6. Раскольник

Из череды многочисленных скандалов, изгнаний и исходов, неприятных событий, случавшихся в разное время в движении Айн Рэнд, начиная с Брандена и заканчивая недавним скандалом с Маккаски, один случай выделяется особо, и его отголоски ощущаются до сих пор, хотя прошло почти двадцать лет. Этот раскол в рядах рэндианцев оказался таким же важным и бесповоротным, как разрыв с Бранденом, но о нем можно рассказывать детям до шестнадцати.

Большинство внутриобъективистских склок никак не тревожили окружающих. Но эта склока особенно примечательна, потому что затрагивает взаимоотношения между рэндианцами и большой группой их пасынков-либертарианцев. Если конфликт разрешился бы, объективизм стал бы сильнее, а его противники не ощущали бы той уверенности, какую ощущают сегодня.

Для всего мира либертарианцы и объективисты — примерно одно и тоже. На самом же деле это не просто отдельные движения, но и жестокие конкуренты, и особенно жестоко проявляют себя объективисты. Если хотите подразнить ортодоксального объективиста, назовите его либертарианцем. Именно это сделал в своих мемуарах Гринспен, когда сказал: «Рэнд написала „Источник“, чтобы проиллюстрировать философию, к которой пришла, — философию, которая особенно выделяет рассудок, индивидуализм и осознанный эгоизм. Позже она назвала это объективизмом, сегодня ее назвали бы либертарианкой».[78] Возможно, и так. Но это было бы неверно, и как ветеран объективистов Гринспен отлично это знал. Гринспен откровенно попытался скрыть экстремистский характер радикальной, антиправительственной, атеистической и, для огромного количества людей, ошеломляюще аморальной системы верований Рэнд.

У либертарианцев и объективистов много общего, но либертарианцы с самого начала чертовски раздражали Рэнд. На заре либертарианского движения, в начале 1970-х годов, они многим казались каким-то странноватым правым крылом Новых левых, унаследовавшим их анархический, антигосударственный дух. Рэнд же попросту отмахнулась от них.[79] «Я не одобряю их, я не согласна и никак не связана с этой новейшей вариацией каких-то консерваторов, так называемых „правых хиппи“, которые переманивают на свою сторону самых юных или самых невнимательных моих читателей, заявляя, будто следуют моей философии, и в то же время оправдывая анархизм», — писала Рэнд в своей брошюре 1971 года.[80]

Ее подвели недостаток воображения, тотальная политическая слепота и непредусмотрительность, потому что за последующие годы либертарианство заматерело и превратилось в то влиятельное политическое движение, каким является сегодня. Я сильно сомневаюсь, что Рэнд стала бы переживать по поводу потери товарищей или утраты влияния. Не в ее характере было заботиться о тех, кого она считала нестоящими. В наши дни Институт Айн Рэнд по-прежнему разделяет неприязнь Рэнд к либертарианцам, и на главной странице его сайта размещены выдержки из лекций Рэнд, в которых она поносит либертарианство. Среди прочих приведена и цитата 1972 года, где она говорит: «Я скорее проголосую за Боба Хоупа, братьев Маркс или Джерри Льюиса». Есть еще высказывание 1973 года, в котором Рэнд называет Либертарианскую партию «дешевой попыткой рекламы», которая не достигла цели, и заявляет, что либертарианцы ее «враги» и «крадут» ее идеи.[81]

Подобного рода выражения были обычны для Рэнд. Она, не колеблясь, обрушивалась на своих собратьев из правых, постоянно выражая свое презрение, например, к неинтеллектуальности республиканцев и консерваторов. В статье из бюллетеня 1974 года Рэнд негодует по поводу предложения навязать прессе государственный контроль, уверяя, что от этого предложения «разит консервативным стилем: затхлым запахом мстительного, лишенного интеллектуальности железобетонного упрямства, неверного мрака, изворотливости, политики умиротворения, компромисса — и в конечном итоге ничем, кроме гнилой враждебности».[82]

Рэнд, решительно стремившаяся к идеологической чистоте, ни за что не примирилась бы с либертарианцами. И такое отношение сохранялось еще долго после ее смерти. В 1989 году Питер Шварц, редактор «Интеллектуального активиста», брошюры Института Айн Рэнд, настаивал на том, что либертарианство «греховно», и высказывался против «незаконного сближения с либертарианцами». Гнев Шварца, был вызван тем, что Дэвид Келли, активист от объективистов и друг Пейкоффа, попытался открыть диалог с либертарианцами и имел несчастье негативно высказаться о фильме «Страсть Айн Рэнд».[83] Шварц охарактеризовал либертарианство, как «движение, которое привечает растлителей малолетних, проповедников одностороннего разоружения США, Новых левых, любителей ЛСД, бомбометателей, партизан-коммунистов из Южной Америки и детоубийц из числа последователей Ясира Арафата. Все это приемлемо под пологом либертарианства (и становится приемлемым для каждого, кто называет себя либертарианцем)».[84]

За свой проступок Келли был с криками и улюлюканьем изгнан из движения объективистов. Колледжи получили предостережение от Института Айн Рэнд, что этого человека не стоит приглашать читать лекции. «Так себя ведут религиозные фанатики», — писал позже Келли.[85] Но в отличие от прежних скандалов в среде объективистов, когда отступников сливали потихоньку, Келли опубликовал свои возражения и основал альтернативную группу, которую назвал Институтом объективистских исследований. Позже этот институт трансформировался в Объективистский центр, ныне известный под названием «Общество Атланта».

Если объективизм — религия, то изгнание Келли представляется вполне естественным этапом эволюции вероучения. Во всех основных религиях всегда случались расколы. Принципиальное разногласие Келли с Институтом Айн Рэнд состоит в том, что он верит в объективизм как в открытую систему, способную эволюционировать и воспринимать новые идеи, тогда как Институт Айн Рэнд считает объективизм закрытой системой, всеобъемлющим верованием, которое было получено цельным и неделимым из рук Рэнд, а Мюррей-Хилл послужил объективистам чем-то вроде горы Синай. Словно Моисей, спустившийся с горы, чтобы даровать закон неблагодарным детям Израилевым, Рэнд спустилась в лифте дома номер 36 по Восточной тридцать шестой улице (позже она переехала на Тридцать четвертую), чтобы даровать закон объективизма никчемным и презренным народам мира.

Либертарианцы, которым близок принцип «живи и дай жить другому», кажется, не страдают от того, что Рэнд считала их грязной прибрежной пеной, что Келли был изгнан за общение с ними и что Рэнд яростно протестовала, когда они принимали ее точку зрения. Ее обожествляют как отвергающую, но безгрешную мать объективизма, и она остается главной родительницей идеологии либертарианства.

На самом деле история доказывает, что Рэнд встала не на ту сторону. В начале 1970-х годов либертарианцы, наверное, могли казаться слегка чокнутыми подражателями объективистов, однако они оказались вовсе не такими кретинами и неудачниками, какими считали их Рэнд и позже Шварц. Движение объективистов, хотя и продолжая злословить, постепенно признает этот факт. В последние годы, в особенности с подъемом «Чаепития», пропасть, разделяющая объективистов и либертарианцев, понемногу сокращается. Если раньше это был Большой Каньон, полный взаимных обвинений с переходом на личности (во всяком случае, со стороны Рэнд и ее последователей), то постепенно пропасть сузилась до размеров обычной придорожной канавы, которую можно запросто перепрыгнуть. Это важное изменение, которое не привлекло особенного внимания за пределами объективистских кругов, потенциально способствует расширению влияния Рэнд.

«Движение чаепития» помогло свести вместе объективистов и либертарианцев. Ярон Брук проницательно уловил важность этого движения и на одном из самых крупных митингов, который состоялся в Бостоне 4 июля 2009 года, назвал нужный адрес. Энергия этого собрания и десятков других подобных собраний по всей стране открывала перед оппонентами возможности, упустить которые было нельзя. Вместо того чтобы повторять ошибку Рэнд и воротить нос от богобоязненной толпы, сочувствующей либертарианству и размахивающей несанкционированными плакатами с надписью «Кто такой Джон Галт?», хранители пламени рэндианства из Института Айн Рэнд решили присоединиться к этой толпе, даже не пытаясь сделать невозможное и разгромить «чайников».

Институт Айн Рэнд создал на своем сайте раздел для тех, кто сочувствует «Чаепитию». При этом слово «атеизм» старательно избегается.[86] В разделе размещена «Стратегическая мастерская по созданию интеллектуальных вооружений», в которой накануне митинга в Вашингтоне, назначенного на 12 сентября 2009 года, был бесплатно проведен тренинг для двухсот пятидесяти организаторов «Чаепития». «Цель наших собраний в том, чтобы заставить Конгресс и администрацию Обамы услышать наши голоса», — говорилось в интернет-объявлении о проведении всеобщего тренинга. «Однако в большинстве случаев они слышат только эмоциональные, невнятные выступления и какие-то банальности. Чтобы превратить „Движение чаепития“ в эффективное оружие в войне за свободу личности, участники митингов должны выражать свои мысли связно и аргументированно. Тогда они смогут добиться положительного результата».[87]

Но, что гораздо интереснее, при подготовке тренинга соавтором этой традиционно объективистской риторики стал Институт конкурентного предпринимательства (CEI) — научно-исследовательский центр либертарианцев.

Отношения либертарианцев и объективистов окончательно определились в начале 2010 года, когда Ярон Брук произнес речь в Оксфордском обществе либертарианцев.[88] За двадцать один год до того Келли с треском выставили из Института Айн Рэнд, обвиняя, в числе прочего, в том, что он появился в либертарианском клубе «Laissez Faire Supper Club». Складывается впечатление, что Америку Айн Рэнд захлестнула новая тенденция — к урегулированию конфликтов. У меня это впечатление усилилось, когда я прочитал в Интернете среди разных сплетен, что Институт Айн Рэнд действительно предпринимает некоторые шаги к примирению с Дэвидом Келли! Это же все равно что воссоединение римско-католической церкви с православной! Изгнание Келли из движения объективистов долгие годы символизировало все недостатки объективизма с точки зрения крайне правых: очень советское отсутствие толерантности, непреклонность, привычка лидеров высказывать жесткие суждения в адрес людей, уклонившихся от генеральной линии партии. И если когда-нибудь на крайне правом фланге запоют «Кумбайя!», если оба крыла объективизма объединятся, протянут руки товарищам из движения либертарианцев и из «Чаепития», то совместно с ними они смогут сформировать Объединенный фронт радикального капитализма, способный смести все на своем пути. Демократы и либералы вправе насмехаться, называя это альянсом «чокнутых экстремистов», однако сторонники прогресса всегда неверно оценивали силу популизма правых и идеологическую мощь Айн Рэнд. И промежуточные выборы 2010 года это доказали.

Я собирался связаться с Дэвидом Келли, чтобы узнать, насколько правдивы слухи. Но пока что я размышлял о том, к чему может привести такое объединение.

Я понимал, что в подобном союзе доминировать будет Институт Айн Рэнд. «Общество Атланта» гораздо меньше института, судя по финансовым документам.[89] Налоговые декларации общества открыты для доступа: закон требует от некоммерческих организаций, которые освобождены от налогов, финансовой прозрачности. Да, обе организации являются некоммерческими в отличие от Института Натаниэля Брандена. В мире объективизма, нечувствительного к иронии, очевидно, не замечают противоречия между идеологией этих движений и их статусом некоммерческих организаций. По-видимому, продвигать «Чаепитие» и заниматься политической агитацией (мероприятие по сбору средств в отеле «St. Regis» было событием политическим, как я и ожидал) институту не мешают никакие запреты на политическую деятельность, предусмотренные для некоммерческих организаций, существующих на дотации благотворителей, которые за это освобождаются от уплаты налогов. Налоговая служба запрещает некоммерческим организациям поддерживать «группы кандидатов».[90] Видимо, чтобы заинтересовать налоговую полицию, нужно в открытую раздавать гражданам значки с предвыборными лозунгами. Впрочем, в середине 2011 года появились признаки скорых перемен в этом отношении. Налоговая служба начала обращать внимание на некоммерческие организации, у которых имеется политическая программа. Освобождение от налогов не только предоставляет им неявные налоговые льготы для политической деятельности (какая ирония, учитывая взгляды объективистов на налогообложение!), но еще и помогает скрыть личности спонсоров.[91]

Институт Айн Рэнд и «Общество Атланта» как будто живут неплохо, несмотря на трудные времена, наступившие для всех некоммерческих организаций. В этом нет ничего удивительного, учитывая, что обе эти оптимистично настроенные структуры служат интересам богачей, а богачи способны отстоять свои интересы при любом экономическом климате. В 2009 году (последнем, данные за который я смог сравнить) пожертвования и гранты «Обществу Атланта» составили 1,1 миллиона долларов, то есть существенно меньше 6,5 миллиона, полученных за тот же период Институтом Айн Рэнд; а жалованье Келли составило лишь 67 496 долларов против 439 тысяч долларов Брука. Если составить пропорцию вливаний за год, общее вознаграждение Брука, даже за вычетом 180 тысяч премиальных, окажется значительно больше, чем у Келли. В 2010 году доходы Института Айн Рэнд резко возросли — до 11,8 миллиона долларов, что наглядно доказывает рост популярности радикального капитализма.[92] Соответствующие данные по «Обществу Атланта» (которое в документах налоговой службы по неизвестным причинам до сих пор значится как «Объективистский центр») недоступны.

По крайней мере в теории, слияние или альянс двух соперничающих организаций, в котором соединились бы идеологическая стойкость и открытость, поможет Рэнд сделаться более притягательной для необъективистского мира. Вероятно, подобный союз привлек бы и простых смертных.

Я искал свидетельства тому, что догматизм Института Айн Рэнд отпугивает многих рядовых рэндианцев. Так оно и было для некоторых людей, с которыми я познакомился в объективистских кругах Нью-Йорка, в том числе для Виктора Нидерхоффера, трейдера и организатора интеллектуального салона «Junto». Виктор и его жена Сьюзен были близки к «Обществу Атланта» и куда меньше жаловали институт, который Сьюзен охарактеризовала мне, как «слишком догматичный». Я не обсуждал «Общество Атланта» с Джоном Эллисоном, но он произвел на меня впечатление человека, выступающего за объединение, несмотря на бескомпромиссный подход к объективизму. Когда я разговаривал с Барбарой Бранден, она ясно дала понять, что считает «Общество Атланта» гораздо более плодотворным, чем Институт Айн Рэнд, сказав, что «Общество» «делает доброе дело. Они открыты другим идеям. Они открыты для обсуждения».

«А институт, — пояснила она, — считает Айн Рэнд почти что божеством. Даже и не почти, она и есть для них божество. Совершенство. Группа Келли понимает, что она была человеком и совершала ошибки — ив личной жизни, и в философии. Они согласны с нею по многим вопросам, но они не фанатики».

Когда я наконец приступил к интервью с Дэвидом Келли, он высказывался осторожно: «Наверное, нам следует открыть карты. Я почти не читаю финансовые издания, однако просмотрел некоторые ваши статьи, и у меня сложилось стойкое впечатление, что вы стоите на позициях, далеких от объективизма, — сказал он, дипломатично смягчая формулировки. — Поэтому я рад побеседовать с вами. Однако здесь не повредит определенная осторожность, поскольку мы заинтересованы в продвижении работ Айн Рэнд и распространении информации о ней».

В его словах не чувствовалось желания обличать объективизм. Несмотря на свои сомнения, он согласился дать мне интервью, хотя и с опаской. Чтобы сломать ледок, я рассказал ему, как в 1990-х годах свободный рынок признали злом члены мафии, которые пытались спекулировать на акциях микрокапиталов. На самом деле я подробно изложил все это в книге «Рожденные воровать», вышедшей в 2003 году, но Келли смягчился не намного. «Мафия — не свободный рынок», — фыркнул он (вообще-то, это была моя реплика.). Мы немного поговорили о городе Пафкипси (штат Нью-Йорк) — родине моей матери, где и я когда-то жил. Но ледок все равно не сломался.

Прошло немного времени, и мой собеседник расслабился настолько, что рассказал мне о своем детстве в Шейкер-Хайтс, богатом пригороде Кливленда, и о своем отце, весьма политизированном юристе. «Источник» Келли прочитал в средней школе.

Книга указала ему путь к тому человеку, каким он хотел стать (и стал, судя по тому, что позволяет другим иметь личное мнение об элите объективистов). Келли родился в 1949 году, и его юность пришлась на пору расцвета того движения, которое именуют «контркультурой».

Я попросил его рассказать, как его знакомство с Рэнд соотносилось с нравами эпохи. «Наверное, — отвечал он, — если упростить, то можно сказать так. Ценности, о которых нам говорили в семье, в церкви, в газетах, представляли собой смесь двух жизненных философий: „сам пробивайся в жизни“ и „будь частью команды“ — „американской команды“. Будь приятен людям. С философской точки зрения, это была смесь эгоизма и альтруизма». Подозреваю, что еще и в сочетании с призывом «будь человеком организации». Весьма здравые ценности, хотя и не объективистские, и перемешанные без разбору.

Семья Келли не отличалась религиозностью, ион с ранних лет был атеистом, что упростило ему переход в объективизм. «Рэнд разъяснила так много, прошла до конца столько дорог, которые я еще только начинал исследовать — на том уровне, который доступен старшекласснику». Даже отрицание альтруизма его не смутило. «Я понимал, что Рэнд не против человеколюбия, не против дружбы или любви». Для Келли идея самопожертвования никогда не имела смысла, как и прославление того, что он, «за неимением лучшего слова, называл „благопристойностью“, которая стоит на первом месте в списке достоинств протестантской Америки». Но было ясно, что Рэнд выступает за позитивные отношения, которые называет «принципом обмена». Они состоят в том, чтобы «обмениваться чем-то ценным» и «не ждать от людей, что они дадут вам что-то, если вам нечего им предложить, и наоборот», — объяснил мне Келли.

Я уже не раз слышал этот постулат объективизма от Эллисона и других, с кем успел пообщаться. Говоря так, мои собеседники цитировали Рэнд, которая идеализировала «торговца» как человека, который «заслуживает то, что получает, и никогда не отдает и не берет ничего задаром». Она уверяла, что «такой человек не рассчитывает на то, что он может получить что-то просто так, а лишь на справедливую плату за свои достижения».[93] В такой философской позиции присутствует некоторое изящество. Все это звучит… я бы сказал, мило. Но я никак не мог во всем этом разобраться, потому что идеализированный образ торговца представлялся мне фантастическим. Может быть, Рэнд не следовало употреблять здесь слова «торговец». Могла бы что-нибудь придумать, какого-нибудь «бери-отдавая», чтобы описать несуществующий вид человека.

Ее характеристика «торговцев» не имеет ничего общего с торговцами из реальной жизни, будь то бакалейщик на углу, торговец акциями с другой стороны улицы или продавец из супермаркета «Wa.1ma.rt.». Я сомневаюсь, что большинство настоящих торговцев видят себя такими, какими их описала Рэнд: ведь иначе они существовали бы во власти иллюзий, мешающих им исполнять свои профессиональные обязанности. Им глубоко наплевать, если они «не заслужили» своих прибылей. Они покупают подешевле, продают подороже и получают вознаграждение за это умение. От этого они не становятся плохими людьми. У них просто такая работа. Если бы они только «обменивались чем-то ценным», дожидаясь «взаимовыгодной» сделки, они остались бы без работы. «Честная торговля» — это рекламный лозунг, а не деловая практика. Как заметил Альберт Эллис, «во всем мире, во всевозможных экономических системах торговец заинтересован главным образом в том, чтобы получить то, чего он (согласно утверждениям мисс Рэнд) не заслуживает. У капиталистов одно правило: „Caveat emptor“, или „Пусть покупатель остерегается![94]“».[95]

Подобные противоречия между реальностью и риторикой не беспокоили юного новообращенного Келли. Он купился. Принятие философии Рэнд представляло собой не философскую, а практическую проблему, поскольку в мещанской среде, где жил Келли, было важно быть как все. Принять идеи Рэнд было все равно что надеть к смокингу белые носки. Келли обнаружил, что и контркультура тоже отличается единообразием. «Она оказалась более чем конформистской, — сказал Келли. — Там принимали альтруистическую, коллективистскую позицию. И почитали это индивидуализмом». Но так ведь нельзя. Келли восстал против этого, восстал против стремления сверстников походить друг на друга — с еще большим возмущением, чем восставал против поколения родителей. В то же время Рэнд повлияла на его политическое мышление, еще больше отдалив от родителей, которые были за Рузвельта и демократов. «Мы часто ссорились прямо за обеденным столом. Мой отец сильно интересовался политикой», — вспоминал мой собеседник.

Уолтер Келли был старомодным прогрессивистом, муниципальным юристом в Кливленде и в 1970-е годы — мэром городка Шейкер-Хайтс. В те времена он приобрел широкую известность благодаря своей либеральной политике, удостоился похвалы от «The New York Times» за поддержку «мягкого руководства», способствующего расовой интеграции.[96] Келли сказал, что его диспуты с отцом, хотя по временам и жаркие, носили интеллектуальный, а не эмоциональный характер. «Политика — еще не вся жизнь», — заметил он. Хотя можно только догадываться, что мог думать закоренелый либерал вроде Уолтера Келли о заигрываниях своего сына с радикальными правыми.

В Шейкер-Хайтсе было много евреев, и в целом настроения здесь были прогрессивнее, чем в большинстве похожих городков Среднего Запада. Не смущаясь своим либеральным окружением и взглядами родных, достойными сожаления, Келли принялся ревностно выискивать для обмена идеями подростков с правыми взглядами и продолжил изучение объективизма, подписавшись на информационный бюллетень «The Objectivist», который издавала Рэнд. Он поступил на философское отделение Брауновского университета: по его словам, на это решение частично повлияло его увлечение Рэнд. Ее работы редко изучались в колледжах, и Брауновский университет не был исключением. «Мои преподаватели не интересовались Рэнд. Они знали о ней, но старались убедить окружающих не воспринимать[97] всерьез», — рассказывал мне Келли. Его академической карьере это не повредило, хотя он и слышал, как другие шепчутся у него за спиной: «И чего Келли занимается этой сумасшедшей?»

Келли поступил в университет в 1971 году, так что время его учебы пришлось на самый разгар потрясений, вызванных войной во Вьетнаме. Келли вспоминал, что некоторые из его однокашников «всерьез сочувствовали» Вьетконгу и хотели, чтобы он победил. «Они завидовали революции», — пояснил он. Келли был связан со студенческой группой, которая помешала захвату здания университета радикально настроенными студентами, но дальше этого его политическая активность в годы учебы не распространилась. Он ездил в Бостон на пару ежегодных выступлений Рэнд в лектории «Ford Hall Forum», но ни разу не говорил с нею, хотя она дала ему автограф, подписав издание «Источника».

После аспирантуры в Принстонском университете, с 1975 года, Келли начал преподавать в колледже Вассара и свел знакомство с некоторыми людьми, знавшими Рэнд лично. Несколько раз он встречался с нею на общих собраниях, которые проводились у нее на Тридцать четвертой улице. Собрания были «не особенно формальные», сказал Келли. Рэнд произвела на него впечатление «приветливой и гостеприимной хозяйки, интересующейся идеями гостей. Она проявляла к ним искренний интерес. Если она говорила с человеком, собеседник чувствовал, что она говорит именно с ним и полностью сосредоточена на разговоре». Однако Келли подчеркнул, что ни в коем случае не входил в круг приближенных.

Впрочем, судя по важности той роли, которую Келли играл на похоронах и самой Рэнд, и ее мужа Фрэнка О’Коннора, можно прийти к совершенно иному выводу. В 1979 году, на похоронах Фрэнка, Келли читал вслух Киплинга. Правда, он сделал это по просьбе своего друга и наставника Леонарда Пейкоффа, а не из желания продемонстрировать какую-то особую приближенность к Рэнд. «Леонард чувствовал, что не сможет сам, поэтому попросил меня», — пояснил Келли. На похоронах Рэнд в 1982 году он прочел стихотворение «в знак признательности тому человеку», которым он «восхищался и у которого столькому научился». И на сей раз его снова попросил об этом Пейкофф, который позже отлучил его от объективизма. Но в тот момент Келли был членом небольшого братства приближенных к Рэнд, сплотившегося с ее смертью.

Келли работал вместе с Пейкоффом над его огнедышащей книгой «Зловещие параллели», и они начали вместе готовить сборник Айн Рэнд. Но потом все рухнуло, потому что книга Барбары Бранден удостоилась хвалебного отзыва в каком-то непонятном информационном бюллетене под названием «On Principle». Проблема состояла в том, что Келли входил в редакционную коллегию этого бюллетеня. Пейкофф был готов спалить брошюру, а Келли считал, что «книжка и некоторые из представленных в ней откровений уже несколько запоздали, и об этом было необходимо сказать вслух». Он отказался покидать редколлегию, несмотря на давление со стороны Пейкоффа. Тогда его обвинили в посещении обеда и лекции либертарианцев, и началась бесконечная склока, какие часто случаются в итальянских семьях, коллегиальных органах, клубах садоводов и второстепенных политических движениях.[98]

Сейчас все это кажется пустяками, но в то время это был настоящий катаклизм в среде объективистов. Еще более пустячным это событие представляется оттого, что теперь Институт Айн Рэнд активно заключает союзы с либертарианцами. «Под управлением Ярона Брука они за последние пять лет совершенно изменились, — сказал Келли. — Они делают совместные проекты со многими организациями, с Американским институтом предпринимательства, с Фондом Атланта по экономическим исследованиям

— нет, он никак не связан с „Обществом Атланта“. Да, какая ирония, что они так изменили свою позицию».

Если уж говорить об изменении позиций: а последователи Рэнд из института изменили свое мнение о Келли и его группе? Может быть, они стремятся к объединению? Меня заинтриговало то, что я прочитал в Интернете о встрече Келли с Бруком, состоявшейся совсем недавно.

Келли рассказал мне об этом — правда, нехотя. Оказалось, что встреча состоялась еще в 2007 году — первая после грандиозного раскола. «Мы встретились, чтобы подвести итоги, понять, на чем мы остановились, — пояснил Келли. — Можно сказать, встреча была вполне теплая, но границы по-прежнему были очерчены четко — не столько относительно либертарианства (в целом они теперь принимают нашу политику), сколько относительно нашего более открытого понимания объективизма». Келли выяснил, что Брук не особенно широко открывает двери Института Айн Рэнд

— «особенно в том, что касается ключевых для объективизма понятий и представлений». Таким, как все еще существующее «Общество Атланта».

«Когда мы встретились, он очень многословно объяснил, как ему хочется, чтобы мы переломили ситуацию. Он хотел, чтобы Институт Айн Рэнд стал единственным спикером от объективизма. А это точно не способствует налаживанию отношений», — сообщил мне Келли без всяких эмоций, как это и свойственно объективистам.

Да уж, не способствует. Кроме того, подобная позиция представляется мне совершенно не американской. В конце концов, разве не разнообразие мнений — конек Америки? Впрочем, если речь не идет о религии. Брук никому не угрожал грубой силой, сказал Келли, однако была «предпринята попытка убедить наших членов правления переметнуться на другую сторону и уничтожить нас, сократив фонды».

Брук, по словам Келли, связался с некоторыми членами правления «Общества Атланта», пытаясь убедить их уйти, в том числе и Джона Аглиалоро, который присутствовал на встрече. Аглиалоро был директором «Cybex International» — компании, производящей спортивное оборудование, и он несколько лет занимался созданием сценария к фильму «Атлант расправил плечи», который был наконец выставлен на всеобщее посмешище в апреле 2011 года.

Поскольку члены правления являются также основными спонсорами «Общества Атланта», атака Брука на группу Келли, на мой взгляд, стала именно применением «грубой силы».

Я попросил Келли назвать тех, кто был на встрече. В числе прочих там присутствовали Келли и Брук, заместитель Келли, Эд Хаджинс, и Аглиалоро. Келли ровным голосом перечислял имена участников, когда меня вдруг словно хлестнуло одно из них. Очень похожее на… он что, сказал «Джон Эллисон»?

Да, сказал. Я был ошарашен. Мой Джон Эллисон? Мой консультант? Банкир из Северной Калифорнии? «Они с Яроном договаривались о сделке», — добавил Келли. Помня разговор с Эллисоном, я с трудом представлял себе, что этот интеллигентный управленец пытался грубо уничтожить целую организацию. Но, по словам Келли, выходило, что пытался, и так, чтобы все дело казалось не столько зловещим, сколько смехотворным, однако у него ничего не получилось.[99]

Итак, моя фантазия о возможном слиянии Института Айн Рэнд и «Общества Атланта» благополучно умерла. Для объективистов, либертарианцев и сторонников нерегулируемого капитализма это плохая новость. Она означает, что разобщенность в лагере Рэнд сохранится. Зато для противников объективизма в этом нет ничего плохого. Существование двух групп — ортодоксов и реформаторов — означает, что для привлечения неофитов есть два разных пути, две группы, стоящие на одной и той же позиции радикального капитализма. Полагаю, это вполне «взаимоневыгодная» ситуация.

Что касается свойственного объективизму отрицания религии, которое на протяжении многих лет сильно беспокоит людей с правыми взглядами, то противоборствующие группы не обращают на это внимания. Келли признал, что активисты «Чаепития» выражали свое недовольство атеистической позицией объективизма, да и другие правые сторонятся его по этой самой причине. Но это не имеет значения. Атеизм объединяет всех истинных объективистов, будь они сторонники жесткого курса, разделяющие позицию института, или открытые новым идеям члены «Общества Атланта», или лоялисты из кофейни на Манхэттене. Приходилось ли им преодолевать себя ради этого или нет, в итоге все они сделались атеистами. Иначе они не смогли бы называть себя последователями известной дамы со стрижкой каре.

«Для неофитов объективизма атеизм — серьезное испытание, — признал Келли. — Это одно из самых трудных препятствий на пути к нему и камень преткновения для многих последователей Рэнд».

Конечно, можно принимать объективизм без атеизма. Но это все равно что пить по утрам кофе без кофеина и надеяться на прилив бодрости. Да, богобоязненных объективистов не затаскивают в темные переулки и не бьют, но они никогда не станут полноправными участниками движения. «Мы не то чтобы против религии или Бога, — объяснил мне Келли. — Мы за рассудок, следовательно — против веры». По его словам, объективисты — противники не религиозной доктрины, а только того, как она воплощается в жизнь. Или, говоря словами Ярона Брука и Тары Смит, их не устраивает религиозный «образ мыслей».

По сравнению с этой общностью все различия между фракциями объективизма, будь то открытыми, закрытыми или приоткрытыми — не имеет значения. «Неважно, на какой позиции мы стоим, — заявил Келли. — В любом случае мы — атеисты». И это правда. Никаких «если», никаких «но».

Аминь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.