В высшей школе

В высшей школе

Призвание Александра Воейкова определилось в юношеском возрасте. Его привлекали естественные науки.

В России того времени изучение естествознания лучше всего было поставлено в Петербургском университете. Как говорили современники, физико-математический факультет составлял «главную силу» этого университета. С ним связаны имена великих химиков Зинина, Бутлерова, Менделеева, математика Чебышева, физика Ленца и многих других выдающихся ученых.

В 1858 — 1860 годах Воейков жил в Петербурге, готовясь к вступительным испытаниям. В мае 1860 года ему исполнилось восемнадцать лег, осенью он успешно выдержал экзамены и был зачислен на физико-математический факультет.

Быстро прошел первый год обучения. Воейков усердно посещал лекции и лабораторные занятия. Его заинтересовала физика атмосферы. Это был начальный шаг к изучению метеорологии, тогда еще молодой науки. Кроме того, Воейков много занимался химией.

В Петербургском университете 1861 год — год «освобождения» крестьян — ознаменовался бурными событиями, подготовленными всем ходом общественной жизни студенчества.

Среди юношества и части профессуры университета издавна были распространены либеральные и даже оппозиционные по отношению к правительству взгляды. Еще при Александре I профессора Куницын и Арсеньев смело выступали с кафедры университета с критикой самодержавия и крепостничества. Идеи французской революции и миросозерцание французских философов-материалистов были не чужды прогрессивным ученым и их слушателям. Арсеньев, Куницын, лекциями которого восхищался Пушкин, и другие прогрессивные ученые по доносу шпионов были уволены за политическую неблагонадежность». Но память о них жила в университете.

Даже в годы николаевской реакции с кафедры университета звучал смелый голос прогрессивных русских ученых, и правительство было вынуждено порой терпеть вольнодумство, чтобы не обострять положения в высшей школе. Реакционный устав 1835 года соблюдался мало. Университетское начальство не брало решение важнейших административных дел на свою ответственность и направляло их на усмотрение попечителя учебного округа. А попечители — Мусин-Пушкин, Щербатов — старались не портить отношений с профессорами и студентами.

Студентам было разрешено выбирать правление кассы взаимопомощи, товарищеский суд, издавать сборники литературных произведений. На студенческих сходках обсуждались не только вопросы, связанные с деятельностью кассы взаимопомощи или литературной комиссии, но и политические.

Таким образом, установилась как бы автономия студенческих организаций.

Но за студентами была учреждена тщательная слежка. Шпионы III отделения доносили обо всех проявлениях антиправительственных настроений.

В годы крестьянских восстаний, последовавших за Крымской войной и особенно участившихся после «освобождения» крестьян, антиправительственное движение в демократических кругах общества настолько усилилось, что существование студенческой автономии, да еще к тому же в стенах столичного университета, было признано нежелательным. Проект устава студенческих организаций, разработанный профессорами и студентами весной 1861 года, не был утвержден правительством. Оно запретило все сходки студентов. Чтобы затруднить разночинцам доступ в столичный университет, было сокращено число лиц, освобождаемых от платы за учение. Для облегчения полицейского надзора введены особые удостоверения — матрикулы.

Царское правительство решило провести все эти меры в порядке приказа. Попечителем был назначен генерал Филипсон, который отказался даже беседовать с депутацией, выбранной студентами для переговоров с начальством учебного округа. Грубость чиновников ожесточила студентов. Большинство отказалось получать матрикулы, а многие из получивших рвали их и бросали на набережной Невы. Студенты собирались группами перед зданием университета и демонстративно не шли на занятия. Правительство прибегло к решительным репрессиям. Было арестовано около трехсот студентов. Началось жандармское следствие. Пятерых сослали в дальние губернии, более тридцати исключили из университета.

Однако студенты не успокаивались и попрежнему отказывались посещать лекции.

Правительство распорядилось закрыть университет «до особого распоряжения». Возмущенные действиями царской бюрократии профессора Кавелин, Уткин, Стасюлевич, Пыпин и Спасович, а вслед за ними ректор Плетнев подали заявления об отставке.

Очаг «антиправительственной пропаганды и вольнодумства» был ликвидирован. Профессора и студенты переходили в другие учебные заведения, уезжали в провинцию, а кто обладал средствами, направлялся за границу, преимущественно в Германию, славившуюся в ту пору своими учеными.

Воейков тоже подал заявление об отчислении и получил следующее свидетельство.

«Александр Воейков, поступив в число студентов императорского Санкт-Петербургского университета 4 августа 1860 г., слушал науки по физико-математическому факультету естественных наук, при поведении очень хорошем, а 12 октября 1861 г. по прошению уволен из университета из второго курса, почему правами, предоставленными студентам, окончившим курс наук, воспользоваться не может, при вступлении же в гражданскую службу имеет право быть причисленным ко второму разряду чиновников».

Характерно, что в свидетельстве говорится об «очень хорошем», а не отличном поведении Воейкова. Обращает на себя внимание и другое обстоятельство: свидетельство датировано только 13 апреля 1862 года, через полгода после того, как Воейков подал заявление об отчислении и уже уехал из Петербурга. Повидимому, понадобилось наведение всяких справок о политической благонадежности, отношении к студенческому движению.

Воейков отправился в Германию и поступил в Гейдельбергский университет.

Для зачисления в германские университеты не требовалось вступительных экзаменов. Достаточно было подать заявление и внести плату. Студенты записывались по избранным ими предметам к профессорам и доцентам на лекции и практические занятия. Для получения свидетельства об окончании университета полагалось сдать экзамен или коллоквиум (собеседование) и выполнить установленный минимум лабораторных занятий.

Разрешался свободный переход в другой университет. Некоторые студенты посещали зимой учебные заведения в крупных городах, а на весну и лето переводились в какой-нибудь университет, находившийся в небольшом городке, где занятия продолжались в летнее время.

Для получения докторской степени необходимо было написать научную работу на тему, согласованную с профессором, отпечатать эту работу за свой счет в типографии и защитить как диссертацию на заседании ученого совета. Физико-математические и естественные отделения входили в состав так называемых философских факультетов. Поэтому защитившие диссертации получали ученую степень доктора философии.

Выбор Воейковым Гейдельбергского университета был не случайным. Еще перед отъездом за границу Александр Иванович говорил своим близким:

— Если приходится уезжать из Петербурга, поеду учиться в Гейдельберг. Там можно серьезно изучать естественные науки.

Он был прав. Именно в Гейдельберге за два года до приезда Воейкова организовал лабораторию тогда еще молодой ученый Дмитрий Иванович Менделеев, изучавший капиллярность жидкостей. Здесь Менделеев написал два труда: «О расширении жидкостей» и «О температуре абсолютного кипения». В Гейдельберге одновременно с Менделеевым работали будущие светила русской и мировой науки — физиолог Иван Михайлович Сеченов, композитор и химик Александр Порфирьевич Бородин.

После Воейкова в Гейдельбергском университете занимался метеоролог Б.И. Срезневский, а в 1869 году в Гейдельберге училась математик Софья Ковалевская — впоследствии гордость русской и мировой науки.

Воейков успешно занимался физикой, метеорологией, географией и химией. Хорошая библиотека и оборудованные лаборатории помогли Александру Ивановичу получить нужные знания для того, чтобы слушать лекции уже по специальным курсам метеорологии и физической географии. Но в Гейдельберге не было выдающихся профессоров по этим предметам. Поэтому Воейков перешел в Берлинский университет, где читал лекции известный в то время метеоролог Генрих Вильгельм Дове, последователь Александра Гумбольдта — замечательного немецкого естествоиспытателя и географа.

Гумбольдт интересовался вопросами климатологии, считал очень важным для развития естественных наук изучение средних температур воздуха и составление карт с нанесением изотерм[2].

Дове выполнил кропотливую работу по подсчету среднегодовых и среднемесячных температур для тысячи пунктов земного шара. В отличие от многих германских ученых того времени Дове был не только собирателем цифр и фактов. Он стремился дать научное объяснение наблюдаемым явлениям. Дове пытался установить зависимость температур от воздушных течений. Его перу принадлежали работы о полярном и экваториальном течении, о бурях, давлении воздуха, распространении тепла по поверхности земли.

Воейков увлекся лекциями берлинского метеоролога. Стремление к обобщениям, к выявлению закономерностей было свойственно Воейкову уже в молодости.

Однако Дове далеко не во всех вопросах проявлял себя сторонником прогрессивных течений в науке.

С годами он как бы остановился в своем развитии и стал относиться враждебно к новым идеям, выдвигавшимся метеорологами, в частности выступал против синоптических[3] работ, против применения механики и термодинамики к изучению атмосферных явлений.

Следует отдать должное Воейкову. Усваивая все ценное, содержавшееся в работах и лекциях Дове, молодой ученый был далек от слепого подчинения своему учителю и в дальнейшей деятельности следовал прогрессивным течениям науки.

Прослушав курс лекций у Дове и ознакомившись с постановкой метеорологических наблюдений в германской столице, Воейков счел необходимым для дальнейших занятий переехать снова в один из провинциальных германских городов.

Его выбор пал на Геттингенский университет, который славился хорошей библиотекой, лабораториями и кабинетами, физической обсерваторией и метеорологической станцией.

Присуждение ученой степени в Геттингене считалось особо почетным. Этот университет, основанный в 1734 году, завоевал репутацию передового научного учреждения. Его профессора были последователями рационалистической философии и поклонниками- французских материалистов XVIII века. Далеко за пределами Германии пользовался заслуженной известностью геттингенский литературный кружок, продолжавший традиции великого немецкого критика и драматурга Лессинга. Геттингенский университет слыл самой популярной школой либеральных дворян, в том числе и русских.

Питомцы университета достаточно хорошо охарактеризованы Пушкиным, который изобразил одного из них в лице своего героя:

…Владимир Ленской,

С душою прямо геттингенской,

Красавец, в полном цвете лет,

Поклонник Канта и поэт.

Он из Германии туманной

Привез учености плоды:

Вольнолюбивые мечты,

Дух пылкий и довольно странный,

Всегда восторженную речь

И кудри черные до плеч.

Геттинген находился на территории Ганновера. Когда король Ганновера Эрнст Август отменил прогрессивную конституцию, принятую законодательными органами, и восстановил старый конституционный закон, ряд видных профессоров университета выступил с протестом. Король выслал их из Ганновера, но после революции 1848 года был вынужден восстановить отмененную конституцию и амнистировать ссыльных профессоров. Правда, в последовавший затем период реакции настроение профессоров и большинства студентов, происходивших преимущественно из буржуазных семей, было уже далеко не революционным, но память о прошлом Геттингенского университета еще сохранилась.

В Геттингене работало научное общество с историческим, математическим и физическим отделениями. Оно издавало труды своих членов. Среди них были очень известные ученые, как, например, математик Карл Фридрих Гаусс, физик Вильгельм Эдуард Вебер, ботаник Генрих Гризебах. Геттингенское научное общество проявляло интерес к новым трудам не только германских, но и иностранных ученых. Когда появились в печати знаменитые «Новые начала геометрии» гениального русского математика Н.И. Лобачевского, Геттингенское научное общество избрало его своим членом-корреспондентом. Это было сделано по предложению Гаусса, не согласившегося с положениями Лобачевского, но тем не менее оценившего заслуги ученого.

В Геттингене Воейков завершил образование и сдал экзамены по тем курсам, которые требовались для получения свидетельства об окончании университета. Здесь же он написал докторскую диссертацию.

Еще перед отъездом из Берлина Воейков советовался с Дове относительно темы диссертации. Александра Ивановича привлекла одна из наиболее трудных тем, предложенных профессором, — «О прямой инсоляции[4] в различных местах земного шара».

Для этой работы было необходимо изучить солидные материалы, выполнить сложные цифровые подсчеты. Диссертант должен был составить таблицы среднемесячных температур на солнце и в тени в различных местностях земного шара, выверить цифры, произвести тщательный анализ.

Перед нами книжка на немецком языке, скромно изданная, без обложки. На первой странице — заглавие: «Об инсоляции и солнечном сиянии в различных местах земного шара. Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук Александра Воейкова. Геттинген, 1865 г.».

Уже в первой, еще далеко не зрелой работе проявились характерные черты ученого. Прежде всего выбор темы. Солнечное тепло, действие солнечных лучей на земной шар. Ведь это первопричина очень многих климатических явлений. Молодой русский ученый смело взял тему, за которую не хотели браться другие студенты. Дове не без сожаления говорил Воейкову, что вот уже больше десяти лет остаются необработанными материалы наблюдений над инсоляцией. Воейков даже и не подумал уклониться от работы над трудной темой. Не в его характере было искать легких путей в науке.

Другая отличительная черта исследования — широкий охват затронутой темы: Лондон, Сьерра-Леоне, остров Ямайка, Ирландия и Сибирь. Молодой Воейков уже начинает говорить языком ученого с большим кругозором. Это. не только климатолог — это будущий географ.

Как бы между строк, но с достаточной ясностью проскальзывает желание автора рассказать в первом научном труде о своей родине — России. Воейков говорит о метеорологических наблюдениях на русских станциях. Он испытывает явное удовольствие, анализируя данные, полученные с Барнаульской и Нерчинской станций.

«В России на станциях горного ведомства наблюдения за солнечной радиацией ведутся уже с 1850 года», — не без гордости отмечает автор.

И еще одна черта: добросовестность ученого. В диссертации Воейкова пятьдесят четыре страницы занимают тщательно составленные цифровые таблицы. Это солидные обоснования. Мало того, автор дает критическую оценку материалов наблюдений и приборов, используемых для измерения количества тепла, получаемого от солнца. Чувствуется глубокое изучение предмета, и нетрудно прийти к убеждению, что для этой краткой сводки проделана огромная работа, прочитаны сотни книг, проанализированы тысячи цифровых отчетов. И отобрано из громоздкого, разрозненного материала самое важное и достоверное.

Тексту отведено всего двадцать четыре страницы. Но это, конечно, только конспект, за которым скрывается большая исследовательская работа. Выводы автора осторожны. Он подчеркивает недостаточность материалов для окончательных суждений о зависимости инсоляции от географической широты, считает этот вопрос очень сложным, но приходит и к некоторым непреложным выводам, указывая, например, что зимой возвышенности подвергаются воздействию солнечных лучей в большей степени, чем расположенные по соседству низменности.

Заслугой диссертации была постановка важнейшей проблемы метеорологии — изучения действия прямых солнечных лучей в различных местностях земного шара.

Труд русского ученого был одобрен ученым советом Геттингенского университета, присвоившим Воейкову ученую степень доктора философии.

Немецкие профессора предложили Воейкову остаться в Германии, но он рвался на родину, так нуждавшуюся в свежих научных силах.