9

9

Летом 1913 года папа не выдержал и на время сбежал из Геттингена к маме, в Знаменку. Я думаю, что это свидание в Знаменке было самым счастливым за всю их жизнь. Накануне свадьбы, перед Первой мировой войной и революцией. В последнее мирное лето России. На знаменских фотографиях они оба прямо-таки лучатся счастьем, такие красивые, безмятежные…

Знаменка – это фамильное имение Рахманиновых в Тамбовской губернии, где мама чуть не с рождения жила каждое лето. Последней хозяйкой Знаменки была мамина бабушка Юлия Аркадьевна Зилоти, урожденная Рахманинова. Их было четыре сестры и четыре брата. Братья не очень путевые, легкомысленные, особенно отец Сергея Рахманинова Василий, известный гуляка. А сестры – более положительные.

И вот после смерти их отца Аркадия Александровича Рахманинова его жена Варвара Васильевна, чтобы имение не пошло с молотка, доверила Знаменку старшей из сестер, Юлии Аркадьевне. Вести хозяйство ей помогал младший сын, такой дядя Митя Зилоти, всеобщий любимец. Его убили бандиты в девятнадцатом.

Сейчас от Знаменки ничего не осталось, а тогда это была красивая усадьба на высоком берегу реки Матыры: господский дом, утопающий в сирени, парк с вековыми липами и елями, который все называли «Юлин сад», церковь с колокольней за резной оградой. Одна из знаменских икон у меня случайно сохранилась, церковь разграбили после революции. А потом и вовсе снесли.

Какие фамилии здесь переплелись родственными и дружескими узами: Рахманиновы, Зилоти, Гучковы, Сатины, Третьяковы, Мамонтовы, Морозовы… Все съезжались сюда летом. Знаменка была просто пропитана музыкой. Помню чье-то письмо: «Заезжал в Знаменку, слушал очаровательный голос Юленьки». Это про мою прабабушку Юлию Аркадьевну, которая замечательно исполняла романсы, особенно любила «Утро туманное, утро седое». Один ее сын, Сергей Ильич Зилоти, большой знаток цыганских песен, собрал хор из местных певчих и выступал с ними на домашних концертах. Он был генерал-лейтенант, служил в Главном морском штабе и погиб в четырнадцатом году, в самом начале Первой мировой… Другой ее сын, Александр Ильич Зилоти, стал всемирно известным пианистом, учился у Рубинштейна, а затем и у Листа в Вене, дружил с Петром Ильичом Чайковским, редактировал его партитуры. В Знаменке он родился и часто приезжал, садился за фамильный рояль вместе с моей бабушкой Варварой Ильиничной Гучковой, они играли в четыре руки.

Зилоти первым оценил талант своего двоюродного брата Сережи Рахманинова и представил его Чайковскому. В Московской консерватории Рахманинов занимался в классе Зилоти. Оба были высокие, под два метра, и оттого сутулились, и очень смешливые, говорят, это семейное. Впервые Рахманинов приехал в Знаменку на каникулы, когда был студентом, затем бывал здесь каждое лето, в последний раз в семнадцатом году.

Мама еще рассказывала, что, когда Рахманинов женился, все в Знаменке ждали, что он приедет с молодой женой, хотя он женился на двоюродной сестре Наташе Сатиной и ее все знали, но все равно ждали их очень торжественно. Маме тогда было около десяти лет, а брату ее Володе еще меньше. И вот их поставили на столбики у въездных ворот – они в любом имении более-менее одинаковые, по русской живописи всем с детства знакомые, – и дали каждому по корзине, чтобы они, когда Рахманинов с женой въедут, забросали бы их цветами. Они честно забросали, но после этого про детей в суматохе забыли, не помогли слезть, а они сами побоялись и просидели там не знаю сколько времени.

Мы в детстве очень любили мамины рассказы о Знаменке. За мамой гусь бежал с вытянутой шеей и кричал, и мама от него скрылась в Знаменской церкви. Или другой раз, когда она чуть не утонула. И как Рахманинов приезжал… И помню, однажды вечером я сильно-сильно плакала. Мама спрашивает: «Ты чего плачешь? Что случилось?» Я говорю: «Конечно, у тебя столько всяких интересных рассказов, а что я буду рассказывать своим детям? У меня ничего интересного не происходит!» А мама сказала: «Ничего, что-нибудь у тебя еще будет в жизни»…

Есть замечательная фотография, такой «групповой портрет на фоне Знаменки»: на крылечке барского дома сидит дядя Саша Зилоти, возле – его жена Вера Павловна, урожденная Третьякова, на коленях у нее моя пятилетняя мама, а рядом снята Вера Федоровна Комиссаржевская, которая очень дружила со всеми и неоднократно бывала в Знаменке. Вера Федоровна, или тетя Вера, – хотя у нас вообще-то не было принято звать неродных тетями, но для тети Веры Комиссаржевской делалось исключение, – обожала мою маму. И когда она в 1902 году поехала на курорт на Кавказ, то взяла с собой десятилетнюю Наташу Гучкову. Она знала маму с раннего детства и любила ее до конца своих дней настолько, что, умирая от черной оспы во время гастролей в Ташкенте, великая Комиссаржевская завещала все свои театральные принадлежности, которые нельзя сжечь, передать Наташе Гучковой. Поэтому маме в наследство от Комиссаржевской досталось все убранство ее театральной уборной: тройное зеркало и двенадцать хрустальных предметов с серебряными набалдашниками – ее лучший театральный набор, который она тоже просила передать маме. Умерла она, как и Лев Толстой, в 1910 году. Но вещи эти переданы были маме, хранились мамой, и когда моя племянница Катя Максимова уже стала подавать большие надежды на большую балерину, то мама тогда сказала: «Ну что ж, теперь, по крайней мере, все мое наследство перейдет к Кате»…

История о том, как Вера Федоровна стала родной в семье Зилоти, очень романтическая. Когда Комиссаржевской было девятнадцать лет, она по страстной любви вышла замуж за художника графа Муравьева, и они были очень счастливы. Не знаю, что уж там между ними случилось, но говорили, что Муравьев ее жестоко обманул, и для Веры Федоровны это была травма на всю жизнь. Она пыталась покончить с собой, чуть не умерла, но ее спасли и отвезли лечиться в Липецк. Там она встретила старшего из братьев Зилоти – Сергея, того самого морского офицера, погибшего потом в Первую мировую, о котором я уже рассказывала. Сергей сделал ей предложение, этот роман вернул ее к жизни. Некоторое время Вера Федоровна считалась его невестой, но они так и не поженились, разошлись, – видимо, слишком еще свежа была рана от первого брака. Удивительно, но дружба между ней и Сергеем сохранилась навсегда, сблизилась она и с его братом, Александром Ильичом Зилоти, оба были люди искусства, темпераментные, импульсивные, иногда даже резкие от прямоты и честности чувств. А лучшей ее подругой на всю жизнь осталась младшая сестра жениха Мария Ильинична, тетя Маша, жена Александра Ивановича Гучкова.

Я уже упомянула о том, что две сестры Зилоти вышли замуж за двух братьев Гучковых. Варвара Ильинична, моя бабушка, и Мария Ильинична, младшая бабушкина сестра. Сестры были очень похожи между собой – обе быстрые, готовые всем помочь, только об этом и думали, все остальное не важно. Я много слышала от бабушки об удивительной дружбе тети Веры Комиссаржевской и тети Маши Гучковой. Они вместе посещали богоугодные заведения – больницы и тюрьмы. Заключенные женщины обычно там занимались рукоделием. У меня сохранилась фотография: две очень красивые женщины тетя Вера Комиссаржевская и тетя Маша Гучкова – в халатах из сурового полотна, подаренных им арестантками. В пятнадцать – шестнадцать лет я эти халаты еще носила дома…

В общем, при первой возможности Вера Федоровна старалась вырваться в Знаменку к своей Маше. В одном из писем к Антону Павловичу Чехову Комиссаржевская зовет и его в Знаменку, рассказывает, какая там осень, как ни с чем не сравнима красота осеннего русского леса. Есть ее знаменский фотопортрет дивной красоты: она сидит в лесу и слушает тишину. Кажется, что эта одна из ее великих трагических ролей.

Моей старшей сестре Татьяне, той самой, которая потом стала мамой Кати Максимой, еще довелось побывать в Знаменке. Ее туда привозили в пятнадцатом году совсем малышкой. А я, конечно, уже не застала «прекрасную эпоху» рахманинско-зилотиевского имения. Но Знаменка со мной всю жизнь: картины на стене в моей комнате – это все Знаменка. Их нарисовал Михаил Анатольевич Мамонтов, последний владелец мамонтовской типографии. Он был сыном умершего рано Анатолия Ивановича Мамонтова, родного брата известного мецената Саввы Ивановича. В Знаменке Михаил Анатольевич жил каждое лето. Он был прекрасным художником, учился у Поленова, дружил с Серовым, был одним из учредителей Союза русских художников. Но из-за того, что рано умер его отец, – а в то время считалось позорным отказаться от наследства, если недвижимость в долгу, – он бросил профессиональную живопись и занялся делами типографии Мамонтовых. Он всю жизнь выплачивал эти долги и построил новое, прекрасное здание на Арбате. Там издавался знаменитый журнал русского символизма «Золотое руно», некоторые папины книжки там печатались. А еще в типографии Мамонтовых вышел первый сборник Марины Цветаевой «Вечерний альбом».

После революции типографию у него отняли, а его самого в двадцатом году расстреляли. А на базе типографии Мамонтовых сделали типографию «Искра революции». То же помещение, те же станки, только другое значение и назначение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.