МЮНЗИНГЕН

МЮНЗИНГЕН

Насколько мне помнится, в начале февраля 1945 г. мною было получено неожиданное предписание церковных и военных властей немедленно выехать в Мюнзинген для совершения богослужений в формировавшейся 1-ой дивизии Вооруженных Сил КОНРа. Был указан поезд, которым мне надлежало ехать, а также сообщалось и о резервированном для меня номере в местной мюнзингеновской гостинице. Вечером того же дня мы с A. A. Орловым, уложив все необходимое, были на Ангальтербанхофе. Вокзал был переполнен людьми, стремившимися куда-то уехать из Берлина, подвергавшегося почти ежедневным разрушительным бомбардировкам союзной авиации. Стоял сильный мороз с ветром, гулявшим вовсю по полуразрушенному вокзалу и его платформам. У одной из пассажирских платформ стоял поезд, наполненный военными в форме РОА. Как выяснилось, с этим поездом ехал генерал A. A. Власов со своим штабом и ближайшими сотрудниками, направляясь в Мюнзинген. Мы оба были гостеприимно встречены и устроены в небольшом купе, где не без удовольствия расположились в тепле после пребывания на морозе. В поезде было довольно людно. Царила несколько нервная обстановка, ибо ожидался очередной налет на Берлин.

Еще направляясь к поезду мы заметили группу духовных лиц, сидевших на своих вещах и чего-то ожидавших. Указанное обстоятельство меня, естественно, заинтересовало и я, устроившись в поезде, вышел вместе с A. A. Орловым на платформу (время до отхода поезда еще имелось) и прошел к группе духовенства на вокзале. К некоторому своему удивлению я обнаружил, что указанные духовные лица были, главным образом, священнослужители Берлинского кафедрального собора или иногда служившие в нем.

Среди «соборян» был митрофорный протоиерей о. Адриан Рымаренко (настоятель собора), о. Г. Бенигсен и, насколько мне и Орлову помнится, о. А. Киселев, с семьями, и некоторые другие духовные лица. Здесь же был недавно приехавший в Берлин отец архимандрит Серафим (Иванов) с некоторыми монашествующими (в том числе был игумен Иов). Поговорив с ними, я убедился в необходимости что-то предпринять. Как сообщил мне впоследствии о. Г. Бенигсен, у него имелась договоренность с одним из адъютантов генерала Власова, знакомого ему еще по довоенному времени; согласно этой договоренности, вся эта группа духовенства должна была быть взята во власовский поезд и вывезена из Берлина. Однако время шло, поезд должен был скоро отходить; к нему уже были прицеплены два паровоза, но все оставалось неподвижным на своих местах. Не зная ничего об имевшейся договоренности о. Г. Бенигсена, я счел своим долгом помочь духовным лицам находившимся на вокзале. Мне пришлось обратиться к одному из штабных офицеров. Последний пригласил меня пройти в штабной вагон и представил меня военному в генеральской форме. Не помню теперь уже кто это был, но, как мне кажется, я имел дело с генералом Боярским… Все происходило весьма быстро, как на кинематографической ленте. Вагоны были почти не освещены.

Генерал отдал распоряжение и мне сообщили, что сейчас к поезду будет прицеплен отдельный вагон для духовенства. Так это и было. Поезд отошел от платформы, потом был снова подан задним ходом и в его конце оказался прицепленным пустой вагон, в который и были водворены духовные лица ожидавшие отъезда и впоследствии благодарившие меня. Все они туда поместились и мы с Орловым тоже перешли в их вагон, проехали с ними весь путь, коротая время взаимным обменом мнений.

Когда поезд пришел в Мюнзинген, ко мне подошел один из встречавших офицеров и предложил нам с Орловым пройти в привокзальную гостиницу (гастхауз), где была предоставлена комната на двоих. На мой вопрос — куда же денутся приехавшие духовные лица, мне был дан ответ, что поскольку их не ждали, то и специального помещения им предоставить не могут и их всех поместят в отдельном бараке, находящимся в распоряжении дивизии. Понимая невозможность разместить их всех в одном маленьком номере гастхауза, я все же счел необходимым предложить архимандриту Серафиму (Иванову) расположиться с нами в этом же номере, что он и сделал, видимо, не без удовольствия. Мы втроем прожили в этой небольшой комнате довольно долгое время и за этот период отец архимандрит, будучи в церковном отношении весьма образованным человеком, пополнил мои знания в данной области, за что я ему был благодарен.

Среди приехавшей группы духовенства официальным священником РОА был я один. И я был единственным человеком уполномоченным на организацию духовного окормления 1-ой дивизии. Последнее было закономерно, ибо я возглавлял духовное окормление центра Освободительного Движения — Дабендорфа. Насколько мне помнится, на следующий день мы с Орловым направились в комендатуру лагеря для разговора по поводу организации богослужений и походной церкви. Для очередного воскресного богослужения был предоставлен огромный зал, дан строительный материал и большое количество простыней для приведения помещения в приличествующий вид.

Несмотря на мои полномочия, приехавшее духовенство решило само возглавить духовное окормление дивизии, игнорируя имевшиеся бесспорные реальности. Эта своеобразная узурпация, к сожалению довольно часто имевшая в то время место в наших внутрицерковных отношениях, имела свой резон. Было совершенно естественно использовать все силы духовенства неожиданно сосредоточившиеся в Мюнзингене. Поэтому я был рад, когда в ближайшее воскресенье в отведенном нам зале была соборне совершена Божественная литургия, которую возглавил архимандрит Серафим в сослужении восьми священников. Трудно сказать сколько было молящихся. Причастников было очень много. Только благодаря большому количеству духовенства можно было осуществить исповедь и причастить всех желающих. На запричастном проповедовал отец Серафим, а в конце литургии он просил меня сказать краткую проповедь. Я сказал слово на тему о чуде, о его сущности и снисхождении. Просьба отца архимандрита подчеркивала мое официальное положение, которое оспаривать было невозможно, хотя я всегда и неизменно уклонялся от каких-либо проявлений этого положения, предпочитая наблюдать и делать выводы, весьма пригодившиеся мне впоследствии.

Через несколько дней, заканчивая свои дела в 1-ой дивизии, и будучи вполне убежден в полной ее церковной благополучности, благодаря присутствию в ней значительного числа духовенства и, в частности, о. архимандрита с братией, я разбирал некоторые материалы, связанные с моим отчетом о поездке в Мюнзинген. События развернулись так, что отчет мой оказался ненужным, но знать это тогда я, понятно, не мог. Мог только предполагать… Но последнее не избавляло меня от выполнения возложенных на меня обязанностей.

В комнату быстрыми шагами вошел о. архимандрит Серафим.

— Знаете, о. Димитрий, я назначен протопресвитером РОА.

— ?

— Я сейчас был у генерала и говорил с ним на эту тему.

— Но кто же Вас все-таки назначил?

— Андрей Андреевич (генерал Власов).

Я был тогда начинающим, относительно молодым по возрасту священнослужителем, не имевшим того разностороннего и седого опыта, который я имею сейчас, после почти сорокалетней священнической деятельности.

Многого, к сожалению, творившегося тогда за церковным занавесом я еще не знал и довольно наивно воспринимал все в рамках допустимой канонической законности, даже понимаемой в достаточно широком плане. Я имел духовное образование, полученное с большим трудом и риском в СССР, в условиях, при которых нельзя было не иметь в нем серьезных пробелов. Поэтому я всячески старался использовать любое общение со встретившимся мне зарубежным духовенством, чтобы как-то пополнить то, чего мне не хватало, особенно в ряде чисто практических вопросов, моментально возникающих при приступлении к священническим обязанностям.

Но, несмотря на очень осторожное обращение с имевшимся у меня запасом знаний, мне была с канонической точки зрения неясна позиция архимандрита Серафима в данном вопросе. Ген. A. A. Власов никак не мог назначить протопресвитера РОА. Это было не его дело. Он мог только рекомендовать или просить о назначении того или иного лица на эту церковную должность, но назначить протопресвитера могли только церковные инстанции. Только они одни могли согласиться с просьбой командующего или отклонить ее.

Назначить протопресвитера РОА в данных условиях мог только Синод и глава Синода Русской Православной Зарубежной Церкви митрополит Анастасий. За его отсутствием, поскольку дело происходило на территории Германии, утвердить подобного рода назначение в крайнем случае мог митрополит Берлинский и Германский Серафим (Ляде). Говорить именно в этот момент о срочном рассмотрении данного вопроса на заседании Синода в его полном составе едва ли было возможно. При создавшемся положении, когда уже явно началась агония Германии, в зависимости от конкретной обстановки мог практически действовать любой вариант, ибо при царившей тогда разрухе трудно было бы требовать абсолютной канонической точности. Но, во всяком случае, назначить о. архимандрита Серафима должна была церковная власть.

Военные власти, включая и высшее командование РОА, не понимали и не отдавали себе отчета кто и как назначает духовенство на те или иные должности в армии и, по существу, часто вмешивались не в свое дело. Кроме того, они не делали разницы между собственно-военными священниками, принадлежавшими к вооруженным силам КОНРа, и духовными лицами случайно попавшими в расположение воинских частей РОА, к каковым и относилось большинство духовенства, находившегося тогда в Мюнзингене. Ими тоже начали распоряжаться те, кто никак не мог этого делать. Кроме того, при получавшейся неразберихе имели место случаи самоназначения духовных лиц на те или иные должности. В этом отношении всякого рода нарушения церковных правил несомненно имели место.

Я поделился своими соображениями с о. архимандритом Серафимом, высказав свое мнение о необходимости его скорейшего назначения церковными властями. Он полностью со мной согласился.

— Конечно, — сказал он, — церковная власть должна утвердить мое назначение. Но неизвестно где сейчас находятся наши иерархи. Синод, говорят, выехал в Швейцарию, а митрополит Серафим кажется еще в Берлине; точно неизвестно. Придется решать данный вопрос практически возможным путем.

Очевидно, так оно в дальнейшем и было. Последнее подтверждает прот. А. Киселев, написавший следующие строки.

«Скоро мое положение в Мюнзингене стало несколько странным. Дело в том, что осенью 1944 г. митрополит Берлинский и Германский Серафим назначил меня возглавлять дело духовного окормления РОА. Однако, не прошло и нескольких месяцев, как Синод Русской Православной Церкви за рубежом поручил это дело архимандриту Серафиму (Иванову), назначив его протопресвитером РОА. Об этом я узнал от А. К. Свитича, оказавшегося заместителем председателя Совета по религиозным делам. Он в феврале или марте посетил меня в Мюнзингене и несколько странным тоном заявил, что мне предписывается ждать нового назначения» (Прот. Александр Киселев. Облик генерала Власова. Стр. 134.).

Из этого следует, что, в конце концов, о. архимандрит Серафим (Иванов) был утвержден Синодом главой военного духовенства. Но назначение это было сделано достаточно поздно и поэтому оно потеряло всякое практическое значение. Отец А. Киселев также сообщает о своем назначении осенью 1944 г. возглавить дело духовного окормления РОА. По-видимому указанный им факт имел место до официального возникновения в РОА института военных священников. Во всяком случае, за всю мою священническую деятельность в РОА я с ним не встречался, или может быть почти не встречался и никогда об этом факте не слыхал. Возможно, что мы встречались в Мюнзингене, но, насколько мне было известно, в списке военных священников о. А. Киселев не состоял и в Дабендорфе при мне он не появлялся. А имея такое назначение от митрополита Серафима, появиться должен бы был.

В момент вышеприведенного разговора с о. архимандритом Серафимом о назначении его протопресвитером РОА, исходившим от генерала А. А. Власова, в дивизиях РОА создалась следующая церковная обстановка. В это время 1-ю дивизию духовно окормляла группа духовенства под непосредственным руководством архимандрита Серафима (Иванова), а во 2-ой дивизии группа духовенства под руководством о. игумена Иова. Она только что начинала там свою деятельность.

Наблюдая все происходившее, я подумал, что мне пора отсюда уезжать к моему официальному месту служения, которое за это время переместилось из Дабендорфа в одно из местечек около Карлсбада. Вечером того же дня, попав в барак, в котором проживало духовенство эвакуированное из Берлина, я узнал о конфликте между о. архимандритом Серафимом и о. Адрианом Рымаренко. Оба они претендовали на протопресвитерство в РОА.

Понимая слагающуюся обстановку, я все же счел необходимым закончить свою миссию, т. е. организацию храма. Через три-четыре дня нам было предоставлено небольшое здание бывшей почты, в котором и был устроен походный храм 1-ой дивизии РОА. На его устройство был выдан строительный материал и предоставлена рабочая сила. В очень скором времени, при нашем с A. A. Орловым активном участии, походный храм был вчерне закончен и в нем начались богослужения, которые совершало приехавшее из Берлина духовенство. Мне там служить не пришлось, ибо в этом просто не было нужды (Впоследствии этот походный храм, судя по указанной выше книге прот. А. Киселева, превратился в гарнизонную церковь и церковь офицерской школы, настоятелем которой и был о. А. Киселев, прошедший с частями мюнзингенского гарнизона до г. Фюссена (Бавария).).

Через несколько дней после этого я собрался проехать, согласно имевшемуся у меня предписанию военного командования Дабендорфа, в расположение 2-ой дивизии РОА в Хойберге. Туда же поехала и миссия, возглавляемая тогда игуменом, а впоследствии архимандритом Иовом, ныне уже покойным. Я пробыл там с ними некоторое время. Вместе мы совершали богослужения в подразделениях находившихся в Хойберге. Нас собралась дружная и крепко слаженная группа и я не без удовольствия вспоминаю это весьма краткое время. Пробыв недолго во 2-ой дивизии и выполнив свои задачи, приготовился к отбытию в район Карлсбада, к которому уже приближались советские дивизии. Перед отъездом о. иеромонах Антоний трогательно отслужил мне напутственный молебен и сказал несколько теплых прощальных слов. Стоял март 1945 года…

Сейчас, конечно, трудно восстановить все во всех подробностях, тем более, что люди знающие кое-что в данной области не хотят поделиться своими воспоминаниями. Но, как показал многовековый опыт человечества, рано или поздно, неведомыми для нас путями, вопреки людской суете и страстям, историческая истина всплывает на поверхность жизни, независимо от того хотят этого люди или не хотят. Непреложный и страшный закон истории, обмануть который пока не удалось никому.

Незадолго до моего отъезда из Мюнзингена в район Карлсбада, A. A. Орлов сообщил мне следующую неприятную для меня новость. Он не поедет в Карлсбад, а остается в районе 1-ой и 2-ой дивизий, согласно распоряжению соответствующего начальства. Тогда мне в спешке текущих дел и среди мелькавших событий было не до того, чтобы добираться до сущности этих, на первый взгляд, малозаметных фактов. Как сообщает A. A. Орлов в своих воспоминаниях, его вызвал генерал М. А. Меандров и сообщил следующее. Он предложил Орлову остаться в расположении 1-ой дивизии, вернее при ее походном храме, ставшим церковью при офицерской школе.

Насколько я тогда понял, A. A. Орлов должен был быть старостой храма и чем-то вроде его попечителя. Что же касается его официальной причисленности к походному храму во имя св. апостола Андрея Первозванного, то генерал высказал следующую мысль. По его мнению, в Школе пропагандистов под Карлсбадом найдется достаточно людей для помощи мне и замены Орлова, а здесь он нужен для церковной работы, т. к. сейчас Мюнзинген является главным местом, на котором нужно сосредоточить все силы. В данном отношении генерал Меандров был прав, но, конечно, можно опять, вторично, сказать о недопустимости перемещения церковнослужителей по усмотрению только военного командования. Впрочем, генерал, по-видимому, недостаточно ориентировался в церковных делах и в сложившейся обстановке и этим также определялось его произвольное решение. Очевидно также, в основе генеральского решения лежали какие-то закулисные влияния, считавшиеся с собственными интересами, а не с каноническими правилами церковного устроения.

Во всяком случае, генерал Меандров сообщил A. A. Орлову о его переходе в ведение священника о. Александра Киселева, который и будет служить в Мюнзингене. Сам о. А. Киселев в своей книге сообщает о своем прибытии в Мюнзинген в тот момент, когда из него уходили последние части 1-ой дивизии ген. Буняченко и оставался небольшой гарнизон и офицерская школа. Я в это время был уже на пути в Карлсбад.

Самому A. A. Орлову это назначение далеко не улыбалось по многим соображениям. Но одновременно ему, видимо, была приятна положительная оценка его деятельности и связанное с этим оставление в Мюнзингене. Одновременно, будучи военным человеком, он боялся ослушаться генеральского приказа и иметь на этой почве неприятности. Я его понимал и хотя и объяснил ему его каноническую принадлежность к дабендорфскому-карлсбадскому походному храму, и его церковную обязанность вернуться туда, но одновременно дал ему также понять необходимость считаться с чрезвычайными судьбоносными событиями, развертывающимися на наших глазах, и выполнить приказ ген. Меандрова.

Кроме того, понимая всю опасность и безнадежность создающегося положения и абсолютную неизвестность дальнейших планов главного командования РОА, находившегося тоже в Карлсбаде, я не хотел брать на себя ответственность за жизнь Орлова и тянуть его в район Карлсбада, в достаточной степени опасный в смысле захвата его наступающими советскими войсками. Последнее, как известно, подтвердилось на практике. Впрочем, A. A. Орлов весьма недолго оставался в Мюнзингене, так как очень скоро его гарнизон двинулся в свой последний поход.

Вот как описывает он сам этот момент в своих непритязательных, но правдивых и безыскусственных воспоминаниях: «Не могу сейчас точно вспомнить дату нашего отхода из Мюнзингена. Но накануне этого дня отец Александр Киселев встретил меня в церкви и сообщил, что завтра воинские части, находящиеся в Мюнзингене, выступают по направлению к Чехословакии и вы, Алексей Андреевич, должны вместе с отцом Павлом (протодьякон) все иконы и всю церковную утварь упаковать. Завтра утром из хозяйственной команды пришлют лошадь с повозкой. Ваше дело проследить за погрузкой вещей и далее следовать вместе с хозяйственной командой гарнизона и следить за сохранностью церковного имущества. Получив от отца Александра благословение, мы на другой день тронулись в путь. За весь наш путь о. Александр мною больше не интересовался и лишь при проходе через один немецкий городок, подъехал ко мне и дал распоряжение от имени ген. Меандрова передать подводу и лошадь в ведение о. протодьякона Никольского, а мне перейти в распоряжение Костецкого».

Костецкий, как известно, был руководителем хора РОА, впоследствии расстрелянным советчиками, несмотря на проявленную к ним лояльность, в виде добровольного перехода к красным.

Оставим пока не вполне понятную историю с отстранением Орлова от церковной деятельности, едва ли не в предпасхальные дни, и отметим только следующее. Его отстранение опять явилось результатом вмешательства военного командования не в свое дело, тем более после того, как оно само перевело Орлова из ведения Дабендорфа в Мюнзинген. Возможно, конечно, что этот последний приказ и был согласован с настоятелем храма офицерской школы. Но тогда эта история приобретает еще более непонятный характер, ибо таких преданных Церкви людей встретишь совсем не часто. В своих воспоминаниях Орлов с известной горечью вспоминает этот факт, в итоге лишивший его возможности по церковному встретить праздник.