1

1

Перед отъездом в Шереметьево они сфотографировались все вместе у своей высотки – в Котельниках: Аксенов, Майя, Алена, ее сын Иван и самые близкие родственники. Снимок сделан любительской камерой. Теперь, в парижском аэропорту Орли, вокруг вспыхивают блицы матерых репортеров. Аксенов с семейством в самом начале нового и очень непростого маршрута.

Считается, что здесь – на Западе – они как бы временно. Но едва ли есть сомнения, что у них отсутствуют обратные билеты.

Снимает американское и французское телевидение, берут интервью радиостанции, включая «Свободу», которую представляет – а как же иначе? – Анатолий Гладилин, и сам не так давно переживший перемещение в свободный мир. Он наблюдает за вновь прибывшими, вроде всё нормально – «сам в порядке… молодые тоже в порядке, маленький Ванечка весело прыгает», а вот Майю, похоже, трясет.

Но вот новый изгнанник из-за «железного занавеса» в окружении близких направляется в Париж – Анатолий везет их на временную квартиру. Он пытается смягчить остроту переживаний первых минут эмиграции. Ведь все понимают, как всё непросто, что это не на неделю, не на месяц, а, возможно, навсегда. Это не туристский визит, не творческая командировка. Хотя кто знает: быть может, для писателей вся жизнь не что иное, как творческая командировка?..

Гладилин выруливает из аэропорта, а Майю меж тем не отпускает всё та же тяжкая дрожь. Он мягко, дружески пытается ее успокоить, мол: спокойно, всё уже позади, и много чего впереди… Но Аксенов говорит: «Не трогай ее. Над ней так поиздевались в Шереметьеве. Устроили ей личный досмотр. Понимаешь, что это такое?»

* * *

«Говорит Радио Свобода. Культура и политика[178]. В Париж приехал известный русский писатель Василий Аксенов… Парижские студенты-слависты попросили Аксенова выступить перед ними с лекцией, которую он им прочел в библиотеке Института восточных языков. Во Франции сейчас время летних отпусков, но небольшой зал библиотеки был заполнен…

Аксенов:…Единственная выгода для литературных политиканов – оторвать русскую литературу от ее родной почвы. То есть европейской почвы. А мы, наша литература, – это часть европейской литературы. Вся русская культура – это европейская культура, она имеет истоками своими Элладу, библейские святые места, мы – христианская литература, и мы литература европейская. И в этом нет никакого сомнения»[179].

Вот за это его и заставили покинуть свою страну: за враждебную деятельность, которой не вел. Просто за то, что видел нашу литературу частью европейского культурного пространства, а ее истоки – в великой вифлеемской колыбели христианства. Это власть считала подрывной деятельностью. Как, впрочем, и любую вольную мысль и свободный поступок. Аксенова выдавили с Родины за его дело, за слово, за литературу. Отныне он писатель в изгнании.

Спустя годы человек, всегда верно служивший в другом лагере, в замешательстве говорил: «Самое удивительное, что этот человек, который в советское время был ни за что обижен, тем не менее сохранил и любовь к России, и чувство собственного достоинства, и чувство юмора. Я ни разу от него не слышал, чтобы он сетовал на судьбу». И правда, он не сетовал и не был озлоблен; смотрел в совершенно другом направлении – готовился работать, приучал себя к новой жизни.

Аксенову не довелось пережить мытарств эмигранта «с еврейским билетом». Не пришлось, подобно Гладилину, ждать решения своей судьбы в дешевых отелях Вены или Рима. Не было нужды искать достойную работу и средства к существованию. Он прибыл по приглашению солидного американского университета, имел представление о своем будущем и твердое намерение сохранить статус. Теперь – видного западного писателя русского происхождения.

И пусть тогда для тамошнего читателя понятия советский и русский переплелись настолько, что для многих означали почти одно и то же, сам Аксенов проводил между ними четкую черту: советский – не происхождение, а положение, ситуация, когда ты либо миришься с советским строем, либо поддерживаешь его; но и русский – не кровь, и даже не язык, а, скорее, судьба, точка самоопределения. Сам он ощущал себя гражданином несоветской России – демократической республики 1917 года, не сумевшей отстоять себя перед красным натиском. Он чувствовал себя своим в том мире, куда его изгнали. В нем жили ценности той страны, сопричастным которой он себя ощущал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.