Мужество, упорство, милосердие

Мужество, упорство, милосердие

Род Вернадских не был знаменит. По некоторым сведениям, литовский шляхтич Верна сражался в войске гетмана Хмельницкого против польского господства. Его потомки — Бернацкие — обосновались в Запорожской Сечи.

Прадед Владимира Ивановича, Иван Николаевич Бернацкий, переселился из Запорожской Сечи в Черниговскую губернию. Он добился включения своей фамилии в списки потомственных дворян (хотя эти права были весьма сомнительные). Вот и все его успехи.

О его сыне Василии надо рассказать более основательно.

… Швейцарский поход Суворова (1799 год) складывался тяжело. Прославленного полководца преследовали трудности необычайные. Воевал он в незнакомой и непривычной горной местности. Ранняя осень сделала многие перевалы непроходимыми для регулярной армии, обременённой орудиями, ружьями, боеприпасами, обозом. Была нужда в провианте, теплой одежде и крепкой обуви, во вьючных животных.

Но не природа была главным противником русского воинства. Ему противостояла овеянная славой победоносных сражений, могучая и воодушевлённая армия республиканской Франции, руководимая молодым доблестным генералом Массеной.

Суворовцам — от солдата до фельдмаршала — пришлось испытать в швейцарском походе бесчисленные лишения и опасности. Армия потеряла четверть своего состава. Особым испытанием был этот поход для полкового лекаря Василия Ивановича Бернацкого. Тяготело над ним проклятие отца, произнесенное с церковного амвона.

Отец его был священником села Церковщина Черниговского наместничества, а прежде — запорожским казаком; учился в Киевской академии. Сыну Василию он велел поступить в духовную академию, а тот ушел пешком в Москву, чтобы стать врачом. Вслед ему раздалось отцовское не благословение, а проклятие.

Поступив в 1793 году учеником в Московский госпиталь, Василий Иванович жил впроголодь, но профессией овладел и был произведен в подлекари. Служил в карабинерском, а затем — в Орловском мушкатерском полку (так написано в его послужном списке), с которым отправился в далекий поход через Малороссию и союзную России Австрию на соединение с армией фельдмаршала Суворова.

В ту пору церковное проклятие было нешуточным делом. Правда, Василий Иванович был человеком неробким, отчасти вольнодумцем. Этому способствовала избранная им специальность. Когда вскрываешь трупы в анатомическом театре, видишь болезни, страдания, смерть невинных младенцев и многократно убеждаешься, что докторское искусство более способствует выздоровлению, чем десяток молебнов, то невольно усомнишься в силе словесного проклятия.

И все-таки за время швейцарской кампании не раз, пожалуй, Василий Вернацкий думал с замиранием сердца: «Не сей ли миг избрала судьба для свершения батюшкиного проклятия?»

Армия выступила из Тортона на рассвете 10 сентября. Суворов торопился прийти на помощь корпусам Готце и Римского-Корсакова, которым угрожал неприятель.

Остались позади прекрасные долины Италии, покрытые садами, виноградниками, оливковыми рощами. Чем выше в горы поднимались войска, тем становилось холоднее. Моросил дождь. На пологих седловинах буйствовал ветер. Промокших и уставших воинов ночь заставала среди скал. Одну колонну Суворов повёл на Сен-Готардский перевал. Другую — в обход — возглавил генерал Розенберг; в ней находился Вернацкий.

Первые раненые появились ещё до сражения: кто сорвался с кручи, кого придавило соскользнувшей пушкой. Французы преградили путь русским близ деревни Урзерн. Дорога здесь упиралась в отвесные скалы. В них было пробито узкое отверстие, имеющее восемьдесят шагов длины. Французы, руководимые генералом Лекурбом, заняли оборону у выхода из каменной дыры. Авангард русской армии был встречен смертоносным огнем ружей и пушки.

Карабкаясь по скалам, один отряд зашел в тыл французам, а другой двинулся по дну ущелья, через бурную реку Рейсу. Защитники Урзернской дыры перебежали через каменную арку, перекинутую над бездной, — Чертов мост, — не успев его разрушить, только подожгли деревянный пролет.

Суворовцы предприняли штурм моста, но смельчаки, сражённые пулями, падали в клокочущую внизу Рейсу. Наконец в тылу французов появились части, совершавшие обходной маневр. Отстреливаясь, французы отступили. Русская армия шла за ними по пятам.

Ущелья становились шире, отвесные скалы сменялись каменистыми склонами. В долине Рейсы появились виноградники и пашни. Снеговые вершины остались позади как бы висящими в воздухе.

Впереди открылись остроконечные черепичные крыши Альтдорфа. За ними синели воды Люцернского озера. Малочисленный неприятель не рисковал вступать в бой.

Итак, с двух сторон заснеженные хребты, впереди озеро, где господствует французская эскадра. Остался один путь — назад.

Ранним утром выступили поочередно, вслед за авангардом князя Багратиона, по двум тропинкам, ведущим в облака, на снеговой хребет Росшток. Фельдмаршал бросал вызов фортуне, не смиряясь перед неудачами. Его телесные недуги лишь сильнее выявляли мощь его духа.

Переход был ужасен. Пушки скользили по мокрому снегу, увлекая за собой лошадей, и срывались в пропасть. Скатывались и люди, обессиленные и продрогшие.

«Каждый неверный шаг стоит жизни, — писал историограф похода Милютин. — Темные облака, проносясь по скатам горы, охватывали колонну густым туманом, обдавали холодной влагою. Войска были измочены, как проливным дождем.

Погруженные в сырую мглу, они продолжали лезть ощупью, не видя ничего ни сверху, ни снизу».

Армия растянулась на много вёрст. Замыкали движение лазарет и полки, оставленные в арьергарде.

Авангард после двенадцатичасового перехода спустился в цветущую долину и выбил отряд противника из города Муттена. Подошли остальные части, уцелевшие орудия, боеприпасы, обоз и лазарет, переполненный больными и ранеными. Лазарет разместили в сараях и во дворе женского монастыря. Запас сухарей кончился, обувь находилась в жалком состоянии; ели шкуры животных, поджаренные на углях.

И тут полковник Сычов с сотней казаков вернулся из разведки с ужасной вестью: полки Римского-Корсакова и Готце разбиты наголову; Муттенская долина окружена превосходящими силами неприятеля, хорошо вооружённого и окрылённого крупной победой. Сын торговца Массена, ставший после революции маршалом, был готов принять капитуляцию от фельдмаршала Суворова.

Александр Васильевич созвал совет. Предложил пробиваться к местечку Швиц через горы. «Тяжелораненых везти не на чем, — говорил он, — собрать всех; оставить всех здесь с пропитанием; при них нужная прислуга и лекаря. Оставить при всем этом офицера, знающего по-французски… Написать Массене о том, что наши тяжко раненные остаются и поручаются, по-человечеству, покровительству французского правительства».

Оставили при лазарете полкового лекаря Бернацкого.

Массена предпринял наступление. Ему противостояли полки под командованием старого суворовского генерала Розенберга. Первая атака была отбита, отступавших преследовали казаки. В горах раздавались крики французов: «Пардон!» В плен сдались пятьсот человек. Лазарет пополнился ранеными, главным образом из числа французов.

На следующий день, 30 сентября, полки Массены выступили тремя колоннами вдоль реки Муоты. Передовые части русских отступили.

С возвышения, где находился госпиталь, отлично виделось поле боя: плоская долина реки, болотистые берега неглубокой Муоты и гряда холмов, перегородивших долину от одного лесистого и крутого склона до другого.

Французы маршировали под барабаны и флейты, с флангов развернув орудия. Время от времени колонны останавливались и давали залп. Затем движение возобновлялось. Громыхнули первые орудийные выстрелы.

Русские полки стояли двумя линиями (каждая в три шеренги). Впереди разъезжал на коне генерал Розенберг, ободряя солдат и напоминая свой приказ не открывать пальбу по неприятелю.

Наступающие давали залп за залпом. Русские стояли в полной тишине. Раненых клали на носилки и бегом тащили к монастырю. Операции проводились прямо под небом. Дюжие фельдшера держали дергавшихся солдат. Доктора с голыми по локти, окровавленными руками залезали щипцами в раны, нащупывая и вытаскивая пули. Более счастливые раненые теряли сознание, другие кричали или молча скрежетали зубами. Госпиталь превратился в сущий ад.

Орудийные выстрелы стихли. Атакующие подошли на сто шагов к первой линии. Ружейная стрельба стала беспорядочной. Наступал решающий миг. А колонны французов пришли в некоторое замешательство. До противника оставалось пятьдесят шагов. Стрелять в этих молча стоявших русских было неестественно, как будто в безоружных.

Розенберг обнажил саблю. Громогласное «ура» прокатилось по шеренгам. Русские полки ринулись вперед. С флангов ударили казаки.

Напор был так велик, ярость русских была так сильна, так неожидан был переход к атаке, что численно превосходящий противник дрогнул. Первые ряды смешались и бросились назад, шедшие за ними колонны распались. Фланговая атака казаков, коловших пиками и рубивших саблями с дикими визгами, ввергла отступающих в панику.

Измученные лишениями, утомлённые тяжелейшим походом, не имеющие в достатке ружейных патронов и вовсе лишённые артиллерии суворовцы под командованием мужественного Розенберга разгромили противника, имеющего превосходство буквально во всем, за исключением силы духа, воодушевления, отчаянной ярости.

Бегущих рубили казаки. По реке плыли трупы. Было взято полторы тысячи пленных. Госпиталь пополнился тысячей раненых французов (русских было шестьсот).

Полки арьергарда выступили вслед за основными частями. Неприятель осмелился вступить в Муттенталь лишь через два дня после ухода последнего русского полка.

Для Бернацкого эти дни были невыносимо трудны. Сотням людей — русских и французов — требовалась его помощь. От усталости и голода он валился с ног; постоянные стоны и крики оглушили его. Спал только урывками.

Французов, пришедших в госпиталь, поразило милосердие и самоотверженность русского врача, оказывавшего помощь и своим и врагам. В начале октября повозки с ранеными были отправлены в Люцерн. Бернацкого двумя годами позже представили к недавно учреждённой высшей награде Франции — ордену Почётного легиона.

Весной 1800 года он вернулся в свой полк. Участвовал в походах — в Моравию, Силезию, Австрию, Пруссию; в битве при Аустерлице. Был награжден орденами, а в 1826 году получил чин коллежского советника, дававший право на потомственное дворянство. Он воспользовался этим (права, полученные отцом, были сомнительны), изменил свою фамилию и стал Вернадским. Женился на Екатерине Короленко, дочери начальника таможни в Таганроге Якова Короленко (он был прадедом и писателя В. Г. Короленко).

Вернадский вступил в масонскую ложу. Это общество пришло в Россию с Запада. Оно имело целью нравственно возвысить людей, объединяя на началах братской любви, равенства, взаимопомощи и верности.

Василий Иванович имел склонность к таинственным явлениям и в конце жизни стал членом мистического кружка, пытаясь общаться с духами; он верил в бессмертие души.

Возможно, заставило его обратиться к миру духов проклятие отца. Воинская судьба складывалась для него счастливо, и вышел он невредимым из многих баталий, отделавшись одной контузией; дожил до преклонных лет, но в его семье все дети умирали. Даже тех, кто доживал до юных лет (студентов, юнкеров), поджидала безвременная кончина.

Потрясенный этим, Василий Иванович стал верить в недобрую силу отцовского проклятия. Чтобы превозмочь её, назвал младшего сына именем деда — Иваном. Чудо свершилось: этот сын дожил до старости. (Род Вернадских прервался в конце XX

…Василий Вернадский построил свою жизнь по собственному плану. Твердость характера, сила воли позволили ему превозмочь все превратности судьбы, не поддаться влиянию отца и не терять самообладания, мужества и благородства в трудных ситуациях.

Но сколь ни интересно сложилась судьба Василия Ивановича, каким бы ни был он замечательным человеком, не отклоняемся ли мы слишком далеко от избранной темы, от личности и жизни великого учёного Владимира Вернадского?

Дед умер задолго до его рождения. Однако в характере Владимира проявилось немало дедовских черт. Мужество и доброта, честность, твёрдость характера, самостоятельность, жажда знаний…

Нет, я вовсе не уверен, будто черты характера наследуются, подобно чертам лица, и человеку предназначается от рождения иметь папино равнодушие, мамину нелюбовь к математике, дедушкину скупость и прочее и прочее. Хотя не исключено, что наследуются если не отдельные грани характера, то предрасположенность к их формированию.

Более существенно: пример предков способен порождать желание быть таким же. У Владимира Вернадского было именно так. Он с детства остро интересовался историей своего рода. В своем дневнике завел раздел, куда записывал сведения о предках, рассказанные отцом и матерью.

«Семья должна вырабатывать хороших работников на пользу человеческую… она должна связывать молодое поколение с поколением, кончающим жизнь, — полагал он. — И никогда такая связь не будет существовать, если нет известных семейных преданий, известных общих целей, на которые положена работа и предков, и подрастающих поколений».

Конечно, биографии Василия Вернадского и его внука различны. Внук стал натуралистом, не участвовал в военных походах. И все-таки есть в них нечто общее, как в двух внешне несхожих ветвях одного дерева.

Владимиру Ивановичу, геологу, приходилось лазать по горам, подниматься на высокие перевалы. Но ещё более трудные вершины одолел он в творчестве. Проторял новые пути в науке. Для этого надо было, кроме всего прочего, обладать мужеством, упорством и добрым отношением к людям, ради которых, в сущности, и трудится настоящий учёный.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.