Снова в 3-й армии
Снова в 3-й армии
Петроград далеко. Уже двое суток едем на восток. Часам к шести будем в Вятке. Там, говорят, стоит штаб и политотдел 3-й армии.
Пока что мне везет — возвращаюсь в свою армию. Теперь только бы попасть в родной полк «Красных орлов».
Нас, окончивших агитаторские курсы, в поезде 17 человек. Каждый хочет одного — вернуться к старым товарищам. Я раньше не знал, что так сильна боевая дружба.
Первые сутки ехали в вагоне четвертого класса. На дорогах эти вагоны называют сейчас «Максимом Горьким». В них — что в ночлежке, которую Горький обрисовал в своей пьесе «На дне». Теснота, грязь. Но в ночлежке хоть тепло было, а здесь и печки нет.
Потом комендант одной из станций всю нашу компанию пересадил в вагон третьего класса. Мне досталась целая полка. Лежу, смотрю в окошко, пишу дневник.
Петроградский голод уже не чувствуется. Дорога сытная. Мы поначалу на всех станциях покупали молоко. Как видно, переборщили и теперь бегаем…
Ночь прошла спокойно. Выспался неплохо. Сейчас хочется занести в тетрадь дорожные впечатления.
На вокзале в Петрограде была страшная давка. Яблоку упасть некуда. Каждый кричит, что следует по важным делам, тычет мандат, называет себя не иначе как «делегатом». А когда поезд тронулся и пассажиры пообвыкли, разговорились, выяснилось: добрая половина едет по личным надобностям и мандаты имеет липовые. Несмотря на запрет пассажирского движения, люди научились добираться кому куда надо. Попадаются явные мешочники. Надеются «с божьей помощью» провезти хлеб в Питер и там втридорога перепродать его. Уповают, конечно, не только на «божью помощь», но и на проводников, среди которых есть спекулянты, взяточники. Наш проводник как раз такого сорта.
Я внимательно прислушивался к разговорам. В дороге люди обычно становятся откровенными.
По моим наблюдениям за последние месяцы настроение масс изменилось в лучшую к Советской власти сторону. Редко слышишь небылицы, дурацкие слухи. Но попадаются и «разочарованные»: власть, мол, у народа, а жить трудно, продовольствия не хватает, на железных дорогах много беспорядков. Люди эти, как мне кажется, честные, но сильно уставшие и не особенно сознательные. Таким важно объяснить обстановку, текущий момент, откровенно поговорить.
Я так и старался делать.
Если возьмешь правильный тон, не высокомерничаешь, не заносишься, тебя слушают внимательно, доверчиво. Со многим соглашаются. Да и как не согласиться, коль правда на твоей стороне. Ведь нам приходится сражаться со множеством врагов, внутренних и заграничных. Международный капитал хочет утопить нас в крови и уморить голодом. Страна уже пять лет воюет. Глянешь за окно: то больной паровоз, то полуразрушенная станция, то фабричная труба без дыма.
Когда все это расскажешь, приведешь примеры, люди начинают понимать свою ошибку, верить в светлую жизнь, которая наступит после нашей полной победы.
В разговорах меньше нервозности, «матюков». Большая потребность во всем разобраться, доискаться до смысла событий, которые мы переживаем. Многие рассуждают правильно. Революция расширила кругозор людей.
Один старичок попросил разъяснить ему суть борьбы труда против капитала. Тут мне помог Карл Маркс, которого мы изучали на курсах. Потом зашла речь о взглядах Маркса на социализм. Старичок спросил, как будет с деньгами?
В разговоре участвовали все, кто находился поблизости. Народ очень интересуется общественными и политическими вопросами.
Беседовали несколько часов. Во время стоянок устраивали перерывы. Шли менять у крестьян питерскую махорку на хлеб. Потом снова занимали свои места, и разговор продолжался. Всех волнует завтрашний день Советской России.
26 марта. Станция Балезино
Позавчера ночью приехали в Вятку. А вчера всех нас, прибывших с курсов из Питера, позвал к себе начальник политотдела 3-й армии товарищ Лепа. Беседовал с нами часа полтора. Спрашивал, как жили, чему учились, что видели. Под конец прочитал по списку, кого куда назначают. Меня посылают в 10-й Московский стрелковый полк.
Когда услыхал об этом, сердце упало.
— Товарищ Лепа, — спрашиваю, — неужели нельзя к «красным орлам»?
— Нет, — отвечает, — нельзя. Надо в десятый, это полк саботажников.
Больше не стал говорить. Почему «нельзя», почему надо в «полк саботажников», так я и не понял. Но делать нечего, раз приказано — поехал.
В политотделе нам объяснили, что мы находимся в распоряжении армии, а работать будем при частях. Может, мне еще улыбнется счастье, и я попаду все-таки к своим «красным орлам»?
Осмотрел Вятку. Город славный, веселый. Воздух чистый, не сравнишь с питерским. Небо уже по-весеннему солнечное. Но на улицах еще сугробы.
Выйдешь на окраину — поля, деревушки, перелески. Я стоял, глядел вдаль, думал о нашей деревне, о семье, о папе.
Потом вернулся в центр. На большой площади (большая-то она для Вятки) невысокое здание губернского присутствия, а рядом — дом губернатора. Сейчас здесь разные советские учреждения.
На одной из улочек разыскал «коммунистическую столовую». Долго стоял в очереди, долго сидел за столом, ждал. Но в конце концов поел.
На вокзал пришел за десять минут до отхода поезда. Сел без литера.
Сегодня утром приехал на станцию Балезино. Жду поезд на Чепцу, там неподалеку 10-й Московский Устроился на скамейке, положил дневник на вещевой мешок и пишу.
Заметно приближение фронта. На станции полно военных. Раненые ждут отправления санитарных поездов. Кто может, бродит по вокзальным помещениям. Много отпускников, возвращающихся в свои части. Около перрона под парами стоит бронепоезд. Чуть подальше — пятнадцать платформ. На каждой — орудие и зарядные ящики.
Присмотрелся к красноармейцам. Одеты гораздо лучше, чем «красные орлы» в те дни, когда я уезжал на курсы.
С тревогой думаю о полке, в который еду. Почему о нем так резко отозвался начальник политотдела? Что там за люди? Какая работа ждет меня?
27 марта. Деревня Тылошуры
Сегодня утром прибыл в 10-й стрелковый полк. Штаб нашел, как мне и говорили, неподалеку от станции Чепца, в деревне Тылошуры.
Познакомился и поговорил с комиссаром полка товарищем Болдиным, с его не то помощником, не то секретарем товарищем Коваленко. Мельком видел командира полка товарища Ларионова.
В Тылошурах штаб стоит больше десяти суток. За это время полк по частям прибывал из Москвы, собирался вокруг станции Чепца, готовился к выступлению. Опоздай я на сутки, не застал бы никого на месте.
Комиссар сказал, что мне работать агитатором в полковой пулеметной команде. Такому назначению я рад. Ведь и в полку «Красных орлов» я первые месяцы: был пулеметчиком.
До расположения команды версты две. Не заметил, как прошел их, — волновался.
Первая встреча и первый разговор в пулеметной команде с ее начальником товарищем Ринком. Сам он латыш. Принял меня дружелюбно. Объяснил, чем занимается команда, предупредил, что народ «необстрелянный», в большинстве своем впервые в армии. Из Москвы многие ехали неохотно.
Про себя Иван Александрович Ринк сказал так:
— Я беспартийный. Офицер царской армии. Не военного времени, а кадровый. Всю войну — на фронте. Последний чин — штабс-капитан. Офицерский долг исполнял не за страх, за совесть. В Красной Армии служу тоже не из страха и не из корысти. Объяснить это сложно. Но поскольку нам воевать вместе, прошу все сказанное мной иметь в виду.
Ринк старше меня на 14 лет. Москвич. В Москве у него осталась жена. Не хочу судить поспешно, но есть в Иване Александровиче что-то располагающее к нему. Вероятно, прямота и чувство собственного достоинства.
Познакомился с вещевым каптенармусом пулеметной команды Михаилом Панферовым. И он москвич. Лет ему, по-моему, немного. Но сразу не определишь. Носит темно-рыжую бородку и усы. Панферов, как я успел заметить, человек разговорчивый, мягкий и, кажется, деловой.
Третий знакомец — тоже москвич, продовольственный каптенармус Иван Антипов. Красноармейцы его называют «Антипычем», хоть он и не старше их. Все время сыплет шутками-прибаутками. Не каждую с непривычки поймешь. Он говорит на языке московских толкучек, какой-то Сухаревки или Хитровки. Уверяют, что был завсегдатаем этих мест. Оттуда словечки, ужимки, прищелкивание языком, подмигивание. А в общем он совсем неплохой товарищ, заботливый, компанейский. Вместе с поваром Иваном Нехорошевым сытно кормит команду.
Только что пришел с организационного собрания полкового партийного коллектива. Партийных в полку единицы. Присутствовало 8 коммунистов да 20 сочувствующих. Не то, что у «красных орлов».
30 марта. В пути
Уже третий день на марше. Предполагаем, что полк двигается к Воткинскому заводу. Почему, зачем — не ведаем.
Идем в пешем строю. Только у начальника команды лошадь.
Я себя неважно чувствую. Все время довольно сильная боль возле сердца. Иногда так схватывает, что приходится присаживаться на сани. А это делать неприятно — все почти идут пешком.
Стараюсь как можно лучше узнать о моем новом полке. Сформирован он пару месяцев назад в Москве, потому и назван 10-м Московским. Красноармейцы из Москвы и пригородов. Но рабочих совсем мало. Коммунистов и того меньше. Комсостав почти целиком из бывших офицеров. Учебу полк не закончил. Пришлось поскорее отправиться на фронт — белые заняли Пермь и двигались к Вятке.
Внешне полк выглядит хорошо. Одежда и снаряжение добротные. Новые длинные шинели, ватники, папахи, у всех одинаковые рукавицы, патронташи.
В полку — три батальона полного состава, батарея, команды конных разведчиков, пулеметная, саперная, комендантская, связи. В одной хозкоманде свыше ста человек. Оружие новое, что винтовки, что станковые пулеметы.
Пишу об этом и вспоминаю своих «красных орлов». Как мы нуждались, как нам не хватало обмундирования, снаряжения! Но мы все-таки дрались и дрались стойко. Если бы было столько добора, сколько у москвичей, еще бы и не так громили белую гвардию.
Присматриваюсь к команде. Всего у нас 124 человека. Народ молодой, шумливый, бойкий, за словом в карман не лезет. Однако едва завязывается серьезный разговор, людей не узнаешь. Молчат, смотрят выжидающе, а многие так даже недоверчиво. Я не спешу навязываться в друзья. Поживем, повоюем — узнаем друг друга.
Пока что мне приглянулся командир пулеметного взвода товарищ Попов — строгий, аккуратный, подтянутый. Неплохое впечатление производит командир 3-го взвода товарищ Лапин. Но больно уж говорлив, шумлив, то и дело переругивается с красноармейцами. Очень деловой человек старшина Семен Ярисов. Из красноармейцев выделяется смышленый и любознательный Константин Плакунов.
Познакомился с начальниками пулеметных расчетов Королевым и Тумановым. Хорошее впечатление производит живой, бойкий помощник взводного Василий Павлов.
Настроение в команде, как мне кажется, неплохое. Приказания выполняются довольно быстро, но редко когда без разговоров. Оружием красноармейцы дорожат, берегут пулеметы, патроны, винтовки.
Однако едва малейшая неполадка с едой, шуму и гаму не оберешься. Не видали еще люди настоящей службы, фронтового горя не хлебали. Все впереди. Походная жизнь только началась. Уже первые дни марша показали, как много он требует сил. Идем с рассвета дотемна. Поднялись бураны. И без того узкие, плохие дороги совсем переметает, особенно в логах и по перелескам.
На второй день марша в одной из деревень пришлось оставить половину батареи. Сегодня утром оставили два последних орудия. Когда дорога станет получше, батарея должна присоединиться к нам.
У красноармейцев нет привычки к большим переходам. Особенно трудно тем, у кого кожаные сапоги.
Хорошо еще, что удается ночью отдохнуть. На пути крупные деревни, есть где разместиться. В каждой избе на полу устраивается человек семь — восемь.
Идем по удмуртским волостям. Отношение со стороны крестьян хорошее, приветливое. Кипятят чай, варят картошку, недорого продают молоко, а если есть, то и хлеб.
Наши красноармейцы ведут себя в деревнях сознательно, дисциплинированно. Однако о правильном отношении к трудовому крестьянству напоминаю все время. И сам, и через взводных.
31 марта. Город Глазов
Шли в Воткинский завод, а пришли в Глазов. Может быть, намеренно распускались слухи относительно завода.
Я в Глазов попадаю вторично. Через этот город ехал от «красных орлов» на курсы в Петроград.
Нашим полком временно командует товарищ Крылов, работавший у прежнего комполка Ларионова помощником по строевой части. Из бывших офицеров, кажется поручик. Человек странный: то ли больной, то ли от природы вялый.
Куда отбыл товарищ Ларионов, вернется ли, я не знаю.
Вчера исполнилось десять месяцев моей службы в Красной Армии. Помню, как 30 мая прошлого года в Камышлове я пришел к редактору «Известий» Степану Васильевичу Егоршину и заявил о том, что вступил в ряды армии. В тот же день получил обмундирование, а ночью уже ходил по улицам патрульным.
За эти месяцы смерть не однажды витала над моей головой, много раз я участвовал в жестоких боях. Но в своем поступке я никогда не раскаивался и не раскаиваюсь сейчас.
Вспоминаю о полке «Красных орлов», о доме, матери, семье. Впервые закралось в душу сомнение — увижу ли их?
Вероятно, это от плохого состояния здоровья. Боли в сердце не проходят. Все время испытываю недомогание.
Газеты стали получать ежедневно. Хожу от взвода к взводу и знакомлю красноармейцев с текущим моментом. Они очень интересуются новостями. Особенно положением на фронте под Глазовом. Здесь-то как раз дела идут плохо.
В нашей пулеметной команде на 124 человека два коммуниста — каптенармус Панферов и я. Сочувствующих четверо.
Сегодня получили приказ по полку. Во всех ротах и командах категорически запрещается играть в карты. Виновные, пишется в приказе, понесут строгую ответственность, вплоть до предания суду.
А у нас в команде народ как раз любит побаловаться в «двадцать одно». Надо будет объявить войну картам.
1 апреля. Глазов
За последние дни накопились впечатления об удмуртской деревне. Хочу их записать.
Неприглядно живут удмурты. Маленькие, грязные, темные избы. Семьи человек по 30–35.
Поинтересовался, почему такая скученность, теснота. Причины понятные: нужда, недостаток строевого леса, а кроме того, давний обычай.
Удивительно ли, что здесь столько болезней. Особенно много трахомы и чесотки. Чесоткой страдают не только люди, но и животные.
Темнота, бескультурье. Почти сплошная неграмотность. Редко где увидишь книгу.
Такое наследие оставил проклятый царизм.
К власти Советов у удмуртов враждебности нет. Подчиняются ей, признают. Но еще, мне кажется, не понимают, как свою кровную власть. Если хорошо вести агитацию и разъяснение, здешние люди станут сознательными борцами за революцию.
Жители удмуртских деревень хорошо выполняют подводную повинность, перевозят для нас снаряды, патроны, продовольствие, больных. Маленькие лошадки удмуртов очень выносливы, хозяева-подводчики старательно ухаживают за ними.
Охотно, не считаясь с теснотой, крестьяне пускают нас ночевать в свои избы. Нередко делятся продовольствием. Короче говоря, относятся хорошо. Опасаться приходится одного: как бы красноармейцы не подхватили трахому или чесотку.
Удмурты — народ работящий, уважительный. Большой властью у них пользуются старики и старухи.
Жизнь в деревне начинается рано, до рассвета. Даже зимой.
На пасху почти на целый день все идут на кладбище. Украшают могилы родичей яркими лентами, венками, крашеными яйцами, какими-то фигурками. Прямо на могилы кладут пироги, шаньги, кутью. В обрядах и вере удмуртов есть что-то от язычества.
Многие из нас научились немного изъясняться на языке удмуртов: поздороваться, сосчитать до десятка, попросить хлеба или молока. Мне думается, что мы быстро усвоили этот язык не только по необходимости, но и из симпатии к удмуртам. Это ведь и политически важно, чтобы русские красноармейцы хорошо относились к местному населению любой национальности.
Вчера часов в десять проводил общее собрание команды. Разбирали два вопроса: текущий момент (Доклад делал я) и текущие дела. Считаю, что для начала собрание прошло неплохо. Присутствовали все, в том числе и товарищ Ринк.
Думал об организационном собрании коммунистов и сочувствующих. Но перед собранием двое сочувствующих заявили о своем желании выписаться. Двое других отсутствовали. С кем же проводить собрание?
Из разговоров я понял, что партийная работа в команде сильно затруднена одним обстоятельством. Перед выездом полка на фронт некоторые мобилизованные коммунисты каким-то образом остались в Москве, а часть других находится сейчас при штабе. В результате у значительного числа красноармейцев сложилось неправильное мнение о коммунистах.
Со здоровьем у меня неважно. Пришлось сегодня сходить в полковой околоток. Получил какие-то порошки.
4 апреля. Глазов
В два часа ночи вернулся с совещания от члена Реввоенсовета 3-й армии товарища Муралова. Мы вызывались к нему, чтобы дать характеристику боеспособности и сплоченности полка. За старшего у нас был военком. Из агитаторов пришли Степанов, Калашников, Калачев, которые находятся при батальонах, и я.
Совещание началось около двенадцати ночи и длилось больше часа. Каждый из нас выступал. Выявилось немало дурного: плохие настроения среди красноармейцев, слабая работа штаба. Многие командиры не подготовлены. Есть и пассивные, нетребовательные.
Товарищ Муралов был очень недоволен, держался сурово и строго. Это можно понять. Но к чему зря кипятиться, кричать? И на кого? На нас! Разве мы повинны в этих недостатках? От крика, по-моему, дело не выигрывает.
Товарищ Муралов наказал нам лучше работать и сообщил, что полк пойдет на позиции.
Вчера с утра в полку проводилось собрание агитаторов. Не обошлось без шума. Сильно досталось комиссару. Агитаторы говорили о недостатках штаба, полкового околотка, завхоза.
Я еще мало знаком с агитаторами. Они часто бывают в политчасти полка, видятся друг с другом, я же почти все время в своей команде.
Вчера удалось поговорить с двумя сочувствующими, которые отсутствовали в день собрания. Отличные товарищи, вполне сознательные, революционные. Они могут стать достойными членами РКП (б).
Сейчас десять часов вечера. Недавно кончилось партийное собрание. Удалось организовать ячейку из девяти человек сочувствующих и двух коммунистов. Актив — товарищи Попов, Панферов, Лапин и Плакунов. Обсудили многие вопросы. Во вступительном слове я остановился на внешнем и внутреннем положении Советской республики. Меня же выбрали председателем ячейки. Согласился. Из текущих дел на собрании разбирались такие: регистрация членов ячейки, запрещение игры в карты, выбор библиотекаря, выяснение вопроса о выборе красноармейских судов и контрольных комиссий, вынесение замечания начальнику команды, ударившему по лицу крестьянина, наконец, о содействии партийной ячейки командному составу в проведении занятий.
Заметен интерес к ячейке со стороны многих товарищей. Можно надеяться, что скоро число членов партии в нашей команде увеличится.
Завтра нужно бы написать доклад в политотдел 3-й армии. Сегодня у Вани Шабанова достал два десятка книг партийного содержания. Теперь у нас довольно солидная библиотека, а пришлось начинать с нескольких брошюрок.
Книжки, брошюры и листовки раздаю лично или через начальников пулеметных расчетов. Читают охотно. Потом возвращают. А вот газеты на следующий же день скуривают.
Книги помогают мне ближе познакомиться с красноармейцами, завязать беседу.
Работа в команде занимает все время. Почти не вижусь с Ваней Шабановым, хоть он в нашем же полку. Ваня оставлен при политчасти, помогает комиссару в агитации и пропаганде. Он вполне достоин такой работы. Серьезный, вдумчивый, очень способный человек. У него тоже свободного времени мало. Он лишь изредка заглядывает ко мне.
5 апреля. Глазов
Хотел сегодня устроить совещание, выработать общий план работы ячейки, но не успел. С минуты на минуту выступаем.
Только что узнал, что Ваня Шабанов откомандировывается в распоряжение политотдела армии. Очень жаль!
8 апреля. Завод Залазнинский
Вчера к трем часам дня прибыли в Залазнинский завод. От Глазова сделали верст 60 с гаком и попали в большое село дворов на тысячу. Есть и каменные дома.
Когда-то здесь стоял чугуноплавильный завод на две доменные печи. Но в один прекрасный день владелец почти всех в округе заводов проиграл свое добро в карты. Новый хозяин металлургией не интересовался, занялся сплавом леса, а завод в Залазне разрушил, чтобы не мозолил глаза. Сейчас, въезжая в село, видишь сломанные заводские печи и почерневшие остовы зданий. От такой картины делается не по себе…
Полк разместился в окрестных деревнях: Ежи, Пермятская, Большое Кочкино, Малое Кочкино.
Пришел приказ: в 11 часов выступаем. Надо пройти шесть верст.
Здешний фронт держала кавалерийская бригада. Она так слабо сопротивлялась, что неприятель без усилий продвигался вперед, занимал важные в военном отношении населенные пункты.
Где противник, где обороняются наши, понятия не имею. Знаю одно: полк идет на позицию, приказано наступать.
Как сложится обстановка и каковы будут успехи полка, трудно себе представить.
Население встревожено. Рабочие люди и крестьянство боятся прихода белых.
10 апреля. Завод Залазнинский
В ночь на девятое апреля три взвода нашей пулеметной команды и 9-я рота, перед тем оставившая позиции у деревни Ефимовской из-за гибели двух бойцов, пошли снова занимать эту же деревню. По пути от ста с лишком штыков 9-й роты осталось 30. Большинство ее красноармейцев вернулось назад в Залазну.
В полночь, когда были уже возле деревни, выслали в разведку четырех бойцов от роты и пулемет от нашей команды. Разведчики у околицы наткнулись на столб, решили, что это часовой и — давай бог ноги. Помощник взводного Василий Павлов, пулеметчики Лапин и Ширяев остались одни. Взяли «максим» и, не смущаясь открытыми подступами, смело пошли вперед.
Неприятеля в Ефимовской не оказалось. Был, да сам ушел в соседнюю деревню.
Утром едва стало рассветать, один из наших часовых поймал подозрительного парня лет шестнадцати. Тот пытался удрать. Но часовой пригрозил, что будет стрелять, и парень утихомирился. Говорит, что пришел за хлебом. Однако выяснилось: парень не здешний. Его отправили в Глазов, вероятно, в штаб армии.
Припоминаю, как наш полк «Красных орлов» поймал под Баранчинским заводом совсем малолетних шпионов. Судя по всему, у белых это гнусное дело практикуется широко. Ничем не брезгают, лишь бы выведать наши тайны. Даже ребятишек подсылают.
Когда рассвело, белые открыли огонь по Ефимовской, не давали пройти ни одному человеку. Им хорошо видны улицы, и они взяли точный прицел. Били даже по бойницам пулеметов. Красноармеец 2-го взвода товарищ Королев ранен в шею. Первая жертва в нашей команде.
Под вечер к нам довольно близко подошла разведка белых — восемь человек. Мы до поры до времени молчали, а потом ударили из винтовок и пулеметов. Били с прицела «12». Получилось неплохо. Побросав лыжи, беляки бежали.
Я выпустил из карабина 15 пуль. Одного беляка, кажется, ссадил. Но не уверен. Он упал не сразу, а пробежав несколько шагов.
Открыл огонь и белогвардейский «льюис». Однако, на наше счастье, никого из нас не зацепил.
Ночью сменились. В пять часов вернулись обратно в завод.
Был в штабе полка. Получил четырнадцать патронов для нагана. Узнал, что агитаторы Степанов и Калашников откомандированы в поарм. Лично я не желал бы такого откомандирования. Работа только начинается, и она очень интересная. Привыкаю к команде. Настроение у пулеметчиков неплохое. Но бывают и неприятные случаи. Вчера, например, 1-й взвод отказался выступить на позицию. Заявили: «Не наша очередь». Действительно этот взвод трое суток вел бой, но ведь и остальные тоже дрались с врагом, стояли в сторожевом охранении. И вообще разве допустимо такое самовольство?
Думаю поговорить об этом случае с начальником команды, провести общее собрание, а также собрание партийной ячейки.
В штабе слыхал, что с 8 апреля полк в стычках с белыми потерял трех красноармейцев убитыми и шестерых ранеными.
Снова фронтовая жизнь. Пули свистят, кровь льется.
11 апреля. Завод Залазнинский
Провел собрание ячейки. Главный разговор — о дисциплине и революционном порядке. Обсуждали случай с 1-м пулеметным взводом, который отказался идти в сторожевую заставу. Все в один голос клеймили позором нарушителей пролетарской дисциплины. Ни единого слова не прозвучало в их оправдание. Это меня обрадовало. Если мы будем такими сплоченными, паникерам и шкурникам не удастся повести за собой красноармейцев.
Ячейка постановила: подобных явлений больше не допускать.
Крепко досталось командиру взвода товарищу Попову. Он неправильно строит отношение с красноармейцами — стесняется приказывать и требовать. Товарищу Попову как сочувствующему ячейка вынесла предупреждение.
Тот разволновался, говорил, что понял свою оплошность и теперь никто не услышит худого слова о его взводе. Под конец со слезами на глазах благодарил товарищей:
— Не забуду ваших советов…
На этом же собрании в сочувствующие записалось еще четыре красноармейца-пулеметчика. Заметно, что ячейка усиливает свое влияние. К нам тянутся бойцы. Нашим мнением интересуются командиры. Скоро мы сможем оказывать полезное влияние на всю жизнь команды. В ячейке есть развитые, толковые товарищи. Партийная работа улучшается. В протокол занесли важные решения. Не откладывая, стану добиваться, чтобы они выполнялись.
Товарищ Ринк подробно расспрашивал о собрании — какие вопросы, кто выступал, что говорил. Делился своими соображениями о наших людях и наших делах. Надеюсь, и он когда-нибудь придет в ячейку.
Сегодня утром полк двинулся на позицию. 1-й батальон перед рассветом ушел в деревню Ежи. По слухам, предстоит наступление. Нашу пулеметную команду можно пускать в дело. А вот в других ротах не все благополучно. За последние дни из полка дезертировали 15 человек.
12 апреля. Деревня Пермятская
Сегодня рано утром начальник нашей команды получил из штаба полка приказ: срочно послать последний пулеметный взвод на помощь 1-му батальону в деревню Ежи. При этом было сказано, что положение батальона трудное, а деревня имеет очень важное значение: она стоит на перекрестке двух трактов, один — на Залазнинский завод, другой — на Омутнинский.
Командует взводом Алексей Суслов, старательный и исполнительный товарищ, хороший пулеметчик. Только мне кажется, что Суслов порой излишне мягковат, минутами нервный, неуверенный в себе. Во взводе три «максима» и без малого три десятка человек.
Красноармейцы быстро собрались, сели на подводы и рысью двинулись вперед. Взводу предстоит горячее дело, и мы с товарищем Ринком, конечно, тоже решили ехать в Ежи. Каптенармус товарищ Панферов упросил взять его с собой.
За взводом шла полковая саперная команда. Ее, как и нас, послали на помощь батальону.
Не проехали и полпути, как узнали, что 1-й батальон под утро оставил Ежи и отступил в деревню Пермятскую. Белые из Ежей заметили наши подводы и открыли огонь. Тут кое-кто из пулеметчиков растерялся, засуетился, стал действовать нерешительно. Иные попытались здесь же, у дороги, залечь в снегу.
Мы с товарищем Ринком соскочили со своей подводы и бросились вперед. Он схватил под уздцы одну лошадь, я другую и — бегом. Так вышли из-под обстрела, добрались до Пермятской. Обошлось благополучно, никто не пострадал.
Когда пришли в деревню, узнали, как все произошло. Оказывается, беляки пять суток изо всех сил напирали на батальон. Семь раз ходили в атаку, с артиллерией, с пулеметами. 1-й батальон и временно переподчиненная ему 4-я рота не выдержали напора и отступили в Пермятскую. Отступали неорганизованно, спасались, кто как может. Из шести пулеметов батальонной команды уцелело только два. Говорят, будто остальные разбиты артиллерией. Сомневаюсь. Тем более, что паника в Ежах была — не приведи бог. Белые лыжники с флангов подошли к селу. С фронта била артиллерия. А у батальона — ни одного орудия, ни одного бомбомета, да и лыж нет.
Когда мы въехали в деревню Пермятскую, паника еще не улеглась. Белые продолжали артиллерийский и пулеметный обстрел. Растерянность передалась и нашим пулеметчикам. Вместо того чтобы быстро занимать позиции, они стали прятаться по дворам.
Начальник команды сам определил место для каждого пулемета. Я вместе с расчетами выкатывал «максимы» на указанные позиции: один поставили на правом фланге батальона, другой — на главной улице, в окне строящегося дома, у самых ворот поскотины, третий — шагов на триста сзади, чтобы можно было стрелять и прямо вдоль улицы, и влево — в сторону реки Вятки, — и вправо — туда, где открытое поле.
Обежал цепь пехотинцев. С одного места в цепи хорошо высмотрел расположение белых. Они ставили заставу, на глазах у нас строили из снега окопы, спокойно разгуливали по улице. Чтобы проверить бой правого пулемета, я сделал по белякам несколько выстрелов и пехотинцам посоветовал вести огонь залпами. Какое там! Они на меня зашикали, закричали:
— Перестань! Белых разозлишь, беду накличешь, начнут батареей палить. Без того весь день пропадаем. Уж лучше сидеть смирно.
Наши пулеметчики, наслушавшись всяких страстей, тоже приуныли.
Сейчас немного отогреюсь, кончу запись и пойду обратно на позиции.
Товарищи Ринк и Суслов ушли к командиру батальона. Должны скоро вернуться. Не будем их ждать. Начнем делать окопы из снега. Промерзшую землю долбить нечем.
На улице апрель, но снежно, холодно, словно в январе. Весной и не пахнет.
13 апреля. Завод Залазнинский
Чего только не видал я и не пережил в полку «Красных орлов», однако такого, как в прошлую ночь в Пермятской, не испытывал.
К вечеру пришел приказ: с рассветом наступать и отбить обратно Ежи. Все вроде бы стали готовиться. Но едва стемнело, до нас дошла недобрая весть: пехота приготовила белый флаг и при первом же нажиме противника решила сдаться.
Все честные бойцы и командиры были поражены столь низкой трусостью. Мы с товарищем Ринком задумались: «Что делать, как поступить?» Решили сообщить по телефону командиру и комиссару полка, которые вместе со штабом находились в Залазнинском заводе.
Так и сделали. Однако командир и комиссар не обратили внимания на наши слова. Еще отругали нас, велели не «поднимать панику».
А пехотинцы укрепились в своем подлом решении и стали подбивать пулеметчиков, находившихся в цепи. Опасаются, как бы пулеметная команда не помешала им выполнить гнусный изменнический план.
Прежде чем пулеметчики уснули, я обошел их, поговорил с каждым. Но мои слова отскакивают от них, как от стены горох. Твердят тоже, что и пехотинцы: «Положение плохое, никто живым из деревни не уйдет…»
Робость овладела всеми. Я приводил примеры из жизни полка «Красных орлов», припоминал, как мы
Побеждали в куда худшей обстановке. Но никакие доводы не действовали. Командир взвода Суслов совсем растерялся. Неуверенно и жалко бормочет что-то.
И все-таки наши пулеметчики не присоединились к стрелкам. Чистили и заправляли «максимы», аккуратно набивали ленты.
А роты? Роты, ни о чем не заботясь, ушли с позиции в избы, завалились спать. Батальон вовсе не готовился к наступлению.
Мне в эту ночь почти не пришлось уснуть. Под утро, еще не светало, я вновь обошел пулеметы. К великому своему удивлению, ни у одного из них не увидел дежурных бойцов. Заглянул в караульное помещение взвода. Все, кроме Лукьянова, спали. Вышел на улицу, проверил первый же пулемет и убедился, что он направлен совсем не в ту сторону, куда надо. Развернул пулемет и заглянул обратно в избу, чтобы поднять людей. Но тут со стороны поля и с реки Вятки началась пулеметная и ружейная стрельба. Это зашли нам во фланг вражеские лыжники. Через десять минут они были уже у околицы. В предрассветной темени беляки подобрались совсем близко и с фронта.
А у нас на позициях спокойствие. Только справа раздалось несколько выстрелов.
Товарищ Ринк послал меня узнать, почему бездействуют наши пулеметы. Я пробежал шагов сто и остановился: беляки были уже в деревне.
В эту минуту сзади заговорил наш третий «максим». Я — к нему. Около пулемета лежит помощник взводного товарищ Павлов и ведет огонь длинными очередями. Командира взвода Суслова не видно.
Появилась луна. На улице стало чуть-чуть светлее. Ринк, Панферов и я ударили из карабинов. Подбежали номера пулеметного расчета. Одни пустились за водой, другие — за новыми лентами.
Вдруг недалеко от нас появились вспышки пулемета белых. Он нащупывал нас. Пули то со свистом пролетали над головами, то взметали снег впереди. Захрипел наш раненый пулеметчик. Его заменил другой. Пулемет не умолкал, выпуская ленту за лентой.
Белогвардейское «ура» все приближалось. С флангов ближе и ближе трещали неприятельские «льюисы». Белые ворвались в деревню и с другого конца. Но мы продолжали отбиваться, пока вражеская пуля не пробила кожух пулемета.
Уже совсем рассвело, когда наша небольшая группка оставила деревню. Задержись мы еще минут на десять и — конец. Белые перерезали бы дорогу на Залазну.
Почти весь 1-й батальон и 4-я рота сдались в плен. Наши пулеметчики, находившиеся в цепи, были обезоружены своей же пехотой. Только нескольким удалось избежать плена и незаметно скрыться из деревни. К полудню они присоединились к нам. Из батальона сумели убежать единицы.
Полк в этом тяжелом бою потерял человек четыреста. Не меньше. А уж об оружии и не говорю…
Когда мы отошли от Пермятской версты полторы, заметили, что вслед за нами бегут два бойца, хотят спастись от преследующую их нескольких десятков белых кавалеристов. Нас же всего-навсего восемь человек.
Почти в ту же минуту заметили возле придорожного домика повозку с «максимом». Оказывается, нам навстречу из Залазнинского завода выехал командир. 1-го взвода товарищ Попов, взяв с собой только что отремонтированный пулемет.
Мы остановились, выкатили пулемет на бугор и саженей с четырехсот открыли по белым огонь. Сверху было отлично видно, как белые остановились. Их лошади бросались в стороны, проваливались в глубокий снег. Мы выпустили по белякам почти всю ленту. Многих утихомирили навеки. Оставшиеся целыми поспешили назад.
Из двух красноармейцев, что догоняли нас, один оказался раненым, второй — оставленным при нем фельдшером. Белые уже их обыскали, отобрали деньги. Приказывали разуваться. Но тут взял слово наш «максим», и белякам пришлось думать не о чужих сапогах, а о собственных шкурах…
Трусость 1-го батальона и 4-й роты сорвала боевые планы полка.
Под вечер я узнал о неудаче, постигшей и 3-й батальон, который стоял на позициях в Шумайловской. Белые собрали крупные силы и двинулись в атаку. В штыковом бою смертью героя пал комбат-3 товарищ Попов. Погибли командир 9-й роты товарищ Сафонов и несколько взводных командиров. Большие потери во всех ротах и командах.
Сегодня вечером полку пришлось отойти к самому Залазнинскому заводу. Дорога туда от Ежей через Пермятскую для белых открыта. Однако днем они не решились идти по ней. Возможно, кавалеристы, нарвавшиеся на наш пулемет, сказали, что в этом месте у красных сильная оборона. Но на такого рода заблуждение долго надеяться нельзя. Беляки непременно узнают, что тут задержать их некому.
Дописываю и отправляюсь в 3-й пулеметный взвод, который выделен в помощь 2-му батальону.
Начальника команды вызвали в штаб полка. Какие еще новости ждут нас?
15 апреля. Поселок Зотовский
Полк оставил Залазнинский завод. Отошел верст на шесть к югу и обосновался в поселке Зотовском. Здесь же и наша пулеметная команда.
Хочу записать все, что произошло за последние дни.
К вечеру 13 апреля полк как будто начал приходить в себя. Роты встали на позиции по окраинам Залазнинского завода. Остаток дня прошел спокойно. Вечером белые подошли к заводу, но молчали, даже не посылали разведку.
Их наступление — и очень упорное — началось в ночь на 14-е. Бой длился долго. Мы старались удержать завод, но не смогли. Белые заняли его.
Опять большие потери, опять отход. Беда, по-моему, не только в том, что белые сильны, но и в беспорядках, несогласованности у нас. Многое мне не по душе.
Уже утром верстах в пяти от завода, у поселка Зотовской, путь нашим перерезали роты 23-го Верхне-Камского полка Особой бригады, в которую входим и мы. Красноармейцы 23-го полка были настроены решительно, приготовили оружие на случай, если бы наши бойцы не подчинились. Никогда прежде я не видел таких обидных сцен. Но все обошлось тихо, мирно. Наш полк остановился, стал приводить себя в порядок.
Посмотрел я на 23-й полк и увидел в нем что-то родное, знакомое. Так же были одеты и полки 29-й дивизии: шапки разные, кто в полушубке, кто в шинели, одни в валенках, другие в холодных сапогах, некоторые на самодельных охотничьих лыжах. Привычны для меня эти красные ленты на папахах, банты на груди. Опять вспомнились родные «орлы»…
Бойцы 23-го полка нас поддевают: одеты, мол, хорошо, а воюете плохо.
Вскоре нашему полку и одному из батальонов 23-го отдали приказ приготовиться к наступлению, отвоевать завод у белых.
Из наступления ничего не вышло. Батальоны к обеду сбились вдоль узкой дороги. Справа и слева высокий, густой лес. Не разбежишься, не повернешься. Сойдешь с дороги — сразу в снегу по пояс, а лыж в полку нет ни одной пары.
Только высунемся на опушку, белые открывают пулеметный огонь. Им все видно с высокой колокольни залазнинской церкви.
Командиры кричат, люди топчутся на месте, приказы выполняются медленно и как бы с неохотой. С трудом продвинулись версты на две и остановились. Дальше ни шагу.
Потеряли 12 человек ранеными, один убит. Нескольких бойцов лишился и батальон 23-го полка. Когда стемнело, отошли в лес. Красноармейцы 23-го полка, пробыв ночью часов шесть на морозе, ушли обратно в поселок Зотовский. Мы стояли под открытым небом до рассвета, грелись у костров, разговаривали. Настроение у всех плохое. Утром узнали, что прибыл военный трибунал. Будут судить паникеров.
Из-за больших потерь наш полк превращен на время в сводный батальон. Роты тоже сводные. В каждой из трех рот человек 120–130. К нам в команду влиты остатки пулеметных команд батальонов. Народу стало больше прежнего — около двухсот бойцов.
Сводным батальоном командует товарищ Аничкин. К товарищу Ринку назначен помощником товарищ Царев, который раньше служил взводным в нашей же команде.
Никто не ведает, какие силы и планы у белых. В полку «Красных орлов» так не случалось. О беляках мы выведывали все, вплоть до подробностей. Под Егоршино и Баранчинским заводом нам были известны даже фамилии офицеров из бывших камышловских гимназистов. Я и сейчас их помню: Куренков, Комаров, Баранов. Особенно славился тогда своим изуверством капитан Казагранди, окончивший ирбитскую гимназию. Этот палач сам расстреливал рабочих, бедняков, пленных красноармейцев, измывался над женщинами и стариками, заподозренными в помощи красным. Да и Куренков не отставал от него.
Сегодня товарищ Ринк зачитал перед строем приказ по полку от 13 апреля о геройской смерти командира 3-го батальона товарища Попова. Приказ гласит:
«Сего числа в штыковом бою в дер. Шумайловская погиб смертью храбрых командир 3-го б-на Петр Алексеевич Попов. Отличный командир и прекрасный по своим душевным качествам человек, обладающий широкими познаниями в военном деле, имеющий боевой опыт, он с неиссякаемой энергией сражался за рабочее дело, всюду и везде являясь примером для красноармейцев, и был горячо любим ими. Смерть его является большой потерей для полка.
Вечный покой тебе, дорогой товарищ Петр Алексеевич. Память о тебе будет вечно жить в сердцах знавших тебя.
Скоро то время, когда луч свободы озарит весь мир и твой милый, светлый образ вновь ярко вырисуется в воображении товарищей и подвиг твой и великое дело с благодарностью будут передавать из уст в уста».
После того как чтение приказа было закончено, выступил я и призвал бойцов отомстить за гибель наших геройских товарищей, не посрамить их светлую память, храбро, как товарищ Попов, биться за революцию и Республику Советов.
19 апреля. Деревня Вороны
С 17 числа наш полк переведен в резерв. Расположились неподалеку от линии фронта. Отдыхаем третьи сутки.
Сегодня узнали любопытную новость: 18-го белые подключились к телефонному проводу, выведали, где стоят красные войска, имена командиров, и по телефону же приказали, чтобы наш полк, а также и 23-й Верхне-Камский спешно отошли верст на 30–40 в сторону от здешнего боевого участка.
Командир 23-го полка заподозрил неладное и запросил командира бригады. В нашем полку обман тоже был раскрыт. Телефонист белых ошибся в числе батальонов, он и не подозревал, что у нас из полка получился один-единственный сводный батальон.
Мы посмеялись над неудавшейся хитростью беляков. Но вообще-то радоваться нет причин. Положение неважное. Приходится думать, как бы не оказаться отрезанными от Глазова и от тракта на станцию Яр. Однако там, я слышал, стоит боевой 21-й Мусульманский полк нашей Особой бригады.
Хотя обстановка трудная, духом не падаю. Разве трудности для нас внове? Все равно — будущее на нашей стороне! Я верю, крепко верю: мы одолеем всех врагов и все напасти!
Хотел было кончить, но тут новость — приказано подготовиться к наступлению. Придется всю ночь идти по плохой лесной дороге. Ничего не поделаешь, надо — так надо. Люди отдохнули, настроение поднялось.
За эти дни было у нас общее собрание. Выступал товарищ Ринк. Говорил дельно, серьезно. Он мне все больше нравится. В бою смелый, спокойный, твердый. Если надо, может наганом остановить труса, удержать паникера.
После боев в Пермятской и у Залазнинского завода мы с ним стали ближе друг другу.
Убеждаюсь, что в нашей команде много хороших людей. Отличился товарищ Попов. Помкомвзвода товарищ Павлов прямо-таки показал себя героем в ночном бою 13 апреля.
Не подкачал и Антипыч: ни разу не оставлял команду голодной. А ведь ему тоже нелегко приходилось. Тем более, что мы потеряли трех лошадей и возить провиант было не на чем.
Сегодня узнал, что от белых из Пермятской вырвалось совсем немного красноармейцев. Человек по восемь — десять из роты. Из батальонной пулеметной команды и того меньше — пятеро. С остатками 1-й роты вышел председатель полкового партийного коллектива товарищ Федоров.
В нашей команде не досчитываемся двадцати человек.
20 апреля. На марше
Двигаемся к селу Люм. От него верст тридцать с чем-то до станции Яр и верст двадцать до Глазова. Идем в армейский резерв. Это неспроста. Командование опасается, что белые станут наступать на Глазов.
Сейчас большой привал. Достал из мешка тетрадку и пишу. У меня теперь привычка: едва свободная минута — скорее за дневник, кто знает, когда удастся следующий раз писать.
Вчера всю ночь шел с красноармейцем Николаем Зеленским. Дорога плохая. За двадцать верст пути порядком устали. Но все время разговаривали.
Зеленский прибыл в команду недавно. Он москвич. Грамотный, образованный. Поэтому назначили писарем.
Зеленский говорил о поэзии, о любви, о настоящей дружбе. Читал стихи о Кавказе. Там он родился, жил до переезда в Москву и преданно любит этой край, о котором я знаю только по книгам. В мечтах Зеленский уносится на Кавказ, лучше которого для него нет ничего на свете. Наши снега и леса для него, что тюрьма без решеток. Все здесь гнетет ему душу.
Я понимаю, как может тосковать человек по родным местам, особенно такой чуткий и впечатлительный. Сочувствую Николаю, но не всегда могу согласиться с его рассуждениями. По-моему, о некоторых вопросах он судит неверно, кое в чем заблуждается. Мы сильно спорили о боге, о великих личностях — Наполеоне и Петре Первом, о классах и народе.
Зеленский старше меня. Ему двадцать один год. Перенес и передумал он немало.
Сколько страданий, физических и нравственных, взвалила гражданская война на юное поколение! Не всем и не всегда легко сразу стать на сторону коммунизма. Люди думают, ищут. Иные мечутся в поисках выхода и, не отыскав его, преждевременно стареют душой. Им кажется, что жизнь идет по наклонной, человечество вырождается. Но это — величайшее заблуждение. Коммунизм обновит человечество, откроет в нем новые силы и таланты. Заря взойдет над миром, даст людям радость, счастье. Начнется сказочно прекрасная жизнь.
У людей только один путь вперед, к свету. Это — путь к коммунизму!
22 апреля. Село Люм
От места привала, где я делал последнюю запись, прошли лесами верст десять и попали в большое удмуртское село Люм. Будем, как выяснилось, стоять в резерве бригады.
В пути произошел сильно меня поразивший случай. Когда переезжали через речку, один старик-возчик бросился в воду, хотел утопиться, но его удалось спасти.
Все время думаю о старом крестьянине. Почему он хотел покончить с собой, что толкнуло его на отчаянный шаг? Тяжелая, оторванная от семьи жизнь, опасности? Сколько испытал этот несчастный старик-удмурт, вечный мученик и работяга! Наверное, когда он попал к нам возчиком, то и тут к нему не отнеслись душевно. Старик не вынес и бросился в реку. А веди и его скромный труд приносил пользу революции.
После прибытия в Люм комиссар полка товарищ Болдин все чаще стал отрывать меня от пулеметной команды. Это крайне досадно. У меня полно хлопот и забот. Положение в нашей партийной ячейке еще не очень прочное. Не все товарищи крепко стоят на ногах. Даже у некоторых взводных командиров, вроде Суслова, не хватает самостоятельности. Наши пулеметчики, как показали последние бои и события, поддаются дурным влияниям, когда попадают в неустойчивую среду. Начальник команды все это видит и нервничает. В общем надо работать и работать.
24 апреля. Село Люм
Должны здесь ждать пополнения. Когда оно прибудет — восстановятся батальоны. С одним сводным батальоном полк — не полк. Надеюсь, что заменят некоторых командиров. Нынешний командир полка товарищ Крылов под Залазной вел себя нерешительно, и за это мы дорого заплатили.
Вчера и сегодня с утра до вечера занимался полковыми делами.
27 апреля. Село Люм
По заданию военкома провожу собрания. Сегодня в команде связи: одно — общее, другое — по организации партийной ячейки. В своей команде за эти дни провел два общих и два партийных собрания.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.