свой бег. «Кто этот бритый наголо? Ах, тот самый, который. Неужели он?!» Самые «высокоморальные» из зевак считали своим долгом плюнуть в великого поэта, писателя и драматурга. Полчаса, проведенные в ожидании поезда до Реддинга, стали самыми унизительными в жизни Оскара Уайльда. Каждый день в течение целого года в это же самое время заключенный Реддингской тюрьмы будет плакать.
А ведь совсем недавно Оскар Фингел О’Флагерти Уиллс Уайльд был ослепительной звездой лондонского общества. Его книги имели скандальную репутацию и пользовались огромной популярностью. Пьесы не сходили с подмостков столичных театров. Чуть ли не каждая рожденная им фраза немедленно становилась афоризмом. Его экстравагантной манере одеваться подражали тысячи молодых англичан. Уайльда окружали успех, деньги и любовь. Любовь, несмотря на существование законной супруги и двоих детей, преимущественно однополая. В 1886 году Уайльд познакомился с семнадцатилетним студентом Оксфорда Робертом Россом, перевернувшим его представление об интимности. Но главной страстью в жизни писателя стал молодой лорд Альфред Дуглас. К моменту их встречи этот юноша был более чем просвещен в вопросах подобной любви. Так что не может быть и речи о том, что именитый писатель совратил наивного студента. Напротив, Альфред приобщил своего любовника к миру плотских утех довольно сомнительного характера: Дуглас и Уайльд стали завсегдатаями подпольных публичных домов. В стране, где содомия считалась уголовным преступлением, такое поведение рано или поздно должно было привести к трагедии.
Неприятности не заставили себя долго ждать. В руки одного из «приятелей» Дугласа случайно попало любовное письмо Уайльда. Последовал шантаж. Уайльд за большие деньги вынужден был выкупить это послание. Однако отец Дугласа, маркиз Куинсберри, все же получил его. Этот шотландский дворянин и без того слыл человеком неуравновешенным и вспыльчивым, но строки из письма: «Твоя сотканная из тонкого золота душа странствует между страстью и поэзией. Я верю в то, что нежно любимый Аполлоном Гиацинт был именно твоим воплощением в те античные дни» — привели его в ярость. Он носился по лондонским ресторанам и отелям, тщетно пытаясь «застукать» своего сына с «этим развратником Уайльдом», потом в сопровождении охраны нагрянул домой к писателю, но был позорно изгнан. Вконец измотавшись, маркиз послал сыну телеграмму: «Ты рептилия, ты не мой сын, и я думаю, что никогда им не был», — и получил в ответ послание от сына следующего содержания: «Если О. У. подаст на вас в суд за клевету, вы получите семь лет каторжных работ». Но Уайльд к судебному приставу не торопился. Чаша его терпения переполнилась, когда швейцар клуба, в котором любил бывать с женой писатель, передал ему карточку, на которой дрожащей рукой маркиза Куинсберри было выведено: «Оскару Уайльду, выдающему себя за содомита». Писатель твердо решил обратиться в суд.
За дело Оскара Уайльда взялся Эдвард Кларк, знаменитый лондонский адвокат. «Поклянитесь честью английского джентльмена, что все выдвигаемые против вас обвинения безосновательны! Только при этом условии я согласен представлять ваши интересы в суде», — заявил он. «Все это абсолютная ложь!» — не задумываясь отчеканил Оскар. Кажется, в тот момент он сам поверил в свою «чистоту перед английской моралью». Впрочем, эта уверенность не помешала Уайльду сразу же после разговора с адвокатом отправиться в короткое путешествие на юг Франции. Конечно же в компании Дугласа. За неделю до начала слушаний пара вернулась в Лондон. По случаю их приезда близкие друзья устроили праздничный обед. Настроение Оскара в преддверии суда было самое что ни на есть боевое. Однако трапезу испортили Бернард Шоу и Фрэнк Харрис. «Уезжай из Англии, пока не поздно, — советовали они другу. — Творчеством можно заниматься и за границей. Да хоть во Франции!» Дуглас резко встал из-за стола: «Да какие вы после этого друзья Оскара!» Уайльд не стал спорить с Дугласом: «Действительно, не очень дружелюбно с вашей стороны.»
И вот наконец 3 апреля. Первое судебное заседание по делу «Оскар Уайльд против маркиза Куинсберри». Уайльд — воплощение уверенности в себе. Он одет вызывающе. Впрочем, как всегда. В петлице модного пальто — изящная бутоньерка. Все в этом законодателе мод просто безукоризненно. А словно нарочно стоящий перед скамьей подсудимых обвиняемый маркиз Куинсберри выглядит более чем нелепо: на шее какой-то немыслимый голубой охотничий шарф. Он нервно теребит в руках шапку. Хотя о чем ему беспокоиться? Онто наверняка знает, какие контраргументы припас для Уайльда Эдвард Карсон, недруг писателя еще со студенческой скамьи, а ныне адвокат Куинсберри.
Итак, зрители расселись и готовы запоминать каждое услышанное на суде слово, чтобы потом бережно, не расплескав, разнести все сенсации, которыми обещает быть богат этот процесс, по досужим лондонским салонам. Сэр Эдвард Кларк, как всегда, красноречив и убедителен. Он с ходу отметает одно из главных предоставленных Куинсберри доказательств гомосексуальности Оскара Уайльда — злополучное любовное письмо. «Это послание может показаться несколько экстравагантным, — остроумно подмечает он, — только тому, кто привык читать лишь деловую корреспонденцию. Оскар Уайльд — поэт. И письмо его не что иное, как выражение настоящих поэтических чувств!»
Затем следует безынтересный допрос свидетеля со стороны обвинения Сиднея Райта, швейцара, передавшего писателю визитку с оскорбительным текстом. Приходит очередь Оскара отвечать на вопросы. Его дальнейшее поведение трудно понять. Уайльд врет даже собственному адвокату. Он зачем-то неправильно указывает свой возраст — тридцать девять лет вместо сорока одного.
— Есть ли хоть малейшая доля истины в обвинениях Куинсберри? — спрашивает Кларк.
— Все это полнейшая ложь.
К допросу приступает Эдвард Карсон. Он ищет доказательства аморальности Уайльда в двух направлениях: в творчестве и в жизни. Пока дело касается литературы, Уайльд защищается от нападок Карсона вполне достойно.
— Яне знаю такого понятия, как порочное произведение. Книга может быть написана либо дурно, либо хорошо.
— Вы написали это в «Дориане Грее», — все более распаляется адвокат Куинсберри.
— Вы выразили ваше собственное мнение? Вы действительно считаете, что порочный роман может оставаться хорошей книгой? -
Я не понимаю, что вы вкладываете в понятие «порочный роман», — отвечает Оскар.
— Я предлагаю считать таковым «Дориана Грея»!
— Это грубо и безграмотно. — Уайльд начинает злиться.
— А что вы скажете об этом? — В руках Карсона появляется письмо Уайльда к Дугласу.
— Это обычное письмо?
— Конечно, нет, — отвечает Уайльд и добавляет не без иронии: — Это великолепное письмо!
— Но это не искусство?
— Я не могу говорить ни о чем, кроме искусства.
Поведение Уайльда сейчас можно сравнить только с тем, как держался на суде много веков назад великий Сократ. Ответы Оскара настолько остроумны, что весь процесс начинает походить на фарс. Он будто не ощущает нависшей над ним опасности. Тем временем вопросы Карсона переходят в сферу личной жизни Уайльда. И с каждым вопросом Кларку становится все более очевидным тот факт, что дело Уайльда может закончиться очень плохо. Писатель явно юлит, он все более растерян. Карсон, наоборот, хорошо подготовлен и выглядит, как игрок, спрятавший в рукаве как минимум пару козырных карт. Адвокат называет имена молодых людей, перечисляет шикарные подарки, которые преподнес Уайльд тому или иному «другу».
— Прошу заметить, господа, — обращается Карсон к присяжным, — что среди названных мною компаньонов мистера Уайльда нет никого из высшего света. Одни только камердинеры, разносчики газет и даже безработные — часто безграмотные.
— Я не признаю социальных различий, — парирует Уайльд и все еще пытается шутить: — Для меня сам факт молодости так прекрасен, что я скорее проведу полчаса, разговаривая с юношей, нежели буду допрошен в суде!
Внезапно Карсон спрашивает:
— Вы целовали Уолтера Грейнджера?
— О господи, нет! — Уайльд не успевает заметить провокацию. — Он всего лишь гадкий мальчишка!
— Ах, причина была только в этом! — Карсон добился желаемого. Присяжные более не имеют никаких сомнений в порочности писателя.
Но это еще не все. Адвокат маркиза Куинсберри открывает последнюю карту: в зал судебных заседаний входит группа юношей, готовых дать свидетельские показания о том, что Оскар Уайльд состоял с ними в гомосексуальной связи. Для Оскара это конец. В то время английский закон строго карал «содомитов».
Вечером того же дня Эдвард Кларк посоветовал Уайльду снять все обвинения с Куинсберри: «Ввиду всех обстоятельств нам будет очень трудно заставить присяжных признать виновным человека, который пытается спасти своего сына от пагубных отношений». Следующим же утром адвокат писателя забрал обвинительное заявление. Но было поздно. Колесо юстиции уже завертелось в обратную сторону. В половине четвертого пополудни инспектор СкотлендЯрда запросил у судьи Джона Бриджа разрешения на арест Оскара Уайльда. Судья не торопился с ответом. Он дал талантливому писателю полтора часа для бегства из Англии. Однако Уайльд, увы, не воспользовался этим драгоценным подарком.
Суд над Оскаром Уайльдом начался 26 апреля 1895 года. Перед судом предстал сам писатель, а также Альфред Тейлор, сводник, якобы поставлявший Уайльду юношей для любовных утех. Последовали унизительные допросы. Один из ответов писателя присяжные и зрители, находившиеся в зале суда, запомнили надолго. Обвинитель Чарльз Гилл спросил Оскара Уайльда:
— Что такое «любовь, которая не смеет назвать своего имени»? Он имел в виду строку из поэмы Альфреда Дугласа.
— Любовь, которая не смеет назвать своего имени, в нашем веке означает такую большую страсть старшего к младшему, как это было между библейским царем Давидом и Ионафаном, такую, без которой Платон не смог бы создать фундамент своей философии, ту, которую вы найдете в сонетах Микеланджело и Шекспира. Это есть то глубокое, одухотворенное чувство, которое так же чисто, как и совершенно. Оно порождает и наполняет собой шедевры искусства, и мы опять-таки можем вспомнить Шекспира и Микеланджело… В нашем веке это чувство остается непонятым, настолько непонятым, что о нем можно говорить, как о «любви, не смеющей назвать свое имя», и именно как жертва отношения к этой любви я сейчас и нахожусь в этом зале. Это прекрасное и благороднейшее чувство духовного родства. В нем нет ничего противоестественного. Оно наполняется интеллектом и раз за разом возникает между старшим и младшим, когда жизненный опыт и мудрость сливаются с радостью жизни, счастливыми надеждами и романтическим очарованием. Это чувство не от мира сего. Мир насмехается над ним и норовит пригвоздить его к позорному столбу.
На следующий день эти слова напечатают все лондонские газеты.
Адвокат Уайльда в своей заключительной речи попросил суд присяжных «очистить от позорного пятна самого известного и изысканного литератора современности и тем самым очистить от позора все общество». Уайльд во время этой речи расплакался. Присяжные три часа пытались прийти к общему мнению, но так и не смогли вынести приговор. 7 мая 1895 года Оскар был освобожден из-под стражи. Впереди у него было три недели свободы, а затем новый, еще более унизительный процесс. 22 мая 1895 года Оскар Уайльд был приговорен к двум годам каторжных работ. «На мой взгляд, это наказание слишком мягкое за все содеянное этим человеком», — заявил судья.
Человеку, который никогда ни в чем себе не отказывал, который всегда одевался, как хотел, говорил, что хотел, думал, как хотел, тюремное заключение давалось очень тяжело. Дуглас ни разу не пришел навестить бывшего возлюбленного. Единственной моральной опорой в эти дни стала для Оскара. жена Констанция. Она, не помня былых обид, как могла, старалась утешить гениального мужа, обещая Оскару не разлучать его с сыновьями, хоть это и было предписано судебным решением. Но Уайльд лишился и этого внезапно обретенного друга: в 1896 году Констанция умерла от чахотки. Детей забрали к себе родственники, и у Оскара не осталось ни одного шанса еще хотя бы раз увидеть своих сыновей.
«В моей жизни было два великих поворотных пункта: когда мой отец послал меня в Оксфорд и когда общество заточило меня в тюрьму», — напишет Уайльд впоследствии. Заключение действительно заставило Оскара пересмотреть многое: «Страдание и все, чему оно может научить, — вот мой новый мир. Я жил раньше только для наслаждений. Я избегал скорби и страданий, каковы бы они ни были. И той другое было мне ненавистно. Теперь я вижу, что Страдание — наивысшее из чувств, доступных человеку, — является одновременно предметом и признаком поистине великого искусства». Выйдя на волю, бывший завсегдатай лондонских салонов покинул столицу Великобритании. Он поселился в Париже. Каждое утро этого человека можно было встретить в кафе «Тортони» на Больших Бульварах. Вряд ли кто-то мог узнать в этом обрюзгшем, совсем опустившемся, дурно одетом человеке законодателя мод, денди Оскара Уайльда. Все деньги, которые писатель получал от друзей, уходили на абсент и «мальчиков». Венерическая болезнь медленно и бесповоротно подтачивала его здоровье. 30 ноября 1900 года Оскара Уайльда не стало. В последний путь на кладбище ПерЛашез его провожал лишь один человек, верный друг Роберт Росс.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.